Глава двадцать вторая
ПОсле похорон
В облачном небе над башнями замка все чаще появлялись ярко-голубые прогалины, но эти признаки приближения лета совершенно не радовали Гарри. У него ничего не получалось – ни выследить Малфоя, ни вызвать Дивангарда на доверительную беседу и заставить поделиться воспоминанием, которое тот скрывал несколько десятилетий.
– Последний раз говорю: забудь о Малфое, – решительно велела Гермиона.
Они, пообедав, сидели во дворе и грелись на солнышке. Рон и Гермиона держали министерскую брошюрку «Аппарирование: распространенные ошибки и способы их избежать» – сегодня у них был экзамен. Похоже, однако, что брошюрка не успокаивала нервы: стоило из-за угла появиться какой-то девочке, Рон вздрогнул и полез прятаться за Гермионой.
– Это не Лаванда, – устало сказала та.
– А, хорошо, – успокоился Рон.
– Гарри Поттер? – заговорила девочка. – Просили тебе передать.
– Спасибо…
Гарри с упавшим сердцем взял маленький пергаментный свиток и подождал, когда девочка отойдет подальше.
– Думбльдор говорил, что, пока я не добуду воспоминание, занятий больше не будет.
– Может, он хочет узнать, как твои успехи, – предположила Гермиона.
Гарри развернул послание, но вместо узкого косого почерка Думбльдора увидел неровные каракули, очень неразборчивые – пергамент был сильно закапан, и чернила местами расплылись:
Дорогие Гарри, Рон и Гермиона!
Арагог ночью скончался. Гарри и Рон, вы его знали и помните, какой он был необыкновенный. Гермиона, тебе он тоже понравился бы. Похороны вечером, и очень хорошо, ежели вы тоже придете. На закате, в его любимое время. Я знаю, вам поздно на улицу нельзя, но у вас есть плащ. Я бы не просил, но одному такое не сдюжить.
Огрид
– Прочти. – Гарри сунул записку Гермионе.
– Ой, я вас умоляю! – воскликнула она, быстро пробежав письмо глазами и передав Рону. У того от возмущения глаза вылезли на лоб.
– Совсем сбрендил! – разъярился он. – Да эта его чудина отдала нас с Гарри своим сородичам на съедение! Дескать, угощайся, народ! А мы теперь, значит, рыдай над его паскудным волосатым трупом?
– Дело не только в этом, – сказала Гермиона. – Он просит нас поздно вечером выйти из замка, хотя прекрасно знает, что меры безопасности стали в миллион раз строже и что будет, если нас поймают.
– Мы и раньше ходили к нему в гости по вечерам, – возразил Гарри.
– Да, но ради такого? – отозвалась Гермиона. – Когда Огрид правда нуждался в помощи, мы многим рисковали, но… в конце концов… Арагог уже умер. Если б речь шла о его спасении…
– Тогда я бы точно пас, – твердо заявил Рон. – Гермиона, ты с ним не была знакома. Поверь, смерть ему очень на пользу.
Гарри забрал у него записку и посмотрел на расплывшиеся чернильные пятна. Слезы лились на пергамент ручьем…
– Гарри, надеюсь, ты не собираешься идти? – спросила Гермиона. – И напороться на взыскание из-за такой глупости?
Гарри вздохнул.
– Знаю, знаю, – сказал он. – Огрид спокойно похоронит Арагога и без нас.
– Вот именно, – с явным облегчением ответила она. – Слушай, сегодня днем на зельеделии почти никого не будет, у нас же экзамен… попробуй как-нибудь умаслить Дивангарда!
– Думаешь, на пятьдесят седьмой раз мне наконец улыбнется удача? – горько усмехнулся Гарри.
– Удача! – вдруг воскликнул Рон. – Гарри, вот оно – удача!
– То есть?
– Выпей зелье удачи!
– Рон, точно… точно! – потрясенно вскричала Гермиона. – Конечно! Как я сама не додумалась?
Гарри уставился на друзей:
– Фортуну фортунату? Не знаю… я хотел ее поберечь…
– Для чего? – изумленно спросил Рон.
– Что может быть важнее этого воспоминания? – поддержала Гермиона.
