Глава 11
Еще в школе, Монзырев отчетливо помнил это, учитель истории вдалбливал своим ученикам информацию о нелегкой жизни славян в средних веках. Мол, работали люди не покладая рук, от зари до зари, и света божьего не видели. А, еще эксплуататоры, князья да бояре, кровушку пили, а далее, как по фильму «Чапаев» — «Что делать? Красные придут, грабють, белые придут, грабють! Куда бедному крестьянину податься?».
Действительность же оказалась совсем не такой. Да, правда, работы хватало всем, но жизнь на территории языческой Руси, помимо работы, составляла череду праздников, прославляющих богов вышних и своих родовых. Уже сейчас, представители Византийской церкви тихо вползали на Русь, образовывая общины, поклонявшиеся единому богу, призывали отринуть богов, коим сотни лет поклонялись щуры. Приучая людей к тому, что вся жизнь на земле дадена человеку для того, чтобы страдать и молиться о душе, а счастье испытать лишь попав в Рай Небесный. Уже строились церкви в стольных градах. Толерантность к чужой вере играла с русичами злую шутку. Исконные же праздники, предками отмеченные — прославление череды богов, обряды, совсем нескучные, принесение треб и подношений своим духовным защитникам, затем братчина и всенародные гулянья, где и мужчины и женщины селений и городов, могли, не стесняясь никого, выйти, людей посмотреть и себя показать, вносили в жизнь попавших в этот век, струю свободы и покоя. На праздники съезжалась родня близкая и дальняя, чтоб веселее в домах было, чтоб праздник не обошел никого, здесь на своей земле, пока Царство Небесное ожидает где-то там, за кромкой.
Вот и сейчас, на исходе зимы, в месяце лютне, жители пограничного городца, основанного Монзыревым и попавшими с ним в сей век его друзьями, готовились отметить Велесов день. По преданиям славян считается, что в этот день Велес «сшибает рог зиме», а происходит это в полнолуние, зима пошла на убыль. Еще будут морозы и метели, но в эту ночь — наступает перелом, так как великое Коловращение не прекращается от века к веку.
— Сашок, поезжай, проветрись к погостному боярину Воисту. Скажи, сват приглашает отметить праздник Велесов. Пусть приезжает со всей семьей, будем рады увидеться.
— А еще кого звать будешь, Николаич? — Спросил Сашка.
— Ты что, кого-то конкретного предложить хочешь?
— Тут Андрюха рассказывал, ты с местным лешаком скорешился. Говорит, одиозная личность. Почему бы не пригласить?
— Павлина говорила, он как медведь, на зиму в спячку ложится.
— Ну и че, разбудить долго, что ли?
— Так ведь нежить, Саня.
— А нас что, это когда-нибудь останавливало? Главное, чтоб мужик хороший был.
— Ну, давай. Там Галка возок за бабкой и Ленкой посылает. Надо Павлине Брячеславовне про лешего наказ дать. Где мы его по лесам искать будем? А она каким-то Макаром с ним связь поддерживает.
— Во-о! — Сашкин указательный палец поднялся вверх. — А еще кого?
— Направлю нарочных с приглашениями ко всем старшинам селищ и деревень наших. Пусть приезжают, хоть народ расслабится слегка. Саня, нам с ними печенегов воевать предстоит. Приедут, осмотрятся.
— Дело! Селить-то где будем?
— Боярина в тереме с семейством поселим. Остальных…. Вон, постоялый двор пустует. Туда. Да и родичей у многих в нашем селище хватает. Разместятся.
В светлицу спустилась по всходу Галина, уже округлившаяся слегка, но все такая же привлекательная и деятельная, как всегда. Подойдя к сидевшим за столом, чмокнула Монзырева в макушку.
— О чем секретничаете? — Спросила улыбаясь. С тех пор, как Галка понесла дитя под сердцем, улыбка редко покидала ее лицо.
Не сговариваясь, Сашка с Монзыревым, одновременно приложились к кружкам с хмельным медом.
— Да вот решаем, кого на Велесов день пригласить.
— Ну и?
— Список составлен. За бабкой посылаешь?
— Да.
— Вот и оповести ее, пусть лешака пригласит. По Санькиной просьбе, увидеть хочет.
— С ума спятил!?
— А кому, какое дело? Я тоже «за».
— Ну, как знаешь. Оповещу.
— Вестимира что-то не вижу давно.
— К празднику готовятся наш замполит, со Славкой и бабами. Это для него одно из главных мероприятий в году, оказывается, — ответила Галка. — Ты сам-то не забыл, площадку для гуляния народного приготовить? Не в крепостных же стенах народу толкаться.
— Андрей, с Боривоем и бригадой плотников уже который день трудятся. Так что все на мази.
— Ну и хорошо.
— Все-то, где? Терем пустой стоит.
— У всех дела. Даже молодожены наши, Анька с Ратмиром, и то слиняли куда-то.
— Эх, молодость!
Галина в шутку, отпустила Монзыреву подзатыльник.
— Молчал бы уж, старость.
— Вот смотри, Сашка, женишься, тебя жена вот так же лупцевать будет.
— Судя по твоему довольному фэйсу, командир, так тебе это даже нравится.
