Некоторое время я просто шел вперед – не оборачиваясь назад, укрепляя дух и сердце, – потому что предприятие мое требовало всего моего мужества и душевной отваги, ведь иначе нельзя было спасти мою Деву в укутавшей мир тьме или с честью встретить смерть, когда она решит прийти ко мне.

Так я шел вперед, всем своим существом осознавая горечь разлуки со своим могучим домом, со всей заботой и мудростью, которые таились под сухими правилами и наставлениями.

Сердце мое согревала любовь к Мастеру над Монструваканами, оказавшему мне великую честь, выйдя в панцире в числе полного Дозора, чтобы поддержать во мне бодрость духа в момент расставания. Удаляясь от дома, я ощущал вокруг себя биение эфира, мысли, молитвы и пожелания миллионов людей, оставшихся за моей спиной.

Наконец, слегка успокоившись, я отметил, что ночной воздух чрезвычайно холоден и кажется непривычным; мои легкие и гортань покалывала острая свежесть, грудь моя наполнялась дыханием; получалось, что в наружном воздухе было больше телесности, чем в том, который наполнял плато Тысячного Города, где находился мой дом. Воздух в городах Пирамиды был различен, и разница между этажами была столь велика, что многие люди переселялись на тот, где ощущали себя более здоровыми; однако делали это по правилам и соблюдая необходимую численность. Так поступали не потому, что многим не хватало здоровья, чаще бывало наоборот.

Здесь позвольте мне упомянуть, что в недрах земли – в полях – воздух обнаруживал предельное разнообразие и свежесть; веселя одного, он печалил другого, и всякий мог отыскать для себя подходящее место, руководствуясь разумом в своих поисках.

Так шел я вперед, полный новых мыслей и воспоминаний, даже на мгновение не забывая о своих сомнениях и опасениях. Странно было мне оказаться вовне Пирамиды в Ночном Краю, пусть и еще возле дома, фантазия и воображение нередко приводили меня сюда, но прежде мне еще не приходилось просто ступать ногой по поверхности земли, по почве Ночного Края. Удивительно странное чувство – совершенно непонятное человеку нашего нынешнего дня.

Наконец я приблизился к Кругу, которым был окружен Редут, и ощутил удивление оттого, что он оказался совсем узким, ибо рассудок мой ждал иного; он всегда рассчитывает на то, что его предположения окажутся верными; и посему нередко убеждается в собственной неправоте, а иногда и в самой простой ошибке. Словом, я обнаружил, что кольцо представляет собой небольшую прозрачную трубку толщиной не более двух дюймов, испускавшую очень яркий и сильный свет, казавшийся вблизи много сильнее. Пусть эта мелкая подробность намекнет вам на всю новизну моего похода; кроме того, постарайтесь представить вместе со мной, как часто видел я над этой трубочкой чудовищных тварей, когда свет выхватывал из мрака их рыла.

К такому зрелищу я привык с детства; мы, мальчишки, нередко проводили дни отдыха возле великих стекол. Мы загадывали, кто первым увидит чудовище, выставившееся в сияние круга. Это случалось нередко, но ночные твари быстро исчезали во мраке, не имея особой симпатии к свету.

Тот, кто первым замечал особо уродливую тварь, считался победителем, и мы часами ждали мгновения. Игра переходила от поколения к поколению; и, несмотря на ощущение безопасности, как мне кажется теперь, с детской радостью соседствовал сердечный трепет.

Впрочем, эти воспоминания, скопившиеся за годы моей жизни, невольно заставили меня сделать шаг назад, когда я вдруг осознал, скольких жутких чудищ видел здесь на краю мрака.

Но, чуть постояв над Кругом, я наконец набрался решимости и потому повернулся к последнему дому Человечества, чтобы проститься с людьми; перед глазами моими открылось воистину удивительная и возвышенная картина: во все былые века не вставало на земле более могучее сооружение.

