Чарли Андерсон

Вылезая из кабины, Чарли услыхал голос Фаррела. Этот расторопный мужик опередил всех.

– Чарли Андерсон! – кричал он ему. – Парень, вооруженный ноу-хау, добро пожаловать в наш маленький, старенький Детройт!

Обернувшись, он увидел круглолицую физиономию Фаррела с большим широко раскрытым ртом. Тот бодро шагал к нему по зеленой траве аэродрома.

– Ну, как там, в небе, трясло?

– Там было холодно, как на Северном полюсе! – ответил Чарли. – И вы называете это аэродромом?

– Хотим вот заставить Торговую палату заняться этим. Можешь высказать им все, что ты о них думаешь.

– Да, довелось покопаться в этой вонючей грязи. Черт возьми, пришлось улетать в такой спешке, что забыл захватить даже зубную щетку.

Чарли стащил перчатки, насквозь пропитанные маслом. В болтанке над горами случилась небольшая поломка, которую он устранял во время полета. Как у него ныла спина! Хорошо, что Билл Чернак здесь, он сам заведет аэроплан в ангар.

– Ну ладно, пошли, – сказал он.

– Какой ты все же молодец!.. – рычал Фаррел, положив руку ему на плечо. – По пути остановимся у меня переодеться.

В эту минуту на поле выкатило такси, и из него вышел Таки. Он подбежал к самолету с чемоданом Чарли в руках, едва не задохнувшись от натуги.

– Надеюсь, сэр, вы совершили приятное путешествие?

– Послушай, ты нашел мне квартиру без лифта?

– Что вы, сэр, апартаменты с лифтом прямо напротив городского Музея искусств. Совсем недорого, – тяжело дыша, пропищал своим тонким голоском Таки.

– Вот это сервис, я понимаю, – сказал Фаррел, нажимая на стартер своего серовато-коричневого «линкольна». Мотор мягко, словно бархатный, заурчал.

Таки бросил его чемодан на заднее сиденье, а Чарли плюхнулся на переднее, рядом с Фаррелом.

– Таки уверен, что нам с тобой недостает культуры! – засмеялся Чарли.

Фаррел озорно подмигнул ему.

Как приятно было сидеть, провалившись в мягкое сиденье, рядом с Фаррелом, с этим видным, хорошо одетым человеком, управлявшим автомобилем с ровно гудящим большим двигателем, чувствуя, как тобой постепенно овладевает сладкая дрема. Они ехали по широким прямым бульварам, мимо строительных площадок, от которых до них доносился запах свежеобожженного кирпича, сырых еловых досок и только что замешенного раствора. А с недалеких полей и пустырей резкий прохладный ветерок овевал их ароматами ранней весны и чуть улавливаемым запахом гниющих болот.

– А вот и наша развалюха, – сказал Фаррел, сворачивая на размеченную подъездную дорожку.

В конце длинного, кишкообразного дома из серого камня с узкими, островерхими, как у готического собора, окнами и с маленькими Сашенками, он нажал на тормоз. Они вышли. Чарли шел за Фаррелом, который через террасу, через широкий, как авеню, коридор с высокими окнами, уставленными цветами в горшках, привел его в бильярдную с деревянным потолком, украшенным затейливой резьбой.

– Это моя комната для игр, – сказал он. – В конце концов, у человека должно быть место, где можно поиграть… А вот здесь ванная комната. Можешь пойти и переодеться. Я вернусь минут через десять.

Ванная комната представляла собой чуть ли не зал, все выдержано в зеленых, нефритовых тонах: кушетка, кресло, торшер, набор «блинов» для штанги, булавы в углу. Чарли, быстро раздевшись, принял горячий душ и переоделся.

Он уже возился со своим лучшим в полоску галстуком, когда его через дверь окликнул Фаррел.

– Ну, все в порядке?

– Что ты! – воскликнул довольный Чарли, выходя из ванной. – Я чувствую себя, как говорится, на миллион долларов!

Фаррел, бросив на него странный взгляд, засмеялся:

– Что же здесь удивительного?

Их офис находился в еще не достроенном здании среди целого «городка» офисных строений, расположившегося в районе Гранд-сёркус-парк.

– Прежде я отведу тебя в отдел рекламы, на возражаешь? – спросил Фаррел. – Там ты познакомишься с Эдди Сойером; мозговитый парень, скажу я тебе. Потом придете ко мне, у меня и поедим.

– Отлично, – сказал Чарли.

– Послушай, Эдди, вот привел парня для тебя! – закричал Фаррел, вталкивая Чарли в большой светлый кабинет с оранжевыми шторами. – Познакомьтесь… Мистер Сойер… Мистер Андерсон… Чарли Андерсон, наш новый инженер-консультант… Звякни мне, после того как введешь его в курс дела.

Фаррел быстро вышел, оставив Чарли наедине с этим желтолицым человеком невысокого роста с большой головой, с кудельками, на манер школьника, пристрастившегося к курению.

Эдди Сойер с ужасной силой сжал Чарли руку, поинтересовался, как ему нравятся их новые помещения, сразу же объяснил, что оранжевые шторы у него в кабинете – это символ оптимизма, осведомился, не тошнит ли его в самолете, признался, что он лично от этого сильно страдает, потом без обиняков заявил, что ему просто чудовищно повезло с этим его бизнесом, и тут же извлек из-под стола бутылку виски.

– Джи Даблъю, конечно, не угощал вас виски… Нет, этот человек глотает только воздух. Чистая саламандра!

Чарли сказал, что выпьет только один глоточек, но Эдди Сойер, не слушая его, уже доставал два стакана с кубиками льда и сифон с содовой.

– Говорите, сколько.

Чарли сделал глоток. Эдди, откинувшись на спинку своего вращающегося стула и допив виски до конца, сказал:

– Ну а теперь, мистер Андерсон, не угодно ли вам изложить мне вашу старинную историю жизни или хотя бы ту часть, которая годится для печати. Имейте в виду: мы не станем использовать сейчас же сообщенные вами сведения, но у нас должна быть информация для служебного пользования, которую мы сможем выдавать понемногу, если этого потребуют определенные обстоятельства.

Чарли покраснел.

– Ну, боюсь, что особенно рассказывать нечего, – робко сказал он.

– Какой молодец! – тут же отозвался Эдди Сойер, снова наливая виски в стаканчики и убирая на место бутылку. – Именно так начинаются самые увлекательные истории. – Он нажал кнопку зуммера.

Вошла кудрявая стенографистка с красивым лицом куклы, села с блокнотом с другого края стола.

Рассказывая с горем пополам историю своей жизни, Чарли постоянно мысленно себя одергивал: «Послушай, не делай из себя осла в первый же день!» Беседа еще продолжалась, когда в дверях возникла голова Фаррела.

– Ну все, ребята, кончайте, люди ждут, – сказал он. – Как, Чарли, все в порядке? Теперь я хочу представить тебя нашему менеджеру по сбыту. Джо Стоун, Чарли Андерсон… Это мистер Фрэнк и мистер О'Брайен, наши два замечательно талантливых адвоката, а это мистер Бледсоу – он у нас заведует производством, это по твоей части…

Чарли машинально пожимал какие-то руки. Перед его глазами замаячила чья-то голова с лоснящимися черными волосами, расчесанными посередине на пробор, потом еще две, правда, лысые, потом еще одна с жесткими, стального цвета волосами, торчащими как щетина сапожной щетки, потом носы, носы с очками на них с простыми оправами, черепаховыми, промелькнули чьи-то черные усы.

– Да, конечно, Майк, – сказал Эдди Сойер, заикаясь от нервного напряжения. – Я выудил из него столько, что его можно уволить с помощью шантажа в любую минуту.

– У вас очень хороший аэроплан, молодой человек, – сказал Сайрус Бледсоу, распушив седые усы. – Надеюсь, что в вашей светлой голове еще остались кое-какие идеи.

– Как не быть! – ответил Чарли.

Потом все, за исключением Бледсоу, который проворчал недовольно, что никогда не ходит на ланч, отправились в Атлетический клуб. Там им выделили особый кабинет, где на столе уже стояли высокие стаканы с коктейлем.

Когда они поднимались на лифте, за его спиной раздался знакомый голос:

– Ну, как поживаешь, Чарли, мой мальчик?

Чарли, повернувшись, столкнулся носом к носу с Энди Мерриттом. Серый костюм на нем сидел еще лучше, еще элегантнее, чем обычно. Его улыбка, однако, не была такой, как всегда, он едва разжал свои тонкие губы.

– Что это ты здесь делаешь? – выпалил от неожиданности Чарли.

– Детройт – это такой город, который всегда вызывал у меня особый интерес, – ответил Энди Мерритт.

– Ну, как там Джо?

Лицо Мерритта исказилось словно от острой боли, и Чарли сразу понял, что не нужно было открывать рта.

– Джо пребывал в прекрасной физической форме, когда я виделся с ним в последний раз, – сообщил Энди.

Как выяснилось, Энди тоже примет участие в их ланче.

Приглашенные трудились над филе-миньоном. Поднялся Фаррел с бокалом в руке и произнес тост по поводу того, что вот этот дружеский ланч становится символом нового духа в их бизнесе, производстве самолетных комплектующих и авиационных двигателей. Пришло время, и пора нам, самолетостроителям, бросить помочи автомобильному бизнесу, потому что самолетостроение превратит автомобилестроителей в производителей велосипедов, те даже опомниться ни успеют. Бизнесом, сулящим миллионные прибыли, и заниматься нужно с размахом, как и подобает миллионерам.

Все завопили, захлопали в ладоши. Фаррел, подняв руку, установил в кабинете тишину. Он представил всем присутствующим Чарли Андерсона, в прошлом военного летчика-аса, а ныне талантливого изобретателя, и сказал, что сегодня счастливый день. Он очень долго ждал этого счастливого дня, когда Чарли Андерсон станет сотрудником компании Терна, присоединится к их стаду. Эдди Сойер предложил всем выпить за Андерсона, и Чарли пришлось встать и сказать в ответном слове о том, как он рад, что уехал оттуда, где был, и вновь обрел открытое пространство для активной деятельности в этом настоящем производственном центре всей страны, но, когда он говорит о производственном центре страны, он подразумевает производственный центр всего мира. Эдди Сойер снова предложил выпить за него, и после этого тоста все принялись уничтожать закуски с тонкими поджаренными еще теплыми ломтиками хлеба.

В конце концов, он подразумевает производственный центр всего мира. Эдди Сойер снова предложил выпить за него, и после этого тоста все принялись уничтожать закуски с тонкими поджаренными еще теплыми ломтиками хлеба.

Когда они разбирали шляпы внизу, в гардеробной, к Чарли подошел Энди Мерритт. Хлопнув его по плечу, сказал:

– Очень хорошая речь… Знаешь, я уже давно чувствую, что нам нужно сделать рывок… Нельзя заниматься большим бизнесом с идеями, пригодными только для маленьких городков. Вот в чем беда Джо, старика Джо… Он, конечно, ас в своем деле, но все его идеи – для маленьких городков.

