Занимательная логистика
Когда в одном из контейнеров что-то взорвалось, буксир-толкач бортовой номер сто пять был ровно на полпути от орбитального лифта к стоянке дальнобоев. Обычный рейс, все системы в норме, самочувствие экипажа сытое и удовлетворенное. Капитан глубоко задумался, это с ним бывает после обеда; механики колдуют над схемой энергосбережения, хобби у них – улучшать всё хорошее и доламывать всё плохое; операторы простонародно режутся в нарды; и никто не пристегнут, естественно.
Ладно, ладно, пилот застегнулся. Хоть один нормальный космонавт, даром что ведёт машину «без рук» и смотрит куда-то внутрь себя: у него там в голове крутится фантастический сериал про киборгов, шестнадцатый сезон, никто уже не надеется, что эти идиоты поженятся.
А штурман вообще чёрт знает где.
Привычная рабочая обстановка.
Капитан открывает глаза, ворочает затекшей шеей, оглядывается и говорит:
– А чаю мне сегодня дадут?
Тут оно и взорвалось.
«Шарахнуло так, что я почувствовал, как у меня волосы дыбом встали!» – рассказывал потом второй механик.
Он вообще-то лысый.
Шарахнуло и правда крепко: буксир словно прожгло насквозь, прямо косточки свои увидишь, отчего дыбом встало у всех что могло и не могло. С перепугу заглох реактор на всякий случай.
Темнота, красота – с потолка зачем-то искры сыплются, – видимость ноль, тяги нет, связи нет, жизнеобеспечения нет, короче, ничего нет, всё пропало, и все начинают взлетать над креслами.
Поди в такой обстановке поборись за живучесть корабля. Спасибо хоть не орёт никто благим матом, люди только шипят сквозь зубы. Потому что в зубах у экипажа ремни безопасности, а то совсем улетишь.
Электромагнитный импульс, убийца техники. В сто раз хуже обычного взрыва. Так бы просто разворотило пакет контейнеров к чертям, да и плевать, страховая заплатит, бросай пакет, лети домой. А тут – смертушка твоя из-за угла выглянула да подмигнула. Аварийный маяк должен был уцелеть, но пока спасатели отыщут буксир, реальный шанс загнуться, да ты ещё докричись тех спасателей.
– Доложить о повреждениях! – рявкает капитан.
Этим он крепко озадачивает механиков: те пока ничего доложить не могут, у них всё ещё ремни во рту, оба торопливо пристёгиваются.
Включается аварийка, загорается свет, идёт телеметрия, капитан охватывает её одним взглядом, чертыхается и, не дожидаясь подробного отчёта, снова рявкает:
– Доложить о потерях!
Чем окончательно запугивает экипаж, поскольку на коммерческих судах так не командуют. Это по-боевому. Нет, ну про капитана разное подозревают, но сейчас люди просто не готовы быстро реагировать. Для начала, всех в невесомости тошнит после сытного обеда, и все стараются лишний раз не открывать рот. Операторы вдобавок решили, что раз нештатная ситуация, надо бы занять места согласно протоколу, а не где попало, так что они уже отстегнулись, полезли в свой «пузырь» и на входе застряли.
И штурман пропал, но его тоже сейчас тошнит, если живой.
Капитана совсем не тошнит, он рычит невнятное, не обещающее ничего хорошего никому, но тут очень вовремя пилот казённым голосом произносит:
– Перекличка личного состава. Второй пилот – норма. Ходовая?…
У пилота много голосов, сейчас он выбрал такой действительно казённый, словно робот бубнит. Экипаж сразу как-то собирается, и обстановка более-менее начинает смахивать на рабочую.
Только нарды эти дурацкие летают повсюду. Но уже пошёл воздух, их потихоньку отгонит к стене и прижмёт к решёткам вентиляции, ничего страшного. Нарды – не проблема. Корабль по большей части сдох, вот проблема. Того и гляди сам вместе с ним сдохнешь.
– Главный механик – норма.
– Второй – норма.
– Грузовая?
– Оператор зацепа… Ой!.. Норма.
– Оператор маневра – норма.
– Штурман!
Тишина.
– Повторяю, штурман!
Никакой реакции.
– Штурман, я рубка, отзовитесь.
Глухо.
– Сидеть! – командует операторам капитан, а то эти два брата-акробата уже лезут из «пузыря» обратно, штурмана выручать. – Вы мне здесь нужны.
– Сопровождающий!
– Я! – сдавленный писк в ответ.
На буксире нынче пассажир – сопровождает груз. Такое нечасто, но бывает.
– Повторяю, сопровождающий!
– Норма, норма…
– Значит, так, – говорит капитан механикам. – Михал Иваныч, что там у тебя горит наверху? Устранить.
– Вовик! – коротко и ёмко бросает главный механик.
Второй механик отстёгивается, взлетает под потолок, откидывает панель, из-под которой ещё полегоньку искрит и тянет дымом. Заглядывает туда, морщит нос, сует под панель отвертку; раздается громкий сухой треск, и вылетает чёрное облачко.
– Устранил! – сообщает Вовик и широко улыбается. Простая душа, всё ему весело.
– Устранил, – докладывает главный механик.
– Добро. Теперь будь любезен, Михал Иваныч, дай мне, во-первых, связь, а во-вторых, тягу. И радары, а то мы как слепые котята совсем. Действуй. Владимир, вам поручаю сначала найти штурмана и доложить, а потом идти на помощь главному механику. Выполняйте.
Механики гуськом вылетают из рубки.
– Пилот, аварийный маяк согласно протоколу.
– Включаю. Включил…
– Ну?! – спрашивает капитан несколько резче, чем стоило бы.
– Есть сигнал.
