16
Остаток ночи они провели у зажиточного крестьянина недалеко от Штайнгадена. Старый Ганс Хальденбергер трижды перекрестился, когда перед ним вдруг вырос палач из Шонгау со швом на лице и окровавленной повязкой на плече. Но и прогонять сердитого великана не решился. Поэтому до рассвета они остались в тепле крестьянского дома.
Симон всю ночь ворочался рядом с Магдаленой на тесной лавке. Он никак не мог уснуть, и дело было не только в громоподобном храпе палача, который устроился возле них на полу. Слишком много мыслей роилось в голове лекаря. И как только он мог так ошибиться в Бенедикте! Она использовала его, а он бегал за ней, как собачонка… Но в конце, на лестнице перед склепом, Симон прочел в ее взгляде еще кое-что. Быть может, она все-таки испытывала к нему какие-то чувства? Так или иначе, теперь их обоих разыскивали как беглых осквернителей святыни! Симон до сих пор представить не мог, как станет вдевать голову в петлю. К тому же ради мимолетной мечты о богатстве и счастливом благосостоянии он поставил под угрозу отношения с Магдаленой. Она, словно покойник, неподвижно лежала рядом с ним. Когда он осторожно к ней прикоснулся, она лишь перевернулась на бок и легла к нему спиной. Но Симон чувствовал, что она тоже не спала.
Незадолго перед рассветом Магдалена наконец приподнялась и, словно фурия, свирепо взглянула на Симона. В волосах у нее торчала солома, и поперек лба пролегла глубокая морщина.
– Признайся уже, – прошипела она. – Было у вас с ней что-нибудь? Выкладывай, ты, бесстыжий проходимец!
Симон поджал губы и помотал головой. Лекарь не сомневался: кивни он, и Магдалена тут же отлупила бы его горящим поленом.
– Ничего не было, – прошептал он. – Поверь мне.
– Поклянись всеми святыми!
Симон улыбнулся:
– Про святых лучше не вспоминать. Они сейчас обо мне не лучшего мнения. Поклянусь нашей любовью, этого хватит?
Магдалена подумала пару секунд, а потом кивнула.
– Нашей любовью. Но тебе придется передо мной извиниться. Сейчас.
Симон смиренно закрыл глаза.
– Прости меня. Я был бездушным болваном, а ты с самого начала была права.
Магдалена улыбнулась и снова опустилась рядом с ним на подушку, набитую соломой. Симон почувствовал, как она теперь расслабилась. Он мягко погладил ее по волосам. Долгое время никто из них не решался заговорить, и лишь исполинский храп палача нарушал тишину.
– А я могла бы выйти за Филиппа Хартмана, – прошептала в конце концов Магдалена. – За богатого палача из Аугсбурга. И жила бы тогда в свое удовольствие. Но что я делаю вместо этого? Влюбляюсь в тощего лекаря, который разгуливает с другими девками и за которого я все равно не смогу выйти замуж… – Она вздохнула. – Надо ж быть такой дурехой.
– Обещаю, когда-нибудь мы поженимся, – шепнул ей Симон. – Пусть и без этих сокровищ. Мы уедем в другой город, где никто не будет знать, что твой отец палач. Я стану видным лекарем, а ты станешь помогать мне с травами и лекарствами…
Магдалена вдруг стиснула его ладонь с такой силой, что Симон вскрикнул.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, – ответила Магдалена. – Говори дальше. Говори, а я помечтаю.
Симон взял ее за руку и начал дальше расписывать их будущую совместную жизнь. Через некоторое время он почувствовал, как его ладонь намокла от ее слез.
Следующим утром на рассвете они отправились домой. Хотя стояла еще середина января, неожиданно наступила оттепель. Солнце мягко светило с чистого синего неба, перед крестьянскими домами у края дороги журчали ручейки, и где-то в лесу щебетали зяблики и зорянки. Симон понимал, что это прикосновение весны продержится не дольше одного дня, поэтому старался насладиться каждой секундой и подставлял лицо теплым лучам.
В Шонгау горожане как раз выходили с утренней мессы. Они подозрительно косились на троих прохожих, которые плелись по рыночной площади. Послышался шепот. Сын лекаря да в обществе Куизлей! Женщины неустанно твердили, что дочка палача сведет юного Фронвизера в могилу. Такой был милый юноша, но ведьма Магдалена его заколдовала – иначе быть не могло. Но никого из троицы нисколько не смутили направленные на них взгляды.
