Глава 3. Обычные проблемы
Это все-таки была не настоящая тайга. Среди хвойных пород отдельными деревьями или целыми небольшими массивами встречались широколиственные деревья – дуб, липа, клен. Значит, далеко на север не заплыли. Деревья стояли достаточно привольно, не тесня друг друга. В прогалинах росли серебристые березы и клены, выделяясь на фоне могучих лиственниц и сосен. Идти по звериной тропе вдоль ручья достаточно удобно. Местные животные хорошо знают округу и прокладывают путь достаточно удобный. Не приходится лезть через кусты и бурелом, прыгая по камням с риском сломать ногу. Даже простой ушиб мог дорого обойтись одиночке.
Потом Данила наткнулся на гарь. Издалека было понятно – это не работа человека. Люди сначала подсекают стволы, дают высохнуть – и лишь после пускают пал. В старые времена многие этим занимались, ведь сгоревшие деревья оставляют после себя не просто пустое место, а затем во много раз вырастает урожайность ржи с пшеницей, посеянных в таком месте. Проходит несколько лет – и сбор зерна начинает заметно падать, подсказывая хозяину про необходимость искать новый участок.
Собственно, мужики заранее находят подходящую землю в ближайших окрестностях и перебираются туда. Опять рубка леса и прочее, и так без конца. Лес огромен, но если ты хочешь продать урожай, надо держаться определенных торговых путей. В первую очередь рек. А земли возле Дона или Днепра достаточно плодородны, чтобы ломаться еще дополнительно в лесу. Пока людей не особо много и нет необходимости вновь и вновь поднимать целину. Но когда они появятся, а это, судя по всему, рано или поздно случится, уже земля принадлежит особо шустрым. Его семье в том числе. Во всяком случае, так думал его отец. Как оказалось, поторопился.
Огромное, на много верст пространство выгоревшей чащи все тянулось и тянулось. Почерневшие стволы, лишенные ветвей и листьев, торчали жалко и безобразно. Лишь изредка пробивались молодые ростки. Похоже, пожар бушевал совсем недавно и достаточно долго. До сих пор можно почувствовать запах древесного угля. Неизвестно, можно ли верить, пару раз в книге про охоту попадались достаточно странные вещи, но автор сообщал, что гари полезны для леса. Если очень долго не случалось локального пожара, желуди, опадавшие на землю, перестали прорастать. Среди дубов вырастали другие деревья, мешающие. Через поколение дубовый лес превращается в свое жалкое подобие, а еще несколько позже практически погибает. Если вспомнить, что свиньи частенько пасутся в лесу практически без присмотра, это удар по хозяйству.
Проверить на практике идею не довелось. Тем более что устраивать пожар возле их поселка для проверки никто не позволит. Тут дело достаточно тонкое, требующее большой осторожности и опыта. Иначе запросто доиграешься до тяжелых последствий. И поротой задницей не отделаешься. Короче, самое умное – дождаться естественного пала и посмотреть в сравнении. Тут прямо к его услугам молния поработала. Только ведь не останешься дожидаться результата. Не настолько он сдвинутый, чтобы сидеть несколько лет, – выяснить результат быстро не удастся.
Из-под ног взлетала мелкая пыль, оставшаяся после огня, иногда нить паутины неприятно задевала лицо или полуголое тело, но то уже мелочи жизни. Говорят, когда много паутины в лесу, лето предстоит долгое и жаркое. Пока что до него надо дожить, а с его возможностями особыми успехами похвастаться нельзя. Лук в детстве мастерят практически все. Он удобен для охоты, обходится значительно дешевле фузеи и пороха. Правда, и охотятся с ним в основном на всякую мелочь вроде голубей или сурков с кроликами.