— Ладно, допивай и в путь. Время уходит.
— Уже допил. Ну, покедова, почапал я.
Оставшись вдвоем в опустевшем тереме, Галина умостилась у мужа на коленях, всем телом прижалась к нему, обняла.
— Все спросить хотела, да как-то недосуг было. Почему у тебя с твоей бывшей женой жизнь не сложилась?
Толик напрягся, засопел, в голове потянулась череда мыслей и воспоминаний.
«Что сказать? Почему? Ведь не расскажешь ей, что изначально сделал ошибку. Да и она, бывшая, ее тоже совершила. Не разобрались по молодости друг в друге, у каждого по отношению к другому, были свои задумки, свои планы. Это иногда случается! Вот и наступило разочярование. Он ведь не мог предположить, что в голове красивой молодой женщины, на первом плане стоят деньги, на втором — положение в обществе, и только на третьем маячила семья. Когда выходила замуж за лейтенанта, Советский Союз доживал последние дни, но положение офицерской жены еще держалось прочно, а зарплата у мужа высокой. Рухнувшая в одночасье страна, поставила людей на колени, заставила многих лишиться чести и совести. Не обошла эта доля и офицерский корпус, кто-то сломался и спился, иные наступив себе на горло, ушли в бизнес, принялись торговать всем, чем можно, не исключяя государственных секретов, некоторые, словно рыбы выброшеные на берег, наглотались свободы и прижылись в бандитских сообществах. Причин попасть туда, хватало. Еще одна категория офицеров — сынки генералов и им подобных, всегда считавшихся в Вооружонных Силах страны понятием — „пена“. В сложившихся обстоятельствах, эта пена оказалась на поверхности. Они не стали бандитами, не превратились в челноков, не испытывали ломки наркомана, покидая армию. За них все сделали родители и деньги родителей. Они стали королями жизни, своеобразными „рантье“.
Те, кто остался в погонах, тащили на себе груз службы и войны, не веря правителям и воротилам от политики. Нищие, преданые всеми, оболганые средствами массовой информации, выставившими их в глазах народа глупцами и неудачниками, они готовы были подрабатывать на стороне, чтоб прокормить свои семьи, но не сняли погоны, были готовы, наплевав на интересы государства, в любой момент стать на защиту своей Родины. Понимали, что государство и Россия, это не одно и то же.
Вот и бывшая супруга решила, что их жизненные позиции расходятся, нет больше общих интересов. Пусть служит, дурачок, раз его не интересуют деньги. Пусть служит, но без нее. Молодость и красота, товар скоропортящийся. Пока есть возможность, его надо подороже продать. Так и расстались, дальше пошли каждый своей дорогой.
Ну и что тут скажешь Галке?»
— Просто не сошлись характерами. Так иногда бывает.
К полнолунию в крепости собралась вся округа. Званые на встречу празднеств людины из окрестных деревень, приняли приглашение своего боярина. Собрались не только старшины, но и к жителям крепости понаезжали родственники, кумовья, сваты. У Монзырева в тереме гостевал боярин Воист с чадами и домочадцами, а Сашка с Андрюхой, по приезду бабки Павлы с Ленкой, увели с собой прямо от возка крепкого корноухого мужика в полушубке, причем по пути их следования, до Монзырева долетели сказанные Сашкой мужику слова.
— Идем Леша с нами, мы с Андрюхой тебя в нашей комнате поселим. А сейчас за знакомство по маленькой пропустим.
Увели так споро, что Монзырев успел с лешаком только поручкаться, не перемолвившись и парой слов.
«Не споили бы, паразиты!», — подумал он.
Настроение у всех было приподнятое, праздничное.
Встретившись с озабоченным Вестимиром, бежавшим по каким-то своим волховским делам, Толик тормознул его.
— Ты долго мимо терема мотаться будешь? Уж мог бы и заглянуть.
— После, все после, Николаич!
— Ты знаешь, ощущение новогоднего праздника в душе. Кажется, вот сейчяс дед мороз с мешком подарков из-за угла выйдет.
— А что ты хочешь, каждый русич знает, что только Велес, дед наш остается с людьми в это тяжелое время, не дает духам беспутным озорничать и вредить. А за это злится на него Морена, да за его невнимание напускает на людей лихорадки разные, а на скотину — коровью смерть. Вся природа в ледяном сне, только Велес Корович ходит по городам и весям, не давая загрустить людям. Поэтому и ощущения праздничные.
— Так ты зайдешь? Обед у нас праздничный.
— Только завтра. Ночь сегодня мне нелегкая предстоит. Велесу требы отдавать, да обрядовые кощуны петь, славить его, чтобы род не забывал в трудные времена.
— Ну, бог в помощь!
— А ты-то, куда направляешь стопы свои?
— На постоялый двор. В тереме всех гостей за праздничным столом не разместишь. Вот, и велел там накрывать. А вечером, Галинка моя сказала, всем по домам надлежит находиться.
— Это правильно. Обряд, он строгий канон имеет. Все, побегу, а то от тебя не оторвешься.