– Понял. Грузовая! Что там у нас с пакетом, хочу картинку…
Пакет контейнеров на месте, это уже хорошо, буксир не сносит с курса, значит, ничего там не дырявое и оттуда не сифонит. А то везли коллеги на сто восьмом какую-то цистерну, оказалось – жидкий воздух, – прорвало у них, шибануло струей наружу, да с таким упором, что закрутило всю махину тяжеленную сразу в двух плоскостях, и манёвровых двигателей не хватило, чтобы компенсировать закрут. Ну, говоря по чести, там два сопла оказались просто отключены по износу, и выпускать сто восьмой на линию было вообще нельзя, но механики талантливо имитировали внезапный отказ, о чём все знают и все молчат – а как вы хотели, работа у нас такая… Полчаса сто восьмой кувыркался геройски, ожидая, пока струя ослабнет, потом капитан увидел, что люди с ума сходить начинают, а это уже обстоятельство непреодолимой силы – и сбросил пакет к чертям собачьим. Написали им страховой случай, конечно, но нервишки порченые никакая страховка не компенсирует. И что многое объясняет в грузоперевозках, по документам сто восьмой починили, а реально они всё ещё работают с шестью маневровыми соплами вместо восьми, потихоньку ремонтируясь на ходу. Нет времени стоять – грузопоток растёт, будь он неладен. Занимательная наука логистика. Начальство сидит, а денежки ему в карман идут…
– Есть картинка.
Операторы прогнали камеру вдоль пакета – вот он, злосчастный контейнер. Раздутый, деформированный, не контейнер, а блин комом, чудом не разлетелся на куски. Растопырился в своей ячейке внутри транспортной фермы, и заклинило его там, похоже, насмерть. Вот и хорошо, зато не вывалится. Лишь бы пакет влез в ячейку на борту дальнобоя. Вроде ничего не торчит за габарит, запихнём.
Капитан поворачивается вместе с креслом к сопровождающему, глядит на него ласково-ласково и спрашивает:
– Что за дрянь везёшь, служивый?
А «служивый» тот, серенький незаметный дядечка в сереньком деловом костюмчике, обеими руками зажимает рот и глотает сытный обед, рвущийся наружу. Вместо ответа только булькает.
– Я ж тебя, падла, за борт выкину, – обещает капитан ласково-ласково. – Вместе с твоим пакетом выкину. С твоим взрывпакетом, хе-хе… Отправлю, так сказать, в свободное плавание по безбрежным просторам Вселенной. У меня вариантов, как это сделать и чтобы мне за это ничего не было – штук пять навскидку. Веришь, нет?
И тишина. И весь наличный экипаж разворачивается к сопровождающему, и лица у всех тоже добрые-предобрые.
Только в кресле штурмана сидит, надёжно пристегнутый, и ослепительно улыбается громадный плюшевый медведь – его вчера штурману на день рождения подарили.
* * *
Капитан Безумов, два года до пенсии, тощий, костлявый, желчный, лицом, по собственному признанию, вылитая смерть (когда его спрашивают, чья, отвечает – да твоя, дорогой, твоя), говорит так: космос – это грузоперевозка в химически чистом виде, сферическая логистика в вакууме. Ничего, кроме логистики, в космосе нет. Первый спутник Земли был первым космическим чемоданом, и Гагарин тоже был чемоданом, и положение с тех пор не изменилось: я чемодан, ты чемодан, пакет контейнеров, который мы толкаем к точке входа, тот же чемодан, и даже наше бравое судёнышко бортовой номер сто пять – самоходный чемодан.
«Все проблемы в космосе – это проблемы логистики», – говорит капитан. Сама по себе логистика не виновата, как не виновата психология, что люди идиоты, и не виновата офтальмология, что они слепцы. У логистики своя загвоздка – груз. Логистика бьётся с грузом так и эдак и ничего поделать не может. Выход один: устранить груз как принцип, вычеркнуть его напрочь, тогда проблема испарится, и настанет в космосе счастье, летай – не хочу.
В общем, все беды от чемоданов.
Но если ты в безвоздушном пространстве по умолчанию чемодан, выходит, ты сам себе и беда, и проблема.
Капитан Безумов видит в этом философскую коллизию, не поддающуюся решению, и форменную трагедию, не поддающуюся описанию, зато он знает, как снизить риски.
Если не можешь устранить из логистики груз, постарайся хотя бы так извернуться, чтобы отвечать за него по минимуму. В идеале – как будто груза нет.
Капитан Безумов не ждёт от груза ничего хорошего. Он ходил на дальнобое и имел такие проблемы с грузом, что проклял всё на свете; потом командовал пассажирским транспортом, и это оказался, по его словам, окончательный кошмар. Хуже живого груза вообще представить ничего нельзя. У тебя полный корабль народу, ты летишь и за людей трясёшься, а им заняться нечем, и они тебе задачки подбрасывают: то нажрутся, то подерутся, то заболеют, то вообще родят на борту.
Не будь капитан Безумов, по его словам, амбициозным дурачком, которому больше всех надо, – остался бы вечным вторым пилотом и ни за что не отвечал (ну, с точки зрения капитана, пилот ни за что не отвечает; у пилота есть альтернативное мнение на этот счёт). Но Безумову оказалось больше всех надо, и он со своей гиперответственностью выучился на командира, а дальше было поздно сдавать назад, амбиции помешали. И ведь знал, во что лезет, опытный уже был, работу командира понимал как нельзя лучше.
Капитан Безумов может разглагольствовать на эту тему бесконечно – сидит и нудит. Буксир-толкач – бортовой номер сто пять – занимается логистикой, а капитан занудствует. Экипаж давно привык. Шутки шутками, а действительно капитан за всё в ответе, и не дай бог чего случится, ему выдумывать, как всех спасать и что потом врать аварийной комиссии. Случается на коммерческом флоте обычно какая-то муть, спасаются от неё как попало, и грамотно отбрехаться после – отдельное искусство, чисто капитанское.
