Глава 3
КНИЖНЫЙ

Широкий коридор тонул в мягких сумерках. Рассмотреть что-либо было невозможно, и я, напрочь позабыв про наказ Остромысла дождаться его, шла, слегка касаясь кончиками пальцев гладкой, приятно теплой стены. Интересно, что за камень диковинный? Во дворце всегда, даже летом, холодно, сыро и пахнет плесенью, и дотрагиваться до тамошних стен совершенно не хочется; здесь же… Я остановилась, не сумев побороть искушения, прижалась щекой к стене. Да, здесь — уютно. И камень похож на бархатистую шерстку пушистого зверька, доверчиво прильнувшего к ладони… Послышалось басовитое мурлыканье, и я поспешно отскочила от стены, оглядываясь.

Было по-прежнему темно и тихо. Недоверчиво покачав головой, осторожно приложила ладонь к стене, которая отозвалась низким, едва ощутимым гудением. Сомнений не осталось — мурлыкала она. Стена. Отдернув руку, я глупо хихикнула и пошла дальше, постаравшись до поры выкинуть из головы мысли, грозящие свести с ума.

Нужно привыкать. Все-таки я нахожусь не где-нибудь, а в Школе, в стенах которой выросло не одно поколение магов; неужели я полагала, что это место будет таким же простым, обыденным и скучным, как и родной, изученный вдоль и поперек дворец?

Нет, не полагала. Времени на это, как и на то, чтобы обстоятельно подумать над сложившейся ситуацией, не было.

И в ближайшем будущем, судя по всему, не будет, ибо за первым же углом меня поджидало нечто совершенно невообразимое.

Она возникла посреди коридора, таинственно мерцая в не менее таинственных сумерках, почти осязаемых, почти… живых.

Дверь. Без косяков, без стен, без… что там еще полагается порядочным дверям?

Я моргнула, потерла глаза.

Дверь не исчезла, призывно сияя позолоченными финтифлюшками, в изобилии украшающими деревянное полотно, и табличкой, на коей слегка шевелящиеся словно от дуновения ветерка буквы складывались в забавную надпись: «Хранилище мудрости».

Не так уж давно мудрость представлялась мне вполне конкретным образом, а именно — согбенным, убеленным сединами старцем со всепонимающим добрым взглядом подслеповатых глаз. И сейчас пакостное воображение живо представило комнату, битком набитую старцами, красиво перевязанными ленточками и снабженными деревянными инвентарными номерками…

Ущипнув себя за руку, дабы отогнать навязчивое видение и заодно убедиться, что дверь и не думает никуда пропадать, я нерешительно постучалась. А что еще оставалось делать? Назад возвращаться не хотелось, вперед не пройти, а созерцать парящую в воздухе дверь и дальше было выше моих душевных сил, и без того подточенных насыщенным событиями днем.

Дверь приветственно скрипнула, отворяясь, и я, отчаянно зажмурившись, шагнула за порог…

— Да твоих же бесов да Тьмой поперек хребтов!..

— А нечего с закрытыми глазами шариться, все вам, забавникам пустоголовым, потеха!

Мой возмущенный вопль и недовольный скрипучий голосок слились в одно целое.

— Кто здесь?! — подозрительно осведомилась я, выбираясь из-под книжных завалов.

То-то дверь столь охотно открылась, и мне ли, счастливой обладательнице младших пакостников-братцев, не знать, чем подобное радушие обычно заканчивается?!

Впрочем, здешний обитатель имел на сей счет иное мнение.

— Призрак твоей совести, — огрызнулся тот же ворчливый голос. — Ты осторожнее, осторожнее! Свитки не помни, ох ты ж, принесло же на мою голову!..

А вот это уже знакомо! Недобро прищурившись, я быстренько выбралась из книжной куча-малы, намереваясь поговорить «за жизнь», да так и застыла с открытым ртом.

После полумрака коридора в Хранилище мудрости казалось необыкновенно светло. Никаких скрюченных жизненным опытом старцев здесь конечно же не было. Зато были бесчисленные полки, заставленные книгами — большими и маленькими, толстыми и тонкими, простыми бумажными и имевшими дорогой прочный переплет… Даже во дворцовой библиотеке, по праву считавшейся самой большой и богатой, я не видела столь безумного количества книг. У меня зарябило в глазах, а руки затряслись — от жадности, потому что я представила, сколько всего можно почерпнуть из этой невероятной сокровищницы знаний.