Гарри не ответил. Мысль о драгоценном флакончике давно таилась в глубинах его сознания; там зрели смутные, неясные мечты: Джинни порывает с Дином, Рон почему-то радуется, что она теперь встречается с Гарри… Он сам себе не признавался в этом, разве что во сне или на сумеречной границе между сном и явью…
– Гарри? Где ты витаешь? – окликнула Гермиона.
– Что?.. А, да, конечно, – сказал он, приходя в себя. – Да… хорошо. Если мне сейчас не удастся разговорить Дивангарда, вечером приму фортуну и попробую еще раз.
– Решено, – бодро произнесла Гермиона, встала и исполнила грациозный пируэт. – Направление… настрой… неспешность… – пробормотала она.
– Прекрати, – взмолился Рон, – меня и так тошнит… Ой, скорей, прячьте меня!
Во дворе появились еще две девочки, и Рон нырнул за спину Гермионы.
– Это не Лаванда, – досадливо бросила она.
– Отлично. – Рон осторожно выглянул из-за ее плеча. – Эй, смотрите, они грустные какие-то.
– Это сестры Монтгомери и, естественно, они грустные – ты не слышал про их младшего брата? – удивилась Гермиона.
– Честно говоря, я уже не успеваю следить, что у кого творится с родственниками, – ответил Рон.
– На него напал оборотень. Говорят, их мама отказалась помогать Упивающимся Смертью. В общем, мальчику было всего пять, и он умер в святом Лоскуте, его не смогли спасти.
– Умер? – потрясенно повторил Гарри. – Но ведь от этого не умирают, просто тоже превращаешься в оборотня?
– Иногда умирают, – необычайно посерьезнел Рон. – Я слышал, такое бывает, если оборотень слишком увлекается.
– А кто это был? – быстро спросил Гарри.
– Говорят, Фенрир Уолк, – ответила Гермиона.
– Я так и знал – маньяк, который охотится за детьми, про которого Люпин говорил! – гневно воскликнул Гарри.
Гермиона печально посмотрела на него и сказала:
– Гарри, ты должен добыть воспоминание. Оно же для того, чтобы остановить Вольдеморта. Весь этот кошмар из-за него…
Наверху ударил колокол. Перепуганные Рон и Гермиона вскочили.
– Все будет хорошо, – заверил их Гарри. Они пошли к вестибюлю, где собирались те, кто сегодня сдавал аппарирование. – Удачи.
– Тебе тоже! – Гермиона многозначительно посмотрела на Гарри, и тот свернул к подземелью.
На зельеделии учеников было всего трое: Гарри, Эрни и Драко Малфой.
– Не доросли для экзамена? – добродушно хохотнул Дивангард. – Даже семнадцати нет?
Они помотали головами.
– Ну и ничего страшного, – весело продолжал Дивангард, – раз нас так мало, давайте забавляться. Пусть каждый приготовит мне что-нибудь интересненькое!
– Отличная идея, сэр, – льстиво сказал Эрни, потирая руки. А вот Малфой даже не улыбнулся.
– В каком смысле «интересненькое»? – мрачно осведомился он.
– Удивите меня чем-нибудь, – легкомысленно отозвался Дивангард.
Малфой, поджав губы, открыл «Высшее зельеделие». Было яснее ясного, что он считает этот урок пустой тратой времени и жалеет, что его нельзя провести в Кстати-комнате. Все понятно, думал Гарри, наблюдая за ним поверх учебника.
Ему кажется или Малфой похудел, как и Бомс? И уж точно побледнел; кожа по-прежнему сероватая – наверное, потому что в последнее время он редко выходит на улицу. И в нем совсем не осталось нахальства, живости, высокомерия; ничего от той чванливой развязности, с которой он в «Хогварц-экспрессе» хвастался миссией, возложенной на него Вольдемортом… и тут в голову приходит лишь одно объяснение: какова ни есть миссия, дела у Малфоя не задались.