Они свернули на Монетную улицу и двинулись к замку. Куизль настоял на том, чтобы Симон вместе с ним навестил секретаря. О причинах он говорить не стал.
– Не задавай столько вопросов, – только и проворчал палач. – Твои расспросы тебя когда-нибудь и погубят.
Он подмигнул лекарю и этим только сильнее заинтриговал.
Судебный секретарь Иоганн Лехнер, как обычно, сидел за потертым тяжелым столом в своем кабинете на втором этаже и листал какой-то черновик. Когда все трое ввалились к нему, он изумленно поднял на них глаза.
– Если ты пришел извиниться за скверную казнь, Куизль, то вынужден тебя разочаровать, – секретарь снова склонился над документами. – Последствия не заставят долго себя ждать. Я слышал, второй сын палача из Мемминга подыскивает себе местечко. Одно лишь обстоятельство, что твоя семья трудится здесь уже несколько поколений, еще не значит, что так оно и будет продолжаться.
Якоб не обратил внимания на угрозу. Вместо этого он уселся на табурет напротив секретаря.
– Второй банды больше нет, – заявил он.
– Что? – Лехнер снова поднял взгляд.
– Я говорю, второй банды больше нет. Я прикончил их под Штайнгаденом. Одной только предводительнице удалось ускользнуть, но я сомневаюсь, что она в скором времени сюда сунется.
– Но ты же был один, – заметил секретарь.
Куизль пожал плечами:
– Их было-то всего четверо. Хоть и матерые солдаты, но я расправился с ними по очереди. Так что можете снова отправлять торговцев по городам, больше никто не разведает их маршрутов.
– Куизль, Куизль… – Лехнер заулыбался и покачал головой. – Всегда-то ты можешь чем-нибудь ошарашить. Ну не томи душу. Как все произошло? Как они все это проворачивали?
Палач рассказал ему о мнимой Бенедикте Коппмейер и о том, как она выслеживала торговцев и извозчиков. Рассказал о стычке с бандитами в лесу под Штайнгаденом. При этом он не стал упоминать точное количество бандитов, а также умолчал о событиях в театре. Секретарь зачарованно слушал.
– Действительно, – проговорил он наконец. – Эта женщина частенько сидела среди торговцев в трактире у Земера. Временами она расспрашивала об удобных дорогах. Кто бы мог подумать, что она была в сговоре с бандитами!
– И мало того, – добавил Куизль. – Эта нахальная баба и ее подельники пытались выкрасть в Роттенбухе мощи двух святых. Они сначала разведали все в монастыре, а потом сговорились с какими-то монахами. А один из бандитов, кстати, выглядел в точности как наш юный Фронвизер…
Симон настороженно покосился на Куизля. Что он такое задумал?
– Могу лично подтвердить – я и сам его чуть было за Симона не принял. А самое скверное то, что в Роттенбухе все считают, что наш лекарь тоже там замешан. Хотят его четвертовать и сжечь, причем как можно скорее.
Лехнер рассмеялся.
– Чтобы Симон Фронвизер растлевал святыни? С нашими девицами у него это лучше выходит… – Он весело покачал головой. – Что за нелепица. Я напишу пастору Роттенбуха, что произошла путаница. На этом все и закончится.
Секретарь взялся за перо и принялся составлять короткое послание. Симон украдкой улыбнулся палачу. В очередной раз Куизль помог ему выкрутиться.
– Благодарю, ваше превосходителство, – сказал лекарь и сдержанно поклонился секретарю. – Досадная ошибка. Даже не знаю, как вас…
– Ладно, ладно, – перебил его Лехнер. – Отблагодарите деяниями. Нам все-таки пока еще нужен лекарь, чтобы справиться с этой гнусной заразой, так ведь? Со времени вашего отъезда лихорадка забрала еще троих. Ваш отец, мягко выражаясь, не очень-то лестно о вас высказывался.
Симон с ужасом осознал, что с самого приезда даже не повидался с отцом, а главное, не навестил маленькую Клару.
