Глава шестая
А теперь начинаем самое печальное.
Дело в том, что малыш Том ни о чем и думать не мог, кроме как о морских леденцах и тянучках, ему их хотелось все больше и больше, и он все думал: когда же появится странная дама и сколько она ему даст сладостей? Он думал о леденцах днем и видел их во сне ночью, и что же случилось?
Он стал искать то место, где хранились сладости, он прятался, крался за ней по пятам, стоило ему заметить ее на расстоянии, он выслеживал и вынюхивал — и, наконец, нашел: сладости хранились в красивой перламутровой шкатулке, а шкатулка стояла в глубокой расщелине.
Ему очень хотелось залезть в шкатулку, но он боялся; а залезть туда ему хотелось все сильнее и сильнее, и он стал бояться все меньше; он дошел до того, что стал и наяву грезить о лакомствах, и тогда он перестал бояться совсем. Как-то ночью, когда все дети уснули, он выбрался из постели, залез в расщелину, и смотри-ка — шкатулка оказалась раскрытой!
Увидев столько там всего, он ужасно испугался и стал жалеть, что забрался сюда; а потом он решил, что потрогает одну… а потом — что лизнет одну… а потом — что съест одну… а потом две… три… четыре конфеты; а потом он подумал, что с ним будет, если его застанут за этим занятием, и стал быстро-быстро запихивать леденцы в рот, так быстро, что не чувствовал вкуса и не получал никакого удовольствия; а потом его замутило, и он решил съесть одну последнюю… и еще одну… и так съел все.
И все это время миссис Воздаяние стояла у него за спиной.
Она сняла очки, чтобы хуже видеть; ей было очень жаль Тома, и брови у нее загнулись вверх, а глаза так расширились, что могли бы вместить в себя все печали света; по щекам ее текли крупные слезы.
— Ах ты, бедняжка! — прошептала она. — Ты такой же, как все!
Но Том ее не услышал.
Она промолчала и на другой день, когда Том подошел к ней за своей конфетой вместе со всеми, весь дрожа от страха, она просто дала ему леденец. А он-то боялся, что она раскроет шкатулку и увидит, что там пусто!
Но когда фея посмотрела ему в глаза, он затрясся, как листок на ветру, — и промолчал. Она дала ему леденец, и он решил, что она ничего не заметила.
Однако стоило ему лизнуть лакомство, как его замутило, он убежал ото всех, и целую неделю потом ему было плохо.
Вот снова настал день, когда старая дама угощала всех детей сладостями, и снова Том подошел к ней вместе со всеми, и снова она посмотрела ему в глаза — и снова он промолчал. Глаза ее наполнились слезами, по она ничего не сказала. Надо тебе знать, что Том и видеть не мог сладкое, но все же взял свою долю.
А потом появилась миссис Поощрение, и Том думал, что она обнимет и поцелует его, но она строго сказала:
— Я не могу тебя обнять, ты весь такой колючий и жесткий!
И тут Том впервые заметил, что он стал колючим, как морской еж!
Что было делать? Том убежал, спрятался в какую-то норку и разрыдался. Никто не жалел его, никто не хотел с ним играть, и он прекрасно знал, почему.
Он чувствовал себя очень несчастным всю неделю. И вот когда уродливая фея снова пришла со своими леденцами и снова посмотрела ему в глаза, он понял, что не в силах больше это выносить, и закричал:
— Я не хочу леденцов, я их видеть не могу!
А потом он расплакался и рассказал фее все, что натворил.
Он весь дрожал, ожидая наказания. Но она обняла и поцеловала его, это было не особенно приятно, потому что подбородок у нее кололся, как у мужчины (или у очень старой женщины). По Тому так долго было плохо, что он очень обрадовался: уж лучше пусть тебя поцелует старая уродливая колючая фея, чем совсем-совсем никто.
— Конечно, я прощаю тебя, малыш, — сказала она, — я всегда прощаю тех, кто сознается.
— Значит, вы избавите меня от этих ужасных колючек?
— Увы! Ты сам их заработал, придется самому и избавляться.
— А как? — и Том снова расплакался.
— Наверное, тебе пора начать учиться, найду-ка я тебе учительницу, а уж она научит тебя, как избавиться от колючек.
Тома очень напугали слова об учительнице, он думал, что придет еще одна старушка с розгами или дубинкой. Но, может быть, ему достанется какая-нибудь старушка получше, вроде той, что жила в Вендейле?
Что же ты думаешь? Вскоре фея явилась перед ним, ведя за руку симпатичную девочку с длинными локонами, они струились за ней золотым облаком, и на ней была длинная одежда, похожая на серебряную гладь воды при луне.
— Ну вот, учи его всему, что сама знаешь, — сказала фея.
