Глава 6
Перекати-поле

Как бы Фёдору ни хотелось снова увидеть капитана Льва, увидеть и обнять старого друга и его удивительную дочь Акву, он понял, что его дела здесь закончены и надо двигаться дальше. Лабиринт разрушен, страдающая шизофренией тварь из Лабиринта обрела, наконец, покой, усталый старец победил жестокого капризного ребёнка, и теперь Пироговские капитаны в состоянии сами наладить свою жизнь. Его ждёт Хардов, и его ждёт Ева, и путь к ним совпадает с той частью его пути, которая осталась до моста. Что будет дальше, Фёдор не знал. Никто не знал.

«Торопись же, молодой гид, иначе ты пожалеешь, что он не умер», – сказал ему Харон о Хардове.

«Теперь всё зависит от тебя. Возможно, она нарожает тебе детей, и мне будет кого в своё время перевезти на другой берег. А может, вы потеряетесь навсегда на дорогах этого мира», – сказал ему Харон о Еве.

Фёдор вышел из мрачных катакомб Лабиринта и теперь, никем не узнанный, шагал по Пирогово, чтобы поскорее покинуть его. У брата Дамиана, Калибана и монахов, способных его опознать, сейчас своих дел по горло; самое время позаботиться о собственной шкуре, капитан Лев пока слаб, а к тому моменту, когда вернётся Аква, Фёдор будет уже далеко.

«Всё теперь связано. И всё зависит от тебя, от того, что с тобой произойдёт

в месте, где кончаются иллюзии», – сказал ему Харон о нём самом.

– Долгий Священный сон окончен! Капитан Лев пробудился! – кричали счастливые люди, что встречались ему по дороге.

– В Пирогово возвращается его дочь Аква!

– Это сделал брат Дамиан! Он отвёл беду, отвёл от Пирогово полчища Разделённых!..

– Нет! – возражали другие. – Это сделали капитаны. Возвращаются старые добрые времена, потому что капитан Лев пробудился.

Фёдор улыбался им и думал о том, что возвращение старых добрых времён невозможно, что вещи изживают свой срок, и о том, что произошедшее в Лабиринте было большим обманом, – им самим предстоит во всём разобраться. А некоторых вещей лучше не знать, чтобы спать спокойно.

Встреченные же им люди видели перед собой крепкого стройного юношу с карими, несколько необычными для такого возраста глазами. Юношеская худоба, как и дубнинские веснушки давно уже покинули Фёдора, его лицо загорело и обветрилось, и больше всего он сейчас походил на подмастерье одного из капитанов, с вещмешком за плечами, из которого торчал какой-то явно жёсткий свёрток, в котором, однако, никто бы не заподозрил разобранный автомат Калашникова. Что же касается несколько возбуждённого блеска глаз и некоторой несвойственной молодым людям глубины и проницательности взгляда, то это всё тоже скоро пройдёт. Воспоминания о пережитом ещё выдают нас некоторое время, но Фёдор был гидом, он возвращался с каждым шагом вперёд и умел брать это под контроль. Поэтому когда он подошёл к Заставам, и монах из Корпуса Стражей окинул его подозрительным взглядом, Фёдор придал своему лицу несколько бестолковое и счастливое выражение. Стражник тоже был не чужд общего подъёма и воодушевления и лишь поинтересовался:

– Куда собрался, парень? Куда идёшь?

«Застава, таможенник, Лао Цзы, – с усмешкой подумал Фёдор. – Камо грядеши?» Но глуповатое выражение больше не покинуло его лица.

– С поручением от приближённых капитана Льва! – насупившись, сказал он. И почти не соврал. И добавил с вызовом: – Не твоего ума дело. Вот.

Но стражник только добродушно ухмыльнулся:

– Ну-ну… Смотри, возвращайся до темноты. А то не пущу.

– Постараюсь, – пообещал Фёдор, снова почти не соврав. И двинулся вперёд.