Капитан Безумов немножко параноик, конечно. Но его опыт подсказывает, что легонькая паранойя – слабость простительная, а долгая спокойная жизнь – хорошая штука.
Поэтому капитан Безумов дохаживает до пенсии именно на толкаче: он так минимизирует риски.
Он нашёл свою золотую середину: вроде командир, но хотя бы с ответственностью за груз, близкой к нулевой.
«Поздно догадался, что это моё место в жизни, – сокрушается капитан. – Если б не дурацкие амбиции, проболтался бы всю карьеру именно на буксире по короткому плечу от лифта до точки входа и обратно. Работа честная, машина – зверь, шесть человек в подчинении, туда-сюда – неделя».
Главное, чего везёшь – знать не знаешь и не интересуешься. Пока оно не взорвётся, конечно.
Опломбированные контейнеры забрасываются на орбиту лифтом, из контейнеров собирается пакет, буксир утыкается в него носом и бодает до точки входа, где стоят дальнобои. У дальнобоев такие пространственные фермы, решётки трёхмерные, в ячейки которых упихиваются пакеты. Та же штука, которую толкает буксир, только во много раз больше. Сам дальнобой выглядит как полый цилиндр, надетый на ферму. Он ходит на сверхсвете по специально пробитому коридору, маневрировать в Солнечной системе ему крайне нежелательно и вообще запрещается, а то воткнулся уже один такой куда не надо, потом Эйфелеву башню заново отстраивали – короче, вот зачем нужны буксиры.
У контейнеров есть номера, у пакета тоже есть номер, общий, допустим, «х165ев». «Х» означает лишь то, что это следующая буква после «W», а как расшифровать «ев», чёрт знает, и никого не волнует. Чего в контейнерах, понятия не имеешь, тебя это не касается, и тебе это отдельно всё равно. Ты расписался за пакет в целом, дальше твоё дело – дотолкать пакет до места, воткнуть его в ячейку, доложить, что груз сдан, получить «квитанцию», подлететь к гружёному дальнобою, выдернуть из него другой пакет и оттащить к лифту, не столкнувшись с другим буксиром по дороге и не уронив груз. Ты космический извозчик, самоходный чемодан, и тебе на-пле-вать. На что хочешь, на то и наплевать. Тебя до сих пор не заменили автоматом только ради нештатных ситуаций, в которых автоматы дуреют: не пропишешь им алгоритм, как спасать корабль, если непонятно, от чего его спасать. Роботы, даже самые самообучающиеся, такой постановки вопроса не понимают. Им уже вдолбили, как делать выводы на основе недостаточных данных, но поди объясни роботу, из чего делать выводы, когда данных ноль – поскольку электричеству вдруг случился капут.
То, что электричество обычно ломают механики, из самых лучших побуждений колдуя над схемой энергосбережения, оставим за скобками. Они сломали, они и починят. А если робот сломает – чего он делать будет? Маму звать? Так у него даже мамы нет.
Поэтому на буксире – живой экипаж с чётко прописанными функциональными обязанностями. Например, капитан Безумов, согласно протоколу, отвечает за всё. Главный механик Михал Иваныч Калинин, старый, опытный, седой и скупой на слова, отвечает за всё по ходовой части. Второй механик Вовик Малашенко, маленький, круглолицый, неприлично для космонавта пузатенький и всегда жизнерадостный, делает то, за что Михал Иваныч отвечает. Капитан нудит, главмех молчит, второй смеётся – эти два космических волка на него глядят и тоже криво ухмыляются, отличная совместимость экипажа.
«Грузовая часть» буксира – оператор зацепа и оператор манёвра. Они ювелирно цепляют пакеты и ювелирным же образом втыкают их куда надо. На погрузке-разгрузке пилот говорит оператору манёвра: «Отдал!», а тот отвечает: «Взял!» – берёт управление и временно становится тут самым главным и самым значимым, ну, после капитана, разумеется. Рабочее место операторов в задней части рубки, там стоит «пузырь», это такой сферический монитор, в центре которого подвешены их кресла. На сто пятом буксире кресла занимают братья Амбаловы, два весёлых абрека без страха и упрёка, надёжные парни, им совершенно неинтересно хватать звёзды с неба, лишь бы резаться в нарды и зашибать деньгу. Они близнецы, только Русик стрижётся под машинку и носит шкиперскую бородку, а Бесик чисто выбрит, зато с лохмами до плеч – иначе братья сами друг друга путают; говорят, однажды выпили лишнего и разошлись по бабам, а наутро встретились и час не могли разобраться, кто из них кто, напугались основательно.
В такой колоритный экипаж психологи должны были воткнуть хотя бы одного нормального по умолчанию человека, и этот человек на буксире есть, он второй пилот, или просто «пилот», для краткости, Джордж Майкл Эвери. Он высок, могуч, светловолос, лицом приятен, очень нравится девушкам и зрелым дамам, у него постоянно что-то где-то болит и от всего, чего ни съест, лёгкая изжога как минимум, а бывает и запор. Передвигается Эвери немного скованно, ногу ставит на всю стопу. При ходьбе едва заметно поскрипывает. Ничего у него там скрипеть не может, все суставы на тефлоне, просто Эвери нарочно издает такой звук через внешний динамик, говорит, его это забавляет и вызывает сострадание у окружающих. Эвери любит, когда его жалеют, особенно девушки и зрелые дамы. Он был пилотом на крейсере, и у них там стряслось лётное происшествие вдребезги и в клочья, а какое именно, нельзя рассказывать ещё двадцать пять лет – военная тайна. Короче говоря, Эвери теперь в общем и целом киборг. Военный флот ему закрыт, для грузопассажирского «длинного плеча» он, бедняга, тоже негоден – раз в месяц должен прилечь на диагностику в земной клинике, – а вот мотаться на буксире самое милое дело. Корабль он водит без рук, связываясь напрямую с ходовым процессором. Сидит неподвижно – и вовсю рулит, и всё, что ему надо, видит прямо внутри головы. Параллельно с вождением буксира он там, внутри головы, ещё кино себе крутит, музыку сочиняет, рисует очень милые графические новеллы и пишет сценарий к очередному сезону эпической видеодрамы про киборгов, которые никак не поженятся.