– Вы правы, – ответил он вполголоса. – Нужно немедленно приниматься за работу.
Симон наскоро попрощался и пустился к дому Шреефоглей на рыночной площади. Из за этих безумных поисков клада он и думать забыл, что за ужасная болезнь до сих пор свирепствовала в Шонгау; забыл на какое-то время даже о Кларе.
Он постучался в дверь, и почти сразу же ему открыла Мария Шреефогль. Лицо у нее было бледнее прежнего, и в ладони она сжимала четки.
– Хорошо, что вы вернулись, – прошептала она. – Нашей Кларе все хуже. Со вчерашнего дня не просыпается, ничего не пьет и кашляет с красной мокротой! Мой муж там, наверху. Благодатная Марие, Господь с Тобою! Благословенна ты в женах…
Не обращая больше внимания на молившуюся дворянку, Симон бросился вверх по лестнице и склонился над кроватью. Рядом сидел Якоб Шреефогль и держал Клару за горячую руку. Советник лишь на мгновение поднял глаза и продолжил вытирать пот со лба приемной дочери. Девочка дышала часто и неглубоко, словно маленькая пташка, и временами из пересохшего рта ее вырывался хрип.
Симон сразу понял, что если Кларе в самое ближайшее время ничем не помочь, жить ей останется совсем недолго. В последнее время он слишком часто наблюдал подобные симптомы. Раз уж человек начал харкать кровью, то довольно скоро по нему начинал звонить колокол.
– Надеюсь, ваша поездка увенчалась успехом, – тихо проговорил Шреефогль, не отводя взгляда от дочери. – Хотя для меня теперь никакие деньги мира не имеют значения. Клара – вот наше сокровище. Если умрет она, то умрет и частичка меня…
Симон покачал головой:
– Наши поиски провалились. Но сейчас не это главное. Главное, чтобы ваша Клара поправилась. А богатства тамплиеров ее не излечат. И я, судя по всему, тоже. Это под силу одному лишь Господу.
– Господу! – Шреефогль закрыл глаза. – Вы начинаете говорить, как моя жена… Вечно мы полагаемся на Господа, а он потом бросает нас в беде! Может, есть еще какое-нибудь средство? Какое-нибудь до сих пор не испробованное лекарство, которое могло бы помочь Кларе?
– Я таких не знаю. – Симон поднялся. – Иезуитский порошок, возможно, и помог бы. Но у меня его не осталось, а венецианские торговцы проберутся через перевалы не раньше апреля. Быть может, в Аугсбурге что-нибудь…
Он замолчал на полуслове: его посетила неожиданная мысль.
Иезуитский порошок…
Палач разве не рассказывал, что отправил Магдалену в Аугсбург за травами и лекарствами? И как же он мог забыть! Может, у нее есть какие-нибудь ингредиенты, которые могли бы ему помочь…
– Прошу прощения, – сказал Симон и отошел от кровати. – Но мне нужно кое-что проверить. Быть может, все-таки есть еще средство, которое поможет вашей дочери.
Шреефогль посмотрел на него полным надежды взглядом.
– Тогда поспешите! Каждая секунда на счету.
Симон помчался обратно к рыночной площади и там нагнал озадаченную Магдалену. После встречи с Лехнером она собиралась еще зайти к кузнецу: упрямой Валли после прогулок с лекарем срочно нужны были новые подковы.
– Магдалена, – просипел Симон. – Лекарства, которые тебе велели купить в Аугсбурге, они еще при тебе?
Магдалена взглянула на него с удивлением.
– Ну да. Вот они, здесь, но…
– Тогда идем быстрее ко мне домой, – выкрикнул Симон уже на бегу. – Может, там есть что-нибудь против этой лихорадки.
– Симон, постой, я…
Но лекарь уже свернул в Винный переулок, к дому своего отца. Кларе нужна помощь, немедленно! Всякое промедление может стоить ей жизни! В этом маленьком человеке утвердилось вдруг чувство, что его неспособность вылечить людей от лихорадки – наказание ему за то, что в последние дни он не пытался им помочь. Симон ясно понимал, что если теперь потеряет Клару, то никогда больше не сможет заслуженно назвать себя доктором. И станет подобным…
Своему отцу?
Бонифаций Фронвизер распахнул дверь, едва только Симон потянулся к ручке.
