Книга: Абсолютные миротворцы
Назад: Рыжий пёс Иж
На главную: Предисловие

Подлинная история Канала имени Москвы

Берег Московского моря украшала пирамида разбитых контейнеров и списанных пластиковых бочек, на глазок метров десять, а то и выше. Пирамиду венчал сваренный из дюймовой трубы крест с распятой на нём зимней рабочей курткой, драной и замасленной до самого мерзавского состояния. Куртка была обращена к морю спиной, и местный колумб мог бы при известном желании разглядеть на ней жёлто-красную эмблему «Мосспецстроя».
Прямо в берег упиралось здешнее Анизотропное шоссе – прямая, как по линейке, дорога с идеально ровным и слегка шероховатым покрытием из запечённого красного песка. Согласно плану она уходила на пятнадцать километров в глубь материка, а реально – к ядрене матери, то есть до первого естественного препятствия непреодолимой силы. В роли препятствия выступал разлом, прозванный геодезистами «Невеликий Каньон».
Выход дороги вплотную к Московскому морю тоже в плане не значился, это её по недосмотру так расколбасило. Повезло, что трассу заперли два непреодолимых препятствия, с одной стороны геологическая трещина, а с другой – рукотворное водохранилище. Иначе Анизотропное шоссе усвистало бы к такой уже непечатной ядрёне матери, что хоть клади партбилет на стол.
Параллельно дороге располагалась взлётно-посадочная полоса из расчёта под тяжёлый челнок, очень хорошая, только на два километра длиннее, чем надо. В ближнем конце взлётки раскорячился транспортный атомолёт пугающих размеров, способный даже в слабой атмосфере упереть тонн двести за раз, а когда никто не смотрит, все двести пятьдесят. Снизу машина была дочерна закопчённой выхлопом, а по бокам шершавой и облезлой. Но знак Мосспецстроя на пассажирской двери прямо-таки сиял, и в целом воздушное судно глядело бодрячком. Правда, отчего-то возникало опасение, что вас обманули, и летать этот атомный сарай, ядрёна электричка, не может в принципе, даже если догадается махать крыльями.
Из-за необъятной туши атомолёта выглядывала антенна-тарелка станции планетной связи, дальше стояли ангары для обслуживания и хранения техники; между ними в аэродинамической тени, чтобы не сдуло на край света, ядрёна география, а то здесь случаются те ещё бури, спрятался герметичный строительный вагончик. Зализанных очертаний, серебристый и опрятный, он был украшен с торца всё той же эмблемой. С берега моря не видны бока вагончика, но знающий человек уверенно сказал бы, что по обоим его бортам написано кириллицей: «Хозяйство Базунова. Не кантовать».
В паре шагов от вагончика торчали с неясными целями, а скорее всего, просто набираясь сил войти в помещение и раздеться, геодезист Тарасенков без теодолита, доктор Ленц без томографа и атомщик Сухов с кувалдой, ядрён молотобоец, все трое упакованные в зимние спецовки для внешних работ, кислородные маски и тёплые шлемы. Судя по обороту головы, Тарасенков смотрел в сторону безукоризненно ровного квадратного участка местности триста на триста метров, известного ограниченному кругу лиц как Пик Коммунизма.
И наконец, сразу за ангарами вдоль полосы выстроилась, словно на парад, самоходная группа в количестве тринадцати единиц, ядрёна роботехника: три бульдозера, два экскаватора, четыре самосвала, укладчик покрытия, ремонтник и маленький храбрый погрузчик.
Тринадцатым в группе числился многоцелевой дирижабль-разведчик, он валялся в некотором отдалении, принудительно сдутый и потому несчастный.
Нет-нет, Дмитрий Анатольевич Базунов, простой советский технарь и кавалер, ядрёна арматура, Трудового Красного Знамени, отнюдь не считал машины одушевлёнными. Иначе он пошёл бы и надавал дирижаблю пинков. Просто, чтобы тот знал, кто тут хозяин. Ну и вообще для удовольствия. С ещё большим удовольствием Базунов взял бы у Сухова кувалду и отходил ею тяжёлый атомный бульдозер по прозвищу «Большой». Да и всей этой железной банде навешал оплеух. Пожалел бы только маленький храбрый погрузчик…
Базунов шёпотом выругался и отвернулся к морю.
– Докуда тут прилив? – спросил он хрипло. – Высокий прилив.
– Вот досюда, – гидролог ткнул пальцем в карту, и Базунов с трудом подавил желание отдёрнуть планшет; ему показалось, что на трёхмерке сейчас останется жирный масляный отпечаток.
Гидролог, даром что прикомандированный, оказался ничего мужик, ночью помогал механикам чиниться, лазал атомолёту чуть ли не в сопло и теперь ходил замызганный. Все помогали механикам, даже Базунов. Он единственный остался более-менее чистым – бригадир как-никак, ядрёно руководство. Зато глотку сорвал.
– Высокий прилив, – напомнил Базунов.
– Досюда, говорю же, – гидролог сделал авторитетное лицо и снова ткнул пальцем, благоразумно промахнувшись на сантиметр в глубь материка от прежней метки.
– Совсем высокий? – уточнил Базунов. – Мне надо, знаешь, такое ядрёно цунами, типа «больше не бывает».
– Больше не будет, – заверил гидролог.
– А заключение напишешь? – Базунов прищурился.
От фирменного базуновского прищура, когда глаз такой ехидный, голова чуть внаклон, рот слегка приоткрыт – короче, вид абсолютно придурочный, но сказать что-то умное в ответ этому дураку надо, – даже начальство впадало в задумчивость. Куда там прикомандированному специалисту. Его просто застопорило.
– От чего тут прилив зависит? А эти двое, Фобос и Деймос, ядрёна астрономия, могут в линию встать? – напирал Базунов. – А если?…
– Ты зачем такой нервный, бригадир? – гидролог обиделся и набычился.
– Разве заметно? Кто бы мог подумать! – в свою очередь, надулся Базунов. – Я вчера узнал, что увожу людей сегодня, се-год-ня! А у меня аэроплан, ядрёна кочерга, наполовину разобран! И для полного счастья я оставляю тут рыть канал самоходную группу, у которой отказали тормоза! Думаешь, это очень весело?
– Тормоза?
– А-а, ты не в курсе, – Базунов сразу подобрел. – И не надо тебе. Ты главное скажи: докуда прилив добьёт. Чтобы раньше времени не размыло перемычку, ядрён сопромат. А то если вода пойдёт в канал и утопит группу, когда она там ковыряется… Не надо нам этого.
Гидролог тяжело вздохнул и снова ткнул пальцем.
– Слишком длинную перемычку тоже нельзя, – Базунов вздохнул, в свою очередь. – Мы чёрт знает когда вернёмся. И чёрт знает, это мы будем или кто, ядрёна наша организация, растуды её туды. А если не мы? А вдруг группа поломается и копать придётся чем попало?… Нельзя коллегам свинью подложить, всё надо сделать в самый раз.
Гидролог тихо застонал.
– В последний раз показываю, – сказал он.
И показал.
– Вот это другое дело, – согласился Базунов, проставляя отметку на трёхмерке. – Вот это я и называю «в самый раз». Я бы именно так и решил.
– А зачем тогда меня замучил?
– Ну ты же гидролог, дорогой мой, а я кто? – Базунов развёл руками. – Что я понимаю в приливах и отливах, ядрёна изобара? Иди заключение пиши и обоснуй его как-нибудь поувесистее. У нас три часа до отлёта, успеешь. Заранее спасибо.
– Вот ты злодей… – буркнул гидролог беспомощно.
– А как иначе, учёный ты мой друг? Мы же трест «Мосспейсстрой», ядрёна шишка! Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на опасном пути, смекаешь? Меня без твоего официального заключения съедят, не дай бог чего. А так – тебя съедят. Разница, ёлки-палки.
– …А если спутники и правда в линию встанут? – Гидролог поднял глаза вверх, на небо.