У Чудовищ и Сил Зла имелись все основания собираться со всего мира к этой живой горе; обращенный ко мне склон уходил в неизмеримую ночь и как будто бы удерживал на себе тяжесть черного неба где-то высоко над моей головой.

В склоне этом было устроено триста тысяч великих амбразур, столько же располагалось и на других сторонах Редута; общее число амбразур составляло двенадцать сотен тысяч, и цифру эту мы помнили из школьных учебников и атласов, даже в те далекие от нас времена не утративших своего названия.

Нижний ряд великих окон начинался в полумиле от земли, а над ним подымались ввысь остальные. Яркий свет исходил из амбразур в ночь. Сверкающие ряды эти выстраивались над моей головой, и поначалу в них еще можно было различить отдельные амбразуры, но наверху они сливались в некое ровное свечение, как бы очерчивавшее ясный пик на черноте небес. Такова была наша вечная гора.

И тут я начал замечать крохотные точки в амбразурах, возле которых собралось, наверно, все население Великого Редута. В нижних рядах они были видны довольно отчетливо – темные на светлом фоне.

Люди глядели на меня через свои подзорные трубы, и я вновь поднял взор к великому склону из серого металла. И о! Сверкающая стена уходила в ночь, и венчала ее крохотная звездочка. Далекий свет исходил из Наблюдательной Башни, где прошла моя взрослая жизнь; сердце мое знало, что дорогой мой Мастер над Монструваканами сейчас смотрит на меня через Великую Подзорную Трубу, которой я так часто пользовался. И я отсалютовал ему Дискосом в знак прощания, пусть и не мог уже видеть его лица.

Сердце мое переполнялось чувствами, но душа укрепилась. И я вдруг уловил нисходящий ко мне ропот, глухой и неразборчивый; это крохотные фигурки людей в нижних амбразурах, отдавая мне честь, кричали, прощаясь или уговаривая вернуться. Так я стоял – крохотный человек перед рукотворной металлической горой, полной света и жизни. Понимая, что план мой в опасности, я не стал более задерживаться, только воздел Дискос рукоятью вверх, как подобало молодому человеку, отвечающему на приветствие миллионов.

Потом я коротко глянул вверх, чтобы находящийся в светлом пятне посреди черного неба в восьми великих милях над моей головой друг ощутил, что в тот миг я думал о нем, находящемся вне моего зрения. Должно быть, все видимые для моего зрения миллионы, следившие за мной из Верхних Городов, решили, что я прощаюсь именно с ними, и с чудовищной высоты до слуха моего донесся далекий шелест, словно бы легкий ветерок дунул в ночи.

А потом я опустил Дискос и повернулся. Ощутив грудью Воздушный Барьер, я переступил через круг – оказавшись теперь в Ночной Земле. После этого я не оглядывался, чтобы вид удаляющегося дома не нарушил крепости моего духа.

Я шел вперед, и колебания эфира вокруг меня говорили мне о том, что мой народ, моя родня, думает обо мне – молится и не отводит глаз. Люди словно бы действительно сопутствовали мне. Тут я понял, что подобное возбуждение эфира сообщит Силам Зла о том, что я оставил Пирамиду. Но как остановить их, даже имея на это власть? Запретить им, прогнать от амбразур, было немыслимо, даже если бы я вновь оказался дома и объяснил всем природу опасности, ведь соединившиеся воедино великие множества способны всколыхнуть весь эфир своей мыслью.

С самого начала я шел в Ночную Землю несколько наугад, не выбирая направления, стараясь только оставить внушительное расстояние за своей спиной, чтобы тем самым ослабить тяжесть, лежавшую на моем сердце. Однако по прошествии некоторого времени я поумерил прыть и начал осмысливать свое путешествие. Я уже сообразил, что мне следует с самого начала идти иначе, потому что за той частью Ночной Земли, где прошли юноши, могли пристально следить силы Зла.