До самой темноты Данила строгал ветку кедра, пока та не стала плоской с сердцевины и круглой снаружи. На стрелы расколол парочку веток ясеня, обжег их с одной стороны и вставил перья с противоположной. Осталось натянуть тетиву. К сожалению, шнурок не отличался правильными качествами и особой упругостью. Стрелы упорно летели куда угодно, только не в нужном направлении. На глаза неоднократно попадалась самая разнообразная живность, однажды рядом, будто зная, что он все равно стрелять не станет – без нормального наконечника зверя не свалить, – остановились олени и с любопытством выслушали ругань в свой адрес. Спокойно развернулись и удалились при попытке подойти ближе.
Два десятка выстрелов закончились почти случайным попаданием в белку, да еще небольшого ужа прибил палкой. Хоть и небольшое, но подспорье. Мясо есть мясо, и на вкус змея вроде курятины. Приходилось пробовать. Правда, то было не с голодухи, а для интереса, в компании с другими ребятами. Лет десять, что ли, им тогда стукнуло.
Любой приличный охотник покрутил бы пальцем у виска и откровенно ухмыльнулся при виде его успехов. А что делать, если на тетиву идет сухожилие, а взять его требуется у того же оленя, которого не свалить из имеющегося лука. Бесконечный замкнутый круг получается. Тем более без наконечника даже шкуры не пробить. А подставлять башку под дубину звери не собираются – не настолько дурные.
Отмахал он за эту пару дней достаточно далеко. Правильно будет заняться улучшением положения, решил, обнаружив буковую рощу на выходе из уничтоженной пожаром полосы. Она будто остановилась перед старыми деревьями, и огонь не посмел пойти дальше. Самоед суеверно принялся бы плеваться, подарил обитателям священной рощи самое ценное и стремительно удрал. Почему-то среди дикарей ходили стойкие басни насчет живущих в подобных местах духов, заманивающих людей нежным пением в норы и превращающих их там в ящериц, зайцев и других обитателей леса.
Данила был словенин и мрачные сказки Хионии воспринимал со здоровым недоверием. О причинах россказней он догадывался. Дождевая вода почти не задерживается на ветвях и гладких стволах бука, уходя в землю, а свет, наоборот, почти не проникает вниз. Под пологом деревьев царит темнота, сравнимая с поздним вечером в самый солнечный день. Мрачное местечко. Подлеска в настоящем понимании в старом буковом лесу почти нет, даже мха. Каждую осень нарождающуюся моховую дернину покрывает новый слой листопада. Зато под деревьями плодороднейшая почва, откуда бьют вкуснейшие родники.
Самое подходящее место для его целей – возле речки на границе рощи. Заготавливать дрова для костра лучше загодя, попутно посмотреть берег на предмет подходящих кремней под запланированные цели. Вечером сплести новые лапти и сделать кружку с котелком и ложку. Если варить мясо, пожалуй, неплохо заодно и бульончику похлебать. Соль отсутствует, но где-то по дороге могут попасться солончаки.
Бересты Данила достаточно надрал по дороге. Элементарно складывается в нечто вроде коробочки. От размера и глубины зависит кружка, котелок или тарелка. Конечно напоказ, от скуки зимой или для продажи можно сшить выступающие края красивым швом с помощью ниток, расписать снаружи растительными узорами или геометрическим орнаментом. В его положении хвастаться умением не перед кем и незачем. Вставил пару прутиков вместо ручки, связал края от самопроизвольного раскладывания тоненькой ивовой лозой – и поднялся, собираясь зачерпнуть воды. Первое испытание прочности.
На последнем шаге замер с поднятой ногой. Он не мог ошибиться! Под корягой была чужая тень. Рыба! И, кажется, немаленькая. С гулко стучащим сердцем вернулся назад, подобрал свою палку с обожженным концом, тихонько прокрался на прежнее место и, прикинув, где должно находиться туловище, чтобы не ошибиться из-за слоя воды, изо всех сил ударил, сверзившись при этом в воду, но не выпуская кола и ощущая бьющуюся на нем рыбу.
– Попал! – закричал счастливо на всю округу.
