Карен Хоулмс тревожно ждала новой сводки о состоянии на дорогах. В предутренние часы она всегда плохо спала, а сегодня к тому же несколько раз просыпалась от бушующей за окном грозы. Не зажигая света, она вышла из своего глостерского домика с верандой и увидела, что мусорный бак на колесиках стоит посреди дороги, а целая секция забора держится только потому, что ее подпирает дверца соседской машины. Стараясь не шуметь, женщина оттащила тяжелую деревянную панель обратно, молясь, чтобы ее сварливый сосед не заметил на кузове новых царапин.

Карен испытывала ужас перед ежемесячными поездками в столицу, в головной офис компании. Коллеги в таких случаях останавливались в хороших отелях и заказывали роскошные ужины за счет работодателя, но ей было не на кого оставить своих собак, благополучие которых было для Карен высшим приоритетом.

Транспортный поток на шоссе стал заметно плотнее, и камеры замера скорости, казавшиеся бесконечными, теперь мелькали все реже, в то время как пластиковые конусы, выстроившиеся слева, указывали, что в ближайшее время на дороге начнутся ремонтные работы.

Карен нервно потянулась к ручке настройки радио, как параноик, страшась пропустить сводку. Оглянувшись назад, она увидела большой черный пластиковый мешок, лежавший между брусьями стального отбойника на разделительной полосе. Размеры и форма мешка ее как-то странно поразили. Проезжая мимо на скорости семьдесят километров в час, она могла бы поклясться, что мешок пошевелился. Когда же она посмотрела в зеркало заднего обзора, ей удалось увидеть лишь седан «Ауди», который в этот момент самым непонятным образом решил дать по газам, чуть не въехав ей в бампер, а потом обогнал на скорости километров в сто сорок, не меньше. Водитель, по-видимому, был либо слишком глуп, либо слишком богат, чтобы обращать внимание на камеры замера скорости.

Она поехала дальше, памятуя о том, что через две мили будет перекресток. Карен не успела бы остановиться, даже если была бы в чем-то уверена, хотя это было не так. Мешок, вполне вероятно, притащило на дорогу ураганом, и он шевельнулся лишь от порыва ветра, поднятого ее машиной, но женщина все равно не могла избавиться от ощущения, что внутри него что-то было и это «что-то» отнюдь не лежало неподвижно.

Оба ее стаффордширских терьера когда-то были собаками-спасателями, но потом их бросили в крупногабаритный мусорный контейнер и оставили там умирать. Мысль об этом всегда причиняла ей физическую боль. Когда полоса ремонтных работ закончилась, мимо на скорости под двести пролетел «БМВ», уверив Карен в том, что живым существам, сидевшим в нем, пребывать в таком состоянии осталось недолго.

Женщина резко крутанула руль, и ее почтенного возраста «Фиеста» задрожала всеми своими металлическими членами, когда колеса загромыхали по предохранительной полосе в виде «стиральной доски» вдоль края проезжей части и покатили к съезду с автомагистрали. Если она вернется проверить, то задержится лишь на каких-то пятнадцать минут. Сделав на развязке петлю, машина поехала в обратном направлении.

На однообразной, ничем не примечательной дороге Карен не могла вспомнить, где точно лежал мешок, поэтому когда ей показалось, что он уже близко, она поехала медленнее. Завидев его впереди, она съехала на обочину, остановилась напротив и включила аварийные огни. Затем с минуту смотрела на интересующий ее предмет, злясь на собственную глупость, потому как он лежал совершенно неподвижно, по крайней мере до тех пор, пока мимо не промчалась следующая машина и его кончик не закружился в вихре. Она включила правый поворот и уже собралась выехать на крайнюю левую полосу, но в этот момент мешок вдруг накренился вперед.

Сердце в груди Карен гулко забилось, она вышла из машины, дождалась просвета в потоке автомобилей, быстро перебежала три полосы и запрыгнула на разделительную. Женщина всем своим естеством ощущала мощь автомобилей, проносившихся всего в нескольких метрах от нее, забрызгивая ее маслянистой, грязной водой. Она встала на колени и застыла в нерешительности.