Чарли пошел обживать свою новую квартиру. Таки, нужно признаться, постарался, все оказалось прекрасно, высший класс, цветочки в вазах и все такое.

– Да, очень мило, – сказал Чарли. – Ну, как тебе нравится здесь, в Детройте?

– Очень интересно, – ответил Таки. – Мистер Форд разрешает мне ходить в Хайленд-парк.

– Черт возьми, я вижу, ты не теряешь здесь времени зря… Таких сборочных линий в твоей стране нет, верно?

Таки, широко улыбаясь, кивал в знак согласия.

– Очень, очень интересно! – возбужденно повторил он. Чарли, сняв пиджак и ботинки, прилег на кушетку в

гостиной, чтобы немного подремать. Но только он закрыл глаза, как услышал, что у двери возится Таки. Он широко улыбался и кланялся ему от самой двери.

– Извините меня, сэр, вам звонит по междугородному телефону мистер Бентон.

– Ладно, иду!

Таки принес ему шлепанцы и домашний халат, аккуратно повесил его на спинку стула рядом с кушеткой.

Подходя к телефону, Чарли заметил, что уже смеркается, за окном загораются уличные фонари.

– Хелло, Нэт!

– Привет, Чарли! Как там у тебя дела?

– Все просто великолепно!

– Послушай! Я звоню, чтобы сообщить тебе, что на следующем собрании акционеров Терна вы с Энди Мерриттом будете избраны вице-президентами компании.

– Откуда ты знаешь? Разведка донесла? – засмеялся он.

– Ну, разведка – это то, чем мы все здесь занимаемся – ответил Нэт. – Послушай, Чарли, здесь у нас внизу есть бассейн… Я решил немного понырять тут, может, приедешь?… Я не могу сообщить тебе обо всех деталях по телефону. Но сегодня днем я тебе написал.

– У меня нет денег.

– Выставь на продажу акции, тысяч на десять. Они недолго проторчат на рынке.

– Ладно, – сказал Чарли. – Была не была… В этом году мне везет.

Завод на самом деле был очень большой. Чарли приехал туда на своем новом «бьюике», который он купил тут же, как только вышел из здания биржи утром следующего дня. Дилеру, оказывается, все о нем было известно, и он даже не взял с него гарантийный залог.

– Для нас большая честь иметь ваш счет, мистер Андерсон, – сказал он ему напоследок.

Старик Бледсоу, казалось, уже ждал его. Он повел его на экскурсию. Все цеха были залиты солнечным светом, проникающим через остекленную крышу. Ни одного конвейера. У каждой машины – свой двигатель.

– Фаррел считает меня старым занудой, говорит, что я лезу не в свое дело, и только потому, что постоянно не разглагольствую о больших деньгах, но если вы найдете где-нибудь более современный завод, чем вот этот, то я готов сожрать любую проклятую динамо-машину, черт бы меня побрал!

– Черт возьми! Мне казалось, что у нас там, в Лонг-Айленд-Сити, все довольно прилично… Но все, что я увидел здесь, оставляет голландцев далеко позади.

Так и должно быть, – проворчал довольный Бледсоу.

Наконец он представил Чарли инженерам и провел его в свой кабинет, располагавшийся сразу за конструкторским бюро. Закрыв за собой стеклянную дверь, они сели за стол напротив друг друга. Серебристый свет освещал комнату через тонированный стеклянный потолок.

Бледсоу протянул ему дешевую тонкую сигару.

– Никогда не курили таких? Попробуйте! Они проясняют голову.

Чарли признался, что как-то раз пробовал этот сорт. Они закурили, и Бледсоу живо заговорил, торопливо выпуская изо рта клубы едкого синеватого дыма.

– Теперь послушайте меня, Андерсон. Насколько я понимаю, вы приехали к нам работать, а не надувать всех с помощью ваших говнистых акций… Я знаю, что вы герой войны и все такое прочее и что вас будут использовать для показухи, но все же мне кажется, что у вас есть кое-что в голове… Я говорю об этом сейчас, и говорю только раз, больше повторять никогда не буду. Если вы намерены работать с нами, то работайте, если нет, то лучше ошивайтесь у конторы вашего брокера, так будет лучше.

– О чем это вы, мистер Бледсоу? Сейчас мне представился такой шанс, о котором я давно мечтал, – заикаясь, начал Чарли. – Черт подери, ведь я механик, и этим все сказано. Знаю это дело как свои пять пальцев.

– Ну, надеюсь… Если вы на самом деле такой, каким хотите предстать передо мной, а не мерзкий торговец акциями, то вам должно быть известно, что наш двигатель ни к черту не годится, а самолеты, на которые мы его ставим, тоже ни к черту не годятся. Мы лет на десять отстали в самолетостроении от остального мира, и нам нужно сейчас всех догонять. Если у нас будет достойная разработка, то мы станем производить такие летательные аппараты, что всех заткнем за пояс. А теперь я вам советую поехать домой напиться или пойти по бабам, это как угодно, то есть заняться тем, чем обычно занимаемся мы, когда думаем и переживаем о своем деле.

– С этим я давно завязал, – признался Чарли. – Этого добра немало и в Нью-Йорке.

Бледсоу порывисто встал, стряхивая пепел сигары на свой жилет из шерсти альпаки.

– Ну, в таком случае, женитесь.

– Я уже думал об этом… но все никак не могу придумать второго имени, чтобы вписать его в свидетельство о браке, – засмеялся Чарли.

Бледсоу улыбнулся.

– Вы разрабатываете для меня надежный шестнадцатицилиндровый авиационный двигатель с воздушным охлаждением, а я заставлю мою девочку представить вас всем самым красивым девушкам города Детройта. Она их всех знает… А если вы ищете богатую невесту, то должен вам сказать: у всех у них денег куры не клюют.

Зазвонил телефон. Бледсоу ответил, выругался сквозь зубы и тяжелыми грузными шагами вышел из кабинета.

В полдень приехал Фаррел, чтобы отвезти Чарли на ланч.

– Ну что, наслушались всякой всячины от старика Бледсоу? – спросил он. Чарли кивнул. – Послушай, только не позволяй ему влезать тебе в душу. Его лай опаснее укуса. Его, конечно, здесь никогда не было бы, не будь он лучшим заводским менеджером страны.

На танцах в Кантри-клаб, куда привезли его Фаррел с женой, худой стареющей блондинкой, изможденной, озлобленной, увешанной бриллиантами, Чарли познакомился с Энн, дочерью старика Бледсоу, широкоплечей девушкой в розовом платье с большим ртом и чувственными губами. Она ему приятно улыбнулась, крепко, по-мужски, пожав руку. Они с ней танцевали под мелодию «Эта девушка, о которой забывают мужчины», и она без умолку тарахтела о том, как она сходит с ума по полетам и что ей осталось налетать совсем немного до получения лицензии пилота. Чарли ответил, что готов ее взять с собой в поле в любое время, если только она не настолько привередлива, чтобы не захотеть летать на «кертис-робине». Она сказала, что если он дает обещание, то следует его выполнять, сама она всегда именно так и поступает. Потом они поговорили о гольфе, и он не проговорился, что никогда в жизни не был в гольф-клубе.

За ужином она сидела за круглым столом под японским фонариком рядом с каким-то бледным молодым человеком, который, как потом выяснилось, оказался ее братом Гэрри, и с девушкой с прекрасными пепельными волосами и с милым алабамским акцентом. Ее звали Глэдис Уэтли. Кажется, она была обручена с Гэрри Бледсоу, или их связывали какие-то иные отношения, но Гэрри все время подливал из своей серебряной фляжки джин в ее стакан с фруктовым пуншем, интимно называя ее Глэд. Вся их компания была моложе его, Чарли, но они Ужасно суетились из-за него и все время повторяли: какой отвратительный город, этот забытый Богом Детройт.

Стоило Чарли выпить немного джина, как его потянула на военные истории, что произошло с ним впервые в жизни.

Он довез Энн до дому. Им навстречу вышел старик Бледсоу с «Инженерным журналом» в руке.

– Вижу, вы уже познакомились, не так ли? – сказал он.

– Да, мы с ним уже добрые друзья, папочка, – возбужденно подтвердила слова отца Энн. – Чарли будет меня учить летать на самолете.

– Ладно, лучше идите домой и думайте о двигателе, – недовольно проворчал он, захлопывая дверь перед носом Чарли.

Этим летом все вокруг считали, что Чарли с Энн помолвлены. Когда на заводе не было запарки, он отлучался часа на полтора-два на аэродром, чтобы дать ей возможность полетать и накопить нужное количество необходимых часов налета. А по воскресеньям они играли в гольф. Обычно по воскресеньям Чарли вставал пораньше и отправлялся брать уроки этой игры у одного профессионала в Саннисайд-клаб, где он никого не знал. В субботу по вечерам они часто обедали в доме Бледсоунов, а потом шли на танцы в Кантри-клаб. С ними всегда были рядом Глэдис Уэтли и Гэрри, и все ребята помоложе считали их неразлучной четверкой. Казалось, старику Бледсоу нравится, что Чарли приглянулись его дети, и он стал относиться к нему как к члену семьи. Чарли на самом деле был счастлив, и ему нравилась работа. После многих лет, проведенных в Нью-Йорке, здесь, в Детройте, он чувствовал себя как дома.

Они с Нэтом сорвали несколько приличных кушей на бирже. Как вице-президент компании Терн и инженер-консультант он получал двадцать пять тысяч долларов в год.

Старик Бледсоу постоянно недовольно ворчал, осуждая Чарли, – он, по его мнению, получает очень много денег, хотя еще довольно молодой инженер, но его успокаивало, что большую часть этого заработка тот тратит на свою небольшую экспериментальную мастерскую, где они с Биллом Чернаком создавали новый двигатель по собственным чертежам. Его помощник перевез свою семью из Лонг-Айленда, и у него постоянно в голове возникали смелые идеи по поводу того, как добиться различных усовершенствований в проекте. Чарли теперь был настолько загружен работой, что у него даже не оставалось времени подумать о женщинах, и он только иногда, довольно редко, пропускал стаканчик-другой на светских раутах. Он считал Энн красивой девушкой, нежной, как персик, и ему нравилось бывать в ее компании, но никогда не воспринимал ее как женщину, с которой можно лечь в постель.

Как-то после рабочего дня Фаррел пригласил молодых Бледсоунов с Глэдис Уэтли на уик-энд в круиз. Когда и Чарли получил такое предложение, то сразу подумал: вот она, светская жизнь, начинается, и предложил взять с собой своего япошку Таки – пусть побудет на борту стюардом и смешивает напитки. Он привез молодежь в яхт-клуб на своем «бьюике».

Энн никак не могла понять, чему он, Чарли, так радуется, говорила, мол, что нас там ожидает такого приятного?

– Придется целых три дня сидеть на душной старой яхте и отдавать свое тело на растерзание москитам, – недовольно ворчала она, точно, как ее отец. – Папа прав, когда говорит, что готов мучиться на сверхурочной работе, но для чего мучиться на отдыхе?

– Но ты только посмотри на нашу компанию, на тех, с кем придется вместе страдать, – сказал Чарли, обняв ее рукой за плечи, когда она усаживалась рядом с ним в машину.