За богатыми столами, на которых отсутствовало в этот день только мясо коров, собравшаяся старшина городца да уважаемые приглашенные гости, собрались отметить праздник. Время незаметно пробежало к вечерним сумеркам. В тостах между едой, люди славили Велеса, благодарили хозяев за угощение, веселились.
Услышав громкий стук, в большой горнице «гостиничного комплекса», наступила тишина. Ждали этого стука. Через порог переступила знакомая Монзыреву женщина, звонким голосом напевно произнесла:
— Гой, Велес, свет во тьме пламенеющий!
Гой, Велес, коло ся здраву сеющий!
Гой, Велес, возвелик боже врат!
Гой, Велес, сторожащий у крад!
Гой, Велес, как скала нерушим!
Гой, Велес, повсегда прославим!
Гой, во поле! Гой, во дворе!
Гой, во лесе! Гой, Велесе!
Гой, во яви! Гой, во нави!
Прави днесе! Гой, Велесе!
И присутствующие, заправившись перед появлением повещалки стоялым медом, а это была именно она, заревели в ответ:
— Го-ой! Веле-се! Слава!
Секундной разрядкой воспользовалась ведунья:
— Вам, мужи честные, надлежит в дома свои уходить и там быти. За порог не выходить, скотину и живность со дворов не выпускать. А буди выйдет кто, али даже собаку со двора выпустит — не обессудьте потом. Забьют женки палками в усмерть.
Повесталка перехватила инициативу в свои руки:
— Вам, бабоньки, надлежит сбиратися у северных ворот. Велес с зимы рога сшиб, проведя нас через мразы, хлады, глады и метели. Наступает перелом зимы на весну. Для сохранения домашнего очага, зачин свершим да обряд опахивания межеводной борозды сотворим.
— Эх, давай еще по одной накатим, — Сашка почесал бритый затылок. — Леха, посмотри, там еще в одном из кувшинов самогон остаться должен.
— Да нету, Саня, я ж смотрел, — осоловелый лешак, наверное, первый раз за свое существование на этом свете был так накачан зеленым вином, что еле ворочал языком. Но душа офицеров требовала продолжения банкета, а в тереме запасов сего продукта больше не наблюдалось. Сам собой напрашивался исконно русский вопрос, озвученный в свое время Чернышевским: «Что делать?».
— Ну что за б…ство такое? Андрюха, где у нас Анька запасы спиртного хранит?
Андрюха, стеклянным взглядом глянул на Сашку и лешего:
— Где, где, в Караганде! Ха-ха!
— Так, Сатурну больше не наливать.
Услыхав в предложении ключевое слово: — «Не наливать», работа мозга в Андрюхином черепе усилилась в десятикратном порядке.
— Стой, стой. Да знаю я. Шуток они не понимают, видите ли. Винокурню где поставили, а?
— Ну?
— Возле реки. От южных ворот полкилометра даже не будет. Вот! Там же и сарайчик, складом его обозвали. Вот там запечатанные кувшины и хранят. Только Николаич добро на изъятие не даст.
— Николаич спит давно. А Галка на шабаше вместе с бабами, крепость от коровьей Смерти опахивают. Пошли, возьмем.
— По ушам получим от командира.
— Ты выпить хочешь?
— Спрашиваешь!
— Ну, так пошли. Леха, — Сашка толкнул локоть приснувшего лешего. — Пить будешь, Лех?
— Угу.
— Все, значит идем.
— По ушам получим, — выдали остатки просветленных Андрюхиных мозгов информацию к размышлению.
Но размышлять в споеной тройке, было явно некому.
— Это завтра, а может и не узнает никто. Хватай Леху под другую руку, видишь, человек до источника сам уже и добраться не может. Надо помочь страждущему.
Надев теплую одежду и напялив на лешака его полушубок и шапку, троица неровной, шатающейся походкой вышла из терема в звездную ночь.
Леший пришел в себя, уперся, с места не сдвинешь.
— Ты чего? — Задал вопрос Сашка.
— Сегодня что за день?
— Ночь уже на дворе, не видишь что ли?
— Не-е-е! Ночь-то какого дня?
— Блин, во чудак человек. Сегодня ночь морозного дня — глубокомысленно изрек Андрюха. — Пошли, чего стоим? Протрезвеем скоро на таком «кальте».
— Велесов праздник. Выходить никак нельзя.
— Леха, хорош херней страдать. Ты только представь, там выпивка. А Андрюха вон и закусь захватил. Андрюха, покажи ему.
— Во-о! — Андрей, на вытянутой руке выставил полть копченого свинного окорока, держа его за копыто, в двух местах на нем были видны срезы. Глянув на свиное копыто, лешак помотал головой из стороны в сторону.
— Не можно. Попадем на глаза бабам, палками забьют и меня и вас.
— Да ну?
— Точно.
— И за каким это хреном они нас бить будут?
— Дак, коровью смерть они гонят от селища сегодня.
— Ну, а мы здесь причем? — Наморщил мозг пьяный Андрюха.
— А…, - леший вырубился, слегка подхрапывая.
— Заговаривается мужик. Но спецназ ГРУ своих не бросает. Потащили. Потом разбудим, поймет человек свое счастье.
— Давай.
