Солнце стояло в зените – ослепительно-белое, словно лампа в операционной. С неба на землю шел удушающий жар, с земли к небу поднималась выпаренная влага – и эти два потока схлестывались вокруг медленно бредущих по сахалинской земле людей.

«Бредущих и бредящих», – флегматично скаламбурил Георгий Родин, искоса глядя на брата. Борис, словно почувствовав взгляд, повернул голову в сторону.

– Бредущих и бредящих! – повторил молодой доктор, уже давно забывший о чистоте своего кабинета и белизне халата.

Борис усмехнулся – чересчур широко, чтобы это было искренне. Его когда-то выбритые до синевы щеки теперь обросли неровной бородой, а великолепные усы запылились и поникли. Из трещин на запекшихся губах сочилась кровь – и только зубы, белые и крепкие, были единственным, что осталось еще от облика того Бориса, молодцеватого и подтянутого. Георгий вздохнул – судя по взглядам, которые на него ронял брат, он и сам выглядел не лучше.

Да и не с чего.

Сколько они уже в этом партизанском отряде? Месяц? Два? Год? Дням уже давно потерян счет. Оружия мало, каждый патрон на вес золота – а они все кружат и кружат своим маленьким отрядом вокруг этого проклятого озера Тунайча, уходя от погонь, скрываясь от разведчиков, и неизвестно, когда закончится эта адская игра в прятки с японцами. «Помощь скоро придет», – сухо отвечает их командир, штабс-капитан Гротто-Слепиковский, поправляя сломанные на переносице очки, и эта краткая, отрывистая, словно выстрел, фраза заставляет их верить, что да – вот-вот, совсем скоро, подмога придет, и все закончится. Закончится хорошо. Но ведь вера в будущее и само будущее – немного разные вещи, не так ли?

Подошва старого, разношенного, не по размеру, сапога отошла, и Георгий на полном ходу запнулся о выступающий из-под земли корень.

– Да чтоб… – начал он, но тут же со свистом втянул воздух сквозь зубы. Не надо, не стоит, не уподобляться. Да, вокруг них с братом сейчас, за редким исключением, каторжники и ссыльные – неплохие ребята, сражающиеся за родину, и жуткие сквернословы, – но нужно помнить о воспитании. Человек всегда должен оставаться человеком. – Господи помилуй, – выдохнул он.

Они уже миновали ели и лиственницы, сомкнувшиеся глухой стеной – что стоило им ободранных рук и излохмаченной одежды, – и вышли к ивам, притулившимся у самой кромки озера. Кроме Георгия и Бориса этот путь от лагеря проделали еще четверо – жилистый и угрюмый силач Гриб, когда-то отрывисто бросивший в разговоре, что каторгу отбывал за грабеж с убийством; худой и высокий щипач Скляр, то и дело дергающий щекой в нервном тике; статный, даже в этих условиях держащийся с достоинством сам Гротто-Слепиковский и заросший волосами практически по самые глаза охотник Марк Карабанов – виновник их маленького путешествия.

– Вот тут, – Карабанов указал рукой, когда они взобрались на берег. – Вот тут я стоял и вон оттуда свет бил.

– Прямо-таки бил? – усомнился Борис, прикладывая ладонь к глазам. Резко выступающая в озеро коса, на которую указывал Карабанов, была от них в паре-тройке верст – не расстояние для опытного охотника, чтобы ошибиться.

– Вот как луч солнца, – закивал тот. – Оттуда – и аж вон дотуда доставал.

– Так может быть, это луч и был? – пожал плечами Борис. – Луна там… от озера отразился, еще где-то преломился, сфокусировался, и…

– Чегой-то? – переспросил охотник.

Борис махнул рукой.

– Да не, не луна… – с сомнением сказал Карабанов. – Что я, луны не видал, что ли… Это разве как солнечный луч, когда сквозь тучи. Только яркий этакой…

Георгий задумчиво присел на корточки, набрал полную горсть сухой земли и медленно растер. Охотник, конечно, что-то путает. В здешних местах, да еще ночью, луч как от солнца? Нет. Но и Борис не лучше – какая луна, о чем он? Полнолуние еще неделю назад прошло. Георгий смотрел на то, как серая почва струится между пальцами, – и так же что-то струилось сквозь давно забытые события, что-то еще мысленно не оформленное, смутное, что так необходимо было припомнить именно сейчас…

– А может быть, ты… того был, а? – гулко щелкнув себя по горлу, хихикнул Скляр. – Луч и привиделся. Рядом с ним ангельской лестницы не было, а?