Небо было чужое, высокое и прозрачное, очень по-своему красивое, только слабое. Летать по нему трудно, еле держит. То ли дело на Земле, там небо сильное, греет тебя и защищает, а тут слабое. Лишь попав на Марс, понимаешь, что твою родную планету атмосфера укутывает толстым мягким одеялом. А здесь атмосферу ещё делать и делать. Похоже, наконец-то в ЦК приняли окончательное решение по «воздушному вопросу» и дали команду навалиться ударно. Неспроста Базунова вдруг резко перебрасывают в другое полушарие. «На кислород» он едет, не иначе. Все сейчас туда помчатся. С водой мы предварительно разобрались, вон море какое запузырили, теперь на воздух накинемся. Вечно у нас штурмовщина, потом ещё накажут кого ни попадя за это, а иначе не получается.
– Вы же на кислород едете? – спросил гидролог, по-прежнему глядя вверх.
– На него, родимый, – Базунов машинально поправил маску. – Вероломно, без объявления войны, ядрёны торопыги. Я думал тут неделю просидеть, а теперь ничего не успеваем, совсем ничего… Ну что поделаешь. Все сейчас туда. И ты наверняка тоже. Ладно, иди, сочиняй учёную бумажку, будь другом. А мне ещё своих оппортунистов-затейников э-э… призывать к порядку.
– Хорошая у тебя бригада, – сказал гидролог.
– Да ты тоже ничего, – сказал Базунов. – Работы не боишься.
– Это правда, что тебе Героя Соцтруда зажали?
Базунов неопределённо хмыкнул, сунул планшет в карман и ушёл к вагончику.
Гидролог оглянулся на пирамиду, увенчанную грязной спецовкой, посмотрел на себя и опять тяжело вздохнул.
* * *
В вагончике было тепло и шумно, тут пили крепкий чай, отходя от ночного аврала, и над чем-то дружно хохотали. Поспать бы людям, да времени нет, вот они и подстегивают себя перед рывком на другой край света. Базунов снял маску, уселся за стол, тяжело уронив на него локти, поборол мгновенное желание уронить туда же голову и сказал:
– Уважаемые коллеги, призываю вас к порядку! Кто не спрятался, я не виноват.
Ему сунули в руку кружку с чаем.
– Нет, погоди, ты только послушай это, начальник! – позвал с верхней полки Саша Привалов, программист. Он листал книжку, по виду – детскую.
– Ну? – неприязненно процедил Базунов. Напрасно программист вообще голос подает, ой, напрасно, ему бы молчать в тряпочку.
«А давай-ка, Наденька, пройдёмся перед сном, поглотаем кислороду!» – пошутил Владимир Ильич, – прочёл Привалов с выражением. – «С удовольствием поглотаю кислороду!» – улыбаясь, ответила шуткой на шутку Надежда Константиновна.
Все дружно грохнули.
– И вот такую ахинею наши дети читать должны!
– А ведь какому-то писателю, мля, за это денег заплатили! – Механик Нечитайло, самый тут замученный и взъерошенный, сделал вид, что сплевывает в угол.
– Книжки писать – не мешки ворочать, – объяснил транспортный оператор Малаев и мечтательно закатил глаза. Ему вскоре предстояло всех грузить, и он уж точно не отказался бы тиснуть роман вместо перемещения тяжестей.
Базунов нехорошо засопел.
– Это где же ты увидел ахинею, дорогой товарищ Привалов? – начал он, постепенно заводясь. – Это про кислород, ядрёна химия! Самое важное, архиважное дело сегодня!
– Опаньки… – пробормотал кто-то.
– Ты чего, начальник?… – спросил Привалов опасливо.
– Вон, у тебя даже Надежда Константиновна понимает, как необходим человеку кислород!!! – заорал Базунов в полный голос. – А ты!!! А ты…
– Слышь, бугор, я верно расслышал, что ты сейчас Крупскую дурой обозвал? – поинтересовались сзади.
В вагончике заржали совсем уж по-конски. Базунов не глядя сунул через плечо кулак.
– Я тебя спрашиваю, товарищ Привалов!
– Чего?… – буркнул Привалов, резко грустнея.
– Ты ответственность свою понимаешь, ядрёна матрёна?
– Начальник! – взмолился Привалов.
– Персональную ответственность за исход нашего безнадёжного дела?
– Начальник! Ну сколько можно! Канал будет прорыт строго по схеме. Не пойдёт группа дальше стройплощадки, я ей точку прописал вручную… Раз команда «стоп» в программе не держится, точка будет вместо стопа. Ничего особенного, это всего лишь инженерная задача. Точка даже лучше стопа – это маркер, ориентир в пространстве, роботам так понятнее, они за маркер уцепятся и встанут на нём.
– А если опять не встанут?
Привалов отвёл глаза.
– Анизотропное шоссе, – напомнил Базунов. – Про Пик Коммунизма я молчу вообще. Будут у группы тормоза или как? Можешь гарантировать? Уверен в своей точке, ядрёна арифметика?
– Уверен, но… На всякий случай, если даже роботы пойдут дальше, их каньон остановит. Через пять километров от точки. Встанет группа на краю разлома и будет там ждать, пока мы её не подберём.
– А если не мы?
– Да какая разница, начальник?
– Да такая, что приедут люди поднимать комбинат, ядрёна бетономешалка, – а канал мимо усвистал, на пять километров дальше, чем по плану! Кто эти лишние пять камэ быстро зароет и наши задницы прикроет? А?!
– По плану вовсе никакого канала не было, – буркнули из-за спины. – Подсунули нам арык, а мы и рады стараться…
Базунов опять не глядя погрозил кулаком.
– Но вода-то будет течь, пускай и мимо… – пробормотал Привалов.
В вагончике захихикали: ну ты, парень, сказанул.
Базунов тихо застонал.
– Чего-чего? – переспросил он.
– Им вода нужна, ну мы и… Того. Дадим воду.
– Мы дадим воду, а нам дадут в морду, – ввернул Малаев.
– Привалов, ты же взрослый человек! Инженер, ядрён матан! Есть утверждённая схема водозабора! – прорычал бригадир. – И меня спросят, почему она диким образом нарушена! На пять километров, ядрёна ирригация! И мне придётся ответить! Как тебе такая инженерная задача, ядрёна ты перфокарта?! Взлётку на два километра длиннее, чем надо, я ещё могу обосновать! Не знаю пока, каким образом, но могу…
– Взлётка длинной не бывает, – подсказали сзади. – Предлагаю версию: забоялись, что не оторвёмся, вот и накатали про запас.
Базунов все-таки обернулся.
– Товарищ Сухов!
– Молчу, молчу, – пообещал седой атомщик с сизыми пятнами радиационных ожогов на щеках.
– Я тебя призываю к порядку лично и персонально, ядрён регламент, – попросил Базунов сквозь зубы.
– Я больше не буду, – сказал Сухов. – Устал просто.
– Все устали… Ну, допустим, от некондиционной ВПП я нас отмажу, – сказал Базунов, бросил планшет на стол, развернул над ним трёхмерку и уставился в неё очень злыми глазами. – Дорогу в никуда, это безумное Анизотропное шоссе, тоже как-нибудь распишу. Яркими красками, ядрёна стенгазета… Пик Коммунизма мы успели ликвидировать, его тут не было, и вы его не видели. Если кто проболтается, честное слово, мужики, пришибу. Вы меня знаете… Теперь насчёт кольцевой дороги вокруг площадки. Своим волюнтаристским решением объявляю её подарком от нашей славной бригады строителям комбината. Зачем им такой подарочек – не спрашивайте. Пусть сами выдумают. Может, они любят кататься по кругу, ядрёна карусель. Короче, это всё мелочи жизни. Но если… Слышишь, Привалов? Если канал уйдёт мимо площадки, я прямо не знаю, что с тобой сделаю. Либо ты эту свою точку забьёшь группе в память, как гвоздь в башку, либо собирай манатки. Работать у меня ты не будешь, это стопудово. Потому что меня – снимут. А потом я тебя сниму. С люстры, на которой ты повесишься.