Братья Амбаловы завидуют ему лютой и неконтролируемой белой завистью. Они готовы носить Эвери на руках, благо оба здоровы, как племенные быки. Они считают Эвери будущим пилотируемой космонавтики, наступившим прямо сегодня. Им глубоко чихать на сочинение музыки и сценариев внутри головы, зато водить корабль усилием мысли, а не педалями и джойстиками, – это для братьев весьма актуальный соблазн, особенно при их тонкой работе.
Чтобы братьям жизнь киборга не казалась медом, Эвери регулярно им сообщает, как у него там и сям болит. Он не кокетничает и не преувеличивает: медицина только ещё учится сращивать человека с механизмами. Братья переносят страдания Эвери стоически. Им кажется, что ради таких преимуществ, как управление кораблём без рук, можно и пострадать. Тем более выглядит Эвери прекрасно, мужскую силу не утратил, а пенсия по инвалидности у него – мог бы вовсе не летать, просто ему это нравится.
Если бы не капитан Безумов, чёрта с два эти трое шикарных самцов, уверенных в собственной неотразимости, назначили бы штурмана своей общей младшей сестрёнкой. Да они бы ей проходу не давали и в итоге наверняка из-за штурмана подрались.
Штурман на буксире в значительной степени анахронизм и выполняет функции, скорее, контрольные, не столько прокладывая курсы, сколько отслеживая, ровно ли судно идёт. Ещё это мальчик или девочка для битья, если буксир по нелепой случайности залетит не туда. В основном это мальчик или девочка на побегушках. На буксирах ходят штурманами либо старпёры, либо стажёры. Никакого дельного опыта по профессии молодые штурманы на коротком плече не освоят, скорее наоборот, и придётся их потом здорово подтягивать, но берут ребят с буксиров на серьёзные корабли охотно. Потому что опыт прокладки курса дело наживное, а вот если ты пару лет проболтался на крошечной блохе, где повернуться нельзя, не задев плечом сварливого профессионала, и после этого зубы у тебя все свои, глаза на месте и уши не оборваны, значит, характер лёгкий, и ты способен прекрасно вжиться в самый озверелый коллектив.
Не подумайте, что на коммерческом флоте прямо так кому ни попадя бьют морды. Рукоприкладство карается жестоко, вплоть до пожизненной дисквалификации. Но морды бьются – только в путь.
На буксире штурман зачастую превращается в кока – всё равно его постоянно гоняют за кофе, почему бы не освоить вторую специальность. Экипажи буксиров поэтому сытые, гладкие и привередливые в еде. Сто пятый экипаж так просто лоснится, потому что Аня Безумова увлеклась кулинарией всерьёз. Капитан даже начал поддевать дочку: а может, ну его, этот космос. Всё равно тут куда ни плюнь сплошная логистика, развернуться не даёт человеку. И космонавтов – как собак нерезаных, а хороший кулинар нынче на вес золота. А если очень хочется летать, можно пойти на лайнер, папа уж поспособствует. Деньги будешь грести лопатой, да ещё запросто подцепишь симпатичного миллионера.
При упоминании симпатичного миллионера экипаж дружно морщится и принимается ревновать, даже суровый главный механик, которому вроде бы всё на свете до лампочки, а в космосе до лампочки два раза.
Аня на отца неуловимо похожа – не лицом, а мимикой и жестами в основном. И, к счастью, совсем не зануда. Тоже высокая, но капитан-то костлявый, вероятно от личной вредности, а девушка пока ещё не особо пухленькая, но с явной, как бы сказать, тенденцией. Экипаж дружно объяснил себе, что ей так даже лучше; а потом, чего вы хотите от штурмана, который прекрасно готовит и свою стряпню вынужденно пробует. Нахватается по чуть-чуть там и сям, вот и лишний килограмм. Экипаж к Ане относится некритично, понимает это и счастлив продолжать в том же духе.
Аня и не думала идти к отцу на корабль. Во-первых, не хотела на буксир, во-вторых, опасалась, что папаша её зашпыняет. Но Безумов сказал пару слов начальнику училища, тот провёл с девушкой воспитательную беседу – и пришла как миленькая. Глаза у неё были на мокром месте, выражение лица самое решительное, и, представившись по форме, она отозвала капитана в каюту, где тоже провела с ним воспитательную беседу. Капитан потом некоторое время нервно хихикал и как-то странно качал головой, будто говоря себе: «Ну совсем обнаглела молодёжь!» Так или иначе, новоиспечённого члена экипажа он вовсе не шпынял, напротив, был с ним ровен и проводил регулярные тренинги по штурманскому делу, чем обычно капитаны буксиров откровенно манкируют. Что не мешало капитану спрашивать как бы в пространство, ни к кому прямо не обращаясь: «А чаю мне сегодня дадут?» – или вполне прицельно гонять штурмана на камбуз за бутербродами, но это уж традиция, ничего не поделаешь, никто и не обижается. Ну и бутерброды вскоре сменились вкуснейшими пирожками.