В этом новом мире начинался закат. Фёдор этого не знал, но лодка с Евой сейчас находилась совсем недалеко от него. Гиды Петропавла на полном ходу покидали Химкинское водохранилище, а сам Петропавел наблюдал за Евой и видел, что девушку опять что-то тревожит. И ещё думал о том, что его встреча с речными скитальцами многое меняет. Или запутывает ещё больше. Но, в любом случае, время на исходе.

Фёдор шагал по тропинке, которая зарастала всё больше, оставляя Клязьминское водохранилище по левую руку. Он помнил тихую заводь в районе Водников, где можно было бы устроиться на ночлег, но с тех пор многое могло измениться. Он видел мост, который становился всё ближе. И отчего-то знал, что доберись он сейчас до моста и даже перейди его – ничего не случится. Хоть гуляй по нему туда-сюда. И дело не в том, что мост спал, и не в фазах луны, что-то должно было произойти в нём самом, что-то должно было совпасть. То, что случилось у Харона, поменяло привычный ход вещей. И теперь мост связывал его не только с Хардовым и не только с Евой, что-то ещё должно было созреть, что-то новое. Фёдор не понимал, откуда ему это известно, но где-то в отдалении, на периферии чувств, присутствовало смутное неприятное ощущение, что, возможно, это «новое» ему не очень понравится. Но нет более бессмысленного занятия, чем копаться в эмоциях. Вот он, мост, всё ближе, Фёдор должен быть там, и ничего другого ему сейчас не остаётся. Возможно, уповать на то, что рано или поздно вещи откроются сами собой, столь же безнадёжное занятие, как и пытаться читать знаки там, где их нет, но…

А потом он понял, что уже некоторое время автоматически наблюдает за странным предметом на тропинке перед собой. Спутанный клубок травы, подгоняемый лёгким ветерком. «Сейчас ты чем-то похож на меня, – улыбнулся Фёдор. И вдруг остановился. Клубок травы зацепился за кустик и тоже прервал свой бег. – Так же следуешь по течению…»

Спутанная букля, прибиваемая ветром, была готова сорваться с места в любой момент.

«Неожиданное, однако, растение для наших широт», – подумал Фёдор. И за мгновение до того, как он решил забыть о нём и следовать дальше, клубок, подхваченный ветром, завертелся вперёд по тропинке.

Это было перекати-поле.

– Чего, решил стать моим спутником? – усмехнулся Фёдор. Затем нахмурился.

В принципе всё уже было ясно, но Фёдор всё же облизал палец и поднял его вверх. И понял, что не ошибся. Ветер, лёгкий ветерок дул с водохранилища. А тропинка бежала параллельно ему. Перекати-поле просто не могло двигаться в этом направлении.

Фёдор постоял немного, провожая его взглядом, а затем зашагал по тропинке, не выпуская из поля зрения весёлого бега растения, у которого нет корней.

– Пожалуй, сходства между нами побольше, – усмехнулся он, прибавив ходу.

И словно желая проверить свою догадку, снова остановился. Обжитые территории закончились. Пора было собрать и зарядить оружие на случай всяких внезапных встреч. Фёдор так и поступил. Серебряные пули ему сейчас вряд ли бы понадобились, и он извлёк их из магазина и положил в карман. Затем оторвал взгляд от оружия и поискал перекати-поле. То никуда не делось. Даже наоборот, так, как если бы ветер подул в другую сторону, клубок отбросило назад, и он застрял в корнях ближайшего дерева. Фёдор пристегнул магазин, забросил за спину вещмешок, повесил оружие на ремень.

– Ну и что всё это значит? – сказал он, глядя на клубок травы. Им играл ветерок. Чем-то он походил на охотничью собаку, с нетерпением готовую сорваться в любой момент на поиск дичи.

Фёдор шагнул к нему. Клубок, словно не желая даваться в руки, тут же покатился по тропинке. Фёдор оглянулся, он знал наверняка, что за ним сейчас никто не наблюдает. И решил следовать за растением, почему бы и нет, если их пути совпадают?