Полная луна освещала опустевшие улицы городка. Во дворах не было слышно даже собачьего лая. Под ногами поскрипывал снежок. Если бы кто-то, любопытства ради, выглянул за ворота, очень бы удивился, увидав как двое здоровенных лбов, шагая походкой пьяного пеликана, тащат третьего, даже сквозь сон пытающегося упираться. Передохнули, остановившись у открытых настежь крепостных ворот. Из надвратной башни выглянул караульный крепостного наряда, приглядевшись, узнал начальство.
— Сотники, вы бы поосторожней. Не ровен час, на баб наших нарветесь, кои межеводную черту запахивают, тогда вас сам Велес не спасет. Дома сидеть потребно.
— Слышь, военный? Неси службу бодро, ничем не отвлекаясь, не выпускай из рук оружие, ну и так далее по тексту, — выдал в ответ Сашка. — Русский офицер, трезвым, никогда в грязь мордой не падал. Ты нас не видел. Понял?
— Дак, чего ж не понять-то. Понял.
— Гыть! — Ухватили поудобней сомлевшего лешака собутыльники. Переступив черту ворот, Андрей загорланил, а Сашка подхватил песню:
— Черный ворон, что ж ты вьешься,
Над мое-ею головой.
Ты добы-ычу-у не полу-учишь,
Черный во-орон, я не твой…
А в это же самое время, со стороны восточной стены, к южным воротам, шла толпа женщин, впереди которых, совершенно голая повещалка тащила соху, опахивая крепость пресловутой межеводной чертой. Тетки все как одна, по традиции, тоже были навеселе, употребив до и во-время обрядового действа. За повещалкой шли, имея при себе помела бабы, кто-то с дубиной, кто с серпом. Шли в одних рубахах на голое тело с распущенными волосами, производя при перемещении невероятную какофонию шумов, для устрашения виртуального чудища, и тоже горланя песни:
— Смерть, ты коровья смерть!
Выходи из нашего села, из закутья, из двора.
В нашем дворе ходит Велес святой
Со копьем, со свечой, со горящей золой…
Все было бы ничего, если б наши алконавты вовремя заметили бы баб, но так уж случилось, что обе компании увидели друг друга практически одновременно, несмотря на шум и песни, находясь на удалении друг от друга, в двух десятках метров. Это при полной-то луне!
— Е-мое! Андрюха, гля ведьмы! — Указал Сашка пальцем на совершающих хадж женщин.
В ответ, завопила повещалка:
— А-а-а! Коровья смерть!
— Ты кого обозвала, корова безрогая? — Обиделся Сашка.
— Бей их, бабоньки! — Заверещали из толпы.
— Саня, делаем ноги!
— Ага. Проснись, Леха, — Сашка, пинком разбудил лешего. — Бежим, если жить хочешь.
Хочу задать нескромный вопрос. Вы когда-нибудь бегали дистанцию в три километра с рекордом олимпийского чемпиона, да еще в нетрезвом виде? Можете не отвечать. И так, знаю, что нет! А это потому, что за вами никогда не гналась толпа разъяренных пьяных женщин с дубьем и серпами. Если бы гналась, я вам отвечаю, результаты у вас были бы весьма внушительные. Вот и наша троица, умело отрезанная от ворот озверевшими верующими, не раз получивши дубиной по хребтине, все же оторвалась от женского кворума. Совершенно протрезвев, затерялась в сугробах леса.
— Ну, я же предупреждал! — Отдышавшись, выдавил леший, шапку он где-то посеял при беге.
— Хреново предупреждал. Надо было качественно объяснить, чем пахнет. Ну размялись, теперь и домой пробираться можно.
— А выпивка как же?
— Все, Леха, выпивка завтра. Все равно Андрюха закусь выбросил, когда линяли, чтоб бежать было легче. А мы не алкаши, чтоб без закуси водку жрать.
— А если не проскочим? Ведь забьют как мамонта.
— Не дрейфь, Андрюха. Разведку, так запросто, за хобот не возьмешь.
— Ну, вы и отморозки, как ты, Саня, говорить любишь. Что б я еще с вами, ночью за зеленым вином пошел, да не в жизнь! — Пожаловался леший.
Им повезло. Ночное приключение закончилось в теремной комнате. Троица друзей, в три глотки храпела, угревшись на лавках, источая убойный запах водочного перегара.
Морозное утро встречало ярким солнцем и безветренной погодой. Рядом со священной дубравой на площадке для празднеств, народу собралось много, яблоку негде упасть. Монзырев окинул собравшихся взглядом.
«А народу-то с детворой не меньше трех тысяч присутствует, а то и поболее будет, — отметил про себя. — Где же волхв?».
На тропинке из дубравы показался Вестимир, одетый в овчинный кожух, волосы на голове перехвачены полотняной тесьмой, держал в руке зажженный факел. За ним следовал Осташ, в прошлом атаман разбойников, бубном отбивая такт ходьбы. Рядом Славка, приложив к губам свирель, наигрывал под бубен незатейливый напев. Троицу сопровождали еще восемь человек, в такт, довольно громко, напевно выкрикивая:
— Веле — Веле — Велесе го-о-ой!
Веле — Веле — Велесе го-о-ой!