Эта мысль очень взбодрила Гарри. Он полистал «Высшее зельеделие» и нашел сильно исчерканные инструкции к приготовлению эйфорического эликсира. Отлично: оно не только отвечает условиям задания, но и может (сердце Гарри пропустило удар) привести Дивангарда в нужное настроение. Если уговорить учителя попробовать эликсир, не исключено, что он решится отдать воспоминание…
– Что ж, выглядит потрясающе, – всплеснув ручками и хлопнув в ладоши, сказал Дивангард полтора часа спустя. Он внимательно рассматривал солнечно-желтое содержимое котла Гарри. – Эйфория, насколько я понимаю? А что за аромат? Мммм… щепотка перечной мяты, верно? Не по науке, конечно, но… мысль превосходная и очень оригинальная. Разумеется: прекрасный противовес изредка возникающим побочным эффектам вроде неуемного пения и подергивания носа… Прямо не знаю, где ты черпаешь вдохновение, мой мальчик… если только это не…
Гарри ногой поглубже запихнул в рюкзак учебник Принца-полукровки.
– …гены твоей матери!
– А… да, наверное, – успокоился Гарри.
Эрни был недоволен; рассчитывая превзойти Гарри, он весьма необдуманно занялся изобретением собственного зелья, но оно загустело и превратилось в какую-то фиолетовую клецку. Малфой с кислым лицом собирал вещи; Дивангард объявил его отрыжный отвар всего-навсего «сносным».
Прозвенел колокол. Малфой и Эрни сразу ушли.
– Сэр, – начал Гарри, но Дивангард быстро оглянулся, увидел, что кабинет опустел, и поспешил прочь. – Профессор… профессор, не хотите попробовать мое зе?.. – в отчаянии крикнул ему вслед Гарри.
Но тот уже скрылся. Гарри в расстройстве опустошил котел, собрал вещи, вышел из класса и побрел наверх в общую гостиную.
Рон и Гермиона вернулись только к вечеру.
– Гарри! – выкрикнула Гермиона, появляясь в дыре за портретом. – Гарри, я сдала!
– Молодец! – похвалил он. – А Рон?
– Рон… провалился из-за полной ерунды, – шепотом сообщила Гермиона. Появился Рон, понурый и очень угрюмый. – Ужасно не повезло, такой пустяк, оставил половинку брови, а экзаменатор заметил… Как с Дивангардом?
– Порадовать нечем, – сказал Гарри. Рон подошел к ним. – Вот невезуха! Ничего, сдашь в следующий раз – вместе сдадим.
– Наверное, – проворчал Рон. – Но… полброви! Велика важность!
– Да-да, – сочувственно закивала Гермиона, – это уж слишком…
За ужином они только и делали, что ругали жестокого экзаменатора, и в конце концов Рон чуточку повеселел. По дороге назад они уже обсуждали несгибаемого Дивангарда и его воспоминание.
– Так что, Гарри, будешь принимать фортуну фортунату? – спросил Рон.
– Пожалуй, лучше принять, – ответил Гарри. – Конечно, не целый флакон на двенадцать часов, это же не на всю ночь… приму глоточек. Двух-трех часов должно хватить.
– Ощущения потрясающие, – мечтательно произнес Рон. – Как будто что ни сделаешь – все будет правильно.
– О чем ты? – засмеялась Гермиона. – Ты же никогда его не принимал!
– Но думал, что принял, – сказал Рон таким тоном, словно объяснял самоочевидное. – Разницы никакой…
Они видели, что Дивангард совсем недавно пришел в Большой зал, и знали, что он любит есть не торопясь, поэтому решили посидеть в общей гостиной. План был таков: подождать, чтобы учитель успел вернуться в кабинет, а уж после отправить туда Гарри. Когда солнце спустилось к верхушкам деревьев Запретного леса, они сочли, что пора, убедились, что Невилл, Дин и Шеймас в гостиной, и прокрались в спальню мальчиков.
Гарри извлек со дна сундука свернутые носки и достал крохотный сверкающий флакон.
– Ладно, поехали. – Он поднес флакон к губам и осторожно глотнул.
– Ну как? – шепотом спросила Гермиона.
Гарри ответил не сразу. Медленно, но верно его охватывала восхитительная убежденность в собственном всемогуществе; он чувствовал, что ему подвластно все, решительно все… а уж вытрясти из Дивангарда воспоминание – плевое дело…
Он поднялся, улыбаясь, не сомневаясь в себе ни капли, и сказал:
– Отлично. Просто отлично. В общем… я к Огриду.
– Что?! – в ужасе воскликнули Рон и Гермиона.
– Нет же, Гарри… тебе надо к Дивангарду, забыл? – прибавила она.
– Ничего подобного, – уверенно возразил Гарри. – Я иду к Огриду, мне кажется, это будет хорошо.