Гэрри, сидевший в одиночестве на заднем сиденье, захихикал.

– А вам, мистер, нечего выпендриваться, – упрекнула его Энн, даже не поворачиваясь к брату. – Вы так милуетесь с Глэдис у всех на виду, что от этого может стошнить даже кошку.

– По-моему, этот твердый и непреклонный парень дает слабинку… – продолжал подначивать их Гэрри.

Чарли вспыхнул.

– Ладно тебе! – оборвал он его.

У яхт-клуба два молодых парня в морской форме вытащили их чемоданы из багажника.

Яхта Фаррела представляла собой быстроходное круизное судно длиной пятьдесят футов со столовой и множеством плетеных кресел на палубе – повсюду сверкало вновь покрытое лаком красное дерево, надраенные бронзовые предметы. Сам Фаррел в фирменной кепочке клуба прохаживался по низко осевшей палубе и с тревогой поглядывал на приподнявшийся на волнах от легкого бриза нос яхты. С реки до них доносились запахи доков и гниющих болот.

– Как хорошо все же быть на воде, не находишь, Чарли? Единственное место, где к тебе никто не пристает.

Миссис Фаррел все время извинялась перед всеми, что у них на яхте очень тесно.

Сколько раз я просила Ярдли купить другую посудину, попросторнее, но каждая из вновь купленных мне кажется еще теснее предыдущей.

Чарли прислушивался к легкому позвякиванию в баре. Как только оттуда вышел Таки с подносом, уставленным стаканами с коктейлем «Манхэттен», гости сразу оживились. Когда, стараясь удержать равновесие, новоявленный стюард подошел с напитками к Глэдис, Чарли вдруг осознал, как она хороша в своем белом платьице, с густой копной белокурых кудрей, повязанной белым шелковым шарфом.

Рядом с ним, улыбаясь, стояла Энн. Ее растрепавшиеся на ветру волосы то и дело закрывали ей глаза. Яхта шла на приличной скорости. Ее двигатель так грохотал, а два винта сзади с таким шумом пенили воду, что они могли разговаривать так, что другие их не слышали.

– Энн, – вдруг сказал Чарли. – Знаешь, я все чаще задумываюсь: не пора ли мне жениться?

– Почему бы и нет, Чарли, такой обаятельный парень, как ты…

От ее слов Чарли будто окатила изнутри теплая волна. Вдруг ему захотелось женщину, просто ужасно захотелось. От волнения ему было трудно говорить.

– Ну, мне кажется, мы оба уже взрослые люди и можем обо всем здраво рассуждать, но что бы ты ответила на мое предложение? Весь этот год мне везло, ну, я имею в виду свое финансовое положение…

Энн, потягивая свой коктейль, глядела на него, улыбаясь, а вздымаемые ветром пряди волос то и дело скрывали от него ее лицо.

– Что ты от меня хочешь? Чтобы я спросила, сколько денег у тебя на депозите?

– Я имею в виду не деньги, а тебя.

– Ладно, не будем об этом, – сказала она.

– Эй, вы там! – громко крикнул им Фаррел. – Может, перед ужином распишем пульку по маленькой? По-моему, здесь здорово дует, лучше пойти в салон.

– Есть, капитан! – крикнула в ответ Энн.

Перед ужином они играли в карты, пили «манхэттены», а затем чета Фаррелов затеяла игру в аукцион. Глэдис, понаблюдав немного за игрой, ушла, сославшись на головную боль, а Чарли поднялся на палубу, чтобы подышать свежим воздухом и проветрить рот от запаха вонючих сигар, которые он курил целый день.

Яхта стояла на якоре в небольшой бухте, возле освещенной, выступающей в море пристани. Тонкий ободок луны садился за скалистым отрогом, где могучая сосна с темными, поскрипывающими на ветру ветками возвышалась над целой семейкой дрожащих березок. В дальнем конце пристани стояло здание какого-то клуба, и свет из его окон ярко играл на мелкой водной ряби, звуки ритмичной танцевальной музыки, пульсируя; становились то громче, то замирали, и затем словно тонули в воде. Чарли сидел на корме в плетеном стуле. Матросы Фаррела уже укладывались спать. Он слышал их приглушенные голоса из крохотного кубрика перед рубкой, вдыхал запах легкого дыма их сигарет. Наклонившись, он разглядывал серые волны, плескавшиеся о корму судна.

– Да, классная, уютная обстановка! – произнес он вслух.

Повернувшись, он увидал рядом с собой Глэдис.

– Мне казалось, что вы, моя юная леди, уже давно в постельке, – сказал он.

– А вы считали, что избавились от меня на этот вечер?

Он взял ее за руку. Она была холодной и дрожала.

– Осторожнее, Глэдис, ради Бога, не простудитесь.

Она впилась своими острыми ноготками ему в ладонь.

– Вы в самом деле собираетесь жениться на Энн?

– Может быть… А почему вы спрашиваете? Ведь вы выходите замуж за Гэрри, разве не так?

– Никто и ничто в этом мире не заставит меня пойти на это!

Чарли обнял ее за талию.

– Ах ты, маленькая моя девочка, ты совсем озябла. Тебе пора баиньки.

Вдруг она, уронив ему голову на грудь, заплакала. Он чувствовал, как просачиваются через его рубашку ее теплые слезы. Он растерялся, не зная, что делать, что ей сказать. Он молча стоял, крепко обнимая ее, прижимая к себе, вдыхая приятный, круживший голову аромат ее волос, как когда-то вдыхал чудный запах волос Дорис.

– Как бы нам было хорошо сейчас, если бы мы не были на этой проклятой яхте, – прошептала она.

Она повернула к нему свое белое, круглое личико. Он поцеловал ее в губы, она ему ответила поцелуем. Он сильнее прижал ее к себе. Теперь он чувствовал, как ему в грудь уперлись ее тугие маленькие груди. На мгновение она позволила ему протолкнуть между своими зубами кончик языка, но тут же оттолкнула его.

– Чарли, нам не к лицу так себя вести. Но я вдруг почувствовала себя такой одинокой!

У Чарли что-то застряло в горле, и он не слышал своего голоса.

– Я никогда не позволю тебе чувствовать себя так, никогда, честное слово… никогда…

– Ах, Чарли, дорогой! – Она снова прильнула своими губами к его губам и, быстро поцеловав, убежала по палубе к носу судна.

Он расхаживал взад и вперед по палубе. Что ему теперь делать? Он не знал. Теперь он сходил с ума по Глэдис. Сейчас ему уже не стоит возвращаться к другим, так как он не сможет ни с кем разговаривать. Но и спать не хотелось. Проскользнув в люк, он незаметно прошел через камбуз, где сидел Таки в своем белом халате, свежий, как огурчик, с толстой книгой в руках, и пробрался в свою каюту. Облачившись там в купальный костюм, он снова поднялся на палубу и бросился за борт. Вода была не такой холодной, как он думал.

Он немного поплавал вокруг яхты при лунном свете. Поднимаясь по носовому трапу, чувствовал, что замерз, и что вся кожа его покрылась пупырышками. Фаррел, не выпуская сигары изо рта, нагнувшись, протянул ему руку, помог взобраться на палубу.

– Ха-ха! Человек, сделанный из железа! – закричал он. – Девочки побили нас в двух партиях и отправились спать со своим выигрышем. Послушай! Может, наденешь халат и мы с тобой пропустим по стаканчику и еще с полчасика поиграем в «красного пса» или в какую-нибудь еще такую же глупую карточную игру?

– Ладно, я сейчас, – ответил Чарли, подпрыгивая, чтобы вытряхнуть из ушей капли холодной воды.

Растираясь махровым полотенцем внизу, в своей каюте, он слышал, как за тонкой стенкой, у себя, весело болтают и смеются девушки. Ему было не по себе, когда он сел за игорный стол рядом с Гэрри, который напился, выхлестав полбутылки виски из-за того, что глупейшим образом продул девушкам восемьдесят долларов. К счастью, сейчас в мужской компании Гэрри выиграл.

– Ну, везет в картах, не везет в любви, – все время повторял Чарли засыпая.

Через неделю, после чаепития у него дома, где их обслуживал Таки со своей обычной широкой ухмылкой, все время кивающий черноволосой головой, Глэдис представила Чарли своим родителям. Гортон Б. Уэтли, – большая, по словам Фаррела, сила в гарантированном трастовом фонде ценных бумаг компании – оказался полным мужчиной с красной физиономией, седыми волосами и маленькими серебристыми усиками. Миссис Уэтли была унылая женщина с приятным голосом и с чуть заметным южным акцентом, с выцветшим, припухшим лицом, худая, как палка.

Мистер Уэтли заговорил, не дав Глэдис довести до конца церемонию представления их друг другу:

– Ну, сэр, мы, конечно, ожидали, что рано или поздно что-то в этом роде обязательно произойдет. Само собой, мы пока еще ничего окончательно не решили, но все же, мой мальчик, я вынужден вам признаться, что с большим удовольствием отдал бы свою дочь за человека, самостоятельно проложившего свой путь в нашем непростом мире, чем за такого, как Гэрри, который, в сущности, неплохой парнишка, но ведь он в жизни не ударил и пальцем о палец и ничего не сделал, если не считать учебы за папашин счет. Мой мальчик, мы с женой ужасно гордимся знакомством с вами, тем, что вы и наша дочь… У нас, кроме нее, нет никого на свете, поэтому она нам так дорога…

– А ваши родители… их, насколько мне известно, призвал к себе Господь, мистер Андерсон? – вставила миссис Уэтли.

Чарли кивнул.

– Ах, прошу меня простить… Глэдис сказала, что они из Сент-Пола…

Мистер Уэтли снова взял инициативу в свои руки.

– Мистер Андерсон, чтобы ты, мать, знала, на войне был одним из самых отважных летчиков-асов, он добился признания, получил, так сказать, рыцарское звание, сражаясь за честь американского флага, и вся его карьера, чтобы ты знала, мать, может служить примером… а сейчас я заставлю вас покраснеть, мой мальчик… примером того, как эффективно работает американская демократия, как она подталкивает к успеху наиболее умных, наиболее способных и одаренных и пропалывает, как сорняки, слабаков…

Мистер Андерсон, позвольте мне еще сказать вам кое-что, прямо сейчас. Не могли бы вы в следующее воскресенье пойти вместе с нами в церковь, чтобы выступить перед учениками нашей воскресной школы? Думаю, вам не составит особого труда сказать нашим детям несколько вдохновенных слов, которые могут стать для них путеводителем в жизни.

Чарли, и в самом деле покраснев, кивнул.

– Ах, папочка, – пропела своим нежным голоском Глэдис, обнимая их обоих за шеи, – не заставляй его делать этого! Ведь воскресенье – это единственный день недели, когда этот несчастный парень может заняться гольфом… К тому же я всегда говорила, что никогда не выйду замуж за преподавателя воскресной школы.

Мистер Уэтли засмеялся, а миссис Уэтли, потупив глаза и тяжело вздохнув, сказала:

– Ну, разок-то можно, как вы думаете, мистер Андерсон? Вас это не затруднит?