Это оказался налим. Широкая сплюснутая, как у лягушки, голова, огромная усаженная мелкими зубами пасть, черные злые глаза, свисающие вниз усы. Пятнистое тело обильно покрыто клейкой слизью. В теплые солнечные дни он любит сидеть в тени, предпочитая холодную воду. А вот ночная темень – самая налимья пора. Тут он сам выходит на охоту, не брезгуя мелкой рыбешкой, мальками своей же породы, а при случае и живностью вроде мышки. Случается, налимы вырастают в добрую сажень и пару пудов весом.
Данный экземпляр тянул хорошо на полпуда, но оно и к лучшему. Старого и мощного Данила мог бы и не удержать. И так еле достал. Налим боролся до последнего и рвался не хуже пойманного в ловушку зверя. Почти разорвал себе заднюю часть. Попади в плавник – наверняка бы ушел, но повезло. Теперь уже не столь важно. В темнеющих сумерках Данила сидел у только что построенного шалаша, коптил рыбу над пламенем и время от времени, обжигая пальцы, наслаждался нежной сладковатой мякотью.
Набив живот, сидел бездумно у потрескивающего костра, подбрасывая в него хворост, и слушал шелест ручья и деревьев. Ветерок был совсем слабым, и даже после захода солнца еще не холодно. Ночью даже запахи совсем другие: сильно пахнет землей, влажным мхом. Но на еловых ветках внутри шалаша при горящем у входа огне бояться нечего. Ни сам не замерзнет, ни зверь не посмеет потревожить.
* * *
Нарвался, понял Данила, когда из-за угла вынесло священника.
– Ты опять не присутствовал на недельной утрене, – с заметной укоризной в голосе сказал тот, когда парень послушно приблизился, повинуясь знаку.
– Никак не мог вернуться раньше, на выселках межевал у Трофима, – поспешно перекрестившись при упоминании, сознался Данила.
– Это никак тебя не оправдывает! – загремел отец Федор.
То есть он попытался загреметь. Голос у него совсем на бас не походил, вопреки внушительной внешности, тонкий и подобающий скорее отроку, чем взрослому человеку. В детстве очень смешило несоответствие. Теперь Данила достаточно вырос, чтобы соображать, насколько бесят попа усмешки и намеки на его неподходящий солидному священнику тембр речи. Может быть, отыгрываясь за все неудачи, начиная от назначения в здешний медвежий угол и заканчивая смехом детей, не исключено от характера, но отец Федор был неумолимо строг. Бдительно следил за нравственностью прихожан и заботился об их грядущем спасении.
А это означало постоянное вмешательство в жизнь людскую и общественную. Он требовал не засиживаться на гулянках слишком долго, отправляться домой из кабака с появлением на небе звезд, грозил суровой карой рыбакам, выходящим в море в воскресный день, и запрещал всякие развлечения, не освященные обычаем. Для Данилы в детстве тяжелее всего были посещения школы. Казалось бы, благое дело и их преподобие старается на общую и его конкретно пользу. На деле вылилось в натуральную пытку.
Ученики сидели все вместе в одной просторной комнате: старшему из них было двадцать пять лет, младшей – семь. Вместо разделения хотя бы по знаниям, если не по возрастам, бездумно заучивали бесконечно повторяемые священные тексты. Чтение по складам, написание своего имени и закон божий со множеством дополнительных текстов вроде евангелий и житий святых – вот и все образование.
По воскресеньям детей в обязательном порядке отправляли в храм, где они выслушивали службу от начала и до конца, а отец Федор тщательно следил за посещаемостью, непременно закладывая родителям, если те по каким-то причинам не могли проконтролировать своего чада. К сожалению, в данном вопросе мать с ним была согласна, и увильнуть в детстве и отрочестве стоило серьезного наказания. Потому приходилось быть паинькой и вызубривать бесконечное количество: «И кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего… И кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои… Просите, и дастся вам…» – попутно размышляя о божьем гневе и неотвратимости наказания.
Он давно убедился, что с последним (неминуемой карой) дело обстояло не вполне так, как вещал преподобный отец. Если правильно все обставить, хорошо обдумав, возмездия можно избежать без особых сложностей. Или даже прямо и нагло совершить нечто непотребное, украв чужое сено или порезвившись на соседском охотничьем участке, обобрав капканы, и в глаза соврать, то требовать к ответу бессмысленно. Нужно иметь доказательства, ибо без них суд не состоится. Недолго, напротив, в клеветники угодить и стать посмешищем.