– А, наш господин снова удостоил нас своим визитом? – проворчал он. – У меня люди как мухи мрут, но тебе-то нужно с милыми дамами по миру шататься и любоваться местными монастырями.
Симон открыл было рот, но отец не дал себя перебить.
– Не лги мне! В таком городе, как Шонгау, слухи быстро расходятся. Сначала эта беспутная дочка палача, потом еще заезжая девка из Ландсберга… Позоришь меня и имя Фронвизеров!
В это мгновение позади Симона показалась Магдалена.
– Симон, мне нужно сказать тебе… – прошептала она, но Бонифаций Фронвизер снова начал ругаться.
– А вот и она! Не успеешь заговорить о нечисти, так она уже перед тобой! Оставь в покое моего сына, ясно тебе? Сейчас же! Мы порядочные люди и не желаем иметь дела с отродьями палачей!
– Ты, прикуси свой поганый язык! – закричал вдруг Симон. – Мне надоела твоя ругань, коновал!
В то же мгновение собственные слова привели его в ужас. Он явно зашел слишком далеко! Бонифаций Фронвизер тоже вздрогнул, у него отвисла челюсть, и лицо утратило всякий цвет. В соседних домах, как заметил Симон, некоторые жители с любопытством открыли ставни и уставились на спорщиков. Тощий старик наконец выпрямился, молча застегнул сюртук и поплелся в сторону рыночной площади.
Симон знал, что отец направился в один из тамошних кабаков, чтобы пивом залить злобу на своего бестолкового сына. Лекарь покачал головой и прошел в дом. Никогда он не сможет угодить отцу! Ни в роли сына, ни тем более доктора. Но сейчас это не имело никакого значения. Помочь Кларе – вот его первостепенная задача.
– Быстрее, Магдалена! Показывай, что ты принесла! – Симон прошагал по комнате и придвинул к окну истертый широкий стол, на котором грудились всевозможные горшки и ступки. – Может, найдется что-нибудь полезное. Есть у тебя иезуитский порошок? Говори же, есть у тебя…
Магдалена молча вынула из-за пазухи кожаный мешочек и вывалила на стол его содержимое.
Симон уставился на скомканную бледно-зеленую массу, которую уже обвили тонкие серые нити. Влажный, безобразный сгусток, вот и все. От него шел запах гнили, смешанный с ароматом различных трав.
– Что… что это такое? – в ужасе спросил Симон.
– Травы, которые я раздобыла в Аугсбурге, – ответила Магдалена. – Спорынья, полынь, волчник… Я там еще каких-то растений похватала, даже не знаю каких. Но все покрылось плесенью! Видимо, слишком долго я их протаскала. Об этом я и собиралась тебе сказать, но ты и слушать не стал…
Симон молча взирал на плесневелую кучу на столе. Травы из Аугсбурга были его последней надеждой.
– Что ж… хорошо, Магдалена, – проговорил он наконец. – Мы хотя бы попытались.
Он собрался уже смахнуть влажную массу на пол, но замер с занесенной рукой. Нельзя разочаровывать Якоба Шреефогля! Симон, когда сказал о возможном лекарстве, увидел надежду в глазах советника. Если теперь он вернется к ним с пустыми руками, то Шреефоглей сломит горе еще прежде, чем их приемная дочь действительно умрет. Симон по опыту знал, насколько важно было больному и его семье веритьв выздоровление. Вера иногда оказывалась лучшим из лекарств.
И зачастую единственным, подумал Симон.
Потому лекарь свалил плесневелый комок в ступку и принялся растирать его в мелкий порошок.
– Что ты задумал? – спросила Магдалена. – Травы испорчены! Они ни на что не годны!
– Клара должна получить свое лекарство, – пробормотал Симон, не прерывая монотонного занятия. – Остальное не в моей власти.
Через некоторое время лекарь добавил к размолотым травам меда и дрожжей, скатал из всего этого небольшие пилюли и в глиняном горшке подсушил над огнем. Магдалена молча наблюдала за его действиями. Под конец лекарь ссыпал готовое «лекарство» в полированную коробочку с вырезанными алхимическими символами. Он закрыл ящичек, погладил крышку и прошептал молитву.