– Я же не виноват! – пропыхтел Привалов, красный, как варёный рак.
– Он не виноват, – сказал Сухов.
– Будет, – заверил Базунов и накрепко припечатал своё слово кулаком к столу.
– Разреши особое мнение, бугор? – Сухов по-школьному поднял руку.
– Я тебя просил… Можно не сейчас?
– Нельзя. Я в двух словах. Мы понимаем: самоходная группа исправна чисто условно. Сегодня исправна, а завтра у неё мозги набекрень. Но зачем ты валишь всё на Привалова? Команда «стоп» вылетает, потому что заводские намудрили с базовой программой…
– Попробуй докажи, – перебил Базунов. – Замена прошивки ведь помогла.
– Только на время.
– А кого это колышет? Завод отписался, что группа в порядке, отчёт лежит в тресте, и меня этим отчётом – по мордасам, ядрёна бухгалтерия! Хочешь на моё место? Легко! Вот я над тобой посмеюсь, ядрёна клоунада… Когда тебе скажут: выполняй план, товарищ Сухов, наличными средствами и не умничай тут!
– Давай-ка уточним, бугор. Ты собираешься до морковкина заговенья переделывать вручную то, что группа напортачила? Как в тот раз с Пиком Коммунизма? Зачем тогда Привалову вешаться – да я сам удавлюсь на первом же попавшемся экскаваторе!
Базунов шумно засопел носом и промолчал.
– Дима, друг мой, – Сухов глядел почти умоляюще. – Ты же у нас умница. Придумай выход из этой засады. В программу надо лезть глубоко и серьёзно, но у Сашки не хватает полномочий и инструментов. Он бы давно всё исправил уже. Он не виноват. Хотя бы не дожимай его.
– Да кого я дожимаю?! Техника должна работать чётко! Ответственный – Привалов! С кого мне спрашивать? Или ты сейчас родишь нам другого программиста, ядрёна кибернетика, – с полномочиями и инструментом, ага?
На Привалова было уже больно смотреть.
– Выход тебе найди… – Базунов стиснул кулаки. – Нету выхода! Завод упёрся рогом, ядрёна баранина, он не при делах. А у треста – план, и мы его даём. Значит, всё в ажуре, и наши трудности никого не парят. Что теперь предлагаешь – не давать план? Лапки кверху поднять? А кто работать будет? Кто, если не мы? Вторая экспедиция пополам разорвётся?
– Давно обещали прислать третью, – вставил Малаев.
– Давно обещали послать тебя подальше, – огрызнулся бригадир. – …А главное, мужики, ну сами прикиньте – нас просто не поймут. Та же вторая экспедиция не поймёт. Скажут: ну подумаешь, из шести робот-групп одна попалась малость сумасшедшая. Это не смертельно, а Базунов закатил истерику, ядрёна неженка. И как мы будем выглядеть?
– Знаешь, бугор, мне уже всё равно, как мы будем выглядеть, – сказал Сухов. – Мы и сейчас похожи, в общем, на загнанных лошадей. Так больше нельзя работать. Мы просто надорвёмся. Мы уже на пределе.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего хорошего, но пойми меня правильно. Заводские свою вину не признают ни за что. Марсианская контора треста вообще самоустранилась. Если ты назначишь крайним Привалова, сыграешь им всем на руку. Извини, но в таком разе чисто ради справедливости мне придётся вынести сор из нашей уютной избушки на партком. Сам угадай, как партком возбудится, когда узнает, чего мы вытворяем из самых лучших побуждений. Дальше будет решать партбюро треста. И «далее везде», как говорится…
В вагончике повисло характерное неловкое молчание. Такое, когда вроде любому понятно, что надо кричать «Слово и дело!», но ведь после будет очень больно сразу всем.
К гадалке не ходи, решать проблему недержания команды «стоп» в программе самоходной робот-группы сбегутся дружной толпой самые неожиданные инстанции, вплоть до КГБ. Если бригаде «закроют космос» на неопределённый срок – это, считай, повезло.
Базунов обвёл свою команду взглядом. Здесь сидели десять человек, далеко не последние люди треста, который они фамильярно звали «Мосспейсстрой», и каждого бригадир слишком давно знал, чтобы не считаться с его мнением. А ещё он каждого в той или иной степени любил, даже молодого оболтуса Привалова, хотя этого ещё учить и учить коммунизму, и хорошо бы подзатыльниками, да жалко дурня.
– Будет очень больно сразу всем, – подытожил общее молчание геодезист Тарасенков. – А нам особенно. Ибо нахулиганили уже выше крыши.
– Больно, но справедливо, – заметил Сухов.
– В тресте – замотают, – сказал Базунов, не очень, впрочем, уверенно. – Выше партбюро это дело не уйдёт. Они там не дураки, ядрёна бюрократия. А с нас стружку тупым рубанком снимут. И смысл?… Нет, ну если вы очень хотите, чтобы меня выгнали…
– Мы тебя на поруки возьмём, – пообещал Тарасенков. – И Привалова тоже. Но лично я против. Не в смысле на поруки, а в смысле вообще.
– Я устал, – сказал Сухов. – Не знаю, как вы все, а я лично устал ощущать себя аглицкой блохой, которую левша взял за жабры и подковал без мелкоскопа. Мне это состояние давно остоелозило. Почему мне, рабочему человеку, простому энергетику, не дают нормально работать? Стройка за стройкой одно и то же – сначала едва ползём, потому что ничего не готово. Потом аврал и гонка с нарушением всех правил. Технология побоку, элементарный здравый смысл тоже побоку, только догоняй план. Дальше нам дают премию и обещают, что больше такого бардака не будет. Мы выходим на новый объект – и?… Вот-вот… Ладно, к бардаку мы привычные, но, извини, на Луне случилась уже какая-то порнография. Дурак я старый, надо было прямо тогда поднимать шухер по партийной линии.
– Вот! – поддакнул Тарасенков. – На Луне надо было! Сейчас поздно. Сейчас мы уже главные герои в этой порнографии, и закатают нас на полную катушку.
– Мы подали с Луны докладную! – напомнил Базунов строго.
– Кстати, вот про это самое! – вклинился в разговор Малаев. – Мужики, дайте слово молвить. Вы сейчас подставляетесь. Вы совсем не учитываете, как наши претензии выглядят с точки зрения треста. А выглядят они просто нелепо! Когда бугор послал с Луны депешу – какая была реакция? Нам тут же прислали заводских наладчиков спецрейсом! Мгновенно сменили прошивку! Это ты, Сухов, называешь – не дают работать? Да во всем тресте не найти бригады, которую бы так облизывали… И если Привалов – чайник…
– Я не чайник! Ну зачем вы!.. – взмолился Привалов. – Просто на Луне я не сразу разобрался. Группа-то совсем новая.
– Прямо жалко, что обратную сторону Луны с Земли не видно… – пробормотал Малаев, сладко жмурясь. – Вот бы астрономы офигели.
– Слышь, Малаец, шёл бы ты готовиться кидать оборудование на борт, а? – сказал Базунов. – Вы за временем не следите, раздолбаи, а у нас пять минут на болтологию осталось.
– Выставляешь за дверь как беспартийного? Говорят, Папанин тоже своего радиста Кренкеля выгонял с заседаний партийной ячейки на дрейфующей льдине – помнишь, чем кончилось?
Базунов вдруг опустил голову на руки. В вагончике, где почти каждый потихоньку бухтел, сразу настала мёртвая тишина.
– Нет больше сил моих, – прошептал Базунов. – Батарейки сели. Я тебе сейчас устрою кренкеля… Такого кренкеля, ядрёна матрёна…
В вагончике стало вдруг заметно теснее: это на нижней полке сел, протёр глаза и сунул ноги в ботинки валявшийся до того молча стармех Ренкель, по совместительству командир воздушного судна. Такой же седой, морщинистый и обожжённый, как атомщик Сухов, старый чёрт, только кряжистый, поперёк себя шире. В бригаде его звали суперстармехом.