Суд на небесах? А кто знает, есть он или нет? Оттуда не возвращаются. Сеземцы совсем в иное верят, и как проверить, кто прав? Сам того не замечая, Данила и к религии подошел с привычной точкой зрения механика. Любую вещь можно потрогать и выяснить, каким образом та работает. Каждую теорию требуется доказать. Все на свете закономерно, упорядочено и делится на классы и группы, имеющие общие признаки. Это видно в математике, геологии, ботанике и даже музыке. Порядок есть всегда, пусть с первого взгляда и незаметен.
Даже зло и смерть всего сущего не зря. И для них в общем построении есть место. Ведь без тьмы нет и света, без гибели – развития и роста, без свободы воли человек просто марионетка, а значит, способен совершать и недобрые дела себе на пользу. Но божество стоит в системе отдельно, создав ее. Так где же оно находилось раньше, и кто создал его?
Эту тему он попытался обсудить с родным отцом и усвоил главное: не стоит излагать подобные мысли окружающим. Православная церковь могла применить крайне неприятные меры, как это случилось в позапрошлом столетии с еретиками. Во время смуты не только князья сводили счеты, и неизвестно, кто на самом деле исправлял веру, почти шепотом поведал отец, дав задним числом повод заподозрить его в крамольных мыслях и знакомстве с еретиками и их учениями. Эти победили, и не стоит будить уснувшего зверя. В результате все нужные молитвы Данила знал назубок, в церковь ходил, но без особого энтузиазма. По необходимости и чтобы не получить нагоняя, излишне выделяясь. Отец Федор это давно раскусил, но прямо придраться обычно было не к чему.
– Намедни опять подрался! – перешел священник к следующему пункту воспитания.
– Так сами варфоломеевцы полезли, – возмутился парень несправедливым выговором, не пуская руку пощупать синяк под глазом. Такого удовольствия он попу не доставит.
Поселок образовался из выселенцев почти случайно. Шли три партии и сговорились вместе искать подходящее пристанище. В отцовской группе присутствовали сам отец – оружейный мастер, – а также кузнец с помощниками, настоящий целитель, три родственника, имеющие длительный опыт жизни в лесу, парочка профессиональных охотников – ведь изначально планировали организовать торговлю пушниной. Все были достаточно состоятельными людьми, которые могли позволить себе покупку наилучшего оборудования и запасов на первый год.
Вышатич происходил из сплоченного клана, числом за три десятка взрослых мужчин, и тоже заранее подготовился к трудностям. Среди его отряда не нашлось ни одного не умеющего работать топором и не знакомого с лесом и рекой. Зато варфоломеевская ватага набиралась из самой городской нищеты. Добрая половина сегодня ходила у тысяцкого в закупах, несмотря на огромные первоначальные возможности. Не умели они работать ни в поле, ни на воде, ни в чаще. И смертность среди таких была самой высокой. Зато их больше всего изначально оказалось, отчего шума и проблем создали достаточно много.
Строились на новом месте, естественно, возле знакомых. Это не означает, что на одной улице жили негодяи, а на второй исключительно положительные мужики. Всякое случалось, но старые дрязги не забылись и передались новому поколению. Концы регулярно дрались, как организованно стенка на стенку, так и при случае. Обычно до первой крови, но случалось всякое. Ничего нового и оригинального не произошло, и странно, что священник вдруг взъелся.
– На разумного сильнее воздействует выговор, нежели на глупого сто ударов.
То-то мне все норовил на учебе задницу полировать розгой, кивая с благостным видом внимательно выслушивающего, подумал Данила. По опыту он знал: любое возражение, даже абсолютно справедливое, лишь распалит и удлинит нотацию. А заодно сделает более тяжким наказание.
– Что посеешь, то и пожнешь.