— Постараюсь, — отвечала девочка, однако по виду ее было ясно, что Том ей не совсем по душе. Она посмотрела на Тома исподлобья, и он ответил ей мрачным взглядом (на самом деле ему просто стало стыдно).
Казалось, девочка не знает, с чего начать. Может быть, она так никогда бы и не начала, если бы Том не разрыдался и не попросил ее начать как можно скорее, чтобы помочь ему избавиться от ужасных колючек. И тут она сразу поняла, что надо делать. И конечно, ей стало жалко Тома.
И вот она стала каждый день учить Тома чему-нибудь полезному: по воскресеньям она уходила домой, а взамен приходила добрая фея. Прошло несколько недель, девочка обучила Тома всему, что знала сама, и колючки его исчезли, он стал снова гладким и чистым.
— Ой, я тебя знаю! — обрадовалась девочка. — Ты — тот маленький трубочист, который однажды забрался ко мне в спальню!
— Я тоже тебя знаю! — вскричал Том. — Ты была вся в белом и спала в белой постели!
Он хотел было обнять и поцеловать ее, но не решился. И они рассказали друг другу обо всем, что с ними произошло. Как он попал в воду, упав в ручей, и как она упала с камня; как он плыл к морю и как феи вынесли ее из окна; а рассказав все, что с ними произошло, они принялись рассказывать все друг другу по новой, и не могу тебе сказать, кто из них тарахтел быстрее.
А потом они снова начали учиться, и дела пошли так хорошо, что они не заметили, как пробежали целых семь лет.
Может быть, ты решил, что все эти семь лет Том был счастлив и ничего другого не желал. Но сказать тебе по правде, это было не так. Ему не давала покоя одна и та же мысль: куда уходит Элли по воскресеньям?
На его расспросы Элли отвечала:
— Лучше места и быть не может!
И Тому очень хотелось туда попасть.
— Элли, мне надо узнать, почему я не могу пойти с тобой в это замечательное место, а то не будет мне покоя, и тебя изведу своими расспросами, — сказал он наконец.
— Спроси наших фей, — ответила Элли.
Когда пришла миссис Воздаяние, Том спросил ее.
— Мальчики, игравшие с морскими животными, не могут туда попасть, — объяснила фея. — Если ты хочешь попасть туда, надо сначала побыть там, где тебе совсем не понравится, делая то, что тебе не нравится, помогая тому, кто тебе не нравится.
— А что, и Элли пришлось там побывать?
— Спроси ее.
И Том спросил.
Элли покраснела и ответила:
— Да, Том, ведь сначала я совсем не хотела приходить сюда, мне куда больше нравилось там, дома, и еще я тебя боялась…
— Потому что я был такой колючий?
— Да, но теперь-то ты совсем другой, и мне нравится приходить сюда.
— Вот так, — сказала фея, — может быть, и тебе сначала где-то кто-то не понравится, но ты поймешь, что приносишь пользу, и привыкнешь, как Элли привыкла к тебе?
Том повесил голову, не зная, что и сказать.
А потом пришла ее прекрасная сестра, и Том подумал: «Эта фея такая молодая и прекрасная, наверное, она скажет мне что-нибудь получше». Но и от второй феи он получил такой же ответ, как от первой.
Том почувствовал себя очень несчастным. Когда Элли ушла домой в следующее воскресенье, он весь день места себе не находил, он не желал слушать сказки фей про хороших детей: подумаешь, хорошие дети, ведь они постоянно делали не то, что им хотелось: кому-то помогали, начинали работать, когда сами еще были детьми, чтобы родители могли прокормить их младших братьев и сестер. И Том убежал и спрятался среди камней.
Когда Элли снова пришла к нему, он стеснялся смотреть ей в лицо — ему казалось, она смеется над ним из-за того, что она уже заработала себе право жить там, где ей нравится, а он нет. Элли же не могла понять, что с ним такое, и очень расстроилась. Наконец и Том расплакался, но отказался объяснить Элли, в чем дело.
Он пропадал от любопытства! Его уже не интересовали друзья, морские дворцы, его вообще ничего теперь не интересовало. Так оно, пожалуй, и лучше: ему стало все равно, где быть и что делать.
— Ох, я стал так несчастлив здесь, что лучше мне уйти, — сказал он наконец. — Элли, пойдешь со мной?
— Нет, нельзя, фен говорят, что если уж ты решишься, то ты должен идти один. Том, не надо тыкать палкой этого краба, ему же больно! И феи тебя накажут!
Том чуть было не сказал, что ему все равно, но вовремя остановился. Да, краб не виноват в его бедах.
— Уж я знаю, чего она хочет, — жалостно всхлипнул он. — Она хочет, чтобы я пошел к этому ужасному Граймсу. А я его терпеть не могу. Если я отыщу его, он превратит меня в грязного трубочиста, я давно этого боюсь.