– Что хорошо? Закапывать гигантского паука? – изумился Рон.
– Да, – подтвердил Гарри, вытаскивая из рюкзака плащ-невидимку. – Я чувствую, что сегодня должен быть именно там, понимаете?
– Нет, – хором ответили они, откровенно нервничая.
– А это точно фортуна фортуната? – забеспокоилась Гермиона, поднося флакон к свету. – У тебя не было другого флакона с… даже не знаю…
– Опупей-отваром? – предположил Рон.
Гарри, надевая плащ, рассмеялся. Рон и Гермиона встревожились еще больше.
– Доверьтесь мне, – сказал Гарри. – Я знаю, что делаю… или, во всяком случае… – он решительно пошел к двери, – фортуна знает.
Он закрылся плащом с головой и направился вниз. Рон и Гермиона поспешили за ним. Дверь у подножия лестницы была открыта, и Гарри проскользнул туда.
– Что это вы тут с ней?! – завизжала Лаванда Браун, воззрившись сквозь Гарри на Рона и Гермиону, которые выскочили из спальни мальчиков. Кинувшись через гостиную, Гарри слышал, как мямлит Рон.
Выйти оказалось просто: в портретную дыру как раз влезали Джинни и Дин; Гарри протиснулся между ними, случайно задев Джинни.
– Не надо меня подсаживать, Дин, – раздраженно бросила она. – Вечно ты со своей заботой, я и сама прекрасно могу…
Портрет, качнувшись, закрылся, но Гарри услышал, как огрызнулся Дин… Еще больше возликовав, Гарри легко зашагал по замку. Никто не встречался ему на пути и прятаться не приходилось, но он нисколько не удивлялся: сегодня он был самым удачливым человеком в «Хогварце».
Почему обязательно надо идти к Огриду, он понятия не имел. Казалось, зелье освещает путь всего на несколько шагов вперед: конечного пункта не видно, и когда появится Дивангард, неизвестно, зато ясно, что наградой будет воспоминание. В вестибюле Гарри просиял, увидев, что Филч забыл запереть входную дверь. Распахнув ее, Гарри постоял, наслаждаясь запахами травы и вечерней свежести, а потом спустился с крыльца навстречу сгущающимся сумеркам.
На нижней ступеньке он вдруг сообразил, что к Огриду приятней всего идти через огород. Это было не совсем по пути, но Гарри знал, что должен повиноваться капризу, и направился прямиком к грядкам, где обрадовался, но не очень удивился, обнаружив Дивангарда и профессора Спарж. Гарри шмыгнул за низкую каменную ограду и, чувствуя себя в ладу со всем миром, стал слушать их беседу.
– …огромное спасибо, что потратили на меня столько времени, Помона, – церемонно говорил Дивангард. – Большинство признанных авторитетов сходятся в том, что они наиболее действенны, если собраны в сумерках.
– Совершенно согласна, – горячо поддержала профессор Спарж. – Этого достаточно?
– Вполне, вполне, – покивал Дивангард. Гарри увидел у него в руках охапку каких-то стеблей. – Тут по несколько листьев на каждого третьеклассника плюс запас, на случай, если кто-то их перепарит… ну-с, доброго вам вечера и еще раз огромное спасибо!
Профессор Спарж ушла в темноту к своим теплицам, а Дивангард направил стопы туда, где стоял невидимый Гарри.
Повинуясь внезапному порыву, тот эффектно сдернул плащ.
– Добрый вечер, профессор.
– Мерлинова борода, как ты меня напугал, – сказал Диванград, застыв на месте, и подозрительно сощурился: – Как ты вышел из замка?
– По-моему, Филч забыл запереть двери, – весело ответил Гарри и с радостью увидел, что Дивангард нахмурился.
– Кажется, придется на него заявить; если тебе интересно мое мнение, этого человека больше волнует мусор, чем собственно безопасность… Однако зачем ты здесь, Гарри?
– Видите ли, сэр, дело в Огриде. – Гарри совершенно точно знал, что сейчас самое правильное – говорить правду. – Он ужасно расстроен… но… вы никому не скажете, профессор? Я не хочу, чтоб у него были неприятности…
Любопытство у Дивангарда разыгралось.