И жизнь на буксире-толкаче бортовой номер сто пять наладилась просто лучше некуда – пока в одном из контейнеров что-то не взорвалось.
* * *
– Ну, так что везёшь, служивый? – повторяет капитан ласково-ласково. – Мистер Джонс, или как тебя на самом деле?…
Сопровождающий перестаёт наконец булькать, отнимает руки от лица и бормочет:
– Ничего не понимаю…
Капитан тоскливо вздыхает. Он глядит на Джонса, как на обидное и досадное недоразумение, с которым можно справиться одной левой, да вроде жалко человека.
– Там стандартный набор для колонистов – посевной материал, пищевые концентраты, медикаменты… Могу показать накладную…
– Ага, медикаменты. И ещё шикарная клизма – электромагнитная бомба направленного взрыва. Я слепой, по-твоему? Или тупой? Весь импульс прямо в нас пошёл. Ничего себе, всё людям.
Джонс глупо хлопает глазами. Очень искренне и убедительно.
– Что там у тебя ещё?
– Да говорю же…
– Капитан, дайте его мне! Сэйчас ми тэбя пытать будем, дарагой, – сообщает Русик Амбалов, неумело имитируя условно-кавказский акцент.
– Разговорчики! – прикрикивает капитан.
Джонс лезет за пазуху, достаёт карточку накладной и несмело толкает её в сторону капитана. Тот карточку ловит, втыкает её себе куда-то под рукав и косится на монитор.
– Ну допустим, – говорит он. – Тоже неплохо. Колонии в пятьдесят тысяч рыл этого хватит на год, если я правильно считаю.
Джонс молча разводит руками.
– Огромные деньги, – говорит капитан. – Ну и?…
Джонс пожимает плечами. Он не знает, что говорить.
– Ты совершенно неправильно себя ведёшь, – произносит капитан неспешно, врастяжечку, приторно-сладко, и серенький человечек каменеет лицом в ответ. – Ты не предлагаешь нам войти в долю, не обещаешь ничего, ты никак не пытаешься нас заинтересовать. Это плохо, мистер. Так не ведут дела с коммерческим флотом.
– Я ничего не понимаю! – взрывается Джонс. – О чём вы?! Как заинтересовать?!
– Это ми тэбя трахат будэм, дарагой! – объясняет Русик.
– Руслан, заткнитесь, будьте любезны!
– Ес, сэр!
Джонс затравленно оглядывается на оператора, но мешает высокий подголовник кресла.
– Второй механик – капитану, – раздаётся под потолком.
– Что за бардак? – удивляется капитан. – Почему обращаетесь по громкой?…
– У штурмана гарнитура утонула.
– Где?!
– Да в борще, твою мать! – доносится звонкий девчоночий голосок.
Экипаж дружно выдыхает. Штурман здоров и даже весел, значит, всё хорошо.
– Я в темноте об шкаф стукнулась, у меня наушник соскочил, и когда «жизнь» снова включилась, его вместе с борщом в раковину засосало…
– Ты-то как сама? – спрашивает капитан, и сейчас у него голос ласковый по-настоящему. Такой голос здесь редко слышат.
– По уши в долбаном борще, мать его…
– Штурман, я понимаю, что вы нервничаете, но будьте любезны докладывать согласно протоколу.
– Штурман – норма.
– Приводите себя в порядок, я вас не тороплю. Владимир, спасибо, продолжайте выполнять задачу.
Капитан снова поворачивается к Джонсу и бросает ему сухо:
– Теряем время.
– Да чего вы от меня хотите?!
– Правды всего лишь.
– Какая ещё правда вам нужна?
Капитан Безумов негромко стонет и кривится, будто у него зуб прихватило.
– Ну не надо так, – просит он. – Ну давай по-хорошему. Я ведь действительно всё могу. Пытать мы тебя не станем, трахать тем более – с дерьмом не трахаются… Мы вообще добрые. Мы не занимаемся войнами, мы занимаемся логистикой. Но если ты нас достанешь, мы тебя просто зажарим. Ты же слыхал про капитана Пасториуса. Ага, по глазам вижу, слыхал…
Джонс глаза прячет. Точно, слыхал. Ещё бы, кто не знает капитана Пасториуса. Он убил террориста, которого случайно взяли при попытке взорвать систему жизнеобеспечения. Скрутили, запихали в каюту, вроде обезвредили. Но Пасториус шёл на лайнере, битком набитом людьми, и идти ему предстояло ещё неделю, а террорист вёл себя, как совершенный псих. Будь он поспокойнее, обошлось бы, а тут Пасториус испугался. Вернее, террорист его запугал. Мало ли чего этот сумасшедший учудит, пусть и запертый в каюте… Поэтому капитан подумал-подумал, а потом взял одеяло, поджёг его, в каюту бросил вместе с зажигалкой и снова дверь заблокировал. То есть на словах он ничего такого не делал, но все, кто хоть немного в теме, сразу поняли, как оно было. По версии следствия, террорист решил вырваться из каюты, спровоцировав пожарную тревогу, при которой по умолчанию снимается блокировка дверей. Но огонь разгорелся мгновенно и с такой силой, что вслед за тревожным сигналом буквально через секунду врубилась система локального пожаротушения. Она, естественно, дверь запирает, чтобы огонь гарантированно затушить, а если пассажир тоже задохнется – лучше пожертвовать одним, чем спалить весь лайнер. Это космос, ребята, тут законы примерно как на подводной лодке, только ещё хуже. «Меньше народу – больше кислороду» – здесь вам не шуточка, а скучный аспект борьбы за живучесть корабля.
Уж следствие наверняка знало, как было дело. Пасториуса на год отстранили, а теперь опять летает, правда, не на лайнере, на грузовике.