– Только не змеи, – тихо прошептала она, – только не змеи.

При этих словах в мешке опять что-то зашевелилось, и ей показалось, что рядом кто-то захныкал. Она осторожно взяла бумажный мешок и проковыряла в нем небольшую дырочку. Потом медленно ее расширила, опасаясь, как бы его содержимое вдруг не выпрыгнуло прямо под колеса автомобилей. Пребывая во взвинченном состоянии, Карен случайно разорвала мешок наполовину и отпрянула в ужасе – на асфальт упала копна спутанных белокурых волос. Связанная женщина с кляпом во рту стала лихорадочно оглядываться по сторонам, взглянула на свою спасительницу огромными глазами, в которых застыла мольба, и потеряла сознание.

Эдмундс бодро миновал пост охраны Нью-Скотленд-Ярда. Накануне он вернулся домой вовремя, пригласил Тиа на ужин и тем самым извинился за предыдущий вечер. Они оделись и через пару часов радостно делали вид, что подобная расточительность для них – вещь вполне естественная. Каждый из них заказал по три блюда, а Эдмундс еще и добавил себе стейк. Иллюзию счастья нарушала лишь раздражительная официантка, которая орала через весь ресторан метрдотелю, спрашивая, как провести по кассе клубную карту «Теско».

Настроение Эдмундса было приподнятым еще и оттого, что он наконец нашел лак для ногтей. Он еще не знал, каким образом может пригодиться эта информация, но был уверен, что сделал очень важный шаг в установлении личности владелицы правой руки Тряпичной куклы. Войдя в отдел, он увидел, что Бакстер уже сидит за столом. Даже с противоположного конца комнаты можно было сказать, что она пребывает в самом что ни на есть преотвратном настроении.

– Доброе утро, – весело сказал он.

– Что ты лыбишься? – набросилась на него напарница.

– Хорошо провел вечер, – ответил он, пожимая плечами.

– Ты – да, а вот Виджей Рэна нет.

Эдмундс сел, чтобы выслушать ее рассказ.

– Его…

– Кроме него, прошлый вечер оказался скверным для женщины по имени Элизабет Тейт, которую я знала сто лет, и для Волка.

– С ним все в порядке? Что случилось?

Бакстер вкратце рассказала Эдмундсу о событиях минувшей ночи и о найденной утром на шоссе девушке.

– Мешком сейчас занимаются криминалисты, но бригада «скорой», прибыв на место, обнаружила на ноге пострадавшей вот эту штуковину.

Бакстер протянула Эдмундсу небольшой пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежала бирка наподобие тех, которые прикрепляют к пальцу ноги покойникам в морге.

– Адресовано детективу-сержанту Вильяму Коуксу, – прочитал Эдмундс. – Он уже в курсе?

– Нет, – ответила напарница, – Волк и Финли провели всю ночь на ногах, и их до конца дня отпустили по домам отсыпаться.

Час спустя женщина-полицейский ввела в напоминавший муравейник отдел перепуганную до смерти блондинку. Ее увезли прямо из больницы, даже забыв отмыть от грязи. Лицо и руки покрывали порезы и синяки, а спутанные волосы обнаруживали целую гамму оттенков – от пергидрольно-белого до черного. От любого резкого звука или незнакомого голоса девушка в испуге шарахалась, как от чумы.

То, что она оказалась Джорджиной Тейт, дочерью Элизабет, в отделе уже было не новостью. Она два дня не появлялась на работе, и мать от ее имени звонила начальству, объясняя ее отсутствие причинами личного свойства. Заявление о пропаже человека в полицию не поступало. Даже из этих скупых обрывков информации можно было сложить мозаику и понять, что произошло, и Бакстер была не на шутку удручена тем, что женщину, которую она знала как человека сильного, благоразумного и высокоморального, оказалось так легко сподвигнуть на убийство.

– Она еще ничего не знает, – мрачно изрекла детектив, когда Джорджину Тейт проводили в отремонтированную допросную комнату.

– О матери? – спросил Эдмундс.

– Она не похожа на человека, готового выслушать что-то подобное, правда?