– Намёк понял без намёка, – гулко сказал он. – Транспортный оператор, добро пожаловать на борт. Мечтаю через две минуты видеть тебя у грузового пульта.
Малаев без лишних слов вскочил и потянул с вешалки куртку.
– Погоди секунду, дядя Жора, – попросил Сухов. – А твоё мнение?
– Безусловно, «за», – прогудел Ренкель, вставая и с хрустом потягиваясь. – Могли бы и не спрашивать.
– За что?
– Да по фигу. – Ренкель взял у Базунова кружку, в один глоток отпил половину, крякнул, благодарно кивнул и медведем полез на выход. За ним гуськом потянулись механики Нечитайло и Полевой, показавшиеся вдруг очень маленькими.
– Не ожидал от тебя, – буркнул Сухов. – Нет, я все понимаю – вкалывают роботы, счастлив человек…
Ренкель остановился, бросил взгляд через плечо, механики карикатурно повторили его могучее движение один в один.
– Роботы в порядке, – сказал Ренкель. – Это лучшие роботы на моей памяти. Умнейшие ребята. И чертовски изобретательные, особенно храбрый маленький погрузчик. Вы их просто не понимаете. Просто они хотят вкалывать, даже когда им не дают. Если бы все люди так хотели… Эх!
Он безнадёжно пожал одним плечом и протиснулся в тамбур. Сухов озадаченно глядел ему вслед.
– Храбрый маленький погрузчик… – пробормотал он. – Нормальный ход, дядя Жора…
– А что, это концепция, – впервые подал голос доктор Ленц, он же повар, он же единственный в бригаде разнорабочий. – Она многое объясняет.
– Впервые вижу, чтобы медик с ума сошёл, – негромко бросил Сухов в сторону. – Ну ладно наш стармех, ему простительно, механики все по жизни с прибабахом, колесу молятся…
– Но ведь «стоп» не держится? У нас роботов по всей планете – шесть групп! И вдруг одна-единственная не подчиняется! Почему?
– По кочану! Молодая, вот и не подчиняется!
– Да, она самая молодая, и у неё самый развитый на сегодня искусственный интеллект! – не унимался доктор. – Не кроется ли за этим нечто большее?
– А может, доктор, вы ещё и креститесь? Святой воды не найдётся случаем – на бульдозер побрызгать? А то в него бес вселился.
– Если этот бес хочет вкалывать – зачем ему мешать?
Базунов поднял голову и с усилием потёр лицо обеими руками.
– Слышали, что говорит стармех, товарищ Привалов? – он посмотрел на унылого программиста. – Учитесь. Мотайте на ус. Захотите наконец работать – и работайте, ядрёна вошь!
– Вот ты злодей, – буркнул в спину бригадиру Сухов.
– Уволюсь на фиг, – сказал Привалов, глядя в пол. – Вы тут все действительно с ума сходите. Вслед за роботами.
– Фиг ты уволишься. Ты сейчас проверишь, держится ли точка в программе, доложишь об исполнении и поедешь с нами на кислород. Тебя там заждалась шикарная тяжёлая экскаваторная группа. Мы из тебя сделаем человека, ядрёна мама. Не сумеешь – научим, не захочешь – заставим. В конце концов, это тоже… Всего лишь инженерная задача.
– Вот ты злодей, – повторил Сухов, правда, уже с другим выражением.
– Кто-то мне это сегодня говорил, – сказал Базунов. – А, ну конечно, гидролог. Обидел я его слегка. Кстати, где он? Не забыть бы взять его на борт и посмотреть, чтобы сам ничего не забыл, ядрёный водолаз. Ответственный за гидролога…
– Давайте я, – предложил Ленц. – Мне грузить всего ничего, я прослежу за человеком, чтобы не потерялся.
– Ответственный – товарищ Сухов. Как самый ответственный, ядрёна справедливость.
– Ну вы злодей, бригадир! – сказал Ленц.
* * *
Новейшую самоходную роботизированную группу из тринадцати единиц, включая три бульдозера – лёгкий, средний и тяжёлый, – два экскаватора, четыре самосвала, путеукладчик-«запеканку» для сыпучих грунтов, ремонтного «паука», дирижабль с прибабахом и маленький храбрый погрузчик, Базунов невзлюбил сразу по получении.
В «Мосспецстрое» бригада Базунова числилась «прыгающей экспедицией», она скакала с площадки на площадку, от одной группы роботов к другой, не задерживаясь нигде дольше недели. Проверить исполнение задачи, поставить новую, провести техобслуживание – и полетели дальше. Иметь дело приходилось с чем угодно, от мобильных атомных электростанций до умных бетономешалок. Очень живая, интересная работа, требующая постоянного напряжения серого вещества, ну и вообще, мы – почти как космонавты, ядрёна пилорама, любите нас, девочки.
Более-менее теряла свой гонор бригада, лишь когда надо было лететь с планеты на планету, и тут Базунову вежливо напоминали, что в строительном тресте, пусть даже московском и очень специальном, космонавтов нет, а есть пассажиры, и от них требуется неукоснительное соблюдение дисциплины на борту.
И, конечно, психологически трудно приходилось участникам «прыгающей экспедиции», когда они, горя энтузиазмом, сыпались со звёздных небес на свежую площадку, выгоняли из трюма свои железные трудовые резервы, а фронт работ не подготовлен ни фига, и в космических бытовках сидят злые, как черти, космические прорабы, которым тоже психологически трудно, ведь они слишком хорошо представляют, что будет дальше, ядрёна штурмовщина. Базунов хотя бы теоретически может в поисках дела для себя прыгнуть на соседнюю площадку и там вдоволь погонять роботов, а прорабу деваться некуда, и даже водки с горя нажраться советскому человеку шансов ноль, поскольку вне Земли у советского человека – сухой закон, ядрёна конституция.
И хоть ты лопни, хоть ты тресни от искреннего желания, чтобы на Марсе как можно скорее яблони цвели, но если не завезли комплектующие, работа встанет намертво. Потому что, извините, делать эти комплектующие прямо на месте мы начнём не раньше, чем построим завод по их производству, такая вот мёртвая петля, хоть на ней ты вешайся. И у соседа не займёшь, ему тоже надо, и ему тоже не завезли. И ты от безысходности начинаешь возводить стены цехов раньше, чем подвёл коммуникации. Здесь тебе не матушка-Земля, где вдоволь кислорода, воды и еды, тут нельзя сидеть и ждать, а надо давать план хотя бы вверх тормашками и задом наперёд. То, что сетевой график окончательно превращается в китайскую грамоту, – это не смертельно, подгонкой графиков под реальность занимается целый институт в системе Госплана СССР, там специалисты, пусть у них голова болит. Смертельно – это когда у тебя кончились невосполнимые ресурсы, ты бросил недостроенный объект и эвакуировался, за такую ошибку партбилет на стол кладут. Значит, лучше мы пока стены и крыши сделаем, а коммуникации потом вкорячим через дырку в фундаменте задним числом. Не забыть бы, где у нас эта ядрёна дырка. Кстати, а мы пробили её вообще?
Легко догадаться, что когда несколько объектов входили в завершающую фазу одновременно, «прыгающая экспедиция» не скучала ну просто совсем, ядрёны пассатижи. Да она и не спала почти, обедала на коленке, душ принимала, если доктор напомнит. Где тонко, там и рвётся: именно в такие периоды охотнее всего «сыпалась» техника, и ладно бы только строительная – пару раз у бригады разваливался транспорт, на обслуживание которого просто не оставалось времени, и тогда «прыгунов» приходилось спасать. Естественно, их потом наказывали, чтобы другим неповадно было, а иначе давно Базунов стал бы Героем Социалистического Труда.