И это, наверное, правильно. Хотя как посмотреть. Хладнокровное и жестокое убийство во имя спасения людей от гипотетической опасности…
Вот почему далеко не все рвутся в капитаны. Очень редко, но случается такое, когда командир звёздного судна решает, кому жить, а кому нет. И ты должен быть внутренне готов к такому решению постоянно, с момента, как получишь капитанскую лицензию. И ответить за решение – тоже готов. На корабле ты – закон. Но ты не над законом. Вот и думай.
– Может, договоримся? – спрашивает капитан Безумов почти умоляющим тоном. – А? Ну неохота мне помирать из-за того, что вы подкармливаете какую-то террористическую группировку, чтобы врагам Федерации жить было веселее.
– Что за бред?! – шипит Джонс.
– И портить своё резюме тоже не хочется, – нудит капитан. – Я через час пакет сброшу, это уже само по себе чрезвычайное происшествие…
Тут Джонс меняется в лице, устаёт играть.
Как это «пакет сброшу»? У тебя не работает ничего.
У тебя манипуляторы не шевелятся.
Ты ещё скажи, что вот-вот тяга будет.
– Вопрос в чём, – продолжает капитан. – Я могу сбросить груз вместе с тобой. Наденешь скафандр, подпишешь заявление, что пошёл осматривать контейнеры – и гуляй на здоровье. Кораблик у меня неисправный снизу доверху по твоей милости, пакет сорвётся, подцепить назад мы его не сумеем, улетит он быстро и далеко, а спасать тебя нам просто нечем – шлюпку мы ещё в том году… Доломали. Ну и сиди на своём товаре, а мы отвалим. Воздуха в скафандре на три часа, твои приятели как раз успеют. Можем дать запасной баллон, чтобы ты не боялся. Но вот за всё это, драгоценный ты мой, я должен что-то существенное получить от твоего ведомства. А то сам факт выхода в рейс с неисправной спасательной шлюпкой… Ну, ты понял. Меня же просто с работы выгонят. Если не попрут из профессии…
Джонс отчетливо скрипит зубами. Он недоволен. Похоже, его удерживает только отсутствие тяги. А то бы сейчас отстегнулся и полез тут всех убивать. Драка в невесомости – отдельный вид боевых искусств, и связываться с четырьмя противниками, тренированными на невесомость по умолчанию, серенькому дядечке неохота. Оружия у него точно нет, максимум что-нибудь острое в ботинке спрятано. А у этих отвертки и пассатижи. У каждого, вон, в кармашке на голени.
– Другой вариант, – говорит капитан. – Это если ты сам по себе и просто решил уйти с товаром на сторону. Тогда я должен тебя арестовать. А ты должен назвать сумму, за которую я тебя не арестую. И вот я себе задаю вопрос: чего ты молчишь и прикидываешься невинной овечкой? Чего ты такой неправильный? И сам отвечаю: ты нас уже похоронил. Ага? Нас просто убьют. Потому что мы тебя видели.
– Вы бредите, – произносит Джонс устало.
– Я сброшу пакет через час, – напоминает капитан и мило улыбается.
С этой улыбкой он действительно похож на смерть, похож, как никогда.
Братья Амбаловы потихоньку выбрались из «пузыря» и висят у Джонса за спиной. Эвери безучастно сидит и глядит, как мигает на пульте лампочка аварийного маяка.
Положение в целом отвратительное. Те, кто придут за пакетом, будут здесь часа через три-четыре, они не могут ждать поблизости от трассы, их засекут и спросят: вы чего тут? Если сигнал маяка принят, спасатели догонят буксир где-то через сутки. Впереди ещё несколько буксиров – сто пятый шёл в колонне замыкающим, – но чтобы погасить скорость, развернуться и прийти на помощь, надо часов восемь при самом удачном раскладе. Никто этим заниматься не будет: если корабль погиб, значит, погиб, а если он не функционален, но экипаж жив, людям положено сидеть в шлюпке и жевать аварийный запас. Шлюпка, кстати, на сто пятом не совсем доломанная, жить в ней можно, она просто не летает.
Расклад, озвученный капитаном, весьма убедителен, и на борту – опасный человек. Очень, очень нехорошее положение.
Основной вопрос: капитан блефует насчет тяги – или как?
Но в любом случае, надо его слушаться. Что скажет, то и делай. И быстро.
– Что там? – капитан слегка наклоняет голову и слушает ответ. С механиками общается. – Понял. Этого достаточно. Жду.
И снова глядит на Джонса, пристально, колюче.
– Одного не понимаю, – говорит капитан. – Почему выбрали именно нас? Всё остальное, в общем, ясно. А вот почему мы – это для меня загадка. Ты же не дурак. Ты должен был «пробить» моё досье. Тебе это раз плюнуть.
– За кого вы меня принимаете?!
– За того, кто ты есть. За офицера государственной безопасности.
– У-у… – Джонс в сердцах резко мотает головой.
Издаёт булькающий звук и зажимает рот обеими руками.
– Дайте ему мешок уже!
Бесик Амбалов подлетает ближе, достаёт из подлокотника кресла гигиенический мешочек и суёт его Джонсу. После чего на всякий случай отлетает назад.
Джонса шумно рвёт.
По счастью, у космонавтов мешки в карманах: через несколько секунд рвать начинает в рубке всех, кроме, естественно, капитана Безумова. Он просто сидит и буравит Джонса взглядом.