Воплотив мысль в дело, я отправился не прямо на север, а на северо-запад, чтобы в конце концов оказаться за спиной Северо-Западного Стража и к северу от Равнины Голубого Огня, и только потом повернуть прямо на север, чтобы подальше обойти Обитель Безмолвия, страшившую меня сильнее всех прочих ужасов Ночного Края.

Предстоявшее мне путешествие сразу стало длиннее, но лучше не спеша добиться успеха, чем торопиться к собственной гибели, которая наверняка ожидала меня, если я забуду об осторожности.

Вы можете удивиться тому, что я столь решительно направился на север; однако я повиновался внутреннему знанию и тому, что было написано в старинных книгах, казавшихся мне вполне достоверными.

В ходе своих непрекращающихся поисков – не столь уж давно – я наткнулся на небольшую книжицу из металла, странную и старинную, пролежавшую в сокровенном месте Великой Библиотеки около десяти тысяч лет, – меньше или больше, я точно не знал.

Книга эта повествовала о делах, всем известных и скорее принадлежащих к области сказок; так в нашем веке относятся к мифам древних времен. Но я внимательно относился к подобным вопросам, полагая, что внешняя оболочка, как раз и вызывавшая недоверие, вполне может таить в себе ядрышко древней истины.

Словом, найденная мной книжица повествовала о том, как некогда, в невообразимом прошлом, мир был разорван великим землетрясением (которое для нас с вами, читатели, еще находится в запредельном будущем); трус земной разодрал поверхность Планеты на тысячи миль… так в нашем столетии мы читаем о Потопе.

Возникла великая пропасть, настолько глубокая, что глаз не мог увидеть ее дна; и океан хлынул в нее, и земля еще раз расселась с ревом, от которого задрожали все города мира; густой туман надолго окутал землю, а потом хлынул великий дождь.

Так говорилось и в некоторых Историях Древнего мира. На это указывали и записи самых старинных Анналов. Но, тем не менее, с точки зрения людей Могучей Пирамиды, сей предмет не был достоин внимательного размышления; катастрофа эта интересовала разве что ученых и детей, любивших страшные сказки, но никак не мудрецов народа и генералов.

Тем не менее, та книжица приводила много подробностей и как бы цитировала писания истинных свидетелей; непривычная серьезность повествования заставляла читателя считать, что он видит истину, а посему и повесть о катастрофе воспринималась иначе – не так, как обычно.

В конце книги шло повествование о временах последующих – быть может, отстоявших на сотню тысяч лет, а быть может, и на миллион от ужасного события.

В книге рассказывалось о великой долине, протянувшейся с запада на юго-восток, а потом поворачивавшей на север, ширина ее достигала тысячи миль в обе стороны. Лежала она на глубине в сотню миль, и Солнце стояло над ее западом, создавая красные сумерки по всей тысяче миль. А на дне лежали великие моря, и на берегах их в обилии бродили животные – странные и ужасные.

Нетрудно усмотреть в подобном описании романтические бредни, тем не менее, если обратиться разумом к естественному истоку, нетрудно понять его смысл. В сердце своем я знал, что в навсегда ушедшей вечности, когда свет над миром еще не угас, в пору сумерек мира, действительно случилось великое и ужасное землетрясение.

Конвульсия расколола мир по огромной кривой – по слабому месту в коре, – и разверзшаяся пропасть поглотила целый Великий Океан, превратившийся в пар и взорвавший землю в своем порыве.

Ну, а после действительно были туман, дождь и смятение по всему миру; повествование весьма походило на истину, и к нему не следовало относиться легкомысленно.

А потом, уже в самом конце книги, рассказывалось об авторе, писавшем в веки, весьма удаленные от катастрофы, когда солнце уже приблизилось к смерти своей, когда поверхность Земли притихла и охладела и нехорошо стало жить на ней. Прошедшие тысячелетия успокоили великую пропасть, превратившуюся в глубочайшую долину со своими морями, горами и холмами, существовали там всевозможные леса; были и земли здоровые и добрые, и края, отданные огню и пару, укрытые серными облаками, полными отравы для человека.