Дальше тропинка раздваивалась. Та, что вела вперёд, совсем заросла, её следы с трудом угадывались под густой травой. Перекати-поле выбрало ту, что огибала правее, шла в обход Водников. К своему удивлению, Фёдор вынужден был признать такое изменение маршрута разумным: заболоченная местность прямо по курсу могла сулить немало сюрпризов. Происходящее интриговало всё больше.

– Ну, и куда ты меня ведёшь? – пробубнил Фёдор.

Не совсем разумное занятие – разговаривать с растением, в других обстоятельствах, возможно, даже комичное, только их не было, других обстоятельств, давно не было. Все системы координат смещены, и перекати-поле, растение без корней, которое гонит не ветер, а чья-то воля, теперь не самая диковинная вещь. Возможно, это и западня, но Фёдор почему-то так не считал.

Этот тёмный зов, что стелился по другому берегу Клязьмы, там, где был когда-то яхт-клуб «Буревестник» – в древних лесах на той стороне, всегда укрытой плотной тьмой, – его не присутствовало в весёлом беге растения без корней. Фёдор остановился, но сейчас для того, чтобы посмотреть на противоположный берег. И что-то там, словно почувствовав, тут же заинтересовалось им. В этих древних лесах всегда жило что-то плохое, это стоило жизни Лии и чуть не стоило жизни ему; туда своим дальним пролётом уходил мост, с которого они тогда сорвались вдвоём…

Фёдор обернулся. Перекати-поле терпеливо ждало. Тут же задорно подпрыгнуло на месте, и тёмный сырой морок рассеялся. Голубая вода, отражающая чистое небо, заискрилась блёстками, что-то с того берега разочарованно отступило. И Фёдор решил довериться клубку.

– Ну, идём, – обронил он.

Следовало признать ещё кое-что. Перекати-поле появилось в тот момент, когда он размышлял, что время свидания с мостом, с местом, где закончатся иллюзии, ещё не пришло. Должно сложиться что-то новое. Конечно, всё ещё может и обернуться западнёй, но что-то подсказывало Фёдору, что он сейчас совершил пусть и небольшой, крохотный шаг, который приблизит его к Хардову и приблизит его к Еве.

Клубок вёл его за собой достаточно долго, но даже когда Фёдор понял наверняка, что он уже больше здесь не один, и вот-вот нечто произойдёт, он всё ещё не считал это западнёй. Лишь перевёл оружие в боевое состояние, а указательный и средний пальцы правой руки мягко положил на спусковой крючок. А потом большой, поросший травой пласт земли прямо перед ним был молниеносно откинут вверх. Боковым зрением Фёдор видел, что точно такое же происходит везде вокруг него. И из ям, что были так искусно прикрыты, в буквальном смысле слова повыпрыгивали обитатели этого места. В воздухе повисли странные звуки: для боевого клича в них не хватало напора, скорее, сигналы тревоги, опасности, призыв совместно противостоять чужаку. Фёдор остановился, подняв руки открытыми ладонями перед собой и чуть опустив взор, и ждал. Наверное, в случае угрозы, агрессии с их стороны, он с лёгкостью мог бы разделаться с ними, перестрелял бы всех без труда, но их было очень много, и он просто ждал.

Клубок перекати-поле привёл его в деревню собирателей, одичавших, деградировавших людей. Гиды называли их «мародёрами». Они обитали в землянках, поклонялись Матери Сырой Земле, полагая, что лишь она одна сможет укрыть их от тумана и от тех напастей, что творились в чуждом, непонятном и злом мире за пределами их деревни. Собственно на этом сведения Фёдора о собирателях заканчивались. Ну, может быть, ещё, что рано или поздно, по мере решения первостепенных задач, их предполагалось цивилизовать. Совсем скоро Фёдор убедился, насколько его знания о собирателях, мягко говоря, неполные.

«У некоторых из них проблемы с самосохранением, – подумал Фёдор. – И это может быть опасно. А некоторые, не все, конечно, даже разучились разговаривать».