– Я вас много видел, – говорит капитан. – А ещё у меня бывают всякие предчувствия. И как только ты зашёл на борт, я понял: дело плохо. Ну вот рожа мне твоя не понравилась, извини… Я прикинул, где именно нас должны грабить, и принял меры. Ты заметил, да, механиков первые сутки полёта не было в рубке? Это я им приказал сделать кое-что. Ну да, я параноик, наверное. Зато у нас будет тяга. Пятьдесят с чем-то процентов, но будет. Ты хотел выжечь нам главный ствол управления. Механики вместо него бросили шунт, и ствол мы обесточили насколько возможно. Летели буквально на честном слове, зато ствол почти не пострадал. Но пакет нам всё равно придётся бросить, иначе с половинной тягой мы не успеем вовремя к точке входа. У нас, видишь ли, есть там дела поважнее, чем этот драный пакет, хоть он и стоит больших денег… Чтобы ты мне до конца поверил, объясняю: мы везём спецпочту. Она у меня в сейфе, я отдам её командиру дальнобоя. Наверное, ещё поэтому я напрягся, увидев тебя: не кладёт твоё ведомство два яйца в одну корзину, нельзя так, запрещено. Я же знаю. Что, впрочем, не отменяет моей паранойи, хе-хе… А теперь в последний раз спрашиваю: поторговаться не хочешь? Не готов? Есть, что предложить?
Джонс запечатывает мешок, оглядывается, прячет его обратно в подлокотник. Утирается рукавом серенького костюмчика. Сам Джонс теперь окончательно серенький и очень, очень несчастный. Ему тут не нравится. Он на взводе, он злой, держится из последних сил и поэтому грустен. Что-то у него пошло не так. Совсем не так, как надо.
– Я буду жаловаться! – шипит Джонс.
– Куда? В Джаммат Свободного Космоса?
Джонс тяжело вздыхает и отворачивается, выражая крайнее недоумение.
Получается у него уже совсем неубедительно.
– Ладно, сиди, думай, – разрешает капитан. – Время ещё есть. Но его всё меньше с каждой минутой. Ты пойми, дубина, мы – коммерческий флот, деловые люди. Мы не страдаем ерундой, мы занимаемся логистикой. Поэтому с нами всегда можно договориться. А вот убивать нас неправильно, мы этого очень не любим и жестоко мстим. Ты задумал нас ухлопать, и уже за саму эту мысль тебе стоило бы заплатить нам. Мы сердимся, если у кого-то возникают такие мысли. Уразумел, нет? Вижу, что нет… Ты жадный, что ли? Или глупый?
– Погодите, я понял, – Джонс расправляет плечи. – Вы пережили стресс. Вы уже немолоды, вам сейчас очень трудно, и вы ищете виноватого. Знаете, я согласен. Назначьте меня виноватым. Арестуйте. Не проблема. Заприте в каюте, я готов.
Капитан пару раз моргает, что-то прикидывая.
– Ну зачем же в каюте, – говорит он наконец. – В каюте – это несерьёзно. Мало ли, чего ты там припрятал на чёрный день. Не-ет, дорогой… В ремонтном шлюзе мы тебя закроем. И при малейшей опасности случайно откроем внешний люк. У меня, понимаешь, расширенные полномочия при доставке спецпочты. Я обязан всего бояться. Сейчас я боюсь тебя. Честное слово, ты меня напугал очень сильно. Операторы, выполняйте. В шлюз его.
Братья Амбаловы начинают Джонса отстёгивать.
Тут в рубку влетает девушка. Она одета в новенькую, с иголочки, парадную штурманскую форму, влажные чёрные волосы гладко зачёсаны назад и собраны в хвост. Сейчас у всех от невесомости лица опухшие и круглые, у девушки совсем кругленькое, но всё равно видно, что штурман – симпатяга. Хотя и несколько склонна к полноте.
– А можно я ему по морде дам?! – заявляет симпатяга.
На неё все оглядываются, и тут мистер Джонс преображается из серенького дядечки в опасную тварь, способную запугать даже капитана Безумова. Резкими короткими ударами он начинает бить братьев Амбаловых, стараясь попасть в уязвимые места – пах, глаза, горло. Братья кряхтят, но держатся, хотя и с трудом. Надолго их не хватит. Они стараются зафиксировать руки и ноги Джонса, сплетаются с ним в тесный клубок и так летают по рубке, ударяясь обо всё, что подвернётся.
– Пилот! – рявкает капитан и едва успевает поймать за пояс штурмана, рванувшегося к Амбаловым на выручку.
Эвери уже без команды отстегнулся. Он подлетает к драке, просовывает в неё руку, шарит там внутри и берёт Джонса за шею. Некоторое время сплетение тел ещё шевелится, а потом братья, отдуваясь, разлетаются в стороны. Обмякший Джонс, растопырив конечности, висит на руке Эвери, словно кукла.
Рядом летает отвёртка, которую Джонс успел выдернуть у кого-то из кармана. Эвери пережал ему артерию очень вовремя, ещё пара секунд – и был бы труп на борту, а то и два. А при известной удаче всех поубивал бы скромный и незаметный мистер Джонс.
– Ты совсем-то его не задави, – говорит капитан. – Нам этого красавца сдать желательно.
– Я хорошо разбираюсь в физиологии человека, – отвечает Эвери механическим голосом.
Свободной рукой он ловит отвёртку и протягивает её Бесику. Тот сконфуженно благодарит.
– Извините, мальчики… – говорит штурман помятым и побитым операторам. – Как-то я не вовремя… Ой, Русик, что у тебя с глазом? Сейчас я аптечку…
– Потом, – отмахивается Русик, держась за глаз. – Сначала мы его упакуем, да, капитан?
– В шлюз. Действуйте.
Братья выталкивают Джонса в коридор. Слышно, как тело бьётся о стены.
– Извини, пап, – говорит штурман. – Я повела себя, как дура, и подставила вас. Больше не повторится, кэп.