Велесе есе го-о-ой!
Велесе есе го-о-ой!
Подойдя к Монзыреву, находившемуся в центре образованного людьми огромного круга вместе с боярином Воистом, Галиной и Мишкой, стоявшими за ними, Вестимир поклонился поясно на четыре стороны света, для людей, для богов. Поклонился боярам и получив ответный поклон, пошел посолонь вдоль приготовленного под кострище места, березовые и дубовые чурки в котором были сложены колодцем. Обойдя кострище, остановился. Все это время Осташ со Славкой сопровождали его. Отдав факел одному из служек, Вестимир снова пошел по кругу, подняв руки с открытыми ладонями к небу, громко произнес слова сакраментального обращения:
— Молихом, Велеса, отце наше,
Да потягне в неби комонощь вещати
Золоти колове вертище…
Тишина в округе стояла мертвая, все внемлили словам волхва, а тот, набирая силу в голосе, вещал:
— Велесе зимний, во шкуре сивой,
Со турьими рогами, с белой бородой,
Храни во поле, храни во боре, отведи горе,
А, да жди доли, во Ночи Года — оберег Роду!
Гой, Вещий Сиве! Пастырь зиме!
Велесу — слава! Гой!
Словно ледоход, прорвавший плотину, над площадью в синее небо, прямо к солнцу, устремился единый выкрик собравшихся:
— Слава! Гой! Слава! Гой! Слава! Гой!
Галина пошла по кругу людскому, беря горстью у шедшего рядом с ней Славки из короба зерно, бросала в стоящих стеной людей:
— Здравы будьте, люди добрые, от века до века, — приговаривала она, стараясь улыбнуться каждому.
— Тебе, боярыня, здоровья, мы любим тебя. Пусть Велес не обойдет близких твоих вниманием своим, — слышались пожелания в ответ.
Снова зазвучал ритм бубна, Вестимир подошел к Монзыреву, протянул факел.
— Николаич, не забыл, что сказать потребно?
— Обижаешь.
С факелом в руках, Монзырев подошел к громаде кострища, повернувшись к народу, провозгласил:
— От огня Сварожича зажжем свой костер. Пусть во век горит, нам тепло дарит!
Пошел по кругу, поджигая дерево с четырех сторон света, когда пламя слегка набрало силу, бросил внутрь огненного колодца факел. Огонь набрал полную силу, теперь уже Вестимир вновь завладел вниманием родовичей:
— Се кощно время, зима трескучая, солнце скрыто до весны хмарью — тучами,
Ходят-бродят по земле блазни — мороки,
Сторожат шальные духи, уснувший бор…
Как Монзырев уже знал, сейчас происходило речение волхвом, так называемых обрядовых кощун, после которых, официальная часть праздника наконец-то заканчивалась. Уставший за прошедшие дни и бессонную ночь Вестимир может передохнуть, а он боярин родовой, заступит на его место, в чем-то исполняя роль «свадебного генерала».
— Замки скорей отопри, ворота свои распахни,
Пошире их растворяй, да гостюшку поджидай.
Сивый бог грядет, медведя ведет. Гой!
Над полем, вновь раздалось уже веселое:
— Гой! Го-о-ой!
Послышались звуки свирелей, дудок и бубнов. Начинались гуляния, и начинались они с Велесовой или по-другому медвежьей борьбы.
Волхв отступил назад, украдкой вытерев выступивший даже на морозе пот, сказывалось напряжение предыдущих дней, да и сам возраст, наверное брал свое. Вперед выступил Монзырев:
— Родовичи, гости приглашенные. Предлагаю выставить поединщиков Велесовых, медведей родовых, пусть померяются силушкой, и в бойцовой потехе определится Велесов избранник на этот год.
Поднялся смех и гомон, люд распался на группы и группировки. У многих поединщики были определены заранее, но некоторые выставлялись прямо сейчас.
Борьба, посвященная Велесу, это не Перуновы игрища. Участвуют исключительно силачи, пусть и не обладающие быстротой реакции. В круг перед чуром Велеса вышли десятка два крепких, будто сбитых из витых мышц русичей, как сказали бы в двадцать первом веке — мордоворотов, раздетых по пояс. Разбившись по парам, охватили друг друга руками и, кряхтя, упираясь изо всех сил, старались завалить противников в снег.
Народ неистовствовал, веселье и азарт били через край, даже проигравшие соревнование борцы не слишком расстраивались. В конце концов, обозначился победитель, на голом торсе которого просматривались красные полосы, отметины, оставленные противниками.
— Чей такой будешь? — Спросил Монзырев великана.
— Боярина Воиста дружинник, — без улыбки, степенно ответил борец. — Звусь Глуздом.
Оглянувшись на довольно ухмылявшегося позади свата, Монзырев подмигнул ему:
— Твой?
— Мой! — В ответе Воиста прозвучали нотки гордости за выставленного воина.
— Молодец! — Повысив голос Монзырев, во всеуслышание объявил. — В сем годе Велес выбрал победителем Глузда, человека боярина Воиста. Боярыня Всемила, — обратился к свахе. — Поднеси своими ручками угощение победителю. Пусть помнит, из чьих рук его принял.