Конкретно вместо Героя ему вручили фигу с маслом и пообещали, что высокого звания бригадиру не видать хоть посмертно, это когда экспедиция, совершив аварийную посадку в центре бескрайней пустыни из красного песка, застряла там на трое суток и успела сначала хорошо выспаться, а потом от безделья начудить. Базунов вывел роботов поразмяться и отгрохал себе не только положенную в таком случае взлётку, но ещё роскошный жилой купол, футбольное поле с пьедесталом почёта и плавательный бассейн без воды, зато с прыжковой вышкой. Такую ядрёну шизофрению Базунову простили бы, да вот незадача: транспортный оператор Малаев, творческая личность, изваял при технической помощи Нечитайло и программной поддержке Привалова статую «Женщина-строитель» прямо у входа в купол. А спасатели на подлёте, действуя строго по регламенту, зафиксировали этот ядрён дизайн своей шикарной спасательной видеокамерой с недюжинной разрешающей способностью. Нецелевой расход ресурса сварочного аппарата ради спекания из красного песка объёмного изображения голой бабы с лопатой «Мосспецстрой» не оценил. Правда, был ещё слушок, будто кто-то из дирекции треста углядел в статуе нечто знакомое. Малаев этот слух опроверг, заявив, что у него и так моральный облик никуда не годится, поскольку он в свободное время рисует акварелью, о чём даже состоялся хмурый разговор на последней аттестационной комиссии, и ему лишние неприятности совсем ни к чему.
Но в целом, несмотря на мелкие недоразумения, жизнь у бригады удалась, ядрёна макарона, и ничего, как говорится, не предвещало. А потом случилось страшное: Базунова послали в космическую задницу, да ещё и навязали ему сумасшедших роботов.
Для начала бригаду сорвали с Марса, где она прекрасно себя чувствовала, на Луну, которая для простого трудящегося сущее наказание в силу низкой гравитации, отсутствия атмосферы и прочих элементарных удобств. Но там у треста застряли костью в горле два обидных долгостроя. И никого лучше Базунова, знаменитого своей чёткостью да изобретательностью, не нашлось, чтобы быстренько подчистить все хвосты. Задача простейшая, ядрёна гайка: забацать площадку и корпуса под гелиевый заводик на «той стороне», пробить трассу до космодрома и помочь там местным разровнять кое-что – тебе на ползуба, Дмитрий Анатольевич, смотайся, а? В самый разгар ударного освоения Марса, где родной трест загребал лопатой премии и медали, да и просто было весело, Базунов улетал туда, откуда даже на Землю посмотришь только по телевизору.
Чтобы подсластить горькую пилюлю, Базунову подсунули новую группу – ты её сначала на простой задаче обкатай, потом вместе с ней на Марс вернёшься, уж она там даст шороху, ядрёна копоть, не пожалеешь.
Бригадир заподозрил неладное в первый же день на Луне, когда Малаев принял по описи тринадцать контейнеров. Удивился, снова пересчитал, опять тринадцать. «Кучеряво живём, ребята, – сказал Базунов, – нам прислали дирижабль, ядрёно монгольфье!» Сегодня исторический день: советский аэростат преодолел триста тысяч километров безвоздушного пространства. Надо об этом написать заметку в «Строительную газету». Нет преград строителям коммунизма, им даже законы физики по фигу.
Базунов не стал писать в газету, он настучал телеграмму в трест. Оттуда сухо ответили, что группа поставляется строго комплектом, и ещё на словах посоветовали не умничать. Базунов пожал плечами, но расстроился – сколько бы ни уверял Сухов, что мы к бардаку привычные, это было не так. Никто в бригаде не любил бесхозяйственности, да и как её можно любить, ядрёна политура, деньги-то на бардак тратятся народные, буквально у своих детей воруем.
Назавтра бригаде стало не до бардака – началась та самая порнография.
Управляющим мозгом группы и одновременно её сердцем, то есть зарядной станцией, служил красавец, тяжёлый атомный бульдозер в шестьдесят с лишним тонн, силищи неимоверной. В бригаде его сразу обозвали попросту «Большой».
Большой получил задачу, нормально вывел группу на площадку, огляделся, счёл обзор недостаточным и дал команду дирижаблю на взлёт.
Дирижабль сломал контейнер и полез наружу, по ходу надуваясь.
Базунов впервые в жизни потерял дар речи. Он просто не знал, как реагировать. Стоял на командной вышке, таращился в монитор и глубокомысленно молчал. Обалдел, ядрёна медь.
Стармех Ренкель тоже молча отвесил подзатыльник механику Нечитайло, а потом механику Полевому на всякий случай. Кто-то должен был залезть в тринадцатый контейнер и посмотреть, не подключен ли паче чаяния ядрён аэростат. Техника при доставке обесточена, закон такой, и первым делом это проверяется – закон в хозяйстве Базунова, – с тех пор, как один шибко борзый экскаватор решил выйти из атомолёта на высоте десять километров…
Тут Базунов очухался и заорал единственно верное: «Стоять!!! Стоять, ядрёна мать!!!» И опережая его на долю секунды, Саша Привалов сам, без команды, жахнул ладонью по красной кнопке, загоняя группу в анабиоз.
Но ещё секундой раньше проклятый дирижабль, не чувствуя в себе достаточной подъёмной силы, успел применить манёвр резкого старта, выдуманный специально для планет с бедной атмосферой. Оттолкнулся манипуляторами – и пошёл на взлёт, ядрёна авиация.
А манипуляторы там ого-го какие сильные: дирижаблю положено цеплять ремонтного «паука», а на форсаже он таскает погрузчик. Пинок, ядрёна катапульта, вышел неслабый.
Базунов схватился за голову.
При гравитации в одну шестую «же» дирижаблю предстояло совершить гигантский прыжок и в конечной его нижней точке убиться об острую скалу на краю метеоритного кратера. Перехватить летучее недоразумение было уже некогда, да и просто нечем – бригаде на Луне не полагалось своих летательных аппаратов. Оставалось глядеть, как оно себя погубит, ядрёна катастрофа. Базунов стоял, не обращая внимания на то, что Привалов всё теребит и теребит красную кнопку. Подумал, у программиста это нервное. А потом увидел: группа шевелится. Да ещё как шевелится, ядрёна каракатица. Быстро катится.
«Это что за цирк?! – процедил бригадир. – Отставить!»
«Да я приказываю, только без толку… Запустился внутренний аварийный режим, он по умолчанию рассчитан на то, что рядом нет человека и группе надо обходиться своим умом. Вплоть до устранения нештатной ситуации».
«Ну-ну. А почему Большой её устраняет так… Нештатно, ядрён батон?!»
«Это просто инженерная задача. Он её обсчитал и решает наличными средствами. Как может, так и делает».
Дирижабль, безвольно свесив манипуляторы вниз, двигался к скале. Вид у него был самый что ни на есть обречённый. Но вдогон бедолаге неслись, поднимая шлейф пыли, два самосвала бок о бок. Левой гусеницей в одном кузове, правой в другом угнездился экскаватор. В ковше экскаватора сидел, чудом не вываливаясь, маленький колёсный погрузчик.
А потом экскаватор поднатужился и со всей дури метнул погрузчик в лунное небо.
Пока крошечная машинка летела вверх, Базунов успел с ног до головы облиться холодным потом. А вдруг Большой просчитался. Чёрт с ним, с этим заполошным цеппелином, пусть бьётся, ядрён металлолом. Но если погрузчик грохнется и что-нибудь себе повредит, Базунов заставит механиков развинтить всю группу на запчасти, лишь бы парень был снова здоров и весел.
Он так и подумал о погрузчике: «парень», как о человеке.
В какой-то момент показалось, Большой и правда ошибся: двум машинам не хватало буквально пары метров, чтобы одна поймала другую. Но в последний миг погрузчик задрал над собой ковш, и дирижабль уцепился за него мёртвой хваткой. И начал просаживаться вниз. Он уже не долетит до скалы, шлёпнется в лунную пыль.
По командной вышке пронёсся дружный вздох. А потом – такие же дружные аплодисменты, ядрёна драма и комедия.