– Конечно нет, – заверил ее Чарли. – Там на меня непременно найдет вдохновение.

На следующий день мистер Уэтли пригласил Чарли на ланч в университетский клуб.

– Ну, сынок, думаю, жребий брошен, – сразу начал мистер Уэтли уже в холле. – Женщины в моей семье приняли решение, и нам ничего другого не остается, как подчиниться их воле. Я, конечно, желаю большого счастья своим детям, сынок…

За едой Уэтли говорил о банке, об интересах Терна, о слиянии с «Эскью – Мерритт», которая как минимум удвоит капиталы новой «Терн авиэйшн компани».

– Ты, наверное, сильно удивлен, Чарли, моей осведомленностью, но я часто думал: этот парень – гений техники… но очень мало смыслит в финансах… он даже себе не представляет, что на самом деле значат его авуары в этом концерне для него самого и для мира финансов.

– Но я знаю некоторых довольно смышленых парней, которые наставляют меня, рассказывают всю подноготную, – сказал Чарли.

– Все это хорошо, очень хорошо, – продолжал Уэтли, – но теперь мы с тобой – одна семья, и мой совет не помешает, все же я накопил кое-какой опыт за двадцать лет работы в банке еще дома, в Бирмингеме, и тут, в этом новом ошеломляющем городе Детройте…

– Но, мистер Уэтли, я с радостью приму любой ваш совет, – заикаясь, произнес Чарли.

Мистер Уэтли долго еще говорил о земельном участке в Гросс-пойнте, на берегу океана, который он собирался передать детям в качестве свадебного подарка. Здесь они должны немедленно начать строительство хотя бы только ради капиталовложений в этой самой престижной во всех Соединенных Штатах Америки жилой зоне.

– Ах, сынок, если зайдешь ко мне в офис после ланча, я покажу тебе архитектурные планы самого очаровательного маленького, йод старину, английского домика, который можно построить на этом участке. Такого ты в жизни своей не видел! Я попросил разработать проект знаменитую компанию «Ордвей энд Ордвей», хотел сделать сюрприз жене с дочерью. Они называют его «в стиле Тюдоров». Думаю, передать его вашим с Глэдис детям, так как теперь, когда Глэдис выходит замуж и от нас уйдет, он слишком велик для нас двоих с матерью. Я займусь земельным участком, ты – домом, и мы отлично все устроим для Глэдис и ее детишек, сколько там у вас появится…

Выходя из-за стола после ланча, Уэтли пожал Чарли руку.

– Я искренне надеюсь, что у вас будут дети, буду молиться за это.

Сразу после Дня благодарения все страницы светских газет в Детройте были посвящены описанию обеда, устроенным мистером и миссис Гортон Б. Уэтли, на котором было объявлено о предстоящем бракосочетании их дочери Глэдис и мистера Чарлза Андерсона, известного изобретателя и военного летчика-аса, главы отдела исследований на большом авиационном заводе Терна.

Старик Бледсоу после дня, когда было объявлено о помолвке Чарли с Глэдис, ни разу с ним не заговорил, но Энн, после танцев в честь праздника хэллоуин в Кантри-клаб, подошла к Чарли с Глэдис и сказала, что она все отлично понимает и желает им счастливой совместной жизни.

За несколько дней до бракосочетания Таки принес ему заявление об уходе.

– А я-то думал, что ты останешься… Моя жена, смею тебя заверить, ничего не будет иметь против, только обрадуется. Может, подумаем о повышении твоего жалованья…

Таки, широко улыбнувшись, вежливо поклонился.

– Как жаль, – сказал он, – что мой опыт – это опыт работы только с холостяками… но я желаю вам всего наилучшего.

Больше всего Чарли задела реакция Джо Эскью. Когда он написал и попросил его быть шафером у него на свадьбе, тот прислал телеграмму с одним только словом – «нет».

Брачная церемония состоялась в баптистской церкви Святого Эммануила. В церкви на нем была визитка, на ногах новые ботинки, которые ужасно жали. Он все время повторял про себя: только не надо от волнения теребить галстук! Его шафером стал Нэт Бентон. Для этого он специально приехал из Нью-Йорка и оказал ему большую помощь во всех делах. Стоя в ризнице, Нэт вытащил из заднего кармана фляжку и попытался заставить Чарли отхлебнуть виски.

– Для храбрости. Что-то ты выглядишь больно зеленым, Чарли!

Чарли, покачав головой, ткнул большим пальцем в сторону зала, откуда до них уже доносились торжественные звуки органа.

– Ты не потерял обручальные кольца? – осведомился с широкой улыбкой Нэт, прикладываясь к фляжке. Он откашлялся. – Ну, Чарли, теперь ты должен поздравить меня с тем, что я нашел победителя. Если бы я только умел вынюхивать рынок, как вынюхиваю способных молодых людей, то давно уже купался бы в деньгах.

Чарли от волнения начал заикаться.

– Ну… не…че…го бес…покоиться, Нэт. Я… о… те…бе позабочусь.

Они оба рассмеялись, и им стало легче на душе. Сопровождающий уже дико размахивал руками у двери в ризницу, приглашая их войти в зал.

Глэдис в подвенечном белом атласном платье с многочисленными рюшками и оборочками, шлейф которого нес маленький мальчик в атласном костюмчике, с кружевной вуалью, с флердоранжем, была так хороша собой, что просто чудо. Он прежде еще никогда не видел ее такой. Оба они, не глядя друг на друга, громко, торжественно произнесли: «Согласен… согласна…» На свадьбе по настоянию четы Уэтли в пунш не добавили спиртного. Чарли чуть не задохнулся от запаха цветов и женских мехов. Он устал пожимать руки всем этим разодетым в пух и прах дамам, которые говорили только одно – какая замечательная у него свадьба. Он с трудом отвязался от гостей, чтобы пойти наверх и переодеться, когда вдруг увидел в холле Олли Тейлора, пьяного в стельку. Тот, по-видимому поскользнувшись, упал на персидский ковер и растянулся во весь свой рост у ног миссис Уэтли, которая только что вышла из зала, взволнованная, заплаканная, в бледно-лиловом платье, вся увешанная бриллиантами. Чарли держался на ногах твердо.

Несмотря на «сухую» свадьбу, Нэт с Фаррелом явно немало где-то хлебнули – когда они вошли в комнату, где Чарли надевал коричневый дорожный костюм, глаза у обоих здорово блестели, на губах – подозрительная влага.

– Счастливые мерзавцы! – воскликнул он. – Где достали? Черт возьми, неужели трудно было вынести Олли Тейлора?

– Он ушел, – сообщили они хором. – Мы строго следим здесь за порядком.

– Боже, думаю, как хорошо, что я слишком поздно послал приглашения на свадьбу своему брату и всей его банде в Миннеаполисе. Мой дядя Фогель наверняка бегал бы по залу, щипал всех престарелых жеманниц за тощие задницы и орал как сумасшедший по-немецки «да здравствует!».

– Да, Олли подвел нас всех, – сказал Нэт. – У этого парня, однако, самое золотое сердце в мире.

– Бедный старый Олли, – эхом откликнулся Чарли. – Отключился!

В дверь постучали. Вошла Глэдис. Ее головка с копной золотистых волос, ее белое, красивое личико чудесно выглядывало из большого воротника искусственного меха.

– Чарли, нам пора. Какой ты все же гадкий мальчик, ты наверняка еще даже не посмотрел наши подарки.

Она повела его наверх, в гостиную, битком набитую изделиями из стекла, столовым серебром, букетами цветов, принадлежностями для курения, наборами с косметикой, шейкерами – в общем, вся комната смахивала на большой универсальный магазин.

– Ты только посмотри, разве все это не мило? – спросила Глэдис.

– Ничего подобного в жизни не видел, – ответил Чарли.

Заметив в противоположном конце коридора вновь прибывших гостей, они быстренько бежали в заднюю комнату, чтобы их не заметили.

– Ну ладно, мы с Глэдис смываемся.

– Пора и нам удирать отсюда, – подхватил Фаррел.

Нэт просто умирал со смеху.

– Послушай, а можно мне поцеловать невесту?

– Ладно тебе, – возразил Чарли. – Поблагодари там за меня всех сопровождающих.

– Ах вы, мои дорогие… ну, а теперь ступайте. – Глэдис помахала им на прощание рукой.

Чарли попытался было прижать ее к себе, но она резко его оттолкнула.

– Послушай, папа уже вытащил чемоданы, они стоят У дверей кухни… Ах, нужно поспешить… Боже, с ума сойти можно!

Они сбежали вниз по черной лестнице, и, прихватив в коридоре чемоданы, сели в такси. У него чемодан из свиной кожи, у нее – черный, лакированный, блестящий. От них исходил особый запах дорогих вещей. Чарли увидел, как из-за колонн большого портика в колониальном стиле вышли Фаррел с Нэтом. Хотели, видно, бросить в новобрачных пригоршню конфетти, но в эту секунду таксист, нажав на газ, рванул вперед.

На вокзале их ожидала только чета Уэтли. Миссис Уэтли, в мешковато сидящей на ней норковой шубке, плакала, а мистер Уэтли ораторствовал, говорил что-то об американском доме, нисколько не заботясь о том, слушает его кто-нибудь или нет. Когда поезд тронулся, Глэдис тоже ударилась в слезы, а Чарли, сидя напротив, чувствовал себя просто отвратительно, не знал, с чего ему в таком случае начать.

– Нужно было лететь.

– Ну кто летает в такую ужасную погоду, разве ты не знаешь? – возразила Глэдис, заливаясь слезами пуще прежнего.

Чтобы хоть чем-то заняться, Чарли заказал обед из вагона-ресторана, а цветному проводнику велел принести ведерко со льдом для шампанского.

– Ах, мои нервы, ни к черту не годятся! – всхлипывала Глэдис, смахивая слезы ручкой в перчатке.

– В конце концов, малышка, ты ведь не плачешь из-за кого-то другого. Только из-за нас с тобой, – мягко сказал Чарли.

Она, позабыв вдруг о слезах, хихикнула.

– Наверное, я все же глупышка…

Проводник, широко улыбаясь с почтением и явной симпатией к ним, откупорил бутылку. Глэдис лишь прикоснулась губами к своему бокалу. Чарли свой выпил до дна, налил себе снова.

– Вот так, Глэдис, вот что такое настоящая жизнь. – Когда проводник ушел, он спросил ее, почему она не пьет. – Прежде в клубах ты никогда не отказывалась от выпивки, Глэд.

– Я не хочу, чтобы и ты пил.

– Это почему же?

Она вдруг густо покраснела.

– Мама говорит, что у пьющих родителей рождаются дети-идиоты.

– Ах ты, бедная девочка, – пожалел ее Чарли, и у него на глазах навернулись слезы.

Они долго молча сидели друг против друга, газ со свистом выходил из наполненных бокалов, как только паровоз резко дергал состав, шампанское проливалось на столик. Принесли вареных цыплят, но Глэдис к ним даже не притронулась. Чарли съел обе порции и один выпил всю бутылку. Теперь он почувствовал тяжесть в желудке, ему казалось, что сейчас он похож на раздувшуюся пивную бочку.