Они стали подходить к нему боязливыми шагами и, не прекращая своих странных воплей, окружили со всех сторон, как стая павианов. Не ясно, почему пришло сравнение именно с павианами, но Фёдор ждал, не поднимая глаз. Первый контакт, первое прикосновение окажутся решающими. Они все были в обносках какой-то одежды, женщины почти голые, но запаха немытых тел в воздухе не присутствовало. Вот, наконец, самый смелый из них, вихрастый поджарый дед с очень смуглым лицом сделал выпад, дотронулся до Фёдора и отскочил как ошпаренный. На худых бёдрах у деда кокетливо висел широкий пояс со множеством побрякивающих цепочек. Фёдор даже представить не смог, откуда у него это взялось. Оглядев свою руку, словно убедившись, что она цела, дед разулыбался, обнажив почерневшие гнилые зубы. А потом затараторил что-то своим соплеменникам, демонстрируя сохранность конечности и одновременно указывая на чужака. Фёдор сумел разобрать только что-то типа: «Ма-а-ага-маа-агага».

Следующим решился деловитый юноша, похожий на деда, вихрастый, только блондин, но с таким же смуглым лицом – возможно, внук, а, возможно, и сын; определить их возраст было трудно. С опаской, подозрительно косясь, дотронулся до Фёдора, тут же убрал руку, но не отпрыгнул. Следующее прикосновение вышло более аккуратным: провёл Фёдору по плечу, шее, чуть задержался на лице. Фёдор осторожно поднял взгляд и улыбнулся юноше. Тот на мгновение напряжённо застыл, но тут же расплылся в ответной улыбке. А потом громко возвестил:

– Маа Агнец! Маа-агаа…

И всё поменялось. Собиратели вплотную окружили Фёдора и начали ощупывать его. Ноги, руки, тело, но в основном лицо. Так же, как и дед, демонстрировали друг другу сохранность членов и, довольные, смеялись, указывая на гостя. Фёдор тут же сделал ещё одно открытие: от их прикосновений исходило какое-то умиротворение, словно они были счастливы и невинны, как дети. По поводу этой эмоции он не позволил себе обольщаться: с той же невинностью они могли бы и убить его, хотя сведениями о каннибализме среди собирателей он не располагал. К Фёдору подводили теперь женщин, и они дотрагивались до него, хихикая задорно, но щёки их не розовели и взглядов дамы не отводили. Фёдор почему-то поймал себя на мысли, что, скорее всего, в деревне собирателей царит матриархат. А голосов «Маа Агнец» вокруг становилось всё больше, и как только к ним присоединились женщины, закончив процедуру знакомства, всё превратилось в один громкий призыв:

– Маа Агнец! Маа Аа-гнец!

Фёдор понял, в чём дело. Толпа расступилась: к нему подводили древнюю старуху. Медленно, небольшими шажками её вели, бережно взяв под руки и подняв над ней изрядно потрёпанный зонтик. Старуха была почти лысой и, скорее всего, слепой, как крот; жиденькие спутанные волосёнки свисали на глаза, каждый из которых мог похвастать огромным бельмом. К своему изумлению, Фёдор обнаружил на ней что-то вроде корсета; прямо по центру лба искусно нарисованный третий глаз. Не меньшее изумление вызвала юбка старухи – это был прекрасно сохранившийся мужской килт. Её остановили прямо напротив Фёдора и отступили. Старуха подняла на него незрячие глаза, а потом обе руки. Повисла полная тишина, даже с любопытством выпрыгивающие из-за спин взрослых дети молчали. Она не дотронулась до его лица, но Фёдор почувствовал исходящее от её рук тепло. Этим теплом она словно ощупала каждый его изгиб. Беззубый рот расплылся в улыбке:

– Маа Агнец, – прошамкала она.

