Эта работа является замечательным примером революционно-материалистической критики, изложенной в том же духе, как она намечалась у Маркса в его программных требованиях, высказанных в «Переписке 1843 года». Предмет критики – две работы Бруно Бауэра, появившиеся в 1843 году, в которых требование евреев государственно-гражданской эмансипации Бруно Бауэр представил как чисто религиозную проблему. Бауэр предполагал государственно-гражданскую эмансипацию евреев провести путем устранения противоположности между евреями и христианами. «Как сделать религиозную противоположность невозможной? Для этого надо уничтожить религию», – излагает Маркс мнение Бауэра.

Маркс возражал против этого, указывая на то, что Бауэр совершенно не заметил настоящей проблемы, если он, с одной стороны, требовал, чтобы еврей отказался от иудейства, точно так же, как каждый человек – от исповедуемой им религии, а с другой стороны, принимал политическое упразднение религии за упразднение религии вообще.

Маркс употребил здесь понятие «политическое» в совершенно особом смысле. Под «политическим государством» он понимал именно государство капиталистического общества и аналогично под «политической эмансипацией» – освобождение от средневекового христианского государства. С полным правом Маркс возражал Бауэру, указывая, что последний совсем не принимает во внимание реальные исторические отношения: «Еврейский вопрос получает различную формулировку в зависимости от того, в каком государстве живёт еврей. В Германии, где не существует политического государства, государства как такового, еврейский вопрос – чисто теологический вопрос. Еврей находится в религиозной противоположности к государству, признающему христианство своей основой… Критика является здесь критикой теологии, обоюдоострой критикой – критикой христианской теологии и критикой иудейской теологии. Но мы всё ещё вращаемся в сфере теологии, как бы критически мы в ней не вращались». По-другому складываются отношения во Франции, совсем иначе – в Соединенных Штатах Северной Америки, где, как говорил Маркс, «по крайней мере в части их», «еврейский вопрос» потерял «своё теологическое значение» и стал «действительно мирским вопросом». Вместе с этим изменилась также и проблема критики. Из теологической проблемы она стала проблемой критики политического государства. Этого Бауэр не видел вообще: «Тогда критика становится критикой политического государства. Начиная с того пункта, где вопрос перестаёт быть теологическим, критика Бауэра перестаёт быть критической».

На основе своих наблюдений Маркс заключал, что завершенная политическая эмансипация и интенсивное религиозное рвение существуют вместе и друг возле друга, «что бытие религии не противоречит завершённости государства», что вследствие этого бессмысленно связывать политическую эмансипацию с упразднением религии.

Религия была для Маркса признаком существующего несовершенства. Где же нужно искать это несовершенство? Не иначе как в сущности государства, отвечал Маркс. В обращении, в котором уже содержится намек на позднейшую критику Фейербаха, Маркс говорит о том, как он понимает религию: «Религия для нас уже не причина мирской ограниченности, а лишь её проявление».

Здесь мы встречаемся с такими рассуждениями Маркса, в которых последовательно продолжается критика гегелевского государственно-правового учения. Все спекулятивное отбрасывается в сторону. Речь идет только о трезвом познании отношений, каковы они есть, о том, каким образом они образовались и в каком направлении разовьются. Политическое государство, то есть государство гражданско-капиталистического общества, возникло как противоположность средневекового христианского государства, но религия в этом государстве не устраняется. Критика религии, как ее вели, например, просветители времен французской буржуазной революции, не нанесла религии смертельного удара. Соответственно этому и политическая эмансипация не была еще последним, окончательным освобождением людей. Она должна быть дополнена дальнейшей эмансипацией. Маркс назвал ее человеческой эмансипацией. От политической к человеческой эмансипации можно прийти путем критики политического государства «в его мирской форме»: «Вопрос об отношении политической эмансипации к религии становится для нас вопросом об отношении политической эмансипации к человеческой эмансипации. Мы критикуем бессилие политического государства в отношении религии, критикуя политическое государство в его мирской форме, независимо от его бессилия в отношении религии».

Маркс рассеял иллюзию о сущности политического государства, государства гражданско-капиталистического общества, и уже здесь основательно разоблачил сущность классового государства, хотя и не употреблял понятия класса: «Политическое возвышение человека над религией (предполагается буржуазная революция. – Г.М.) разделяет все недостатки и все преимущества политического возвышения вообще. Государство, как государство, аннулирует, например, частную собственность, человек объявляет частную собственность упразднённой в политическом отношении, как только он упраздняет имущественный ценз для активного и пассивного избирательного права, как это и произошло во многих штатах Северной Америки. С политической точки зрения Гамильтон был совершенно прав, когда он истолковал этот факт в том смысле, что „простой народ одержал победу над собственниками и денежным богатством“. Разве частная собственность не упразднена в идее, если неимущий стал законодателем для имущего? Ценз – это последняя политическая форма признания частной собственности».

Маркс объяснил эту иллюзию. Впрочем создание этой иллюзии остается типичным для классовых отношений в буржуазном обществе. Снова и снова до сегодняшнего дня пытается буржуазия сохранить свое классовое господство при помощи такого рода «идеальных упразднений».

«И все же политическое аннулирование частной собственности не только не упраздняет частной собственности, но даже предполагает её. Государство на свой лад упраздняет различия происхождения, сословия, образования, профессии, когда объявляет неполитическими различиями происхождение, сословие, образование, профессию, когда провозглашает, не обращая внимания на эти различия, каждого человека равноправным участником народного суверенитета, когда рассматривает все элементы действительной народной жизни с точки зрения государства. Несмотря на всё это, государство позволяет частной собственности, образованию, профессии действовать свойственным им способом и проявлять их особую сущность в качестве частной собственности, образования, профессии. Весьма далёкое от того, чтобы упразднять все эти фактические различия, государство, напротив, существует лишь при условии, что эти различия существуют, государство чувствует себя политическим государством и осуществляет свою всеобщность лишь в противоположность к этим своим элементам».

Подобно тому как средневековое христианское государство не могло выдвинуть требования, чтобы христианство было государственно осуществлено, так и политическая эмансипация не воспринимается как последняя стадия эмансипации, хотя она также означает прогресс по сравнению с предыдущим состоянием. Она не может считаться последней стадией эмансипации, потому что она отделяет общность в государстве от гражданского общества. Опираясь на углубленный анализ «человеческих прав», как они изложены в «Déclaration des droits de l’homme et du citoyen» (Декларация прав человека и гражданина) в 1791, 1793 и 1795 годы, Маркс доказал, что «…государственно-гражданская жизнь, политическая общность, низводится деятелями политической эмансипации даже до роли простого средства для сохранения этих так называемых прав человека; что таким образом citoyen объявляется слугой эгоистического homme, а сфера, в которой человек выступает как общественное существо, ставится ниже той сферы, в которой он выступает как частное существо; что, наконец, не человек как citoyen, а человек как bourgeois считается собственно человеком и настоящим человеком».

О так называемых правах человека Маркс говорил потому, что он смог показать, что равенство, свобода и безопасность должны были группироваться вокруг частной собственности: «Речь идёт о свободе человека как изолированной, замкнувшейся в себя монады», «…право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека». Он характеризует поэтому такого человека гражданского общества как «эгоистического человека»; так Маркс приходит к выводу, что «практическое применение права человека на свободу есть право человека на частную собственность». Ничто другое не означает равенство, и «безопасность есть высшее социальное понятие гражданского общества, понятие полиции», так что цель, найденная Марксом, сводится к тому, что люди в дальнейшем не станут больше отделять от себя «общественную силу в виде политической силы».