– Не обещаю, – пробурчал он. – Но я знаю, что Думбльдор доверяет ему всецело, – вряд ли Огрид совершил что-то ужасное…
– Понимаете… у него много лет был гигантский паук… жил в Запретном лесу… говорящий и все такое…
– Мне рассказывали, что в лесу обитают акромантулы, – тихо произнес Дивангард, оглядываясь на стену черных деревьев. – Значит, это правда?
– Да, – кивнул Гарри. – Но первый, Арагог, которого вырастил Огрид, вчера ночью умер. Огрид совершенно разбит и просил, чтобы кто-то побыл с ним на похоронах. Я обещал прийти.
– Как трогательно, – рассеянно пробормотал Дивангард, уставив большие печальные глаза на далекие огоньки в хижине Огрида. – М-да… однако… яд акромантул чрезвычайно ценен… раз животное только что умерло, он, возможно, еще не высох… я, конечно, человек не бездушный, и раз Огрид так расстроен… но если можно извлечь хоть сколько-то… как ни крути, из живой акромантулы яда не добудешь…
Казалось, Дивангард разговаривает с самим собой.
– …не собрать было бы непростительно… сотня галлеонов за пинту… у меня, откровенно признаться, не такое большое жалованье…
Гарри вдруг ясно понял, что нужно делать.
– Знаете, – с очень убедительной нерешительностью сказал он, – если б вы захотели прийти на похороны, Огриду бы, наверное, было очень приятно… почетнее для Арагога, понимаете…
– Конечно, конечно, – в глазах Дивангарда вспыхнуло воодушевление. – Вот что, Гарри, встретимся там… я возьму бутылочку-другую… выпьем за… в смысле, помянем несчастное животное… проводим с честью… И надо сменить галстук, этот чересчур яркий для такого случая…
Он заторопился в замок, а Гарри в полном восторге от самого себя побежал к Огриду.
– Пришел, – прохрипел тот, открыв дверь и увидев, как Гарри возникает из-под плаща-невидимки.
– Да… а вот Рон с Гермионой не смогли, – сказал Гарри. – Они просили извиниться.
– Не ва… не важно… все равно, Гарри, он был бы так тронут…
Огрид громко всхлипнул. Его глаза покраснели и распухли; на рукаве была надета черная повязка, сделанная, похоже, из тряпки, пропитанной гуталином. Гарри в утешение похлопал великана по локтю – выше дотянуться не удалось.
– Где мы его похороним? – спросил он. – В лесу?
– Ты что, нет! – воскликнул Огрид, промокая бесконечный поток слез подолом рубашки. – Как Арагог помер, другие пауки меня и близко не подпускают. Оказывается, не ели меня только по его приказу! Можешь себе такое представить, Гарри?
Честным ответом было бы «да»; Гарри очень живо помнил страшную сцену, когда они с Роном столкнулись лицом к лицу с акромантулами и те отчетливо дали понять, что Огрид жив лишь благодаря Арагогу.
– Чтоб в лесу, да место, куда мне нельзя! – Огрид недоверчиво помотал головой. – Знал бы ты, как я у них Арагога забирал… они, вишь, своих мертвецов едят… а я хотел схоронить честь по чести… как положено…
И бедняга опять разрыдался. Гарри снова похлопал его по локтю, проговорив при этом (зелье подсказывало, что делать):
– Я по дороге встретил профессора Дивангарда.
– Неприятностей-то у тебя не будет, нет? – забеспокоился Огрид. – Вам же ж нельзя из замка в такую поздноту, это все я виноват…
– Нет-нет, он, когда узнал, зачем я иду, сказал, что тоже хочет отдать Арагогу последний долг, – ответил Гарри. – Пошел переодеться во что-нибудь подходящее… и обещал принести вина, помянуть Арагога…
– Правда? – Огрид был потрясен и тронут. – Это… это… очень любезно с его стороны, очень… и тебя не выдал, смотри-ка. Я раньше-то с Горацием Дивангардом особо дел не имел… а он придет проводить Арагога, надо же… да… старине Арагогу это бы понравилось…
Гарри считал, что в Дивангарде старине Арагогу больше всего бы понравилось обилие мяса, но оставил свое мнение при себе и отошел к заднему окошку. Оттуда открывалось малоприятное зрелище: огромный мертвый паук, который лежал на спине, поджав перепутанные лапищи.
– Так мы его здесь похороним, в саду?