– Да ладно, ты не виновата. К таким ситуациям трудно быть готовым смолоду. Теперь будешь готова, хе-хе… Анечка, солнышко, отбуксируй ты свой подарок ко мне в каюту, пускай там посидит до конца рейса. Кончились праздники, начинается борьба за живучесть и прочая рутина.
Штурман глядит на огромного игрушечного медведя. Заметно, что девушка не отказалась бы спать с ним в обнимку, но на буксире только у капитана нормальная каюта, остальным положены крошечные жилые отсеки, там медведь займёт едва не половину свободного места, с ним не развернёшься, да и техника безопасности категорически против медведей такого размера в ограниченном пространстве. Уж что-то, а техника безопасности у штурмана забита не просто в мозг, а в подкорку. Как у всех здесь.
– Слушаюсь, кэп, – говорит штурман, хватает медведя в охапку и улетает.
– Потом окажешь медицинскую помощь операторам! – кричит ей вслед капитан.
– Есть, кэп! – доносится из коридора.
Эвери усаживается на своё место.
– Чётко сработано, пилот, – говорит капитан. – Благодарю.
– Служу Федерации, – отзывается тот.
– Да нужны мы ей больно… Ладно, ладно, это она нам нужна. Эх, тягу мне скорее, тягу… И связь.
– И радары, – говорит пилот. – Разрешите вопрос? Вы почему меня не предупредили насчёт шунта? А я понять не мог, что не так с кораблём. Вроде бы управляется штатно, но какая-то разница.
– Хорошо сделал Михал Иваныч, а? Старый мастер показал класс. Самые обычные силовые кабели.
– Калинин – это половина корабля! – говорит Эвери.
И оба дружно смеются, вспомнив что-то. Им есть, чего вспомнить.
Они взрывались на крейсере втроём с Михал Иванычем, просто капитану и механику повезло больше, чем пилоту.
Капитан Безумов никогда не ходил на грузовозе и на гражданском лайнере тоже не ходил. Он водил сначала военный транспорт, потом большой десантник. Ну и крейсер под занавес. Да, он бессовестно врёт насчёт личного послужного списка, ему приказано врать, но что-что, а философию свою капитан не выдумал, он её честно выстрадал. Глубокое недоверие к грузу, особенно живому, и проникновение в самую суть логистики ты заработаешь на военном флоте куда быстрее, чем в коммерческом, и достанут тебя эти жизненно важные знания до самых печёнок.
– Не хотел тебя попусту дёргать, – говорит капитан. – И вся необходимая информация была до тебя доведена вовремя, разве нет?
– В следующий раз дёргайте, – просит Эвери. – Я слишком много чувствую теперь. Меня всё беспокоит. Нервный стал.
– Следующего раза не будет, – обещает капитан. – Знаешь, я прилягу на полчаса. Тоже нервный стал.
Он улетает к себе в каюту. По дороге капитан слышит, как на камбузе тонко взвизгивает и громко шипит Русик: ему оказывают медицинскую помощь. Да ничего там страшного с глазом, промахнулся мистер Джонс. Повезло.
В капитанской, но всё равно тесноватой, каюте, Безумов пристёгивается к койке и глядит на игрушечного медведя, зафиксированного в кресле. Если всё пойдёт штатно, на стоянку дальнобоев у точки входа буксир прибудет ночью по бортовому времени, когда штурману положено спать. Капитан Безумов достанет из сейфа чемоданчик со спецпочтой, а медведя упакует в мешок для мусора. И никто не спросит, что у капитана в мешке: нельзя спрашивать.
Спецпочта – это чертовски важно, да. Ради неё можно сбросить пакет контейнеров, какие бы деньги тот ни стоил, и пусть террористическая группировка «Джамаат Свободного Космоса», которую госбезопасность подкармливает врагам назло, подавится своей добычей.
Но если честно, капитану Безумову плевать на спецпочту. Она просто вовремя подвернулась, очень вовремя.
Капитан Безумов умирает – аукнулась ему военная служба, – осталось не больше года, медицина бессильна, опоздали с диагнозом, и даже киборгом не заделаешься, операция добьёт больного. Если раньше капитан только делал вид, будто его не тошнит в невесомости, чисто для солидности держался, теперь и правда не тошнит. Организму все равно, он занят, готовится к отходу на вечную стоянку… Детей у капитана трое, Анечка – старшая, очень хотелось бы обеспечить им и вдове не пенсию по потере кормильца, а оставить солидный траст, чтобы жили-поживали.
А на всё остальное капитану на-пле-вать. На мораль, на нравственность, на Федерацию – и два раза плевать на закон. Он привык сам быть законом.
Поэтому в брюхе игрушечного медведя килограмм отборной дури.
Стоимостью почти как тот пакет контейнеров, который он сбросит, когда старый кудесник Михал Иваныч Калинин даст питание на манипуляторы зацепа.
А у капитана дальнобоя, который помирать не собирается, а просто очень любит деньги и вообще сволочь – такой же игрушечный медведь, тоже для дочки. Пару лет назад Безумов, получив от коллеги деловое предложение соответствующего толка, дал бы ему в морду и вызвал полицию.
Но сейчас это просто логистика.
Просто очередной чемодан в космосе.
Мистер Джонс очнулся в шлюзе и сидит там одиноким несчастным чемоданом. Два брата-чемодана сейчас, наверное, флиртуют с чемоданчиком-Анечкой, вполне невинно и с огромным удовольствием. Верный надёжный чемодан по фамилии Эвери ждёт, когда чемоданы-механики переподключат ствол управления. И на перехват буксира мчится огромный страшный бандитский чемоданище, который хочет нас убить, вот только шиш ему с маслом. Не на те чемоданы напал.
Капитан Безумов закрывает глаза и старается думать о чемоданах.
Чтобы не думать об игрушечных медведях.
Он убеждает себя: это только логистика.
Не получается.
