Глава 17
Старт
Надувная лодка – штука тихоходная, даже в нормальном состоянии скорость ее передвижения равна скорости течения. Веслами можно прибавить совсем немного. Обе лодки погорельцев, надутые исключительно силой Катюшиных легких, скорее походили на болтающихся медуз, чем на самые примитивные гребные суденышки. Все, что удавалось сделать экипажам, так это подруливать веслами, чтобы хоть как-то придерживаться середины русла. И все-таки сплав начался, и с каждой минутой лодки все дальше удалялись от базы «Сибирский таймень»…
Непосредственно перед сплавом Катюша попросила Василия затопить печурку в стоявшей на берегу Кура избушке-зимовье. Времени на это ушло немного, и вскоре все подкрепились пожаренной на сковороде яичницей – по три яйца на каждого едока. Оставшиеся пять яиц были отварены в котелке и присоединены к другим съестным припасам.
Когда пришло время распределять места в лодках, Титов вновь взял на себя роль командира. Прежде всего связал руки Виталию Валерьяновичу. Ни возражений старшего лейтенанта, ни увещеваний Василия и Павла, что при сплаве так не делается, при экстремальных ситуациях – опасно для жизни, Титов даже слушать не захотел. Впрочем, аргумент у него был весомый – Виталий Валерьянович опасен, и лучше уж рискнуть жизнью диверсанта, чем всех остальных.
Но чтобы успокоить недовольных, он все-таки развязал все лямки одного из спасательных жилетов, продел их под уже связанные руки Виталия Валерьяновича и застегнул защелки. Всего спасжилетов было пять – по одному на сплавщика – как и предписывали меры безопасности на воде. Однако Катюша спасательное средство проигнорировала, и Павел хорошо понимал почему. В воде девушка чувствовала себя как рыба.
Глядя на нее, он тоже бросил свой жилет на дно лодки. Прежде ему доводилось выпадать из плавсредств, в том числе и на полном ходу лодки под мощным мотором, но ни разу это не закончилось чем-то серьезным: либо подбирали спасатели, либо у самого хватало сил доплыть до берега. Служа на погранзаставе, он специально тренировался плавать в одежде, и на гражданке в экстремальных ситуациях эти навыки выручали. К тому же заместитель главного редактора рыболовного журнала на воде проводил времени побольше, чем обычный москвич.
Титов с Василием пренебрегать спасжилетами не стали и облачились в них по всем правилам… Ну а Виталий Валерьянович смотрел на свой, как на последнюю надежду.
Исходя из собственных соображений, майор распорядился и в плане экипажей. На одной лодке должны были разместиться Василий с Катюшей, на второй: он сам – на носу, пленник – посередине, Павел, как рулевой, с веслом на корме. По большому счету, такой расклад был самым оптимальным с точки зрения наблюдения за арестованным и совершенно нелогичным в плане сплава. Но по поводу неравномерного распределения трех способных держать весло участников никто спорить не стал.
Перед тем как начать погрузку, Павел вспомнил катамаранные походы, в которых участвовал по молодости, и посоветовал всем запаковать документы, деньги, спички во что-нибудь непромокаемое и убрать во внутренние карманы одежды. С учетом того, что лодки были плохо надуты, риск оказаться в воде был реальный, и такие меры предосторожности были весьма кстати. Продукты, топоры и некоторые вещи разделили примерно поровну по двум рюкзакам: один – в одну лодку, другой – во вторую.
* * *
Течение Кура лениво несло две слабовато надутые лодки с пятью пассажирами. По весеннему сплаву Павел хорошо помнил, что пройдет некоторое время, и течение перестанет быть таким уж спокойным, русло начнет вилять, и тогда уж не зевай. Сейчас бы самое время расслабиться, но бывшему пограничнику никак не давали покоя слова Катюши, что он какой-то особенный. Она еще сказала, что, возможно, он не всегда был таким, но что-то случилось в его прошлом, и как следствие…
На самом деле Павел не раз задумывался о своей не то чтобы исключительности, нет. Но, непроизвольно сравнивая себя с друзьями-товарищами, он подмечал, что есть нечто такое… К примеру, если в шумной компании в лесу за приготовлением шашлыков или же на берегу реки, когда в котелок с ухой вливали сто граммов водки, вдруг выяснялось, что кто-то потерял нож, топор, ложку и т. п., Павел за считаные секунды находил пропажу – словно нюхом чуял. Кроме того, в последнее время на улице Павлу частенько везло найти оброненную кем-то денежку, не раз находил на пустынных московских улицах золотые кольца, сережки. Он не очень-то радовался находкам и как можно скорее старался через знакомых, с которыми раньше работал в инкассации, сбагрить все эти ценности в скупку.
Но были и другие намеки. Помнится, на пограничной заставе начальник приказал насобирать грибов для засолки. Павел, как всегда, выполнил свою норму гораздо быстрее остальных сослуживцев. Когда перекуривали, на полянку вдруг выскочил заяц, и все с улюлюканьем бросились его загонять, ловить. Гоняли человек пятнадцать, но поймал Павел. Через некоторое время похожая ситуация повторилась, и никто другой, а именно Павел поймал еще одного зайца. Оба длинноухих, конечно же, были отпущены, но с тех пор за Павлом Балашовым закрепилось прозвище Мазай.
На гражданке с Павлом тоже не раз случались чудеса, которые можно было бы назвать и бытовыми, но если посмотреть глубже… О некоторых же своих приключениях Павел мог осмысленно думать лишь при том условии, что это было не наяву, а все ему приснилось.