– Я решил, прямо за тыквенной грядкой, – выдавил Огрид. – Я уж и… это… могилку выкопал… Просто, думаю, надо ж над ним слов каких произнести хороших… воспомнить чего-нибудь радостное, как водится…
Его голос дрогнул; он замолчал. Тут раздался стук в дверь, и Огрид пошел открывать, попутно сморкаясь в гигантский платок в горошек. Дивангард в строгом черном галстуке и с охапкой бутылок в руках торопливо переступил порог.
– Огрид, – трагически промолвил он, – соболезную вашей потере.
– Благодарю, что пришли, – сказал Огрид. – Огромное спасибо. И спасибо, что Гарри не наказали…
– Что вы, как можно! – воскликнул Дивангард. – Горестный день, горестный день… а где же несчастное создание?
– Там, на улице, – надтреснуто отозвался Огрид. – Может… уже пойдем?
Они вышли на задний двор. Над деревьями висела луна; ее бледное сияние мешалось со светом из окон хижины и заливало Арагога. Он лежал на краю огромной ямы, возле которой возвышался десятифутовый холм свежевыкопанной земли.
– Великолепен, – произнес Дивангард, подходя к пауку. Восемь молочно-белых глаз мертво уставились в небо, а в двух громадных изогнутых ротовых клешнях неподвижно отражалась луна. Дивангард склонился, рассматривая огромную волосатую голову, и Гарри послышалось звяканье бутылок.
– Не все понимают, какие они красивые, – сказал Огрид в спину Дивангарду. Слезы текли из уголков Огридовых глаз, окруженных мелкими морщинками. – Я и не знал, Гораций, что вам по сердцу такие существа.
– По сердцу? Мой дорогой Огрид, я их боготворю! – воскликнул Дивангард, отступая от Арагога и пряча под плащом бутылку – Гарри видел, как блеснуло стекло. Огрид промокал глаза и ничего не заметил. – Итак… не пора ли приступить к похоронам?
Огрид кивнул и шагнул вперед. Он с усилием приподнял гигантское тело и, оглушительно крякнув, перевалил его в темную яму. Снизу донесся отвратительный хруст. Огрид снова разрыдался.
– Конечно, вам, близкому человеку, тяжелее всего, – проговорил Дивангард. Он похлопал Огрида по локтю, до которого, как и Гарри, только и мог дотянуться. – Позвольте мне сказать несколько слов?
Должно быть, нацедил море отменного яда, подумал Гарри, когда Дивангард с довольной ухмылкой ступил на край могилы и тихо, внушительно заговорил:
– Прощай, Арагог, царь арахнидов, давний и верный друг! Те, кто знал тебя, никогда тебя не забудут! Тело твое истлеет, но душа навсегда останется жить в укромных, опутанных паутиной уголках Запретного леса, что стал тебе домом. Пусть вечно процветают твои многоглазые потомки, и пусть обретут утешение люди, твои друзья, которых постигла столь невосполнимая утрата.
– Чудесная… чудесная речь! – взвыл Огрид и, отчаянно рыдая, повалился на компостную кучу.
– Ну-ну-ну, – сочувственно забормотал Дивангард, взмахивая волшебной палочкой. Гора земли поднялась в воздух, повисела мгновение и с глухим шорохом обрушилась на мертвого паука, образовав гладкий холмик. – Давайте пройдем в дом и помянем покойного. Гарри, зайди-ка с другой стороны… вот так… встаем, встаем, Огрид… вот молодчина…
Они усадили Огрида в кресло за столом. Клык, который во время похорон прятался в своей корзине, подтрусил к ним на мягких лапах и, как обычно, шлепнул тяжелую голову Гарри на колени. Дивангард откупорил бутылку.
– Я проверил, не отравлено, – заверил он Гарри, выливая большую часть вина в громадную кружку и передавая ее Огриду. – После случая с твоим бедным другом Рупертом у меня домовый эльф отпивает понемногу изо всех бутылок.
Гарри представил себе лицо Гермионы, доведись ей услышать о подобном, и решил ей не рассказывать.
– Это Гарри, – проговорил Дивангард, разливая содержимое второй бутылки по двум кружкам, – …а это мне. Ну-с, – он высоко поднял кружку, – за Арагога.
– За Арагога, – хором повторили Гарри и Огрид.