Поезд лязгал, громыхал на стыках, и в ушах у них стоял звон. Состав мчался в заснеженной ночи. Проводник убрал со стола, унес посуду, и Чарли, сняв пиджак, сел рядом с Глэдис. Попытался заняться с ней любовью, но она позволила ему только поцеловать и робко обнять себя, как тогда, до того, как они поженились. Когда он попытался расстегнуть пуговички у нее на платье, она оттолкнула его.

– Подожди, подожди!

Она вышла в туалет, чтобы надеть ночную рубашку. Он долго ждал ее возвращения. Что она там делает, с ума сойти можно, возмущался он. Он сидел в пижаме, чувствуя на себе ледяную струю зимнего воздуха, задувающую в купе через трещину в окне, у него уже зуб на зуб не попадал. В конце концов не вытерпел, забарабанил кулаком по двери туалета.

– Что там с тобой? Что-то случилось, Глэд?! В чем дело, дорогая?

Наконец, она вышла в своем мягком кружевном пеньюаре. Сколько же на ней косметики, удивился он. На дрожащих губах – толстый слой помады.

– Ах, Чарли, давай не будем заниматься этим в вагоне, все это так ужасно!

Вдруг Чарли охватил приступ гнева. Он никак не мог совладать с собой.

– Но ты ведь моя жена! – заорал он; – Я твой муж, черт побери!

Он выключил свет в купе. Взял ее за руки, такие холодные, просто ледяные. Рывком прижал ее к себе, чувствуя, как налились мышцы на руках за ее тонкой нежной спиной. С каким наслаждением он разрывал ее кружева, шелковую ткань.

После того как все было сделано, она вытолкала его со своей полки, и он лег на другую, завернувшись в одеяло. У Глэдис вытекло очень много крови. Никто из них так и не сомкнул глаз до самого утра. На следующий День она была ужасно бледной, кровотечение не останавливалось, и они стали уже опасаться, как бы не пришлось где-нибудь остановить поезд и не вызвать врача. К вечеру ей стало лучше, но все равно она ничего не могла есть. Весь день она пролежала в полусне на полке, а Чарли с кучей журналов на коленях сидел рядом, держа ее за руку.

Когда они сошли с поезда в Палм-Бич, им показалось, что они вырвались из тюрьмы на свободу. Повсюду – зеленая травка, изящные раскидистые пальмы, живые изгороди из просвиряка. Увидев большие просторные комнаты их углового номера в «Ройал Поинеана», где она непременно хотела поселиться, потому что именно здесь останавливались во время своего свадебного путешествия ее мать с отцом, гостиную, битком набитую букетами цветов, присланных ее друзьями, она кинулась на шею Чарли, не дождавшись, пока выйдет рассыльный.

– Ах, Чарли, прошу тебя, прости меня, я на самом деле была такой злюкой, просто чудовищной.

На следующее утро они уже после завтрака спокойно лежали рядышком в широкой кровати, такие счастливые, и смотрели через окно на океан за чередой густых пальм, вдыхали свежий морской воздух и прислушивались к гулким ударам прибоя.

– Ах, Чарли, – сказала Глэдис, – давай постараемся, чтобы у нас всегда был так, как сейчас!

Их первенец родился в декабре. Мальчик. Они назвали его Уэтли. Из больницы Глэдис не вернулась в их квартиру, а прямиком направилась в новый дом в Гросс-пойнте, где так чудно пахло краской, древесиной и сырой штукатуркой. Учитывая расходы на пребывание в больнице, счета, присланные за новую мебель, за рождественские подарки, Чарли пришлось снять с банковского счета двадцать тысяч долларов. Теперь он проводил гораздо больше времени у телефонного аппарата, в постоянных переговорах с офисом Нэта Бентона в Нью-Йорке. Глэдис накупила себе кучу новых нарядов, а по всему дому в вазах из матового стекла стояли букеты гиацинтов и нарциссов. Даже на ее туалетном столике в ванной комнате была вазочка с цветами. Миссис Уэтли сказала Чарли, что Глэдис унаследовала такую страстную любовь к цветам от своей бабушки Рандольф, так как они с мужем никогда не могли отличить один цветок от другого.

У них появился второй ребенок, девочка. Глэдис еще в больнице, лежа на белых подушках с таким изможденным, осунувшимся желтоватым лицом, рядом с громадным букетом словно мерцающих белых орхидей, за которые Чарли пришлось выложить в цветочном магазине по пяти долларов за штуку, сказала, что хочет назвать их девочку Орхидеей. Но после долгих споров все же решили назвать ее Маргерит в честь бабушки.

После рождения второго ребенка Глэдис очень медленно приходила в себя, и ей даже пришлось перенести несколько операций, так что она пролежала в больнице целых три месяца. Когда она, наконец, встала на ноги, то распорядилась перенести свою спальню в большую комнату рядом с детской и присоединить к ней еще комнатку с бело-золотистым интерьером – для няньки. Чарли недовольно ворчал по этому поводу, так как теперь она спала в противоположном крыле дома, далеко от его спальни. Когда он после ванны, перед тем, как лечь спать, приходил в халате, чтобы забраться к ней в кровать, она его не пускала, награждая только холодной, равнодушной улыбкой, а если он настаивал на своих правах мужа, получал несколько быстрых поцелуев, похожих на поклевывание птички. Затем она начинала ворчливо убеждать его не поднимать шума, чтобы не разбудить детей. Иногда от негодования у него выступали на глазах слезы.

– Боже, Глэдис, неужели ты меня совсем не любишь, ни капельки?

Если он ее на самом деле любит, отвечала она, то пришел бы домой вовремя в тот день, когда она пригласила Смита Перкинса, а не стал бы звонить и предупреждать в последнюю минуту, что задержится на работе допоздна.

– Боже, Глэд, будь же благоразумной, ну если бы я не зарабатывал деньги, кто бы оплачивал наши с тобой счета?

– Если бы ты любил меня, то относился бы ко мне с большим вниманием, вот что, – укоряла она его, и в такую минуту на ее лице пролегали две морщинки от ноздрей к уголкам рта, совсем как и у ее матери, когда та расстраивалась.

И тогда Чарли ничего не оставалось, как нежно поцеловать ее, назвать своей «маленькой девочкой» и вернуться к себе в отвратительном настроении. Но даже тогда, когда она позволяла ему пристроиться рядом, то лежала неподвижно, как бревно, такая холодная и равнодушная, и только жаловалась, что он делает ей больно. Тогда он, плюнув с досады, возвращался к себе, в свою большую спальню, где стояла широкая кровать под балдахином. Он так нервничал, так переживал, что выпивал подряд несколько стаканчиков виски, чтобы успокоиться и заснуть.

Однажды вечером, когда он пригласил Билла Чернака, теперь уже мастера на заводе, в придорожный ресторан Флинта по ту сторону от Винзора, чтобы там потолковать о тех неприятностях, которые доставляют им формовщики и штамповщики, то после пары опрокинутых стаканчиков он вдруг начал говорить совершенно о другом. Его вдруг заинтересовало, что думает его приятель о его семейной жизни.

– Скажи-ка, Билл, у тебя все в порядке в отношениях с женой?

– Конечно нет, босс! – засмеялся Билл. – Постоянные осложнения. Но вообще-то она старуха нормальная, вы же ее видели. Хорошая повариха, и дети у нас хорошие, но она все время силком тащит меня в церковь.

– Послушай, Билл, когда это тебе пришла в голову мысль величать меня боссом? Немедленно прекрати!

– Ты очень богатый человек, – сказал Билл.

– Тоже мне, придумал! На-ка выпей еще! – Чарли опрокинул свой стаканчик. – И запей пивком, как в добрые старые времена. Помнишь тот рождественский вечерок в Лонг-Айленд-Сити и ту блондиночку в пивной… Боже, мне всегда казалось, что я просто дьявол в постели с женщинами… Но, кажется, моя жена обо мне совсем другого мнения.

– Чего тебе еще нужно? У тебя пара чудесных детишек… Может, ты слишком честолюбив?

– Ты не поверишь… после рождения маленькой Маргерит дала всего один раз.

– Вообще-то большинство женщин только сильнее распаляются, когда поживут немного замужем… Вот почему ребята так злятся на твоего чертова эксперта по производительности труда.

– Ты имеешь в виду Сточа? Ну, он – истинный гений производства.

– Не спорю, может быть. Но он не дает нашим женатым ребятам ни одного шанса к воспроизводству! – Билл засмеялся, вытирая пену с губ.

– Ах, мой старый добрый Билл, – сказал, умиляясь, Чарли. – Клянусь, я сделаю тебя членом совета директоров.

Теперь Билл сразу посерьезнел.

– Честно, без всяких шуток, – сказал Чарли.

– Знаешь, этот чертов болван заставляет наших ребят так вкалывать, что когда они ложатся в постель с женой, у них не стоит, а жены по такому случаю закатывают им ужасные скандалы. Я, конечно, липовый босс, но они тоже все считают меня сукиным сыном. И они, по-моему, правы.

Чарли рассмеялся.

– Ты, Билл, сам болван, и с этим я ничего не могу поделать. Ведь я такой же точно служащий компании, как и ты… Нам нужно иметь эффективное прибыльное производство, иначе нас вытеснят из бизнеса конкуренты. Вот сейчас и Форд начал делать аэропланы.

– В таком случае ты потеряешь всех самых лучших друзей. Рабский потогонный труд, может, приемлем в автомобилестроении, но для создания авиационного мотора требуются башковитые, очень квалифицированные специалисты.

– Ах, черт возьми! Как мне хотелось бы возиться только с этим нашим проклятым двигателем и не думать все время о том, как заработать побольше денег. Билл, я на мели. Давай выпьем еще.

– Лучше давай поедим хорошенько.

– Верно. Закажи себе бифштекс или что-то другое, что хочешь. Пошли пописаем. Это единственная услуга, за которую здесь не дерут деньги. Скажи-ка, Билл, ты не замечаешь, что у меня появился животик? На мели, с животиком, жена не хочет спать со мной… Не думай, Билл, что я набрался. Но иногда так хочется бросить все к чертовой матери и уехать куда-нибудь навсегда. Когда я пью, я никогда не теряю рассудка.

– Что ты, черт бы тебя побрал! Ты же прекрасный молодой парень, один из лучших, тебя никто не объедет на кривой, пилот-ас, мастер посадки на три точки, ловкий игрок в покер… Боже, сколько достоинств!

– Ну и для чего все они, если с тобой не спит жена?

К еде Чарли даже не притронулся. Билл уплел оба бифштекса. Чарли только пил виски прямо из бутылки, которую то и дело доставал из-под стола, и запивал, как водится, пивом.

– Ну-ка скажи мне, твоя жена… дает тебе всякий раз, когда тебе захочется, да? Ну а наши ребята с завода, их жены тоже никогда им не отказывают, правда?

Билл тоже немного окосел.

– Моя жена… Она делает все, что я скажу.