Бакстер стала собирать вещи.

– Мы куда-нибудь едем?

– Мы – нет, я еду одна, – ответила женщина. – Угадай, кому в отсутствие Волка и Финли поручено разгребать все их дерьмо вдобавок к моему собственному? Кто у нас в списке идет под четвертым номером?

– Эндрю Форд, охранник, – произнес Эдмундс, немного удивившись, что Бакстер его об этом спросила.

– Полнейший идиот. Алкаш недоделанный. Вчера вечером взялся крушить все вокруг и умудрился выбить женщине-полицейскому зуб, когда та попыталась его угомонить.

– Я поеду с вами.

– Нет, там я и сама справлюсь. Потом у меня назначена встреча с Джерредом Гэрландом, который должен умереть через… – Бакстер сосчитала на пальцах, – …через три дня. Последнюю неделю своей жизни он решил потратить на то, чтобы показать всем, какие мы все никчемные и каково это – попасть в список серийного убийцы. Меня попросили «успокоить» и «ободрить» его.

– Вас? – недоверчиво протянул Эдмундс.

К счастью, Бакстер восприняла его скептицизм как комплимент.

– А чем займешься ты?

– Выясню, не запомнила ли Джорджина Тейт чего-либо интересного и полезного. Займусь кольцом, нам нужно выяснить, для кого оно было сделано. Позвоню медикам, может, у них для нас есть что-нибудь новое, а потом покопаюсь в телефоне Элизабет, когда эксперты его отдадут.

Бакстер вышла из отдела, и Эдмундс вдруг вспомнил, что ничего не сказал ей о лаке. Он поставил флакон на стол, чувствуя себя полным идиотом, что так радовался этой банальной находке, в то время как Волк гонялся в Саутхолле за подневольными убийцами, разговаривал по телефону с преступниками, и притаскивал в отдел похищенных женщин. Это все, конечно же, было ужасно, но он был вынужден признать, что испытывает в душе зависть.

– Прекрасно, – взволнованно улыбнулся Элайджа, когда фотографию, только что купленную им за две тысячи фунтов стерлингов, спроецировали на стену конференц-зала, – да-да, именно так, прекрасно!

Андреа поднесла ко рту руку и была благодарна судьбе за то, что никто в этом темном помещении не видел, как по ее щекам катятся слезы. В снимке не было ровным счетом ничего красивого, напротив, он представлял собой самое печальное зрелище, виденное ею в жизни: на черно-белом изображении Волк стоял на коленях в свете одинокого уличного фонаря в лужах и витринах, подобно огням рампы, отражались сверкающие капли дождя и фары машин. За все время их брака она видела Волка плачущим дважды, самое большее трижды, и каждый раз у нее от этого разрывалось сердце.

Теперь все было еще хуже.

Он сидел на залитой водой дороге рядом с изуродованным телом женщины в возрасте, нежно держа ее за окровавленную руку, и глядел в пустоту, на лице его застыло выражение полного краха.

Волк был сломлен.

Андреа посмотрела по сторонам на лица коллег: улыбающихся, аплодирующих, хохочущих. Ее трясло от злости и отвращения. В тот момент она презирала каждого из них, но при этом ей не давала покоя мысль: неужели и она сейчас выглядела бы так же восторженно, если бы когда-то не любила изображенного на фотографии человека? И удрученно признавала, что такое вполне возможно.

– Кто у нас жертва аварии? – спросил Элайджа у присутствовавших, которые в ответ лишь пожали плечами и замотали головами. – Андреа?

Андреа сосредоточенно вгляделась в изображение, стараясь, чтобы другие не увидели ее слез.

– Откуда мне знать, кто эта несчастная?

– Но твой бывший муж, по всей видимости, питает к ней самые теплые чувства, – сказал Элайджа.

– Пожалуй, даже слишком теплые! – выкрикнул к всеобщей радости из угла лысеющий продюсер.

– Полагаю, ты должна ее знать, – довел свою мысль до конца Элайджа.

– Нет, я ее не знаю, – ответила Андреа как можно веселее, но несколько присутствующих все равно обменялись удивленными взглядами.