Сейчас, во время сплава, он тоже размышлял, не приснились ли ему события последних дней, не стоит ли сейчас как следуют зажмуриться, сказать себе, что пора просыпаться, и на самом деле проснуться?
Он прикрыл глаза и мысленно произнес:
– Катюша, ты меня слышишь?
– Я слышу, я ждала, когда же ты сам обратишься ко мне.
– Катюша, у меня очень много вопросов…
– Спрашивай…
– Для начала расскажи, почему ты и Тай решили убежать от своих родителей, пусть и неродных?
– Все не так просто… Они и неродные, и родные одновременно.
«Что за глупость?» – в глубине, в фоновом режиме подумал Павел, но перебивать не стал.
– Понимаешь, на метеостанции нас было четверо… но на самом деле больше. Как бы это объяснить? Ну, или сознаний было больше, чем людей. Мои родители, те, что из другого мира, не могли долго удержаться здесь сами по себе. Им пришлось соединиться с местными жителями, с Мариной и Артуром Ильичом. Вот и получилось, что родителей вроде бы двое, а вот личностей, сознаний, больше.
– Да, точно! Я же в тот раз… когда Белявский убил Ивана Харитоновича… видел, что Марины было две.
– Видел? Ты действительно особенный. А может, и любой бы тогда увидел, слишком сильное было напряжение. Я чувствую, это… называется «ментальное воздействие», «ментальное напряжение».
– Я, кажется, понимаю.
– Хорошо. А то мне трудно это объяснять. Для меня же с детства это само собой… И никто, кроме родителей, об этом не знает… не знали.
– Почему же вы убежали?
– Спешишь. Но если хочешь быстрый ответ – потому, что выросли. Какая девушка захочет жить в дыре на метеостанции? Напридумывала себе всяческих обид, конечно, кто же их не придумывает. Тогда казалось, что из-за обид.
– Извини, рассказывай длинно. – Павлу совершенно не хотелось спорить или вытягивать из Катюши самое важное. Тем более что и сама она, похоже, готова была многое рассказать.
– Сначала все было хорошо. Ну, или мне так казалось, я ведь ничего другого и не знала. А подросла, Марина начала мне объяснять кое-что, Артур Ильич антенну сделал, чтобы телевизор сигналы из Хабаровска принимал. Потом училась, родители книги заказывали.
– А телевизор там есть… был?
– Именно что был. Когда все вразнобой пошло, мы ссориться начали, антенну уже чинить не стали. А она ломалась часто, ведь ветер, а она самодельная. Артур Ильич нервный стал, придирался и ко мне, и к Марине. А Тая так совсем возненавидел. Марина-то мужа все равно в руках держала, а нам плохо от всего этого стало. Это теперь я понимаю, почему все так сложилось, а тогда казалось, мы хорошие, он плохой.
– Мне Артур Ильич тоже не понравился…
– Он несчастный… Был… Кто угодно нервным станет, если его сознание много лет подряд со стороны контролировать. А тут еще поле… ну, научно это, наверное, должно называться «искаженное ментальное поле». Мы-то его никак не называли, зачем, если и так понимали друг друга?
– Расскажешь про поле?
– Конечно. Тебе известно, что здесь была катастрофа корабля и его куски вокруг разбросаны? Так вот, физические куски оказались не там, где их ментальные копии. Из-за этого все здесь напряжено и в любой момент может… ну взорваться, наверное, я не знаю, как сказать. Вот Марина и решила… или они вместе решили собирать куски, осколки, чтобы что-то там совместилось и искажения эти исправились. Или хотя бы стали меньше. В чем-то это помогло, сильной опасности взрыва уже не было, но вот ментально… давление какое-то появилось. И Марина, и Артур Ильич раздражительными стали. Мы с Таем тоже, но за собой-то не замечаешь.
– Из-за этого убежали?
– Мы два раза убегали. Сначала еще детьми, но потом я вернулась. Тай тоже вернулся, но родителям не показывался, он же в воде. Я одна знала, что он здесь. А потом, когда мне уже шестнадцать было, Артур Ильич совсем невыносимым стал. И еще он подозревал, что Тай рядом. Наорал на меня из-за какой-то ерунды, я ответила. И тут он стал орать, что все знает, что мы с Таем… в общем, гадости стал орать, что мы вроде бы любовники, да еще с самого детства.
– Вот гад! – не удержался Павел.
– Не надо. Отец все-таки, да и не гад, а просто измотанный больной человек. Но я обиделась, конечно, и кто бы не обиделся? Собралась быстренько и убежала. Хотела в Хабаровск, учиться там, да и вообще жизнь интересная. Решила, что про границу, которую перейти невозможно, они придумали специально, чтобы меня взаперти держать. А когда до границы дошла и голова заболела, внимания не обратила, болит и болит, чего уж там. Забралась слишком далеко, повезло, что дед Иван на меня наткнулся. Сама бы не выбралась, наверное…
Когда метеостанция взорвалась, осколки корабля друг к другу притянулись и удачнее сложились. Поле поменялось, и граница теперь не такая страшная. Вот только ментальные искажения… Ты заметил, что Виталий Валерьянович то нормальным человеком кажется, то ребенком испуганным? А что Титов, начальник, во время пожара без толку метался, заметил? Не просто так это происходит, поверь мне.
– Так что, если отсюда не уберемся, все с ума сойдем?
– Не знаю. Наверное, не все, мы-то с тобой не паникуем, Василий тоже. Тай никак не изменился, но ты о нем мало знаешь…