На угрюмой роже Гриба появилась издевательская ухмылка. Каторжанин с самого начала, как прибился к отряду, отчего-то невзлюбил охотника – и сейчас явно наслаждался его конфузом.

– Да откуда, – огрызнулся Карабанов. – Водка-то тут из-под земли не течет!

– А вдруг? – снова хихикнул Скляр. – Как свет бил, так и водочный ключ, а?

– Марк, – спокойно спросил штабс-капитан. – Ты точно уверен в том, что видел свет?

– Да вот истинный крест! – размашисто перекрестился охотник. – Господин штабс-капитан, да нешто я дурак али пьяница?

– Странно… – Гротто-Слепиковский почесал заросший подбородок. – Что же это могло быть?

– Карманный фонарь, – вдруг хрипло сказал Георгий. – Это свет флэшлайта.

Штабс-капитан резко повернулся к нему.

– Повторите, – потребовал он.

– Флэшлайт «Eveready», – Георгий поднялся с корточек. – Я как-то видел такой у одного американца. Небольшой… – он расставил руки на три вершка. – Вот с этой стороны лампочка, тут выключатель, так вот делаешь – и свет бьет. Далеко, как раз как солнечный луч.

– А источник энергии где? – словно с какой-то тайной надеждой, что Георгий ошибается, спросил штабс-капитан. – Откуда свет берется-то?

– Батарея, – коротко ответил Родин.

– Вот оно как… – покачал головой Гротто-Слепиковский. – Вот какая техника…

О самом главном, том, о чем уже догадался Георгий, он не сказал.

– Ну и что это значит? – с недоумением почесал затылок Карабанов. – Зачем лайт-то этот? Ну, светили и светили, и чего?

Штабс-капитан молчал, крепко сжав губы. Георгий отвел взгляд. Ему не хотелось произносить этого слова.

– Значит, предатель у нас… – вдруг все поняв, медленно протянул охотник. На его скулах забегали желваки.

– Скажешь тоже, – хрипло кашлянул Гриб. – Какой тут предатель? Из одной миски жрем, на одной земле спим. Предатель бы порешил всех, и все.

Охотник все так же медленно, как оживший языческий истукан, развернулся к каторжнику.

– А не ты ли, мил человек, сигнальчики-то подаешь? – вкрадчиво спросил он. – Чтоб япошки пришли да кишочки-то нам и навертели, а? И чего они тебе наобещали, узкоглазики-то?

Гриб молча размахнулся и врезал кулаком охотнику прямо посередь лба. Тот пошатнулся, но успел вцепиться в плечо охнувшего от неожиданности и крепкой хватки Скляра и, неразборчиво выругавшись, кинулся на Гриба.

Секунда – и они, сцепившись в клубок, глухо рыча, катались по земле. Остальные бросились их разнимать, отплевываясь от поднятой столбом пыли.

Над ухом Георгия раздался выстрел.

Клубок распался – и драчуны откатились друг от друга, тяжело дыша.

– Довольно, – рявкнул штабс-капитан. – Сейчас вы все предатели. И ты, – он повел револьвером в сторону Гриба, – и ты, – ткнул дулом в охотника. Нарушение дисциплины на войне – предательство. И пока доказательств нет – никого не подозреваем. Я потратил пулю, чтобы сказать вам это. И чтобы больше такого не повторялось, ясно?

– Но… – начал Карабанов, медленно вставая и потирая кровоточащее ухо.

– Никаких «но», – отрезал штабс-капитан. – Так. Ты, ты, – он ткнул пальцем в Гриба и Скляра, – и… – указал на Георгия, – вы. На разведку вон туда, где луч был. Все переберите, просейте, чтобы ни крошки не ускользнуло. Хоть какие-то следы, но должны были остаться.

– А я… – недоуменно вскинул голову охотник. – Это же я луч заметил.

– Да, и я ценю это. Но Родин знает, что нужно искать, а твои умения сейчас понадобятся нам вон в той роще.

Карабанов покорно кивнул – и маленький отряд разделился.

– Вот выдумщики какие! – восторгался Гриб, когда Георгий, как мог примитивно, объяснял ему принцип действия фонарика. – Вот бусурманы, а могут ишь что придумать! И какое-то падло им япошек на нас наводило, – тут же посмурнел он.

Георгий только пожимал плечами. Жара одолевала его, кроме того, они несколько минут назад на ходу впечатались в столб мошкары, и отдельные кровососы до сих пор преследовали их, нещадно жаля и забивая нос и рот. Да и приказ штабс-капитана нарушать он был не намерен – нечего разводить тут подозрения.