За несколько секунд до прилунения дирижабль выпустил погрузчик, тот безопасно упал на колёса и успел выкатиться из-под садившейся на него туши. К месту аварии примчался самосвал с «пауком» в кузове, следом медленно поспешал лёгкий бульдозер – цеплять беглеца на буксир.
Большой тем временем прислал отчёт о ситуации и запросил подтверждение либо отмену приказа на отключение группы. Привалов вопросительно смотрел на Базунова.
«Пусть работают, – сказал тот. – Вот же черти железные, ядрёна техника».
Дирижабль подлатали и на всякий случай обесточили в ноль. Правда, Большой не делал новых попыток его поднять. Осознал, что тут ему не матушка-Россия и даже не Марс, без ракетной тяги не разлетаешься. Привалов ходил с красными глазами и ругался нецензурно. В заводской прошивке был набор поправок для работы в безвоздушном пространстве, но Большой почему-то их не видел. Заводские программисты валили всё на Привалова, заводское начальство тем временем грызлось с «Мосспецстроем», а трест, в свою очередь, вынимал душу из Базунова, требуя установить, какой дятел настучал про тринадцатый контейнер. Поскольку отправкой бессмысленного груза на Луну заинтересовалась, ядрёна облигация, транспортная прокуратура.
Базунов тем временем проверил то, что его действительно волновало: он заставил доктора Ленца, как заведомо наименее ценного члена экспедиции, надеть скафандр и ходить по площадке, семафоря группе и её отдельным членам «стоп». Назавтра задачу усложнили: Ренкель технику слегка ломал, а доктор мешал другим машинам идти ей на подмогу. У Базунова всё не шёл из головы «внутренний аварийный режим», он хотел быть уверен, что Большой не смахнёт человека со своего пути, ядрёна муха, если надо спасать железного коллегу. Большой вёл себя идеально. Доктор, кстати, тоже хорошо слушался команд. Под занавес Базунов сказал ему: имитировать отказ кислородного баллона, – и славный маленький погрузчик вмиг домчал доктора до тамбура командной вышки.
Через неделю Базунов с бригадой ушёл на космодром, где у него пахали сразу три группы, надолго там застрял, общаясь с Большим дистанционно и осторожно радуясь его бодрым отчётам, а когда вернулся – остолбенел.
Скалы, об которую мог разбиться дирижабль, больше не существовало. Не было и кратера. Бесследно исчез сложенный первопроходцами «той стороны» каменный гурий – вот же делать людям было нечего, а ты теперь отдувайся, – в основание которого они засунули, ядрёна писанина, капсулу с посланием будущим поколениям молодых коммунистов от строителей коммунизма. В радиусе километра от стройплощадки обратная сторона Луны стала плоской и гладкой, как школьная парта. И вокруг этого великолепия красовалась невысокая, но убедительная кольцевая насыпь с дорогой поверху. На что Большой таким образом намекал, Базунову было страшно даже предположить. Как это колечко выглядит сверху, он решил не задумываться: с Земли не видно, а в космосе все свои, ядрёна мафия, посмеются да забудут. И сумасшедших в космос не берут, значит, никто не настучит в КГБ, что Базунов подаёт знаки потенциально враждебным цивилизациям.
Всё бы ничего, только со строительством коммунизма получилось некрасиво. Бедный доктор три дня бродил по территории с металлоискателем в поисках капсулы, потом Базунов напряг Малаева, и тот накатал такое послание, что пальчики оближешь. Бумажку упаковали в старый термос, камней наковырял своим ковшом добрый маленький погрузчик, впоследствии всё тщательно заровняв. Как раз успели закончить к моменту, когда прилетели спецрейсом заводские, вызванные Базуновым вправлять Большому мозги. Вкатили ему новую прошивку, сфотографировались у памятного знака первопроходцев – Малаев чуть не помер со смеху – и убрались восвояси. А Базунов продолжил работу, не получая от неё уже ни малейшего удовлетворения. Он не доверял Большому. Группа вела себя превосходно, не проявляя никакого своеволия, но бригадир был постоянно настороже, уставал из-за этого, злился на Большого, на себя, на бригаду, на трест, на завод-изготовитель и почти уже обозлился, ядрёна психика, на транспортную прокуратуру, но тут оказалось, что задачи выполнены, пора ехать в отпуск, а потом на Марс.
По ситуации с группой Базунов написал подробный отчёт, где надо заострив, а где не надо, прикинувшись ветошью, и сдал его в трест. Была слабая надежда, что группу вернут на доработку.
Как бы не так. На Марсе бригадира поджидал Большой, а Большого – площадка под строительный комбинат. Ну а площадку, естественно, ждали на начальном этапе всяческие нестыковки, недоработки, недопоставки и прочие «недо» в широком ассортименте. То есть бесконечные простои, в дни которых Большой и его команда раздухарились, ядрёна землеройка, не по-детски.
Будь у Базунова такая возможность, он бы глаз с Большого не спускал. Но куда там. Шесть групп, постоянный аврал, ядрёна свистопляска, новые вводные почти ежедневно. Чтобы вызвать на социалистическое соревнование вторую прыгающую экспедицию «Мосспецстроя», Базунов командировал в марсианскую контору треста доктора Ленца. Вторая экспедиция выступила ещё круче – прислала чучело бригадира с запиской: «Дима, привет, извини, у нас полный караул, увидимся на Земле».
Трест обещал наказать обоих, но когда-нибудь потом.
* * *
По обратной стороне Луны Большой еле ползал – вероятно, опасаясь взлететь, – а на Марсе проявил неожиданную прыть и прямо-таки, ядрёна физкультура, забегал. Выработка у группы оказалась шикарная. Фантазия тоже. Буквально в каждый приезд Базунова на площадку его там ждал сюрприз. Но если удлинённая взлётная полоса Базунова не удивила ни капельки, к Анизотропному шоссе он был морально готов, а кольцевая дорога вокруг площадки – это, считай, наш фирменный стиль, – то Пик Коммунизма срубил бригадира под корень.
За каким чёртом, непонятно, но в плане было – заровнять метеоритный кратер в некотором отдалении от будущего комбината. Группа задачу выполнила и перевыполнила. На месте кратера выросла гора, вида самого что ни на есть подозрительного. У Базунова привычно уже засосало под ложечкой, он позвал геодезиста. Тарасенков битый час носился туда-сюда со своими хитрыми приборами и выдал заключение: гора точно повторяет форму кратера в обратной проекции.
– Я понял: это намек, – сказал Базунов и помрачнел.
– Большой, зараза, так пошутил, – подал версию Малаев. – А чего, я бы тоже пошутил, если бы меня заставили фигней заниматься на рабочем месте. Кому мешал этот кратер…
– Ты и так фигней страдаешь на рабочем месте, да ещё и шутишь постоянно, аркадий ты ядрёный райкин! Что это за распятие торчит на берегу моря? Почему оно в моей спецовке? Думал, не узнаю? Я в ней весь прошлый сезон… Там каждая дырка моим трудовым потом обмыта!
– Это аллегория, – заявил Малаев.
Базунов посмотрел на него, крякнул и сказал:
– Пойду, что ли, Привалову бубну выбью. Давай за мной, следи, чтобы я в натуре руки не распустил.
Он пошёл и налаял на программиста так, что тот сидел ни жив ни мертв. За молодого вступился доктор Ленц, досталось и ему на орехи. Доктора попробовал отмазать Сухов, за Сухова вписался обычно невозмутимый Ренкель, и тут бригадир натурально вышел из себя.
– Властью начальника экспедиции всем – суровое порицание, ядрёна аллегория! – орал Базунов. – Вместо телесных повреждений средней тяжести, которых вы заслуживаете! Строители коммунизма, ядрёна скотобаза! Глаза б мои вас не видели! А теперь все на площадку и управлять вручную! Срыть этот Пик Коммунизма к ядрёне бабушке под корень!