Кажется, он собирается объясняться сплошь цитатами. Первая фраза была из книги притч Соломоновых. А это послание к галатам апостола Петра. Нет, ошибся, Павла. Интересно, что послание есть, а кто такие эти самые галаты – никто толком не в курсе. Спрашивал. За что получил очередную порцию розог взамен вразумительного ответа.
– Не зря ведь злобствовали, сам гнев вызвал!
Не помню такой цитаты.
– Ведь доброе имя лучше любого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота. Почему не прислушаешься к словам нуждающихся?
Много ты нам помог, подумал Данила со злобой, позабыв про игру с поиском отрывков из Библии. Не видел от тебя участия в последний год. А ведь мать всегда среди первых прихожанок была.
– Ведь сказано у Матфея: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
Похоже, кто-то пожаловался, что много прошу за межевание, дошло с задержкой. Совсем совести люди не имеют. Лишнего ни с кого не требовал, не ростовщик какой людскую кровь цедить. По-человечески с каждым обсуждал. И варфоломеевские тут точно ни при чем. Совсем по иным причинам схлестнулись. Матюха всех подряд достает, пусть и старше. Как тот олень в брачную пору, не может пройти мимо другого парня, обязательно силу показать. Бычок недоделанный. Рано или поздно нарвется, и рога пообломают.
– Мать твоя, хвала Господу, – оба дружно перекрестились, – за ум взялась.
А вот это правда. Вдруг и сразу перестала пить и занялась хозяйством. Где сама, а в основном осуществляя семейное руководство. В большинстве случаев с ее подсказки цену называл. Она каждого в поселке помнила и его имущественное положение. Еще и потому уверен, что чрезмерно не просил.
– Молитвы искрение помогли, обращенные к богу!
Два раза, машинально крестясь при упоминании Господа, Данила мысленно ухмыльнулся. То, что он Его не просил, еще ерунда. То, что сам отец Федор по данному поводу особо не утруждался, – тем более. На самом деле Данила был уверен в своем вмешательстве. Он тогда мать пожалел и захотел, чтобы она стала прежней. И что-то сделал. Хуже всего – и сам не уразумел, что именно. И поведать о том кому-либо откровенно боялся. За такие штуки недолго и по морде схлопотать, если не в дальний монастырь навечно, в камеру. А уж стрельнут в спину – запросто. Колдун рядом опасен. В людных местах такого не терпят. Сегодня из самых лучших побуждений нечто хорошее сотворил – завтра кого-то сжить со свету возмечтает. И, наверное, сможет. Кому охота проверять, на что способен такой подозрительный тип? Лучше помалкивать и не пытаться повторить столь удачного достижения, как бы ни просили и как бы ни хотелось. Неизвестно, как выйдет в следующий раз с чужим человеком.
– Вот она женщина набожная и всегда войдет в положение. Поможет.
Данила тупо молчал, изображая непонимание. Не дождется вопроса. Пусть прямо сам скажет, за кого ходатайствует.
– Отец Федор, – закричала, выныривая из-за угла, тетка Агриппина. – Там такое, такое…
– Чего? – недовольно спросил тот.
– Савва, – отдышавшись, ответила с радостно блестящими глазами, – пропал.
– Какой еще…
– Сын Семена. Домна прибежала вся в слезах, грит, эти из леса виноваты, неча их было на работы нанимать. Сманили отрока язычники поганые. Тепереча мужики собираются, будут их жечь. Уже и фузеи достали. Готовятся. Всех побьют!
Все это она выдала одной скороговоркой, не давая слова вставить.
– Ну пойдем, – без особого счастья в голосе сказал священник, – посмотрим. Приструнить давно не мешает, но чтобы дите крали?
– Грят, для обрядов кровавых, злодейских, – с горящими глазами сообщила Агриппина. – Сатане посвященных. Может, уже убили, чертяки немытые.
– Это да, – кивнул отец Федор уверенно. – Могут. А с тобой потом договорим, – это уже Даниле.