— Нет, я точно знаю, что детей воды никто не может превратить в трубочистов или причинять им вред.
— Понятно. Значит, тебе хочется, чтобы я ушел, — сказал вредный Том. — Ты хочешь, чтобы я ушел, потому что я тебе надоел.
Тут Элли широко раскрыла глаза, и по щекам ее потекли слезы.
— Ах, Том, Том! — грустно воскликнула она. — Том! Том!
— Элли! Элли! — закричал Том.
Но что это? Они уже не видят друг друга, и голоса их замирают вдали.
Том перепугался не на шутку. Он плавал долгодолго и быстро-быстро, он заглянул под каждый камешек, в каждую пещерку, но так и не смог найти ее. Он звал и звал ее, но она не отвечала. Он спрашивал других детей, но никто ее не видел. Тогда он вылез наверх и стал звать миссис Воздаяние — и это было самое умное, что он мог сделать.
— Ой, пожалуйста, я обидел Элли, я ее убил, помогите!
— Не убил, конечно, — отвечала фея, — но ты ее обидел, поэтому я отослала ее домой, и теперь вы не увидитесь — не знаю, как долго.
Тут Том заплакал так горько и слезы потекли такие соленые, что прилив в тот день был на 0,3954620819 дюйма выше, чем накануне.
— Как же вы могли! Как вы могли! Ну ничего, пусть мне весь свет придется обойти, я все равно найду ее!
Фея не стала наказывать Тома, наоборот, она взяла его на руки так нежно, как это делала ее сестра, и объяснила ему, что ее вины тут нет. Помнишь, она была как заводная, и ей приходилось делать свое справедливое волшебство независимо от того, нравилось оно ей самой или нет. Так уж она была устроена. А потом она объяснила ему, что детство кончилось, и ему пора идти по свету, чтобы становиться мужчиной. И что он должен пройти этот путь в одиночестве, самостоятельно, как все, кто рождается на свет. Нужно идти по свету своими ногами, смотреть на все своими глазами, нюхать все своим носом, самому стелить свою постель и обжигать свои собственные пальцы, если уж придется. А еще она рассказала ему, что мир — прекрасное и удивительное место, под водой же находится лишь его часть. И что мир чудесен для тех, кто храбр, честен, благороден и трудолюбив. И еще она сказала ему, чтобы он ничего не боялся, ведь он уже многому научился и умеет отличать Добро от Зла. В конце концов она так утешила Тома, что он готов был отправиться в путь хоть сейчас.
— Вот только бы разок увидать Элли!
— А зачем?
— А вдруг она меня не простила?
И тотчас перед ним явилась Элли, улыбаясь так нежно, что ясно было — ее обида давно прошла. Том расцеловал бы ее, да снова постеснялся.
— Элли, я иду, я иду, Элли, даже если мне придется идти на край света! Правда, мне совсем не хочется идти, и это самая настоящая правда.
— Ничего, негодник, тебе там понравится! — сказала фея. — Ты и сам это знаешь в глубине души. Посмотри-ка, что бывает с теми, кто делает лишь то, что им нравится.
Тут она извлекла из какой-то расщелины большой альбом с фотографиями (надо тебе сказать, что все ее вещи совсем не боялись воды).
На первом фото они увидели таких Ленивцев, живших в стране Наготове у подножья горы Безделья, поросшей Ерундой.
Вместо домов у них были пещеры из мягкого туфа, они нежились на солнышке и купались в теплых ручейках; там было так тепло, что джентльмены разгуливали по улице в шляпах и подтяжках, а дамы собирали пух, чтобы сделать из него платья на зиму — летом-то им и вовсе ничего не требовалось.
Временами они садились под деревья с разинутыми ртами и ждали, пока фрукты сами упадут им в рот. Врагов у них не было, не было и оружия. Все там было готовое, лишь руку протяни, и то им бывало лень. Старая суровая фея Нужда никогда не посещала их, и им совсем не приходилось пользоваться мозгами.
Ну и так далее. Беззаботная же у них жизнь!
— Весело живут, — сказал и Том.
— Ты считаешь? — отвечала фея. — А видишь вон там, вдалеке, остроконечную гору? Видишь, как из нее валит дым?
— Да.
— Видишь, сколько пепла и золы вокруг?
— Да.
— Что ж, посмотри, что случилось через пятьсот лет.
Гора взорвалась, как бочонок с порохом, и из нее повалил пар, а потом и жидкость, как из выкипающего чайника! И треть населения взлетела на воздух, треть была засыпана пеплом, так что лишь треть осталась в живых.
— Вот что бывает с теми, кто живет возле горящей горы и не принимает мер предосторожности! — сказала фея.
— Почему же вы их не предупредили? — спросила Элли.