Дивангард и Огрид сразу выпили от души. Но Гарри, направляемый фортуной фортунатой, знал, что не должен пить, поэтому лишь притворился, будто сделал глоток, и поставил кружку на стол.
– Я знал его еще яйцом, – печально вымолвил Огрид. – А когда он вылупился, вот такусенький был крошка. Не больше пекинеса.
– Прелесть, – сказал Дивангард.
– Я держал его в шкафу в школе, пока… ну…
Огрид потемнел лицом, и Гарри знал почему: в свое время из-за интриг Тома Реддля Огрида обвинили в том, что он открыл Тайную комнату, и вышвырнули из школы. Но Дивангард, казалось, ничего не слышал; он смотрел на потолок, откуда свисали медные сковородки и длинный пук ослепительно-белых шелковистых волос.
– Неужто шерсть единорога?
– А-а, да, – равнодушно бросил Огрид. – Все время ее в лесу собираю, они, понимаете, хвостами за ветки цепляются…
– Но, мой дорогой друг, знаете ли вы, насколько это ценно?
– Я ее пускаю на бинты, раненых зверей перевязываю, – пожал плечами Огрид. – Страсть как пригождается… очень крепкая, понимаете.
Дивангард отпил из своей кружки и внимательным взглядом заскользил по хижине, выискивая, сразу понял Гарри, другие сокровища, которые можно обратить в запасы меда из дубовых бочек, ананасовые цукаты и бархатные смокинги. Дивангард заново наполнил кружки, Огрида и свою, и принялся расспрашивать, кто еще обитает сейчас в лесу и как это Огрид успевает за всем следить. Тот, расслабившись от вина и лестного внимания, перестал промокать глаза и увлеченно пустился в длинные рассуждения о разведении лечурок.
Тут фортуна фортуната слегка подтолкнула Гарри, и он заметил, что запасы спиртного, принесенного Дивангардом, быстро подходят к концу. Гарри еще ни разу не накладывал доливальное заклятие невербально, но сегодня смешно было и подумать о неудаче. Он лишь ухмыльнулся, когда незаметно для Огрида и Дивангарда (они обменивались историями про нелегальные сделки с яйцами драконов) под столом указал палочкой на пустеющие бутылки, и те немедленно вновь наполнились вином.
Спустя час или около того Огрид и Дивангард начали провозглашать всякие несуразные тосты: за «Хогварц», за Думбльдора, за эльфийское вино, за…
– Гарри Поттера! – взревел Огрид, опрокидывая в рот четырнадцатую кружку и обливая вином бороду.
– Точно, точно! – невнятно выкрикнул Дивангард. – За Парри Готтера, избранного мальчика, который… или… ну… как там это говорится, – промямлил он и тоже осушил свою кружку.
Вслед за тем Огрид опять впал в слезливость и всучил Дивангарду единорожий хвост. Дивангард запихал его в карман с криками:
– За дружбу! За щедрость! За десять галлеонов волосок!
Потом они сидели рядышком, обнявшись, и распевали длинную печальную песнь о смерти колдуна Одо.
– А-а-а-а, лучшие умирают молодыми, – пробормотал Огрид, слегка окосев, и уронил голову на руки. Дивангард продолжал руладить. – Мой папаша, к примеру… или твои мамка с папкой, Гарри…
Крупные слезы поползли из морщинистых глаз Огрида; он схватил Гарри за руку и сильно ее потряс.
– …лучше колдунов я не знал… ужас… ужас…
Дивангард жалобно голосил:
И Одо-героя домой принесли,
Где знали его пареньком,
На смертном одре он лежит бездыхан,
Колпак наизнанку на нем.
Волшебная палочка хрусть,
О ужас, о горе, о грусть!
– …ужас, – в последний раз шумно вздохнул Огрид, уронил набок большую лохматую голову и громко захрапел.
– Извиняюсь, – икнув, сказал Дивангард. – Хоть убей, не могу вытянуть мотив.
– Огрид говорил не о вашем пении, – тихо объяснил Гарри. – А о смерти моих родителей.
– О! – воскликнул Дивангард, подавляя сильную отрыжку. – Ой, мама… Да, это… действительно ужас. Ужас… ужас…
Он явно не знал, что еще сказать, и удовольствовался тем, что заново наполнил кружки.