Вот так идеально ровный участок поверхности Марса стал навечно Пиком Коммунизма. С кольцевой дорогой и Анизотропным шоссе Базунов думал разобраться позже, а длинная взлётка ему на самом деле понравилась. В следующий заход он собирался поставить на профилактику свой ушатанный атомолёт и без суеты устранить все пакости Большого, пусть даже в ручном режиме.
Как известно, бригадир предполагает, и «Мосспецстрой» тоже предполагает, а главк располагает. Пренеприятнейшее известие: к нам едет полярный песец. В ближайшие несколько лет насосной станции достаточной мощности не будет, и труб нужного диаметра тоже. Комбинат останется без воды. Перенести его ближе к водохранилищу нельзя: есть план, он увязан с другими планами, раз приказано комбинату тут стоять – будет тут стоять, ядрёна экономика, хоть сухой, но будет. Однако, товарищи, в наших силах сделать его мокрым! Вот гидролог, он покажет, как правильно рыть канал.
Поскольку водохранилище делал родной «Мосспецстрой», его, разумеется, прозвали Московским морем. Базунов, недолго думая, нарёк свой новый объект Каналом имени Москвы, подхватил гидролога и помчался на всех парах от начальства подальше.
Увы, пробыть на объекте ему удалось чуть больше двух суток – бригаду сорвали «на кислород». Хватило времени не доломать атомолёт, загрузить группе новую программу, со всеми в той или иной степени переругаться и отбыть на другую сторону Марса, понимая: в чём-то ты глубоко неправ, ядрёна кочерыжка, вот только в чём – поди догадайся.
Верно сказал Ренкель: умнейшая ведь группа. Научиться бы с ней говорить. Научиться бы ей объяснять. Или научиться её слышать?…
На прощание Базунов подошёл к храброму маленькому погрузчику, воровато огляделся – не смотрит ли кто – и сказал ему:
– Ну хоть ты-то не балуй. Я знаю, ты парень что надо. Если смогу, я вернусь за тобой. Если нет… Прости, ядрёна совесть. Но придут другие люди, хорошие добрые люди. Не подведи их, электрическая твоя душа. Лады?
Подумал и добавил:
– Они тебя тоже будут любить.
* * *
Когда в новостях прошло сообщение: «Астроном-любитель уверяет, что марсианские каналы меняют конфигурацию», Базунов сразу встрепенулся. Если чутьё не подвело его, дело пахло не просто керосином, а вылетом из треста, да с таким волчьим билетом, ядрёна репутация, что потом дворником не возьмут. Бригадир пошушукался с доктором Ленцем и назавтра вместе с Ренкелем подхватил «марсианский грипп», низкотемпературную инфекцию, при которой полагалось лежать и не высовываться. Ещё он подхватил у соседей лёгкий развозной атомолётик – за ящик пива по возвращении на Землю, зуб даю, ядрёна вобла, – погрузил на него вездеход и был таков.
По дороге к аэродрому он вызвонил гидролога и попросил справиться, не подсел ли, ядрёна клизма, уровень Московского моря. Гидролог фыркнул, но через полчаса уже умолял взять его с собой. Море и правда слегка обмелело – об этом доложили наверх, но там как-то не придали значения: подземные источники вскрыты качественно, а убыль наверняка естественная, как убыло, так и прибудет.
– Фиг оно прибудет, ядрёна лужа, знаю я своих железных ребят, – процедил Базунов.
Через сутки они втроём стояли на берегу водохранилища и беспомощно ругались. Море размыло перемычку до основания. Канал имени Москвы интенсивно поглощал дефицитный продукт и сливал его… Куда?
– А то ты не догадался, – пробасил Ренкель и криво усмехнулся.
Группа на вызовы не реагировала. Засечь её без спутника Базунов не мог, а обращаться в службу слежения – означало раньше времени подставиться. Бригадир ещё не готов был подставляться – не знал, ядрёно алиби, как отбрехаться.
– Пойдём по следам, – решил он. – Настоящие индейцы, ядрёный чингачгук. Мой скальп уже чешется.
– А хороший канал получился, – заметил Ренкель. – Молодец Большой, чётко сработано.
– Канал отменный, – сказал гидролог.
– Имейте совесть, негодяи, – сказал Базунов.
Ещё через полчаса они стояли на краю Невеликого Каньона и даже не ругались.
Водопад рушился в трещину с истинно промышленным грохотом. Воздух у водопада был совсем не марсианской бледной немочью, а по-земному плотным на вид, и люди сразу почувствовали, как стосковались по нормальной атмосфере.
– Я на секунду, – сказал гидролог.
Его не успели остановить, он уже снял маску и сделал осторожный вдох.
– Ну ты псих, ядрёна кащенка! – заорал Базунов. – Вот я тебя сейчас!
– Надо бы померить, да нечем, – сказал гидролог, снова пряча лицо за прозрачным забралом. – Пробы взять. Но в целом приемлемо. Как наше высокогорье. Я же альпинист.
– Ты анархист! – рявкнул Базунов. – Попалил бы лёгкие, и куда тебя потом?…
– Вы туда поглядите. – Ренкель показал на другую сторону разлома. – Дима, где твой бинокль?
– И так вижу, – Базунов отдал бинокль стармеху. – Я другого не вижу. Где мост? Не могли же они перелететь, ядрёна телепортация.
Канал не только впадал в трещину. Он был прорезан дальше на другой её стороне – пускай сухой, но всё равно канал. И терялся в бескрайних марсианских далях.
– Слева. – Ренкель вернул бинокль.
– Ах ты, ядрёна конструкция…
Следы группы вели к скале на краю обрыва. От неё на другую сторону были провешены два толстенных буксировочных троса. Держались они на забитых намертво в скалу жалах от отбойных молотков.
– Это уже какая-то ядрёна фантастика, – буркнул Базунов. – Ты что-нибудь понимаешь, дядя Жора?
– Я всё понимаю… Но как?!.
– То-то и оно.
Базунов не глядя ткнул пальцем себе в маску, явно собираясь погрызть ноготь ради активизации умственной деятельности, ядрёна головоломка, но палец упёрся в плексиглас.
– Не мог дирижабль поднять эти тросы… – бубнил Ренкель.
– Кажется, знаю. Маленький храбрый погрузчик, – процедил Базунов и вдруг улыбнулся. – Я всегда говорил, что он нормальный парень. Слушай, дружище… – Бригадир повернулся к гидрологу. – Есть хотя бы малейший шанс, что вода заполнит разлом? Я помню по карте, он замкнутый с обоих концов.
Гидролог пожал плечами.
– Теоретически… Ну лет через полсотни, если ресурса хватит.
– Здесь самое низкое место, и когда добьёт до краёв, вода попрёт дальше в канал, верно? Чего молчишь, ядрёна канализация?
– Да пошёл ты… Откуда мы знаем, что там на дне? Может, всё под землю уйдёт.
– Не уйдёт, – сказал Базунов. – Я печёнкой чую, ядрёный нострадамус. Будет на Марсе роскошный Канал имени Москвы, запомни моё слово.
– И все-таки – как они переправились? – не унимался Ренкель.
– Ты просто не в курсе, дядя Жора, – Базунов снова улыбался, мягко, ласково. – Это всё наша бесхозяйственность, ядрён госплан. На площадке не было ни грамма цемента, зато две катушки отличного бронированного кабеля.
– С ума сойти… Ну конечно! Маленький храбрый погрузчик! – Ренкель восхищённо цокнул языком.