— Я предупреждала их, как могла: пускала дым из горы, ведь где дым, там и огонь. Я разбрасывала вокруг раскаленные камни и посыпала все пеплом. Но если уж люди не желают видеть правду, их ничем не заставишь, милые мои. Вот они и придумали, будто бы дым идет изо рта великана, живущего в горе (уж я им такого не рассказывала), а камни будто бы оставались от костров каких-то гномов, ну и тому подобную чепуху. В таком случае учить можно только розгой. — И она повернула страницу в альбоме, чтобы показать что же случилось еще через пятьсот лет. И что же? Оставшиеся в живых Ленивцы даже не подумали что-либо менять в своей жизни, хуже того, они и не подумали переезжать: если гора один раз взорвалась, говорили они, то уж второй-то раз такого быть не может. А тебе не кажется, что бывает как раз наоборот?
Их осталось совсем мало, но они лишь повторяли: чем меньше, тем сытнее! Правда, еды им доставалось не так уж и много, деревья погибли при извержении вулкана, и люди питались корешками да земляными орехами. Находились среди них такие, кто поговаривал о необходимости возделывать землю; были и такие, кто предлагал перебраться в другие места. Некоторые вспоминали старинные предания, где рассказывалось о их родине — стране Трудолюбия. Но делать-то они ничего не желали!
И вот фея повернула еще страницу, еще пятьсот лет, и что же? Немногие Ленивцы стали жить на деревьях, а под деревьями бродили львы!
— Ой, их почти совсем не осталось! — воскликнула Элли.
— Да, ведь для того, чтобы влезть на дерево, нужны сила и воля, а у них мало кто обладал такими качествами, — сказала фея.
— Но они стали совсем другими — крупные, широкоплечие, и совсем не похожи на людей! — удивился Том.
— Да, они стали совсем другими, женщины теперь выходят замуж лишь за самых сильных, вот и дети стали сильнее.
И она перевернула страницу — еще пятьсот лет. Да, людей стало еще меньше, но были они сильнее и свирепее. У них странным образом изменилась форма стопы: они цеплялись за ветви большими пальцами ног н рук. Дети удивились и спросили фею, в чем тут дело.
— Да в том, что им пришлось трудиться руками и ногами, иначе они бы не выжили. Впрочем, они сжили со света остальных, тех, кто был послабее.
— Ой, какой волосатый! — воскликнула Элли.
— Да, он станет вождем племени, — объяснила фея.
И она повернула страницу. Да, у волосатого вождя было много волосатых детей и еще больше мохнатых внуков. А все женщины племени хотели быть женами волосатых и сильных мужчин, климат ведь стал сырым, и выжить могли только самые волосатые. Все, кто не обзавелся шерстью, чихали, кашляли, болели и умирали.
Еще пятьсот лет… их еще меньше.
— Смотрите-ка, один из них выкапывает корешки из земли, и он разучился ходить прямо! — сказала Элли.
Да, изменилась не только форма стопы, но и спина.
— Да они же стали обезьянами! — вскричал Том.
— Увы, да, — отвечала фея. — Они так поглупели, что разучились даже думать. Да и говорить они почти не умеют. Каждое поколение детей забывало по нескольку слов, а новые придумать не умело, вот и весь язык постепенно исчез. Кроме того, они стали такими свирепыми, такими грубыми и подозрительными, что не доверяют друг другу, забиваются в чащу леса и целыми месяцами не слышат человеческого голоса, так что многие уже совсем забыли, что такое человеческая речь. Боюсь, скоро они полностью превратятся в обезьян, и все потому, что они делали лишь то, что им нравится.
Да, так вот и пришел конец веселой жизни Ленивцев. Когда Том и Элли досмотрели альбом, вид у них стал очень грустный.
— Разве вы не могли им помочь, чтобы они не превратились в обезьян? — спросила Элли после долгого молчания.
— Сначала могла бы, моя милая. Если бы они вели себя по-человечески и делали то, что им так не нравилось, — трудились бы. Но чем больше они бездельничали, тем глупее и неуклюжее они становились, пока наконец не дошли до такого состояния, когда никто уже не смог бы нм помочь: они ведь загубили собственный разум. Вот оттого-то я и стала такой уродливой, и не знаю, стану ли я когда-нибудь хоть наполовину такой же красивой, как моя сестра.
— А где же они теперь? — спросила Элли.
— Там, где положено, моя милая.
— И так бывает со всеми? — спросил Том.
— Милый малыш, ты сам едва не превратился в обезьяну, — вздохнула фея. — Если бы ты не решился отправиться в путь по белу свету, как и подобает мужчине, боюсь, ты кончил бы тем же, чем кончают все головастики, — сидел бы в пруду и квакал.
— Ну нет уж! — воскликнул Том. — Чем сидеть в тине и квакать, лучше трудиться! Я сейчас же отправляюсь в путь!