– Вот иуда, – тем не менее не успокаивался Гриб. – Как он мог Расею-матушку предать? Ведь она кормит нас, поит… Как ее можно не защищать?

– А она нас сейчас сильно защищает? – подал голос до того молчащий Скляр. – Сидим тут оборванные, как босяки последние, жрать нечего, пьем тухлятину, а подмоги все нет и нет.

– Да ты ничего не понимаешь, – насупился Гриб. – Штабс-капитан же сказал: «Скоро придут».

– Штабс-капитан еще месяц назад обещал помощь. Откуда она, из Москвы пешком бредет? Вот твоя помощь! – Скляр показал Грибу ловко скрученную фигу.

Грабитель оскалился и сжал кулаки.

– Прекратите, – зло прикрикнул Родин. – Лучше под ноги смотрите внимательнее, я же не могу один за всех искать.

Гриб вздохнул и уставился на землю.

Минут десять назад они вышли на маленькую полянку, поросшую костяникой, и Георгию стоило больших трудов удержать каторжан от набивания пуза ягодой. «Вот столечким временем», как те клятвенно обещались, дело бы не обошлось – там минут десять, там пятнадцать, а потом еще полчаса сидения в кустах со спущенными штанами – о, Родин знал эту коварную особенность сахалинской костяники, сожранной горстями на пустой желудок! Штабс-капитан настоятельно попросил их не задерживаться, да Георгий и сам чувствовал, что время в последние дни дорогого стоит. Японцы обнаружили их маленький отряд и теперь только сильнее сжимали кольцо, перекрывая пути отступления и не давая вырваться. Поначалу враги не торопились – знали, что рано или поздно голод, жара и отчаяние заставят русских бородачей самих броситься на штыки, – но, видимо, что-то произошло на фронте, и теперь японцы просто хотели покончить с назойливыми партизанами, сидевшими в лесу, как больной зуб.

– А давайте уйдем, – вдруг предложил Скляр.

– Куда? – криво усмехнулся Родин. – Тут японцы вокруг вообще-то.

– Вот как раз к ним и уйдем, – осторожно сказал карманник.

– Нет, я не пойду, – мрачно ответил Гриб. – И тебе не советую.

– Вы не понимаете, – затараторил, суетясь, Скляр. – Здесь нам верная смерть. Перемрем все ни за понюшку табаку. Расея-матушка, говорите? Бросила нас матушка, плевала на нас полным харчком. Я еще до каторги слышал, как люди говорили, что японцы – благородные, у них честь есть, у них…

– Тогда зачем им люди без чести? – пробормотал Родин, но Скляр его не услышал, продолжая сбивчиво лепетать:

– Мы же все равно ничего не знаем! Они это сразу смикитят и даже пытать не будут. Зачем нас пытать, если мы никто? А захотят, чтобы мы на их сторону встали, так чего бы и не встать, раз мы тут никому не нужны, мы же…

– Кровь пущу, падло! – внезапно взревел Гриб и выхватил нож. – Пришью иуду!

Скляр тоненько пискнул и прижался спиной к деревцу.

– Пришью, пришью! – как заведенный повторял Гриб, нависая над бывшим товарищем. – Ни нашим, ни вашим! Затемню насмарку, варнацкое слово на варнацкую честь!

Скляр дернулся, и его штаны в районе паха внезапно потемнели. Резко запахло мочой.

– Оставь его, – устало сказал Георгий.

Гриб угрюмо воззрился на него, словно под низким лбом, скрытым шапкой жестких спутанных волос, заворочалась мысль: «А что, барин-то тоже из сучек?»

– Не надо, – повторил Георгий, на этот раз веско и с нажимом. – Его судьба. Его дорога. Сам выбрал.

Гриб начал медленно кивать в такт мерно падающим словам.

– Дай, – Георгий протянул руку и осторожно, словно общаясь с диким зверем, вывернул нож из побелевших от напряжения пальцев каторжника. – Пусть идет. Не нам решать.

Увидев, что опасность миновала, Скляр тихо всхлипнул и опрометью, поскальзываясь и запинаясь о кочки, бросился бежать прочь. Георгий долго смотрел ему в спину, а потом вернул нож уже пришедшему в себя Грибу.

– Зря вы, барин, – хрипло сказал тот, покачав головой. – Сами ему душу-то и сгубили. Предателем теперь будет. Я ж ему только лучше хотел. Э-эх…

Родин ничего не ответил.