– Ты, наверное… ничего не помнишь? – неловко поинтересовался он.
– Нет… мне же был всего год, – ответил Гарри, глядя на пламя свечи, колышущееся от Огридова храпа. – Но потом я довольно много выяснил. Папа умер первым, вы знали?
– Я? Нет, – глухо откликнулся Дивангард.
– Да… Вольдеморт убил его, переступил через труп и направился к маме.
Дивангард содрогнулся, но не мог оторвать потрясенного взгляда от лица Гарри.
– Он велел ей отойти, – безжалостно продолжал тот. – Он мне говорил, что ей незачем было умирать. Его интересовал только я. Она могла спастись.
– Святое небо, – выдохнул Дивангард. – Она могла… ей было незачем… какой кошмар…
– И впрямь, да? – почти шепотом произнес Гарри. – А она даже не шелохнулась. Папа уже умер, но она не хотела, чтобы я тоже погиб. Она умоляла Вольдеморта… а он смеялся…
– Хватит! – неожиданно выкрикнул Дивангард, выставляя вперед трясущуюся руку. – Честное слово, мой мальчик, довольно… я старый человек… я не могу… не хочу слушать…
– Я совсем забыл, – соврал Гарри, вдохновляемый фортуной фортунатой, – она ведь вам нравилась, верно?
– Нравилась? – повторил Дивангард, и его глаза наполнились слезами. – Да представить невозможно, чтобы кто-то узнал ее и не полюбил… такая храбрая… такая веселая… все это такой ужас…
– А вы не хотите помочь ее сыну, – упрекнул Гарри. – Она отдала мне жизнь, а вам жалко воспоминания.
Хижину наполнил рокочущий храп Огрида. Гарри не отрываясь смотрел во влажные глаза Дивангарда. Тот, казалось, не мог отвести взгляда.
– Не говори так, – прошептал он. – Это не потому… если бы это помогло, тогда конечно… но ничего не изменится…
– Изменится, – четко и ясно сказал Гарри. – Думбльдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он не боялся: фортуна фортуната обещала, что утром Дивангард ничего не вспомнит. Глядя ему прямо в глаза, Гарри чуть подался вперед:
– Я – Избранный. Я должен его убить. Мне нужно ваше воспоминание.
Дивангард страшно побледнел; его гладкий лоб заблестел от пота.
– Ты – Избранный?
– Разумеется, – спокойно подтвердил Гарри.
– Но тогда… прекрасный мой мальчик… ты просишь многого… по сути, ты просишь помочь уничтожить…
– Вы не хотите избавить мир от колдуна, убившего Лили Эванс?
– Гарри, Гарри, конечно, хочу, но…
– Боитесь, что он узнает о вашем участии?
Дивангард молчал; он был смертельно напуган.
– Будьте смелым, как моя мама, профессор…
Дивангард прижал к губам трясущуюся пухлую ручку; сейчас он напоминал младенца-переростка.
– Я совсем не горжусь… – сквозь пальцы прошептал он. – Напротив, стыжусь того, что… показывает воспоминание… боюсь, в тот день я совершил страшное…
– Вы все исправите, если передадите воспоминание мне, – ответил Гарри. – Это будет очень смелый и благородный поступок.
Огрид вздрогнул во сне и захрапел снова. Дивангард и Гарри смотрели друг на друга поверх догорающей свечи. Молчание длилось и длилось, но фортуна фортуната велела Гарри не прерывать его, ждать.
Наконец Дивангард очень медленно поднес руку к карману и достал волшебную палочку. Потом сунул другую руку под плащ и вытащил пустой флакон. Затем, по-прежнему не сводя глаз с Гарри, коснулся кончиком палочки виска и потянул оттуда серебристую нить воспоминаний. Нить тянулась и тянулась, а затем оборвалась, и он опустил ее во флакон. Воспоминание свернулось колечком на дне, заклубилось. Дивангард дрожащей рукой закупорил флакон и через стол передал Гарри.
– Большое спасибо, профессор.
– Ты хороший мальчик, – сказал профессор Дивангард. Слезы катились по его толстым щекам прямо в густые усы. – И у тебя ее глаза… не думай обо мне слишком плохо, когда все увидишь…
Тут он, совсем как Огрид, уронил голову на руки, испустил глубокий вздох и заснул.