И этот то ли призыв, то ли имя, то ли иерархическое положение старухи тут же снова подхватила вся деревня. Фёдор понял, что и его теперь подхватили за руки и подталкивают куда-то бережно, но настойчиво. Его увлекли вслед за кортежем старухи, видимо, ему была оказана честь стать её гостем. Процессия миновала густые заросли, и там, посреди небольшой лужайки, а скорее всего, в центре всей деревни он увидел сложенную из крупного булыжника хатку. Успел поймать себя на мысли, что на каждом камне нарисована какая-то закорючка или какой-то знак. Фёдора ввели в хатку вслед за кортежем старухи. Внутри оказалось достаточно света, сквозь неплотную кладку и маленькие окошки проникали солнечные лучи. Их оставили одних – Фёдор огляделся. Высохшие пучки трав по углам, баночки и колбочки с чем-то, птичьи скелеты, перья, змеи в запаянных бутылях, труба детского калейдоскопа, к которому была привязана, скорее всего, собачья челюсть – канал выбрасывал на берег много всякой всячины. Старуха стояла к Фёдору спиной, перед дальней стеной, где было сложено что-то вроде алтаря.

– Маа Агнец – моё имя, – произнесла она нормальным, окрепшим голосом.

Фёдор вздрогнул. Старуха обернулась. Провела рукою сверху вниз перед своими по-прежнему незрячими глазами с бельмами. И сказала:

– Привет, Тео. Узнал меня?

– Я теперь здесь, с ними, потому что нужна им. И в них есть надежда. Теперь я Маа Агнец.

Фёдор молчал. Старуха провела рукою снизу вверх. Её волосы загустели, насыщаясь колоритом, иссиня-чёрная копна волос, впрочем растрёпанная, как всегда, волнами спадала на плечи.

– Ведьма, – прошептал Фёдор.

– Узнал…

Оба бельма сделались прозрачными, открывая цвет глаз – пронзительно-синий, невероятной глубины. Все воспоминания разом нахлынули на Фёдора, он ожидал встретить здесь что угодно, но только не прошлое, похороненное, казалось, навсегда, прошлое, где было столько невыносимой любви и столько невыносимого отчаяния. Слабость, внезапная, сладостная и горькая, во всём теле, и сердцебиение ускорилось…

– Мои глаза никогда не были чёрными, а ты боялся, – сказала она.

Этот голос, чистый и звонкий, эта запретная радость слышать его тоже были забыты навсегда.

– Я боялся не этого. – Фёдор с трудом узнал собственный голос.

– Ведьма… – Она усмехнулась, почти не горько. – Когда-то ты произносил моё имя с такой страстью. Звал меня…

Фёдор молчал. Сердцебиение подступило к горлу гус-тым влажным комом.

– Назови ещё раз, – попросила она. Смотрела прямо. В глубине её глаз горели искорки. Как всегда. Но ведь всё проходит. Почему ничего не прошло?

– Агнец, – произнёс Фёдор.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ты стал милосердным.

– Нет, – сказал Фёдор.

– Как можно было так сильно любить и от всего отказаться? А я любила тебя ещё сильнее.

– Ты была ведьмой. И сейчас тоже.

– И ты придумал скремлинов?

– Не поэтому.

– Никогда не была чёрной! Ведь знаешь…

– Женская магия непостижима и разрушительна для мужчины, Агнец.

– Поэтому ты сбежал от меня?

Он молчал. Сказал, не подбирая слов:

– Я не мог поступить по-другому. От твоих чар… Я почти утонул, как в трясине.

– Да. Ты сильно любил. Но не было никаких чар. И никаких приворотов. Хотя я могла. Но не стала. Вот она – любовь-трава. – И она указала на клубок перекати-поля. – Я извлекла её из мира. Чтобы и самой не воспользоваться. А ты просто струсил.

– Нет.

– Странно признать, что Учитель всех гидов – трус?

– Это не так, Агнец, – почти с мольбой произнёс Фёдор. – Мы ведь убивали друг друга каждое наше свидание.

– Это ты…

– Ну вот, видишь, даже спустя столько лет мы не можем разговаривать.

Она горько усмехнулась:

– Ты писал законы этого мира. Великий Тео… Но видишь, ничего не вышло, потому что червоточина в тебе.

– Во всех…

– Тебе бы поучиться у Хардова. Что, никогда не вспоминал меня?

– Всегда. Каждую секунду. Пока всё не закончилось на мосту.

– Ах, да, мост… Знаешь, Хардов предпочёл бы не жить без неё. Как и ты когда-то. Но ты сбежал.