В сих далеких глубинах обитали великие звери, которых нельзя было увидеть сверху без сильнейшей подзорной трубы. И какими дикие твари были при начале мира, такими сделались и перед концом его; потому что силы природы согрели Долину, сделав ее похожей на первобытный мир, породивший доисторических чудищ, хотя новые обстоятельства наложили печать на населявшие его существа.

Книга повествовала и обо всем этом, но немногословно и запутанно, хотя все предшествующие истины были изложены ясным языком.

Судя по всему, выходило, что многие века легкой жизни привели к тому, что Человек пал к великой слабости Сердца и Духа. Но окружавший его мир сделался холодным и недружелюбным, потому что солнце медленно угасало.

Впрочем, тогда на земле существовала Раса, крепкая и способная сражаться за свою жизнь; люди эти постигли, что разделившая мир надвое великая Долина сулит им тепло и жизнь, и поэтому рискнули спуститься с удивительной высоты. Спуск на дно растянулся на много веков, и в своем пути вниз люди находили безопасные места, где сооружали себе дома, жили, рождали детей и растили их, сделав привычными к великим подъемам и тяжелой работе на Дороге, служившей единственной целью этого народа, который книга всегда называла Создателями Дороги.

Словом, они спускались вниз долгие годы и века; немало поколений окончило свою жизнь, так и не достигнув Великой Долины, расположенной в недрах мира.

Но в конце концов цель была достигнута, и народ этот стал весьма крепок, потому что людям приходилось вступать в бой с чудовищами; победив, они построили себе города. За великие годы, прожитые в Великой Долине, они продолжили дорогу от города к городу и довели ее до Изгиба Долины. Там они нашли Великую Тьму и Мрак, потому что лучи солнца не могли проникнуть за великий Угол. Тем не менее, они не бросили свое дело и повели дорогу на север, мимо странных огней и жерл, из которых било вверх пламя.

Однако власть Чудовищ и Сил Зла была настолько велика в стране Тьмы, что Создателям Дороги пришлось повернуть назад к багровому свету, которым наполняло Долину запада невысокое солнце.

Возвратившись в свои города, люди эти прожили там, наверно, сотню тысячелетий, сделались мудрыми и искусными во всех делах; но Мудрецы их обратились к общению и экспериментам с силами, отвратительными и вредоносными для жизни. Так поступили они по неведению, считая себя чрезвычайно мудрыми; они думали лишь об опытах, способных принести еще более великие знания. Так они своими руками открыли дорогу Злу, породив тем самым многое горе, о коем им же пришлось пожалеть, но, увы, слишком поздно.

Потом прошла сотня тысячелетий – а может, и больше, – и наступили сумерки мира. Солнце почти угасло, свет его сделался предельно тусклым. Многими людьми из Городов Долины овладело странное одичание, и невероятные вещи творили они, позорные для всякого существа, что живет под светом. Люди скитались, вступали в сношения со странными тварями; наконец, многие города подверглись нападению чудовищ, пришедших с запада; тогда разразился Пандемониум.

Век тот можно назвать порой Скорби и Битв, веком ожесточения Душ и Сердец, всего, что было создано из доброго Материала; но он воспитал решительное поколение, и в Мир пришел Вождь, который собрал не покорившихся Тьме, и все они вышли на великую Битву против Зла, против всех вредивших им сил. Добро одолело: Враг бежал во все стороны.

Потом тот Человек собрал весь свой народ вместе и объяснил людям, что раз Тьма уже почти овладела миром и Силы Мерзкого Зла вырвались на свободу, положение людей станет еще более ужасным, когда придет истинный Мрак.