Все кончилось тем, что Биллу пришлось самому пригнать новый «паккард» Чарли к парому. В Детройте Билл заставил Чарли выпить очень много содовой в аптеке, чтобы тот протрезвел, но когда они вернулись к машине и Чарли попытался сесть за руль, он бессильно упал на него грудью. Биллу пришлось довезти его до самого дома в Гросс-пойнте. Чарли слышал перебранку Билла с дорожными полицейскими. Один из них заметил, в каком плачевном состоянии находится мистер Андерсон, и настоял на том, чтобы тот перебрался на заднее сиденье, только после этого пропустил их машину. Но Чарли сейчас было море по колено, ему вдруг стало почему-то так смешно, что он начал хохотать. Но самую великую хохму отмочил Билл, когда помогал слуге довести его по лестнице наверх, в его спальню.

– Боссу немного нездоровится, сам понимаешь, переутомился на работе. – Он, то и дело постукивая его пальцем по голове, повторял: – Переутомление мозга!

В спальне Чарли очухался и теперь даже смог довольно невнятно заявить:

– Билл, ты вежлив, как король! Джордж, вызови такси для мистера Чернака. Пусть его доставят домой… этого счастливого мерзавца… прямо под бок к его женушке.

Завалившись на кровать в одном ботинке, он тут же тихо уснул.

Вернувшись в Вашингтон из своей очередной командировки в Нью-Йорк, он сразу позвонил на завод Биллу.

– Хэлло, Билл, как ты там, парень? Твоя жена все еще делает то, что ты ей скажешь? Ха-ха! Я чувствую себя просто ужасно. Такая изматывающая деловая поездка, понимаешь… никогда в жизни не пил так много с таким количеством всевозможных негодяев и мошенников, черт бы их всех побрал! Послушай, Билл, не волнуйся, если тебя уволят. Я включу тебя в свою частную ведомость, понимаешь… Мы собираемся уволить весь коллектив завода. Если, черт возьми, им не нравится работать на нас, пусть работают на других… У нас свободная страна. Я никого не стану удерживать у себя против его воли. Послушай, сколько понадобится нам времени, чтобы отладить этого «Мотылька», ты знаешь, номер шестнадцать… ну того, твоего настоящего «Москита»… Ладно… хорошо… Если мы сможем довести машину до ума, то ее могут взять как образец для общих технических показателей. Боже, Билл, если мы это сделаем… у нас будут развязаны руки, тебе не придется беспокоиться о том, смогут ли пойти твои дети в колледж или не смогут. Ты даже сам сможешь туда поступить и прихватить с собой твою женушку… Ладно, пока!

Чарли положил трубку на рычаг. В дверях стояла его секретарша, мисс Финнеген. Рыжеволосая, с лицом таким свежим, цветущим, возле маленького острого носика – несколько веснушек. Как хорошо она всегда одевается! Она глядела на Чарли своими светло-карими, такими широко открытыми, сияющими, подернутыми влагой глазами, а он поглаживал ладонью трубку. Чарли вдруг почувствовал, как у него от волнения начала вздыматься грудь. Он как можно глубже втянул в себя живот.

«Черт возьми, почему бы мне не трахнуть Элзи Финнеген?» – вдруг пронзила его мысль.

Кто-то поставил на его письменный стол вазочку с голубыми гиацинтами, от цветов до его ноздрей долетал запах весны, и он тут же вспомнил Бар-ле-Люк во Франции и ловлю форели в Красной реке.

Это произошло таким же пахнущим цветами весенним утром, когда Чарли поехал из офиса на завод, чтобы провести испытания аэроплана «Москит Андерсона». Перед отъездом ему впервые удалось поцеловать Элзи Финнеген в губы, и когда он выходил из кабинета, она сидела за своим столом такая растерянная, подавленная. Билл Чернак сообщил ему по телефону, что их «крошка» отлажена и сейчас находится в превосходной форме. Его звонок принес Чарли большое облегчение. Целых два часа он, сидя в офисе, пытался связаться по телефону с конторой Нэта Бентона по поводу акций, о которых тот ему сообщил. Верная прибыль. Поцеловав мисс Элзи Финнеген, он попросил ее переключить телефон на испытательный аэродром. Как ему было приятно ехать по этому еще наполовину недостроенному городу, по широким улицам, на которых было тесно грузовикам, перевозящим груды строительных материалов, бросать свой автомобиль в узкий зазор между ними, чутко чувствовать безукоризненную работу тормозной педали и коробки скоростей.

Сторож у ворот сказал, что его вызывает Нью-Йорк. Слышимость была просто отличной. Нэт положил на его счет в банке тринадцать «косых». «Бедная маленькая Элзи! – подумал Чарли. – Нужно будет купить ей что-нибудь на самом деле стоящее».

Сегодня просто замечательный денек, Джо, не правда ли? – сказал он сторожу.

Билл ждал его у входа в ангар, где стоял новый аэроплан, вытирая паклей масло со своих толстых пальцев.

Чарли хлопнул его по спине.

– Старый, добрый Билл… Разве сегодня не великий день для рысистых бегов?

– Каких бегов, босс? – купился Билл.

– Я имею в виду суету человеческой расы, тупица… Послушай, дружище, – продолжал в том же игривом тоне Чарли, стаскивая с рук перчатки и снимая отлично скроенное пальто, – я скажу тебе, почему сегодня мне так хорошо… Вчера на бирже взял тринадцать «косых». Куча денег! И для этого не пошевелил даже пальцем.

Чарли надевал комбинезон. Механики выкатывали самолет на зеленое поле, где его перед вылетом должен был осмотреть Билл. Боже, как он был красив! Маленький, весь из алюминия, самолетик поблескивал на солнце на фоне зеленой травы, словно бриллиант, выставленный в зеленом бархате в витрине ювелирного магазина. На летном поле полно нежных одуванчиков, цветистого клевера, повсюду носятся, порхая, белые маленькие бабочки, взмывая вверх из-под черных колес машины. Чарли подошел к Биллу, подмигнул ему. Тот, в синем комбинезоне, мрачно уставился себе под ноги.

– Да улыбнись же ты, сукин сын, неужели даже такая отличная погода тебе не по душе?

Билл повернул к нему свое лицо типичного выходца из Европы.

– Послушайте, мистер Андерсон, вы всегда ко мне хорошо относились… еще с тех пор, когда мы с вами работали на Лонг-Айленде. Вы отлично знаете мой девиз: работай, а отработав, иди домой, но никому не показывай, что у тебя на душе.

– Что с тобой, Билл? Скажи… Если хочешь, могу закинуть удочку по поводу повышения твоей зарплаты! Могу.

Билл покачал своей тяжелой квадратной головой, почесал нос черным пальцем.

– Компания Терна – хорошее место, тут можно работать: хорошая работа, хорошая зарплата. Но вы меня знаете, мистер Андерсон, я не большевик… но и не осведомитель.

– Послушай, Билл, черт бы тебя побрал! Скажи своим ребятам, пусть немного потерпят… мы все работаем по системе равномерного разделения прибыли. Я сам вкалывал на станке, работал механиком, объездил всю страну… Я знаю, против чего настроены ребята, но я знаю, против чего настроено и руководство… Черт возьми, все, что мы затеяли, пока еще в пеленках. Мы постоянно вкладываем в дело все больше и больше денег… У нас есть обязательства перед инвесторами… Куда, как ты думаешь, я дену те деньги, которые сделал вчера? Вложу в бизнес, само собой. На старом заводе было раздолье – работай кое-как, откалывай шуточки, устраивай перекуры, рассказывай всякие смачные истории в курилке… Но теперь все не так. Давление на всех нас растет. Если каждый наш цех, каждый отдел не работает как часы, то всем нам крышка! Если твои ребята хотят создать здесь свой профсоюз, то они его получат. Созови митинг, расскажи им, каково наше отношение к этому, убеди их, что нужно все же иметь хоть каплю патриотизма. Скажи им: промышленность – передовая национальной обороны. Мы пошлем к ним Эдди Сойера, пусть все им объяснит… пусть они поймут и наши проблемы.

– Но ведь многие другие это делают… – покачал головой Билл Чернак.

Чарли нахмурился.

– Ладно, посмотрим, как он летает! – нетерпеливо перебил он Билла. – Боже, как же он хорош, просто красавец!

Рев мотора заглушил их слова. Механик вылез из кабины, в нее поднялся Чарли. Билл Чернак устроился за его спиной. Самолет начал разбег по зеленому полю. Чарли, развернув машину против ветра, дал газ. Оторвавшись от земли, он вдруг почувствовал резкий толчок. Самолет резко клюнул носом. Чарли тут же выключил зажигание…

Его несли по полю на носилках. При каждом шаге спасателей он слышал, как что-то трещит в ноге. По-видимому, перелом. Кость пополам. Он пытался объяснить, что у него в боку что-то торчит, но у него был такой слабый хриплый голос, что никто его не услышал. В прохладном ангаре он попытался приподняться на локоть.

– Что, черт подери, случилось? Что с Биллом? Он цел?

Окружающие с мрачным видом покачали головами. Потом он сам отключился.

В машине скорой помощи он пытался спросить рядом сидевшего с ним человека в белой куртке о Билле Черпаке, хотел вспомнить по секундам, как все произошло, но адская боль в ноге мешала, теперь он, сцепив зубы, думал, как бы не заорать.

– Эй, док, – все же удалось ему выдавить из себя, – нельзя ли вытащить эти алюминиевые осколки, застрявшие в моем боку?

Очевидно, этот проклятый аэроплан опрокинулся и развалился, ударившись о землю. Крылья здесь были явно ни при чем, скорее всего на него свалился двигатель.

– Послушай, док, какого черта мы так долго стоим?

Затем по запаху он почувствовал, что находится в больнице. Вокруг него суетились люди в белых халатах, о чем-то перешептывались. Здесь сильно пахло эфиром. Вся беда в том, что он не мог дышать. Вероятно, кто-то разбил проклятую склянку с этой вонючей жидкостью. Нет, только не нужно ничего капать мне на лицо! Вдруг он услыхал рев мотора.

По-видимому, ему это кажется. Рев вдруг перешел в тихую песенку с легко запоминающимся мотивчиком. Да, все в порядке. Двигатель работает хорошо, стабильно, как на больших старых бомбардировщиках. Он очнулся. Его рвало. Нянечка держала перед ним таз.

Когда он снова очнулся – ради Бога, не нужно больше эфира, он его не переносит! – то увидал перед собой цветы. Рядом с его койкой стояла Глэдис с громадным букетом душистого горошка. У нее был унылый вид.

– Хелло, Глэд, как поживаешь, девочка?

– Ах, Чарли, я так переволновалась! Как ты себя чувствуешь? Какое безрассудство, Чарли! Человек твоего положения не имеет права лично испытывать самолеты, рисковать своей жизнью… Никак не пойму, почему ты не поручаешь заниматься этим людям, которые должны это делать?

Чарли хотел ее спросить кое о чем. Его что-то сильно тревожило.

– Как там дети, все в порядке?

– Уэтли ободрал колено, боюсь, что у него температура. Я позвонила доктору Томпсону. Не думаю, что это серьезно. Обойдется.