Сваха приосанившись, присоединившись к мужу и сватам, с царским достоинством передала победителю поданный Мишкой литра на три емкостью корец с хмельным медом. Тот, с поклоном приняв его, тут же приложившись, выпил весь до дна, перевернув опустевший корец к низу, показал, что не оставил ни капли. Крякнул от удовольствия и наконец-то улыбнулся. Толпа возбужденно заревела от восторга. Действия Глузда были восприняты всеми с духовным подъемом.
— Ну, и от меня прими подарок. Пусть запомнится сей приезд к нам в гости. — Не оглядываясь, боярин кривичей поднял руку, взмахнул ею.
Вышедшие перед чесным народом Туробой, с подмастерьем Никитой, птенцом Монзыревского гнезда, вынесли полотняный сверток. Распеленав его, Туробой молча протянул Монзыреву. В руки воина лег пожалованный боярином великолепной работы меч в отделанных кожей ножнах.
— Владей, воин, защищай им землю родную, врагов у нее хватает.
Не рассчитывавший на подобный подарок Глузд, застыл столбом, стоя с мечом в руках. Такой подарок, сам по себе стоил немалых денег, а наградным, он прибавил в цене еще больше. По поверьям, такой меч приносит удачу его владельцу. Скупая слеза благодарности поползла по щеке.
— От всего сердца благодарствую, боярин.
— Эге, это еще не все. Эй! — Крикнул громко, перекрывая голосом шум созданый возбужденной толпой. — Все кто участвовал в состязаниях, подойдите ко мне.
Собравшиеся в ожидании Велесовы бойцы, вопросительно глядели на Монзырева, глядела на него и набежавшая отовсюду толпа, вопрос:
«Что там еще придумал неугомонный боярин?» — повис в воздухе.
— Боря, ты готов? — Повернувшись, спросил Анатолий Боривоя, нарисовавшегося на заднем плане.
— Нести, боярин?
— Давай!
Несшие службу в этот праздничный день воины дежурного подразделения, вынесли к изумленным «спортсменам» и вложили каждому в руки, включая и победителя, комплект праздничной одежды с полушубком и шапкой на меху, поверх каждого свертка красовался боевой нож в ножнах.
— Слава нашему боярину! — Взревела толпа. И еще громче над полем прорезались слова. — Слава! Слава!
Когда все малость успокоились, Толик с улыбкой произнес:
— Это, чтоб вы в мороз не замерзли, стоя здесь раздетыми, и не забывали Велесов праздник случившийся в сей год.
Потом были другие развлечения, гуляния, песни и даже хоровод по снегу. Этим днем Монзырев еще не раз одаривал участников программы.
Уже придя домой, боярин Воист высказал Толику:
— Сват, ну ты прямо князь поместный. Такие подарки даришь, это же целое состояние раздарил.
— Это нормально, боярин Воист. От меня не убудет, а людям в радость. Да и каждый знать будет, кто на земле этой хозяин. К кому бежать с бедой, если придет таковая, и с кем поделиться радостью. Кстати, невестка твоя будущая, вам со свахой тоже подарки приготовила. Ну и жениху — соответственно, сам передашь.
— Ну да, кто ж знал, что приедем к тебе. А тут Мстислав из Чернигова вернется, и мы на порог ступим.
— Батя Мстишу в Чернигов с обозом к князю уже три седмицы назад как послал, — сообщила дочь боярина, Листвяна.
— Да уж знаю, — улыбнулся великовозрастному, избалованому родителями ребенку, Монзырев.
Ищенко, глазами указал стоявшему неподалеку Горбылю на своенравную, влюбленную в себя боярышню. Подошел вплотную к нему, зашептал в ухо:
— Сань, никого не напоминает?
— А, фиг его знает. Девка, как девка.
— Да вылитая дочка Василенкова. Ты присмотрись. Вот сейчас возьмет и скажет. «Ах, я вся такая, разэтакая. Скоро, закончу институт, открою свою фирму и буду деньги лопатой грести, от ухажоров нею же отбиваясь!»
— Ха-ха-ха! Ну, ты напредставлял. Ха-ха, ой немогу!
Помаленьку в тереме стали собираться домочадцы, подходили после сутолоки праздничного дня. Пришли Вестимир со Славкой, бабка Павла с Ленкой. Всей маленькой общиной расселись за столом в горнице. Девчонки быстро подсуетившись, выставили яства на праздничный стол. Последними, прибыла троица, Сашка с Андрюхой и лешим. Все трое навеселе, но в пределах нормы.
— Ох, нравится, боярин, мне у тебя гостить. Давно так не отрывался, как Саня говорит, — заявил леший прямо с порога, показывая в улыбке свои белые зубы, с ярко выраженными клыками во рту.
— Я рад, — привстал Монзырев, рукой показывая на свободные места. — Присаживайтесь.
Леший заметил, как Воист с опаской глянул на него.
— Да ты не боись меня, боярин. Родня моих друзей в лесах может гулять без опаски. Даже поможем, ежели что.
— Николаич, представляешь, Леха сегодня пытался со столба зипун с поршнями стянуть. Ха-ха! — Закатился смехом Сашка. — Еле уговорили, не светиться так.