– Все-таки и вид нашему лекарству нужен подобающий, – проговорил Симон и грустно улыбнулся, словно его уже уличили в обмане. – Иначе толку никакого не будет.
Магдалена покачала головой.
– Лекарство из плесневелых трав… Где это видано! Моему отцу об этом лучше не говори.
Затем она совершенно неожиданно чмокнула Симона в щеку.
– А об этом не говори своемуотцу.
Молодой человек почувствовал, как от живота по всему телу начало расползаться приятное тепло. Он до конца жизни будет любить эту девушку, и плевать, что думают на этот счет их отцы и остальные горожане!
Он притянул ее к себе и нежно провел рукой по волосам. От нее пахло потом и холодным пеплом. Но Магдалена вывернулась из его объятий.
– Думаю, у господина лекаря сейчас для этого не слишком много времени, – по губам ее пробежала улыбка. – Но сегодня ночью он вполне может меня навестить. Через окно…
Симон вздохнул и смиренно кивнул. Потом в последний раз погладил Магдалену по волосам, затолкал коробочку в карман плаща и со всех ног бросился обратно к Шреефоглям, которые с нетерпением дожидались его возвращения.
– Мой муж рассказал мне о вашем чудодейственном средстве! – с самого порога крикнула ему Мария Шреефогль, не выпуская четок из рук. – Хвала Господу! Может, еще есть надежда!
– Не могу пока обещать, что оно поможет, – возразил Симон. – Это… новое, дорогущее лекарство из Китая. Тамошние врачи невероятно начитанны, и они называют его… да, «Плесенью, растущей на травах».
– Плесенью, растущей на травах? – жена советника казалась сбитой с толку.
– Сам я использую название fungus herbarum, – быстро добавил Симон.
Мария Шреефогль кивнула.
– Так вот мне больше по душе. Это уже хоть звучит по-медицински.
Перескакивая по нескольку ступенек зараз, Симон взлетел на второй этаж. В комнате перед кроватью сидел, преклонив колена, Якоб Шреефогль. С тех пор как Симон оставил его, советник так и не сменил своей позы. Впалое и бледное лицо его ничем теперь не отличалось от лица приемной дочери.
– Вы принесли лекарство? – шепотом спросил Шреефогль.
Симон кивнул, осторожно открыл коробочку и вложил три маленькие пилюли в пересохший рот Клары. Губы ее стали тонкими и жесткими, словно старая кожа. Затем лекарь дал ей немного воды из кружки и вытер пот с ее лба.
– Больше я сделать ничего не могу, – прошептал он.
Якоб Шреефогль смиренно опустил голову и закрыл глаза. Симону казалось, что советник за последние несколько часов состарился на несколько лет. В его и без того светлых волосах появились тонкие серые пряди, а по краям рта пролегли тонкие морщинки.
Подавшись внезапному порыву, Симон опустился на колени рядом с советником и сложил руки.
– Помолимся, – прошептал он.
Сначала нерешительно, а потом все быстрее они принялись бормотать слова, заученные с самого детства как слова утешения и которые вспомнились им в эту трудную минуту.
– Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…
Впервые за долгое время Симон возносил молитву Господу. Он был человеком не особенно верующим, но ощутил вдруг, что какая-то часть его хотелаверить. Его переполнило незнакомое до сегодняшнего дня чувство рвения. Слишком уж много страданий послал на них Бог, пора уже положить конец этим ужасам!
– Господи, если ты и вправду существуешь, то помоги этой маленькой девочке… Я босиком по снегу отправлюсь в Альтеттинг к образу Черной Мадонны, только сохрани девочке жизнь!
Через некоторое время лекарь снова взглянул на Клару, и ему вдруг показалось, что по губам ее пробежала едва заметная улыбка. Дыхание стало спокойным и размеренным, а веки перестали дрожать. Симон прервал молитву, склонился над кроватью и пощупал пульс Клары.
Сердце ее билось спокойно и медленно. На кровати спала совершенно здоровая девочка.
Это невозможно… Или?..
Только сейчас Симон заметил, что на голой стене прямо перед ним что-то висело. Предмет этот казался столь обыденным, что лекарь лишь теперь обратил на него внимание. Словно прежде его там и не было вовсе.
Над кроватью Клары висел маленький неприметный крест.