– Что с Билли Чернаком, он в порядке?

Губы у Глэдис задрожали.

– Да-да, все хорошо, – ответила она, явно стараясь перевести разговор на другую тему. – Насколько я понимаю, о нашем обеде с танцами теперь и говорить не приходится… Должны были приехать Форды.

– Почему же, черт возьми! Твой благоверный может присутствовать там и на кресле-каталке. Они наверняка обрядили меня в смирительную рубашку, да? Кажется, я сломал себе несколько ребер.

Глэдис кивнула. Тонкие губы ее были плотно сжаты. Вдруг она расплакалась.

В палату вошла сестра.

– Ну что с вами, миссис Андерсон, нельзя так расстраиваться, – упрекнула она ее.

Чарли только обрадовался, когда Глэдис наконец ушла. Они остались вдвоем с медсестрой.

– Послушай, сестричка, приведи-ка ко мне доктора, слышишь? Скажи ему, что я прекрасно себя чувствую и хочу удостовериться в размерах причиненного нам ущерба.

– Ах, мистер Андерсон, вам сейчас нельзя ни о чем думать.

– Знаю. Попросите миссис Андерсон связаться с моим офисом.

– Но ведь сегодня воскресенье, мистер Андерсон. Внизу немало людей ожидают встречи с вами, но, кажется, доктор до сих пор никого не впускает.

Сестра была миловидная девушка, у нее юное, свежее личико, и говорит она с легким шотландским акцентом.

– Вы, наверное, канадка, могу побиться об заклад, – сказал Чарли.

– Да, вы правы, – ответила она.

– Однажды я был знаком с одной канадской медсестрой. Отличная была девушка. Если бы я не был тогда таким дураком, наверняка женился бы на ней.

Вошел врач, круглолицый полный обходительный человек с услужливо-предупредительными манерами, как у метрдотеля в ресторане большой гостиницы.

– Послушайте, доктор, неужели моя нога должна так сильно болеть?

– Видите ли, мы пока ее еще не вправили. Вы пытались испортить одно легкое, но, по-видимому, вам это не удалось. Нужно еще извлечь несколько осколков раздробленного ребра.

– Надеюсь, не из легкого…

– К счастью, нет.

– Но почему в таком случае нельзя одновременно заняться и ногой?

– Видите ли, мы сейчас ждем доктора Робертса из Нью-Йорка… Этого требует миссис Андерсон. Мы, конечно, все очень этому рады, так как этот врач – знаменитость в своей области. Необходимо сделать еще одну небольшую операцию.

Когда его привезли в палату после второй операции, ему сообщили, что Билл Чернак умер. У него после падения был раздроблен череп.

Чарли пролежал в больнице три месяца с загипсованной ногой, подвешенной к железной раме. Сломанные ребра заживали быстро, но с дыханием у него все еще были проблемы. Глэдис оплатила все счета и приходила к нему каждый день, хотя бы на минутку. Она постоянно куда-то торопилась и о чем-то сильно беспокоилась. Ему пришлось дать доверенность своему адвокату Mo Фрэнку, и тот пару раз приходил к нему, чтобы обсудить кое-какие дела. Чарли, конечно, не мог подолгу разговаривать из-за постоянной сильной боли в ноге.

Ему больше нравилось, когда его навещала Глэдис с Уэтли. Их сыну было уже три годика, и, кажется, ему очень нравилось в больнице. Ему нравилось наблюдать за действиями сестры, которая подвешивала разные грузики к его задранной ноге.

– Посмотри, папа похож на аэроплан, – так прокомментировал он ситуацию.

У мальчика были курчавые волосы, а носик начинал задираться вверх, как и у него, Чарли.

Маргерит была еще слишком маленькой, и общаться с ней было не так забавно, как с Уэтли. Однажды, когда няня принесла ее к отцу, малышку так напугала эта страшная металлическая рама, что ее, вовсю ревущую, пришлось тут же отправить домой. Больше Глэдис не разрешала привозить ее к нему. Чарли часто ссорился с Глэдис из-за редких приходов к нему Уэтли, но она стояла на своем – мол, ребенок не должен запомнить на всю жизнь такую прискорбную картину: его папа на больничной койке.

– Но, послушай, Глэдис, у него впереди еще столько времени, что он наверняка обо всем этом забудет, стоит мне только выйти отсюда.

Глэдис ничего не ответила, только поджала губы. Когда она ушла, Чарли уже не испытывал к ней ничего другого, кроме ненависти, и только удивлялся, как это у них вообще родились дети.

Видимо, все вокруг считали, что он останется калекой на всю жизнь, хотя ему становилось лучше, и все же только зимой его выписали, и он отправился домой на костылях.

Он все еще испытывал проблемы с дыханием, наверное, виноваты тут были нервы. Он ковылял на костылях по своему дому, и тот показался ему каким-то чужим. Глэдис сменила интерьер во всех комнатах, и теперь у них были другие слуги. Чарли все чаще казалось, что это не его дом. Ему нравился только массаж, который ему делали три раза в неделю. Он все время играл с детьми и разговаривал с мисс Джервис, их строгой престарелой гувернанткой-англичанкой. После того как детей укладывали спать, сидел в гостиной, пил виски с содовой и чувствовал, как ему не по себе, как напряжены его нервы. К тому же он толстел, черт побери! Глэдис по-прежнему была холодной и равнодушной – даже когда с ним случались припадки ярости и он ругал ее почем зря, она молча смотрела на него с той же отчужденностью, а на ее лице с тщательно нанесенным макияжем было написано явное отвращение к нему. Она часто приглашала к себе гостей, вовсю веселилась с ними, а отсутствие его, Чарли, объясняла тем, что он плохо себя чувствует и не может выйти к ним.

Он все чаще ощущал себя бедным родственником в собственном доме. Однажды, когда к ним приехала чета Фаррелов, он все же надел смокинг и приковылял на костылях, чтобы с ними пообедать. Однако для него не было загодя приготовлено место за столом, и все смотрели на него, как на невесть откуда явившееся привидение.

– Ну, молодец! – заорал Фаррел своим лающим голосом. – Я сам собирался подняться к тебе после обеда, выпить с тобой.

Как выяснилось, Фаррел пришел, чтобы поговорить с ним по поводу компенсации в пятьдесят тысяч долларов, иск о которой подала их компании вдова Чернака по наущению какого-то ловкого сутяги.

Фаррел хотел, чтобы Чарли съездил к ней и уговорил назвать более разумную сумму и приемлемую ежегодную выплату. Чарли ответил, что ни за что туда не поедет. За обедом Чарли крепко напился, а после обеда костылем в бешенстве перебил все кофейные чашечки, затем отправился спать.

Кроме постоянных игр с детьми ему нравилось покупать и продавать акции и постоянно разговаривать с Нэтом по междугородному телефону. Нэт убеждал его, что У него крепнет чутье рынка ценных бумаг. Нэт предупредил его, да он и сам отлично об этом знал, что его положение в компании Терна становится все более шатким, и если он не предпримет что-нибудь радикальное, его оттуда выживут, но ему ужасно не хотелось ходить на собрания директоров. Он продавал свои акции мелкими пакетами и уже лишился половины. Нэт все время твердил, что стоит ему кое-что предпринять, действовать поэнергичнее, и он сможет получить контрольный пакет всей компании Энди Мерритта еще до того, как тот проведет там очередную реорганизацию. Он слишком нервничал, отвратительно чувствовал себя и не желал предпринимать ни малейших усилий. Теперь он только ворчал и устраивал Джулиусу Сточу головомойки по телефону по всяким пустячным поводам. Сточ взял на себя его работу по созданию нового моноплана и сделал такой хороший самолет, который прошел все испытания без сучка и задоринки. Вешая трубку после разговора с ним, Чарли наливал себе стаканчик виски, садился на диван у окна и цедил про себя:

– Ну вот, теперь ты их всех оставил с носом!

Однажды вечером пришел Фаррел, они долго разговаривали, и он сказал, что сейчас Чарли, как никогда, нужно отправиться на рыбную ловлю, ибо если он будет продолжать вести себя в том же духе, сиднем сидеть дома, то никогда не вылечится. Он разговаривал с доктором Томпсоном, и тот настоятельно рекомендует своему пациенту уехать куда-нибудь месяца на три, активно позаниматься там физическими упражнениями, если на самом деле хочет когда-нибудь расстаться с костылями.

Глэдис поехать с ними не могла из-за болезни миссис Уэтли, поэтому Чарли решил отправиться в Майами на своем «линкольне» один, только с шофером, прихватив с собой кучу одеял, чтобы не замерзнуть в дороге, фляжку с виски и термос с горячим кофе.

В Цинциннати ему стало так плохо, что пришлось пролежать в отеле целый день. Он попросил шофера принести ему из туристического агентства буклеты о Флориде. Внимательно их изучив, отправил Нэту Бентону телеграмму, в которой предлагал тому приехать к нему в лагерь рыболовов в Ки-Ларго на недельку, чтобы вместе поудить рыбу. На следующее утро он встал рано. Он хорошо выспался, чувствовал себя неплохо и, кажется, это путешествие начинало ему нравиться. Но каким все же идиотом он себя чувствовал! Вот его везут, словно старуху, завернутую в плед.

Еще ему было и скучно, потому что его шофер был не из тех людей, с которыми приятно поговорить. Канадец французского происхождения с кислой физиономией. Его наняла Глэдис, считая особым шиком отдавать ему распоряжения по-французски через переговорную трубку. Чарли был на сто процентов уверен, что этот мерзавец обсчитывает его, берет значительно больше на бензин, масло, на ремонт в дороге – ведь казалось, что его «линкольн» просто жрет горючее и масло.

В Джексонвилле сияло солнце. Чарли получил огромное удовольствие от того, что уволил этого гнусного шофера в ту же секунду, как они подкатили ко входу в отель.

Он выпил целую пинту кукурузной водки, которую ему из-под полы продал рассыльный в гостинице, и завалился спать. Всю ночь он спал как убитый.

Утром он проснулся в хорошем настроении, хотя ему ужасно хотелось пить. После завтрака выписался из отеля и покатался немного по городу. Какое все же наслаждение самому собрать чемодан, сесть за руль своего автомобиля и погонять с приличной скоростью.

У этого ветхого, расшатанного, дребезжащего города все же на ярком солнце, под шатром голубого неба с белыми облаками был веселый, опрятный вид. Он остановился у закусочной возле автобусной остановки, чтобы выпить. Ему было сейчас так хорошо, что он вылез из машины и без костылей доковылял до нагретого солнцем тротуара. У окна на стойке ветер шелестел розовыми и бледно-зелеными страницами журналов и газет.

Тяжело дыша от напряжения, Чарли влез на высокий стул в баре.

– Мне стакан сока лайма, только без сахара, пожалуйста, – сказал он парнишке с крысиным лицом, стоявшему у разливочного аппарата.

Продавец газированной воды и соков и ухом не повел, глядя куда-то в сторону.