Тот поспешно поклонился. Идти к церкви и после отправляться с дурной компанией уничтожать стойбище сеземцев он не собирался. Во-первых, дикари были полезны, нанимаясь на работы летом и весной. Получали плату в основном мукой, табаком и вещами, которых сами сделать не могли. Стеклянные бусы ценились не меньше шерстяных одеял, но выше всего шли фузеи и порох. Официально существовал запрет на продажу для лесных племен, но всегда находились желающие загнать лесовикам, когда наиболее ценные шкурки укладывались на всю высоту пищали. Прибыль в сотни процентов! А вот монеты до сих пор оставались для тамошних жителей малопонятными.
Во-вторых, Вышатич до смертоубийства не допустит. Здешние племена охотились и расставляли капканы для него, продавая шкурки в магазин тысяцкого. Вряд ли он захочет остаться без столь солидного источника дохода. Сейчас прискачет, примется вразумлять особо буйных, и в поход выйдут не скоро. Если вообще отправятся.
А самое главное – он того Савву не особо помнил, мелюзга, не стоящая внимания, но в данный момент совершенно точно мог показать направление, где тот находился живой и здоровый. И это прямо в противоположную сторону от сеземцев, на маленьком островке у песчаной косы. Перейти туда легко. Ему по горло, но и ребенку плыть близко. Откуда это знал? Да ниоткуда! Просто во время выступления тетки Агриппины подумал: «Где искать?» – и тут же пришло знание. Сообщать о том вслух заопасался. Тут ведь не брякнешь – видел, мол, куда малец шел. Все прекрасно в курсе, что в поселке Данила отсутствовал с самого утра и вернулся прямо к литургии. Даже не переоделся, напоровшись на мать уже на улице и привлеченный для сопровождения. Якобы ей мечтается с сыном на молитву, а не одной. Будто второго, чисто вымытого и приодетого, рядом не видно. Правильно – не открывать рот. Зачем создавать себе лишние проблемы? А вот сходить как раз не проблема.
Через четверть часа он обнаружил Савву примерно в том месте, где и ожидал. Компас, указующий путь, исчез практически сразу, но общее направление Данила засек сразу. А островок не настолько большой, чтобы долго искать. Тем более что и деревьев на нем раз-два и обчелся, а больше ничего и нет. Обнаружить сладко спящего отрока не представляло никакой сложности. Рядом удочка и пара приличных размеров сазанов. Не особо сдерживаясь, пнул ногой и взял за шкирку, чтобы не удрал, вскочившего спросонья подростка, сделав грозную физиономию.
– Ты пошто, паскудник, из дома сбежал?
– А чаго она как собаку на чепь сажает?
– Она – это мать, Домна?
– Ну.
– Не называй давшую тебе жизнь «она», – отвешивая подзатыльник, потребовал. – Понял?
– Да, – вытирая грязным рукавом нос, согласился Савва.
– И за что наказала?
– Потому что сказал, что все равно лучшим охотником стану. Не буду в земле ковыряться, как они! – с вызовом заявил мальчишка.
– А сеземцы при чем?
– Так кто научит, если не лесные люди? – удивился Савва. – Ты видел, как они по чаще ходят? А следы читают? Нашим до них далеко. Я ей так и сказал: уйду к ним жить, ежели зимой в лес не пустят.
– А что язычники, то нормально?
– А то ты сам к ним не таскаешься!
– И все ты знаешь, паршивец малолетний, а того, что за твою глупость могут всех дикарей побить, ведать не желаешь.
– Это почему? – поразился Савва.
– А ты у матери спроси, с чего она решила, что тебя зажарят и съедят непременно.
– Не могла она такого сказать, – неуверенно заявил подросток.
– Я уж не в курсе, кто родил столь злосердную мысль, но прямо щас бушует у церкви народ горячий. Быстро собирайся – и пойдем. Покажешь свою морду, чтобы знали: целый и невредимый, а они дурни. А то ведь кровь пустят, и виноват в случившемся ты станешь. Потом грех кровопролития до самой смерти на тебе будет, легко не отмолить.