– Я ошибся, Агнец, – чуть слышно прошептал Фёдор. И посмотрел на спутанный клубок трав, что привёл его сюда. – Но… Я не мог позволить погибнуть ещё и Хардову.

– Ты ошибся не тогда. Раньше.

– Знаю. Но, может быть, мне удастся что-то исправить.

– Может быть… Ещё хочешь меня?

– Агнец…

Она рассмеялась, громко, но не по-ведьминому:

– Как же меня сводили с ума эти твои смущения, великий воин Тео… Известно мне, что ты любишь другую. Не так сильно, как меня когда-то. Хотя… Да и стара я.

Он улыбнулся:

– По-моему, нет, Агнец. Ты вечная.

Теперь она рассмеялась хорошим и открытым смехом:

– Ах, Тео, Тео, если б ты тогда не сбежал… Думал ли ты, как мы могли бы быть счастливы вместе? И сколько могли бы сделать? Твоя чёрная ведьма, которая никогда не была чёрной… Я помогу тебе. В этом тоже есть надежда.

– Агнец?

– Любовь-трава, которая на веки могла бы сделать тебя моим… Она привела тебя сюда, потому что ничего не проходит.

– О чём ты, Агнец? – хрипло спросил Фёдор.

– Не о том, что сейчас подумал. Я ведь чувствую это. Что-то в тебе сейчас борется и хочет навсегда остаться со мной. Но вот это была бы непростительная ошибка.

– Я ведь мало что помню. А её полюбил… когда ещё был юношей.

– Да знаю я всё.

– Не чёрная, да? – печально произнёс Фёдор.

– Эй, – она рассмеялась, Фёдору показалось, что подбадривающе, и от этого тихая боль коснулась сердца. – Помнишь, ты мне рассказывал, что на перстне одного великого древнего царя было написано: «Всё пройдёт»… И даже когда он его в отчаянии разбил: «Пройдёт и это»?

Фёдор молча смотрел на неё.

– А на внутренней стороне перстня было: «Ничего не проходит». Только это уже другой уровень. Я поняла это. Первое – это «как жить», чтобы оставаться сильной. И я не стала чёрной. Второе – «с чем жить», чтоб не стать пустышкой. Или чудовищем. Я не стала ни тем, ни другим. Не стала чёрной. И я помогу тебе. Для этого любовь-трава и вернула тебя ко мне. Ненадолго. Но только ты должен мне две вещи.

– Какие? – Фёдор поймал себя на том, что по-прежнему любуется ею и не может оторвать глаз.

– Пообещай, что не поступишь с нею так же, как со мной. Ева… Ты опять любишь ведьму, Тео.

– Я знаю.

– Нет. – Агнец протестующе тряхнула волосами. – Я не о той части женской сущности, что есть в каждой и что ведьма всегда. Ева очень сильна. Невероятно. Она этого ещё не знает, но обернуться может по-всякому. И вот если она станет чёрной…

– Почему ты так говоришь?

– Потому что Харон прав, и всё теперь зависит от тебя. Обещаешь? Мне, твоей чёрной ведьме, которая никогда не была чёрной?! Ты понимаешь, что я сейчас беру с тебя клятву? Понимаешь, какую?

Фёдор кивнул. Она улыбнулась:

– Не задумываясь… Это хорошо, Тео. Клятва принята. Оракул Южного Порта, знаешь, конечно? Когда они соберутся все вместе, все двенадцать, тогда и придёт срок.

– Подожди, Агнец, а вторая вещь? – попросил Фёдор.

– Торопишься? Ну ладно, пусть так. – Она загадочно улыбнулась. – Давай начнём с этого…

Запахло пряными травами. У Фёдора закружилась голова. Наверное, не было никаких приворотов и никаких чар, но она околдовала его сразу, как только он её увидел. В первую же их встречу он понял, что она – самая прекрасная женщина на земле и он может утонуть в ней навсегда.

– Поцелуй меня ещё раз, – попросила Агнец. – Только по-настоящему…