— А чё? Я б их снял. Не веришь?
— Да верю я, верю.
— Не расстраивайся, Леша, я знаю, тебе Николаич в подарок полностью всю обнову приготовил. Правда ж, командир?
— Правда.
Встал со своего места Вестимир с кружкой меда в руках.
— Однако, предлагаю выпить! С праздником вас, мои дорогие. И хоть сегодня день Велеса, хочу выпить за вас. Без вас нам всем тяжко было. С вашим приходом в весь пришло счастье и радость в дома родовичей. Да что там, вон за столом с нами леший сидит, как так и должно быть. Могло ли такое случиться без вас? Нет. Вот за вас и выпьем!
Из-за стола поднялся и Монзырев.
— За нас, Вестимир, за нас за всех здесь сидящих за этим столом. За сватов. Спасибо, что откликнулись и приехали. За бабку Павлу, мы ее все считаем родным человеком, даже непонятно, толи мы ее в семью приняли, толи она нас взяла. За хозяина лесного, спасибо, что почтил приездом, хороших друзей мы рады видеть всегда. Выпьем!
Обстановка становилась все непринужденнее и теплее, народ вкусивший блюд и выпивший медов, от полноты чувств затянул песню:
— За туманом ничего не видно,
За туманом ничего не видно,
Только видно дуба зеленого
Только видно,
Под тем дубом криница стояла
Под тем дубом,
В той кринице дивка воду брала
В той кринице,
Обронила золото колечко
Обронила…
Любимые песни для души, ложились в атмосферу застолья живою водою. Леший, затихнув, сидел слушая, не отвлекаясь более ни на что.
— Хоть и считают меня нежитью, а все ж душа у меня есть, — тихо поведал Сашке о сокровенном. — Я б песни такие всю жизнь слушал, Саня. Может я какой-то неправильный леший, а?
— Леха, успокойся. Ты самый правильный. Просто ты к нам попал, а кто к нам попадает, я заметил, меняется. В лес вернешься, восстановишься. Ты главное нас не забывай.
— Не забуду.
Уже поздно вечером, перед тем как разойтись на отдых, из-за стола снова поднялся Вестимир:
— Друзья мои, хочу напомнить, что впереди шесть дней Велесовых святок, в течение которых с теми, кто почтил Велеса, случаются удивительные вещи. Так что, удивляйтесь на здоровье, не боясь ничего.
— Принято! А теперь, спать. — Подытожил Монзырев.
Расходились ко сну.
— Николаич, ты давай одевайся, ночевать сегодня у меня в избенке будешь.
— Э-э нет, Вестимирушка, мне одного раза хватило. Меня теперь туда калачом спать не заманишь!
— А придется. Причем одному. Там натоплено, об этом позаботились. Так что, иди.
— Что так-то?
— Все сам узнаешь. А я сегодня, вон в каморке переночую.
— Ладно. Гала! Лебедушка моя, ты сегодня без меня отдыхаешь. Дела, понимаешь ли.
— Какие дела? Ты же сегодня выпил.
— Мне что, за руль садиться?
— Хорошо, поступай, как знаешь. Устала, выжата словно лимон.
— Спокойной ночи, любимая, — поцеловал Галку Монзырев.
Прошел по улицам ночного городка. Отметил, что народ еще во всю гулеванит. Побеспокоил наряд, дежуривший на воротах. От ворот по дороге, потом по заветной тропе в дубраве, по морозцу со звездным небом, добрался до капища. Прогулялся вдоль чуров богов, поздоровавшись с ними, молчаливыми деревянными истуканами, вернулся к избенке. Войдя в натопленное жилье с горящим светильником на столе, уселся на лавку. В одиночестве хорошо думалось и вспоминалось. Вспомнилась прежняя жизнь, как оказалось, такая простая и понятная раньше. Неурядицы в первой семье, уход жены. Дураки генералы, бросившие армию на произвол судьбы. Продажные депутаты, гребущие все под себя, как пираньи, неспособные насытиться. Чиновники гражданской администрации, забывшие, для чего они вообще живут и работают в государстве, фильтрующие законы к своему достатку. Простые люди, которых средства массовой информации, с постепенным скатыванием страны в пропасть, превращали в серую массу, неспособную постоять за себя, за свой род, за свою нацию, с каждым годом рожающую все меньше и меньше детей.
За мыслями не заметил скрипа двери, сквозняка и появления незнакомого человека.
— Думы беспокоят?
Подняв глаза на вошедшего, увидел перед собой крепкого, здоровенного седого мужика с бородой, одетого в тяжелый полушубок из медвежьего меха. Лицо его было серьезным, но вместе с тем открытым для общения, в глазах искорки улыбки.
— Да вот задумался, — не став удивляться приходу неизвестного, ответил Монзырев.
— Ну, здравствуй, боярин.
— Здрав будь и ты, добрый человек.
— Вижу, не догадываешься, кто перед тобою.
— Нет.
— Ну, познакомимся, что ли? Велес я. Один из главных богов славянского пантеона.
— Рад видеть. Присядешь?
— Не откажусь, шубейку вот только сброшу.