Чарли почувствовал, как краска гнева проступает на его лице. «Ну, сейчас я тебя уволю, – подумал он. – Куда он смотрит, этот крысеныш?» За другим концом стойки, жуя сэндвич, сидела блондинка. На самом деле красивая. На ней был элегантный костюм серо-голубого цвета с белыми кружевными воротничком и отворотами на рукавах, на голове – маленькая черная шляпка. На лице ее было выражение такого удивления, словно она только что узнала нечто невероятное… Забыв о своей больной ноге, Чарли передвинулся на несколько стульев, поближе к ней.

– Ну, как все же насчет сока лайма? – крикнул он этому парню, уже не сердясь на него.

Девушка смотрела на Чарли. Да, глаза у нее – чистая голубизна. Она вдруг заговорила с ним:

– Может, вы, мистер, знаете, сколько идет автобус до Майами? Этот парень, очевидно, считает себя ужасно остроумным и все время шутит, а я не могу ничего толком от него добиться.

– Может, проверим вместе? – предложил Чарли.

– Боже, здесь, во Флориде, по-моему, все чокнутые… Вот, еще один юморист нашелся.

– Да нет, я серьезно. Если позволите, я вас туда отвезу, этим вы окажете большую любезность больному человеку.

– А не окажется ли такая поездка с вами фатальной для меня?

– Со мной вам ничего не грозит и вашей девичьей чести тоже, юная леди. Я ведь почти калека. Если хотите, покажу свои костыли, лежащие в машине.

– Что же с вами случилось?

– Авария. Упал с самолетом.

– Так вы пилот?

Чарли кивнул.

– Вы не слишком худощавы и мало смахиваете на Линдберга, – сказала она, оглядывая его с ног до головы.

– Да, набрал немножко лишнего веса. Все из-за этой проклятой ноги! – вспыхнул Чарли.

– Ну что ж, попытка – не пытка. Если я засну в вашей машине, а проснусь в Буэнос-Айресе, то, значит, мне крупно не повезло.

Чарли попытался заплатить за ее кофе и бутерброд, но она ему этого не позволила. В ее манерах было что-то такое, что постоянно вызывало в нем желание рассмеяться.

Он встал, и она увидела, как сильно он хромает. Поджав губки, сказала:

– Да, ничего хорошего. – Увидав его автомобиль, она замерла на миг от удивления. – Ба, выходит, вы процветающий миллионер!

Садясь в машину, оба они смеялись. В ее манере разговаривать тоже было что-то такое, что вызывало у него желание рассмеяться. Девушка не сказала, как ее зовут.

– Называйте меня просто мадам Икс, – пошутила она.

– В таком случае называйте меня мистер А…

Они смеялись, хихикали всю дорогу, до самого Дейтон-Бич. Остановились там на пляже, чтобы окунуться. Чарли было неудобно за свой животик, за хромоту, а она бежала по песку, такая загорелая, такая стройненькая в своем голубом купальнике. Какая у нее хорошая фигурка, правда, бедра чуть толстоваты.

– В любом случае я не похож на человека, у которого одна нога короче другой. Док говорит, что через несколько дней я буду в полном порядке. Если, конечно, стану активно заниматься физическими упражнениями.

– Конечно, я уверена, что у вас скоро все будет хорошо. А то я думала: что это за милый старенький богатый поклонник из местного бара.

– А я думаю, что вы, мадам Икс, красотка хоть куда.

– Надеюсь, вы не станете описывать Кому-нибудь мою красоту, мистер А.

Когда Чарли выходил из воды, нога, казалось, горела, но адская боль все же не отбила поистине волчьего аппетита – такое у него случилось впервые за многие месяцы. После плотного обеда из рыбных блюд они поехали дальше. Она, положив головку ему на плечо, уснула. Как же ему было приятно мчаться по ровному бетонному полотну дороги, хотя, конечно, усталость уже давала себя знать. В Майами она попросила отвезти ее в маленький отель у железнодорожного вокзала и к себе не пригласила.

– Разве мы, черт возьми, больше не увидимся?

– Почему же? Можете увидеть меня в ресторане «Палмс». Я там работаю каждый вечер. Я там – затейник.

– Честно говоря… Я с самого начала понял, что вы затейливая женщина, но никогда не думал, что профессионалка.

– Какую огромную услугу вы мне оказали, мистер А. Теперь могу признаться… Я оказалась на мели – у меня в кармане оставалось как раз столько денег, чтобы заплатить за чашку кофе и бутерброд. К тому же, если бы вы меня сюда не подвезли, я потеряла бы работу… Как-нибудь я расскажу вам обо всем поподробнее.

– Скажите, как вас зовут. Мне хотелось бы вам позвонить.

– Нет, прежде вы скажите свое имя.

– Чарлз Андерсон. Я буду жить, смертельно скучая, в «Майами-Билтмор».

Значит, вы на самом деле мистер А. Не солгали… Ну, до свиданья, мистер А, и еще раз миллион раз спасибо. – и она побежала к отелю.

Чарли уже сходил по ней с ума, в этом у него не оставалось и тени сомнения. Но он так устал за день, что с большим трудом доехал до своего отеля. Поднявшись к себе, он рухнул на кровать и впервые за несколько месяцев крепко заснул, не напившись перед этим.

Через неделю, когда Нэт Бентон приехал к нему, то был ужасно удивлен тем, в какой он, Чарли, хорошей физической форме.

– Вот что значит смена обстановки! – засмеялся он.

Они вместе поехали в Киз. В кармане у Чарли лежала фотография Марго Доулинг – фотография, сделанная профессионалом, в испанском костюме из ее номера. Он ходил в «Палмс» каждый вечер, но пока ему не удавалось вытащить ее с собой куда-нибудь. Если он что-то предлагал, она только кривила губы и качала головой:

– Я все расскажу вам когда-нибудь!

Но все же накануне вечером дала ему номер телефона, по которому он мог бы ее найти.

Нэт только и говорил о бирже, о фондовом рынке, о реорганизации, затеянной Мерриттом в «Терн» и «Эскью – Мерритт», а Чарли постоянно его обрывал:

– Послушай, мне все это так надоело! Давай поговорим о чем-нибудь другом.

В лагере для рыбаков все было отлично, вот только донимали проклятые москиты. Весь день они провели на рифе, где ловили барракуду и морских окуней с моторной лодки. Они прихватили с собой целый кувшин с ба-карди и между поклевками выпивали.

Чарли рассказал Нэту об аварии.

– Честно говоря, я себя в этом не виню. Одна из случайностей, которые трудно предусмотреть. Теперь мне так паршиво, словно я потерял своего последнего на свете друга. Отдал бы все, только бы с Биллом ничего этого не произошло, правда.

– Ну что ты убиваешься, – охладил его Нэт, – он ведь был всего лишь механиком.

Однажды, когда они вернулись с рыбалки навеселе, – с грязными руками и в грязных штанах, от которых несло рыбой, с опаленными солнцем лицами, с гудящими от гула мотора, запаха бензина и масла, от немыслимой тряски в лодке головами – в отеле их ждала телеграмма из конторы Бентона.

«НЕИЗВЕСТНЫЙ СБЫВАЕТ АКЦИИ ТЕРНА ТОЧКА ПАДЕНИЕ ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ ПУНКТА ТОЧКА ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ УКАЗАНИЯ»

– Требуют указаний, черт бы их побрал, – ворчал Бентон, запихивая свои вещи в чемодан. – Нужно поехать и самому во всем разобраться. Может, сядем на самолет в Майами?

– Можешь лететь, – равнодушно проронил Чарли. – Я поеду поездом.

В Нью-Йорке он целыми днями сидел в задней комнате офиса Нэта Бентона, выкуривая одну сигарету за другой, глядя на телеграф, печатающий последние биржевые новости, затем начинал бешено суетиться, разъезжал по городу в такси, получая сведения от друзей Нэта и Mo Фрэнка с болезненно-желтыми лицами. К концу недели он потерял четыреста тысяч долларов и лишился всех своих авиационных акций.

Сидя в конторе, делая вид, что ужасно занят бизнесом, он отсчитывал минуты до закрытия биржи, как школьник ждет звонка на перемену, чтобы бежать в верхнюю часть города, в ресторан на Пятьдесят второй улице, где его ждала девушка с окрашенными хной волосами, по имени Сэлли Хоган, с которой он познакомился, когда они сидели с Нэтом в Довер-клаб. Она была первой, которую он подцепил после приезда в Нью-Йорк. Она его, конечно, абсолютно не интересовала, но ведь ему была нужна девушка, любая, черт побери! Они зарегистрировались в отеле под именами мистер и миссис Смит.

Однажды утром, когда они завтракали лежа в постели, в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Чарли, думая, что это официант.

В комнату ворвались двое довольно потрепанных мужчин, за ними вбежал адвокатишко, большой мастак по грязным делам. Его звали О'Хиггинс.

– Мне, конечно, не хочется всем этим заниматься, но нельзя манкировать своими служебными обязанностями. Вы не станете отрицать, что вы на самом деле Чарлз Андерсон? Думаю, вам обо всем лучше узнать от меня, чем прочитать в газетах. Миссис Андерсон подает на развод в Мичигане… Ну все, ребята, вы свободны.

Обшарпанные свидетели, робко поклонившись, попятились к дверям.

– Ах, все эти ваши гнусные, вшивые трюки…

– Миссис Андерсон наняла частных детективов, и они неусыпно следили за вами, следуя по пятам с того момента, как вы уволили шофера в Джексонвилле.

У Чарли после вчерашней пьянки раскалывалась голова, он не мог оторвать ее от подушки. Ему хотелось вскочить и вытолкать вон этого грязного сукина сына О'Хиггинса, но сделать это оказалось выше его сил. Приходилось лежать и слушать.

– Но она в своих письмах ничего не говорила о разводе. Она мне постоянно писала. Между нами никогда не было никаких недоразумений.

О'Хиггинс покачал своей лохматой головой.

– Очень, очень плохо, – сказал он. – Может, вы с ней встретитесь и уладите все между собой мирно. Мой вам совет: не доводите дело до суда. Такое не для ушей широкой публики. Мне, конечно, искренне жаль, старина, что пришлось помимо воли доставить вам с вашей очаровательной подругой такое огорчение… я не испытываю к вам никаких враждебных чувств, честно, старина Чарли. Просто посчитал, что вам будет гораздо приятнее увидеть, так сказать, знакомое лицо. Поговорить начистоту, без всякого суда. Уверен, что все можно уладить тихо и мирно.

Постояв еще немного, потирая руки и кивая головой, он на цыпочках подошел к двери. Поворачивая одной рукой кругляш замка, второй помахал им:

– Ну, пока, Сэлли. Надеюсь увидеть тебя в моем офисе.

Он мягко, чуть слышно прикрыл за собой дверь. Сэлли, тут же выскочив из кровати, принялась бегать по номеру как безумная, с застывшим в глазах ужасом. Чарли, несмотря на раскалывающую головную боль, захохотал.

– Да не бери в голову, дорогая… Поделом мне… Впредь не будешь таким олухом, которого можно запросто обвести вокруг пальца… Понимаю, всем нужно зарабатывать на жизнь. Иди ко мне в постельку, дорогая!

Назад: Новости дня LIX

Дальше: Новости дня LX