То перебивая друг друга, то подсказывая, хлопая в ладоши и восторженно гогоча, стармех и бригадир прикинули схему переправы. Дирижабль на Марсе не поднимет ничего тяжелее «паука» даже на форсированном режиме. Ну и ладушки. Хватило бы силёнок перетащить через каньон два хвоста бронекабеля – и задача решена. Сначала экскаваторы вбили в скалу жала, и «паук» закрепил на них буксирные тросы, чтобы лишний раз не мотаться туда-сюда. Дирижабль тем временем занёс концы кабеля на другую сторону. А здесь на кабель просто наехали бульдозером, чтобы впоследствии утащить с собой полезные верёвочки, вдруг ещё пригодятся… Дальше летающий пузырь увёз «паука», и вдвоём они кабель натянули. Заякорили его – неважно, как, наверное, дирижабль лег на пузо и закопался манипуляторами… И тогда маленький храбрый погрузчик переехал по кабелям на ту сторону, волоча за собой тросы. Дальше «паук» закрепил тросы на нём, а погрузчик упёрся ковшом и уже сам работал якорем. Следом переправился его приятель экскаватор, забил два жала, натянул тросы до звона, «паук» снова вывязал узлы, ну и…
– Смотрите! – крикнул гидролог, вглядываясь куда-то вниз. – Вот он!
Базунов машинально схватился за сердце. Потом за бинокль.
Переправа была далеко от водопада, здесь река на дне разлома уже почти не бурлила, и жёлтое пятно под водой бригадир не заметил только потому, что не интересовался, чего там внизу.
– Уфф… – он оторвался от бинокля и потёр грудь. – Слава тебе господи, ядрён канатоходец, ядрёна акробатика, да пропади оно всё пропадом, как же я перепсиховал…
Потом он начал тереть виски под шапкой: похоже, у него схватило ещё и голову.
Ренкель забрал бинокль, посмотрел вниз, потом уставился на тросы.
– Левый чуть слабее. Если не знать, так и не заметишь. Все прошли нормально, но трос просел, Большой ехал замыкающим и соскользнул.
– Да и чёрт с ним. Никогда я его не любил. Я испугался, что там малыш…
– Честно говоря, я тоже… Надо проверить, как у Большого с реактором. Кожух не мог треснуть даже в теории, но мы обязаны.
– Сейчас принесу из вездехода дозиметр… – Базунов снова потёр грудь. – Вот я дурень, правда? Сорвался Большой, а мне лишь бы не маленький, ядрёны нервы. А этот – ну и пусть себе лежит, железяка фигова. Заодно подумает о своём поведении! Несколько месяцев у него точно есть, потом вернёмся и поднимем. Хотя… Погоди, а как они теперь заряжаются? Ядрён аккумулятор, тогда группа встала где-то недалеко.
– Чёрта с два они встали. Запитаются от среднего бульдозера, у него котёл слабенький, но если потихоньку, всем хватит отсюда и до посинения. Они ещё колечко сделают и с другой стороны Марса приедут. Запчастей хватит, я посмотрел, ребятишки выгребли ангар подчистую, увезли на самосвалах небось.
– На среднем нет разъёмов, чтобы запитать группу, забыл?
– Через «паука». Что они, дураки? «Паук» отлично работает как переходник. Всего лишь инженерная задача.
– Инженерная задача… Это Сашка всё время талдычит. У тебя подхватил?
– Наоборот. Я у него, – сказал Ренкель.
Базунов снова посмотрел вниз. Большой лежал на боку и мирно спал под толщей воды. Бульдозер мог отдыхать с чистой совестью. Он сделал главное – придумал, как переправить группу. Если надо просто рыть землю носом, группа прекрасно обойдётся без него. Она будет тянуть канал до следующего естественного препятствия, и у неё уже есть готовый алгоритм, как препятствие одолеть. Далеко уйдут ребята, ой, далеко, ядрёна экспедиция… И в один прекрасный день по их следам хлынут воды Московского моря. Если на пути группы встретятся старые марсианские каналы, значит, когда-нибудь вода в них вернётся. И люди увидят, каким был Марс в незапамятные времена. Новые люди, мы-то вряд ли.
Но всё, что мы делаем в жизни, всё, что мы строим, – это ведь не для себя. А ради счастья будущих поколений, ради новых людей…
– Сильно тебя отымеют? – спросил гидролог, вставая рядом.
– Наплевать, – сказал Базунов.
И улыбнулся так широко, так искренне, что гидролог даже слегка испугался за него – а не сорвало ли у бригадира резьбу.
– Прямо уж и наплевать? Сейчас начнётся… Что я, не знаю? У нас везде одна система. Тебя сначала заставят догнать и остановить эту землеройную команду, а потом начнут снимать очень мелкую стружку очень тупым рубанком.
– Это будет не сегодня. И даже не завтра.
– То есть?…
– Отставить кипеш. Мы сейчас проверим радиационный фон, и если котёл в порядке – а он в порядке, зуб даю, его можно с ядрёна Эвереста ронять, – быстро сделаем ноги. И никому не скажем, ядрёна конспирация. Нас тут не было. Верно, дядя Жора?
– Я в вагончике лежу и на лампочку гляжу, – пробасил Ренкель. – У меня грипп свирепствует.
– А ты что скажешь, друг ситный?
– Ну… – гидролог замялся. – Ну, это в конце концов очень интересно. Водохранилище подпитывается неплохо, источники вскрыты на совесть. Оно просядет, конечно, но вовсе не насухо. И канал-то, прямо скажем, не Панамский.
– Ладно-ладно, он себя ещё покажет. «Мосспейсстрой» веников не вяжет, ядрёна технология! И я считаю – пусть ребята поработают, сколько успеют. А то вечно я мешал им развернуться. Одни мне не дают, другим я не даю… Надоело.
– Пора валить, – напомнил Ренкель. – Пошёл за дозиметром.
– У вас там комплекта химразведки нет случаем? Или чего-то похожего? Хочу пробы воздуха… – И гидролог ушёл вслед за стармехом.
Базунов остался у обрыва. Рассматривал спящего Большого и снова улыбался. Он уже не сердился на строптивый бульдозер, напротив, чувствовал в нём едва ли не родственную душу, ядрёна психология.
Сам того не понимая, он глядел на своё отражение – того, кто хочет работать и работает, даже когда ему не дают.
* * *
Канал имени Москвы, питающий сегодня всю марсианскую промышленную зону, размечен ещё на самом раннем генеральном плане освоения планеты, и нет оснований думать, что было иначе. Конечно, в период «штурма и натиска» случалось всякое. В дошедших до нас мемуарах ветеранов «Мосспецстроя» слышны отголоски героической эпохи, когда природа была заведомо сильнее человека, планы корректировались едва ли не ежедневно, а строители ощущали себя ни много ни мало передовой армией космической экспансии. С сообразной этому психологией и терминологией. Они не просто работали, а сражались за лучшее будущее для всех, и выражение «трудовой подвиг» звучало отнюдь не пафосно. Наши предки были готовы рисковать не только репутацией, но и самой жизнью, чтобы добиться выполнения поставленной задачи.
Не исключено, именно таким был и Дмитрий Базунов, о котором можно уверенно сказать лишь самый минимум: он и правда служил начальником «прыгающей экспедиции», а в списках Героев Соцтруда не значится.
В остальном «Подлинная история Канала имени Москвы» выглядит компиляцией сразу нескольких мифов эры первопроходцев. Некоторые из них не лишены документальной основы: например, на берегу Московского моря вы могли заметить необычный топоним «Улица Анизотропное шоссе». И первые литры воды в древнюю ирригационную систему Марса действительно были поданы из знаменитого канала. Другой разговор, что это никак не могло произойти по воле трудолюбивых роботов, отбившихся от рук. Система социалистического планирования была исключительно жёсткой, и в ней просто не нашлось бы места для подобного самоуправства.
Но что касается технической стороны дела, тут всё намного ближе к реальности. В династиях строителей действительно передаются из поколения в поколение легенды о строптивых бульдозерах и хитрых экскаваторах. Техника того времени конструировалась с огромным запасом прочности и по сей день на ходу. Конечно, у неё современный мозг, но механическая основа и дизайн остались прежними.
А значит, не исключено, что где-то рядом с нами живёт и работает – несёт трудовую вахту, как сказали бы предки, – маленький храбрый погрузчик.
Так пожелаем ему долгих счастливых лет, ядрёны пассатижи.
Назад: Рыжий пёс Иж
На главную: Предисловие

Владимир
Аплодирую стоя. Спасибо.