– Неважно. Как бы там ни было, для телевидения это настоящее сокровище, – сказал Элайджа, у которого ее тон не вызвал никаких эмоций. – Следующий новостной блок мы откроем этой фотографией и отсчетом времени, которое осталось Рэне, или как там его еще. Немного поговорим о его поисках, потом вернемся к фотографии, выдвинем какие-нибудь предположения и не погнушаемся откровенной ложью.

Кроме Андреа, все собравшиеся в конференц-зале засмеялись.

– Ключевые темы выпуска: кто эта женщина? Почему детектив, возглавляющий расследование дела о Тряпичной кукле, вместо того чтобы искать следующую жертву, оказался причастным к транспортному происшествию? Может, это как-то связано с убийствами? Словом, все как обычно. – Элайджа выжидательно обвел взором окружающих. – Я что-нибудь забыл?

– Сейчас в тренде хэштег «#невсписке»! – выкрикнул надоедливый молодой человек, которого Андреа ни разу не видела без телефона в руке. – А наше приложение-часы «Смертельный отсчет» уже скачали больше пятидесяти тысяч человек.

– Чушь собачья, – ответил на это Элайджа. – Продолжайте в том же духе. Что у нас со смайликами в духе «Тряпичной куклы»?

Нервный мужчина осторожно подвинул ему через стол лист бумаги. Элайджа взял его и в замешательстве уставился на рисованные символы.

– С помощью анимации трудно охватить весь размах ужаса, – сказал собеседник в свою защиту.

– Пойдет, – сказал Элайджа, отдавая бумагу обратно, – но сиськи уберите, для ребятишек это чересчур, вы не находите?

Элайджа, совершивший «доброе дело» текущей декады и явно этим довольный, закрыл совещание. Андреа встала и первой вышла из конференц-зала, совершенно не зная, что делать – то ли спуститься вниз в гримерную, то ли направиться прямо к выходу. Несомненным было только одно – ей отчаянно хотелось увидеть Волка.

Симмонс стоял и всматривался в огромный коллаж Тряпичной куклы, висевший на стене совещательной комнаты. На нем была форма, и выглядел он безупречно, если не считать потертости на правом ботинке, замазать кремом которую ему так и не удалось. Кожу он подпортил, когда яростно пинал железный шкаф для хранения документов у себя в отделе через несколько минут после того, как увидел друга – обуглившегося и лежавшего неподвижно на залитом водой полу допросной комнаты. Но сегодня эта метка выглядела вполне уместной, потому как служила символом личной потери на мероприятии, обещавшем стать официальным, безликим и бездушным.

Прощание с мэром Тернблом было назначено на час дня в Сент-Маргаретс-Черч неподалеку от Вестминстерского аббатства. Семья попросила, чтобы после отпевания на похороны остались только самые близкие. Пока же у Симмонса была назначена пресс-конференция, на которой нужно было официально сообщить о смерти Виджея Рэны и Элизабет Тейт. Он изо всех сил старался сохранить самообладание, глядя, как сотрудники Департамента по связям с общественностью спорят о том, как представить ситуацию в самом выгодном для полиции свете.

Симмонс посмотрел вслед Джорджине Тейт, которую проводили в допросную комнату, куда он никак не мог набраться смелости войти, и отнюдь не был уверен, что когда-либо сможет это сделать. Ему до конца дней своих не забыть покрытого волдырями лица друга со слезающей ошметками кожей и запаха горелой плоти, бившего в нос каждый раз, когда память воскрешала непрошеные воспоминания о случившемся.

– Может, сделать упор на том, что мы остановили эту Тейт и на улицах стало одним убийцей меньше? – предложил долговязый молодой человек, выглядевший лет на пятнадцать старше Симмонса.

Детектив медленно повернулся и увидел трех человек, вооруженных схемами и графиками. Заголовки утренних газет, выделенные на экранах их планшетов, мерцали, будто токсичные отходы, коими они, собственно, и являлись. Он собрался было что-то сказать, но лишь покачал головой в приступе удушливого отвращения и вышел из комнаты.