— Чем обязан вниманием к своей скромной персоне?
Они уже сидели друг напротив друга.
— Да вот, интересен ты мне, Анатолий Николаевич. Решил лично, так сказать, познакомиться и пообщаться.
— Чем же я тебя так заинтересовал, Велес Корович?
— Да вот, живет себе человек в среде привычной, потом берут его, да не самого, а с грузом в виде полутора десятков душ, и бросают на тысячу лет назад. Словно щенка с камнем на шее. А он, не то, что тонуть не думает, а еще и род кривичей за собой из омута темного на берег вытаскивает. Князька Черниговского окучивает, из всех перипетий жизненных, сухим выходит. Разве не интересно с таким словом перекинуться, меда хмельного испить?
Монзырев потянувшись к кувшину, разлил по глиняным кружкам стоялого меда.
— Ну, с праздником тебя, бог славянский, — поднял в тосте свою кружку Толик.
— Ты смотри, на лице ни удивления, ни страха перед существом вышнего мира. Ты хоть бы наносное подобострастие выказал. Знаешь, как волхвы о такой встрече, десятки лет мечтают. А ты со мной, как с равным разговариваешь. Как твой Андрюха говорит: — «Даже прикольно».
— А чего мне перед тобой на цырлах ходить? Отбоялся я свое, да и ты в мою сторону не посмотрел бы, будь я другим. Ведь так?
— Ха-ха! Тут ты прав, Анатолий Николаевич. За то, что людей сохранил, спасибо. Скудеет земля русская от набегов степняков. Знаю, нелегко тебе придется по лету, а еще знаю, готовишься.
— Поможешь чем? — С надеждой глянул в глаза Велесу.
— Чем?
— Ну, набег отбить я тебя просить не буду, не волнуйся. Постараемся сами управиться, а просьбочка есть.
— Давай, озвучивай. Чего телишься?
— Мы сейчас в дубраве священной мед пьем, дорога она для родовичей, а защитить ее по приходу печенегов я не в состоянии. Не хотелось бы, чтобы нога захватчика в святое место ступала. Будь другом, помоги сохранить все это.
— Да-а! Интересную задачку задал. Не поскупился на просьбу. Оно конечно, просить так с размахом. Чего там мелочиться. Ха-ха!
— Не можешь, скажи, не обижусь.
— Ты что, вышнего бога уесть пытаешься?
Славянский бог недобрым взглядом стрельнул в глаза собеседника.
— Ничуть не бывало. Просто проблемой делюсь.
Сидели молча, по глотку отпивая из кружек мед, словно двое приятелей после трудного дня решили спокойно, без суеты попить пивка, полялякав о наболевшем.
— Энергетика от тебя, Николаич, добрая идет. Недаром же ты весь поднял кривичскую, из нее, можно сказать, малый городок сотворил. А ведь я примечал, год, два и должны были кануть в лету рода у границы. Сейчас вижу, выстоит пограничье. Волхв у тебя хорош. Мудрый. Это ж надо додуматься, из грядущего, единокровного потомка вытащить. Хм.
— На волхва не жалуюсь, он действительно молодец. Да и в весях люди подобрались хорошие. Так ты как, Велес Корович, поможешь?
— Помогу, как там говорится у смертных, назвался груздем, полезай в кузов.
— И…?
— В общем, так. На Ярилин день, чтоб к дубраве ни один смерд не подходил. Понял? И волхву передай, ни один. После этого дня дубрава вместе с капищем исчезнет для людей. И проявится только через три седмицы. Ни русичи, ни печенеги ее видеть не будут, о том, что она есть, на этот срок все забудут, ну а уж после срока снова проявится.
— Ну, спасибо тебе, бог славянский, с души, словно камень спихнул.
— Да чего уж там. Однако, мне пора. Засиделся я что-то, а мне еще тройку визитов нанести надобно. Боярыне своей привет передавай, да вот подарок от меня, понравилось, как с праздником меня почтила. Держи!
Протянул Толику небольшую деревянную шкатулку.
— Ты сегодня народ одарил не жлобясь, не скаредничая. Вот и я хочу в долгу не остаться. Да ты-то у нас гордый, Гордей Вестимирович! Поэтому и подарок Галине. Прощевай, боярин. Радей за общество и дали. Глядишь, и свидимся еще.
— Легких дорог тебе Велес Корович. Спасибо за поздние посиделки.
Легкий сквознячок прошелся по горнице, пламя светильника на секунду погасло, затем вспыхнуло вновь, более ярко осветив помещение. Ни Велеса, ни его полушубка, лежавшего на лавке, в комнате уже не было, словно эта встреча просто привидилась Монзыреву. Но на столе лежала маленькая шкатулка. Анатолий открыл ее. В ладонь упала низка крупного, отборного жемчуга — целое состояние по нынешним временам.
«Однако, бывает же такое,» — сквозанула мысль, и уже через секунду Толик спал сном праведника. В печи потрескивали березовые дровишки, за затянутым бычьим пузырем оконцем мела метель-завирюха, разгулявшаяся в эту ночь.
В дни Велесовых святок, с людьми происходят иногда удивительные вещи, которые даже невозможно представить в другое время.