Он предложил построить Великое Убежище, люди согласились с ним, и о! воздвигли Великий Дом. Но сооружение это оказалось не вполне подходящим, и Вождь увел свой народ скитаться; наконец, явившись к Углу, они воздвигли возле него Великую и Могучую Пирамиду.

Таковы были смысл и слово книги, но поздно я прочитал ее, и хотя успел переговорить о ней с моим дорогим Мастером над Монструваканами, но не вдавался в особые подробности, потому что мною вдруг овладело столь сильное желание идти, что я забыл обо всем прочем. Тем не менее, все мы считали, что в неведомом для нас верхнем мире уже не осталось жизни, а Великая Дорога, По Которой Ходят Безмолвные, и была той самой, которую построил тот самый Народ.

Мысли эти казались мудрыми и мне, и Мастеру над Монструваканами; словом, если кому бы то ни было суждено отыскать Малый Редут, он, естественно, должен оказаться внутри Великой Долины; однако я не знал, приведет ли меня туда Дорога, что вела на запад, за обиталище Нелюдей, неведомо мне было, и к северу ли надо идти. Я мог ошибиться на тысячу миль, если не встречусь с какой-нибудь бедой еще до того.

Действительно, у меня не было особо веских причин надеяться на то, что Малая Пирамида лежит либо к западу, либо в той стороне, где дорога поворачивала на север, за Дом Молчания. Тем не менее, мне казалось, что она находится где-то на севере, и я был готов зайти сперва далеко на север и, уж если ничего не найду, повернуть на запад. Но Пирамида должна была находиться где-то в Долине, я был уверен в этом, потому что та Книга давала вполне разумную картину: никто не мог более жить в предельном холоде и унынии, овладевшими навсегда умолкшим миром, оставшимся в сотне миль над нами.

Удивительно было представлять себе великие утесы, неведомо для глаза окружающие нас в ночи; я бы и не узнал о них, не прочитав ту книгу; впрочем, у нас было принято считать, что мы живем в недрах мира, в древние времена устроив свой дом на высохшем ложе какого-то древнего моря, склон которого постепенно уходит к еще большим глубинам. Тут я хочу напомнить, что обычные люди не имели четкого представления о подобных материях, хотя кое-что можно было узнать еще в школе; впрочем, это были, так сказать, отдельные взгляды, выводы учителей, потребовавшие многих исследований и раздумий. Одни люди, не имеющие достаточного воображения, склонны были отвергать эту мысль, другие – напротив – сочли бы ее достоверной, третьи же обратились бы к мечтам, полагаясь на слова Анналов, и наплодили Фантазий, уходящих корнями в Истину; так бывает всегда. В основном народ Пирамиды не был убежден в существовании другого населенного мира посреди Тьмы. Люди и не интересовались им; они были заняты лишь собственными делами, тем, что могли увидеть, и не хотели даже думать о том, что может существовать нечто другое.

А привыкли они к весьма странным, на наш взгляд, вещам: к тому, что земля извергает огонь, к вечной ночи вокруг, полной чудовищ и всяких тайн.

И они были довольны собой, хотя в некоторых душах водилась закваска воображения, наклонность к припадкам фантазии, и таковые могли, во-первых, или читать до безумия и, во-вторых, ожидать и обсуждать.

Думаю, я уже довольно наговорил об этом. Добавлю только, что дети вели себя по-другому и верили старым сказкам; так простота Мудрых сочеталась с верой Малых, а между ними лежала истина.

Словом, я поспешил на север, почти не сомневаясь в душе и сердце, что у меня есть лишь два пути для поисков; потому что высоко над нами, над смертным запустевшим миром, царствовал смертный холод, не было там уже и воздуха, изобиловавшего в наших глубинах, а это значило, что и Второй Редут должен был располагаться в Долине.

Тем не менее, я не сразу направился в какую-либо из двух сторон, поступив так по причинам, о которых вы уже знаете.