Но у всякой сокровищницы есть сторожевой дракон. Эта исключением не стала…

Он стоял на низеньком, украшенном резьбой столе, уперев руки в бока, и гневно сверкал огромными глазами. Крохотный, в ярко-синем забавном костюмчике, с буйной шевелюрой цвета сумасшедшего заката, он весьма походил на дракона — «ласковым» взглядом и разъяренным сопением, и даже отсутствие валящего из ноздрей дыма ничуть не портило впечатления.

— Ты кто?! — выдохнула я, удивленно взирая на существо. Даже про книги забыла, потому как раньше мне не доводилось видеть ничего подобного.

— Книжный я, — сварливо отозвалось оно, зыркая на меня из-под растрепанных волос, больше всего похожих на небрежно связанный сноп.

— Кто? — озадачилась я.

— Про домовых, неуч, слыхала? — недружелюбно вопросил книжный.

— Угу, — не очень уверенно кивнула я, решив не заострять внимания на «неуче».

— Отчего их так прозвали, знаешь?

— Ну… в доме они живут, — буркнула я.

— Ото ж! — высокомерно заявило существо. — А я средь книг обитаю… Оттого и книжным зовусь.

Я покивала. С умным видом, конечно. Который, впрочем, совершенно не впечатлил книжного. Он фыркнул и махнул крохотной, испачканной чернилами ручкой. Послышался залихватский свист; я, повинуясь выработанному за шестнадцать лет жизни чутью, резко пригнулась, и над моей макушкой пронесся огромный фолиант. Размахивая страницами на манер свихнувшейся ветряной мельницы, он подлетел к столу и чинно опустился к ногам книжного.

— Новенькая? — строго взглянул он на меня, вытаскивая прямо из воздуха остро очиненное перо длиною в собственный рост и окуная оное в появившуюся из ниоткуда чернильницу.

Я, не будучи уверена, что смогу вымолвить хотя бы словечко, лишь кивнула.

— Так и запишем, — степенно проговорил книжный, и под его суровым взором страницы летающей книги послушно зашелестели.

— Лови, — хмыкнул книжный, уставившись на меня. Я неосознанно протянула вперед руки — и ойкнула, едва не рухнув под тяжестью материализовавшихся книг.

— Это что? — пропыхтела я, стараясь удержать на весу шаткую конструкцию.

— Книги, — подозрительно ласковым голосом провещал книжный. — Или ты даже этого не знаешь?

Я решила промолчать. Как утверждал один из домашних учителей, обучавший близнецов, этот нехитрый прием помогает умнее выглядеть.

— Итак, — рыжий коротышка вновь устремил взор в книгу, — имя, фамилия, курс, специализация, поручитель!

— Виорика Ар’Лейт, первый курс, некромантия, — раздался над моим ухом звучный голос Остромысла. — Запиши под мою ответственность, Звиныч. А ты, дитя, ступай за мной, покажу, где ты будешь жить.

Директор легко перехватил у меня тяжкий груз знаний и шагнул к порогу, мгновенно растворившись в едва заметном сиянии. Я помедлила, оглянувшись на книжного Звиныча, что-то аккуратно выводящего в смирно лежащей перед ним книге.

— Пинок для ускорения нужен, студентка? — добродушно осведомился тот, не отрываясь от своего занятия.

— Благодарствую, обойдусь, — буркнула я, торопливо шагая вслед за Остромыслом.

Немного позже, пытаясь освоиться в Школе и постичь царящие здесь нравы и обычаи, я узнала, что таинственная Дверь является школьной легендой — и кошмаром отдельных личностей. От хранящей мудрость Двери еще никто не уходил: ни нуждающийся в новых знаниях, ни задолжавший книги, ни студент, ни преподаватель. Дверь, аки справедливое возмездие богов, настигала всех и каждого рано или поздно. Ее можно было повстречать на своем пути и утром, торопясь на завтрак, и ночью, едва шагнув за порог собственной (или чужой, не суть важно) комнаты. Но вовсе не чудесная Дверь страшила особо нерадивых студентов и, по слухам, некоторых мастеров, а то, что скрывалось за ней. Вернее, тот. Оно и понятно: строгий, нетерпимый к малейшим проявлениям студенческого разгильдяйства книжный вселял почти суеверный ужас в юные и не очень сердца, особенно в те, обладатели коих жаждали взять от лучших лет жизни все, исключая знания, и в те, в которых не водилось пиетета к книгам. Впрочем, последнее исправлялось быстро и надежно: всего одна встреча с Дверью и ее бессменным хранителем прививала достойное подражания уважение ко всему хотя бы отдаленно напоминающему книгу.

Мне невероятно повезло, что в тот памятный вечер по моей вине не пострадало ни одной книги, ибо иметь во врагах книжного, насколько я поняла из чужого печального опыта, то еще удовольствие.