На Кипре, точнее, в Фамагусте пришлось довольно долго, почти три месяца, ждать – ждать отплытия кораблей в Пизу и Геную из-за пиратской опасности. Все ждут отправления большого флота из Акры. Обычно торговый флот отправляется два раза в год. Это связано как с погодными условиями, так и с действиями пиратов. Два-три торговых корабля, осмелившиеся отплыть не в составе флота, обязательно будут захвачены и полностью ограблены. Хорошо, если отпустят людей. Обычно торговцев и пассажиров пускают на дно или продают в рабство, а моряков захватывают в свой флот или тоже продают. Около Кипра к флоту присоединяются из Лимасола, Фамагусты и даже Александрии корабли и плывут до Сицилии все вместе. А там уже плывут дальше кто куда, до Пизы или Генуи. Пиза и Генуя во всем конкурируют, кроме пересечения Средиземного моря.

Нельзя сказать, что эти три месяца прошли совсем без пользы. Несколько дней я провел в доме одного из знакомых Джона Ибелина. Свои динары и дирхемы сдал казначею госпитальеров еще в Тире, получив взамен векселя на мое имя в Палермо, Неаполе и Риме. Небольшую сумму взял деньгами, имеющими хождение на Кипре. После красивых полноценных динаров и дирхемов с именами султанов ал-Адила и ал-Камила низкопробные серебряные деньги Кипрского и Иерусалимского королевств, а также многочисленные разновидности денег Пизы, Генуи, Венеции не внушают доверия. Но жители Кипра как-то обходятся ими и не запутываются в их многообразии.

Я не успел заскучать. Приехавший в Фамагусту по своим делам Джон познакомил меня с жителями одного пизанского квартала. Судя по тому, что он много времени смог уделить мне, реальных дел в Фамагусте у него было немного. Среди прочих посетили довольно поздно вечером Виолу делла Герарди – молодую итальянку из Пизы, вдову пожилого купца Франческо делла Герарди. Мы пошли пешком, так как погода была не по-зимнему теплой, а расстояние небольшое. По дороге Джон многое рассказал мне о семействе Герарди. Франческо в молодости, после одной из стычек со сторонниками Висконти, вынужден был бежать на Кипр, так как ему было предъявлено обвинение в нанесении тяжелых увечий Паоло Висконти.

В Фамагусте в то время обосновались только несколько пизанских купцов, и он сразу выделился среди них. Дело в том, что Франческо активно занялся левантийской торговлей, не боялся ездить для заключения сделок не только в Александрию и Акру, но и в Дамаск. В Пизе он поручил дела своему кузену Пьетро делла Герарди, и этот тандем добился значительных успехов. После очередной смены власти в Пизе с Франческо официально были сняты все обвинения. Сказалось и заключение мирового соглашения между Франческо и наследниками Паоло. Сорокалетний Франческо получил возможность вернуться в Пизу, но не захотел оставлять Кипр и свои владения на нем. Он регулярно, каждые два года, посещал родной город. А в возрасте пятидесяти пяти лет женился там на красивой девушке – дальней родственнице по материнской линии. Виолу отец даже не спрашивал о согласии на брак. Впрочем, молодой девушке льстило внимание, оказываемое ей почтенным родственником, нравились многочисленные подарки богатого жениха. Да и сам Франческо совсем даже не выглядел старым, по крайней мере, был на пять лет моложе ее отца. И репутация у него была отменная.

Джон был раньше знаком с Франческо и вел с ним иногда финансовые дела и как регент королевы Иерусалимской Марии Монферратской в тысяча двести пятом – тысяча двести десятом годах, и как лорд Бейрута. После гибели Франческо в стычке с пиратами во время плавания из Пизы в Фамагусту Виола не захотела возвращаться на родину и осталась жить в своем небольшом дворце в пизанском квартале Фамагусты. Сначала это было связано с необходимостью завершить многочисленные торговые и финансовые дела мужа, продать фермы, мельницу и склады в Лимасоле и Фамагусте. А потом не захотелось менять образ жизни, возвращаться к родителям в Пизу. Виоле уже не меньше двадцати пяти лет. Как говорил Джон, Виола вышла замуж семнадцати лет, прожила с Франческо лет пять-шесть. И теперь была завидной партией с большим состоянием. Правда, она не торопилась снова замуж, продолжая в течение трех лет оставаться независимой.

Виола встретила нас на пороге своего «жилища», как она с усмешкой называла его. Она показалась мне сначала очень высокой, так как стояла на две ступеньки выше нас с Джоном, но потом я убедился, что это не так. Глаза у нас были на одном уровне, и на мгновение взгляды встретились. Она оценивала меня, я рассматривал ее. Первый не выдержал и отвел глаза я, но успел немного рассмотреть ее. Виола действительно была не маленькая, но не выглядела худой, то ли из-за широкого плаща, то ли по другой причине. Ее лицо, освещенное факелами стоящих сбоку двух слуг, казалось бледноватым, но в больших глазах сверкали огоньки. Впрочем, вероятно, это были отблески все тех же факелов. Волосы были скрыты темно-фиолетовым капюшоном плаща, прикрывавшего и всю одежду.

– Я рада приветствовать вас в моем скромном жилище. Для меня большая честь принимать вас обоих: вас, граф, и вас, барон.

Хозяйка повела нас через внутренние помещения, тускло освещенные лампадами, мимо затемненного зала в гостиную, где был накрыт стол. Оказалось, что приглашены только мы с Джоном. Я этому немного удивился, думал, что у нее соберется хотя бы небольшое общество. Но на столе стояло только три прибора. В отличие от остальных помещений, гостиная была хорошо освещена многочисленными свечами, размещенными на трех высоких мраморных колоннах. Виола сбросила по дороге свой плащ слуге и осталась в скромном, но отнюдь не вдовьем наряде. Жемчужные подвески в ушах и три жемчужные нити, свободно облегающие шею и спадающие на грудь, контрастировали с темными, почти черными волосами, подтянутыми вверх и скрепленными золотым гребнем. При этом осталась открытой практически вся шея, небольшой фигурный воротничок только подчеркивал ее длину.

Мне не нравятся чрезмерно худые женщины. Возможно, первый сексуальный опыт с Валентиной Сергеевной, вдовой моего учителя фехтования, оставил у меня след в сознании. Ведь это была довольно крупная женщина, только чуть ниже меня, с не очень узкой талией и спелым, мягким бюстом, в который я так любил зарываться носом. Все годы совместной жизни с маленькой худенькой Зоей я почти равнодушно относился к своим супружеским обязанностям. Да, исполнил долг, да, снял напряжение. И все. И она чувствовала это и переживала. Но она так и осталась в моих глазах просто девчонкой, хотя и пыталась иногда отчитывать меня за какие-то мелкие провинности. Впрочем, это было так редко. Да и виделись мы в первые годы не больше трех-четырех дней в месяц. Я почти всегда был в разъездах. Нас объединял только Максим. Поэтому после его смерти мы так легко расстались. Не знаю, может быть, это расставание было легким только для меня.

Теперь, при ярком свете многочисленных свечей, мне удалось рассмотреть Виолу лучше. Да, бюст у нее не очень-то впечатляет, но, вероятно, это новая мода туго стягивать бюст, чтобы казаться более воздушной, менее сексуальной. Церковь очень приветствует эту моду, я уже слышал ехидные замечания по этому поводу от одного из баронов во время застолья в Тире. Но бедра никакими ухищрениями не спрячешь, и это радует нас, мужчин. Я не оговорился о скромности ее наряда: никаких украшений, помимо жемчуга, который я упоминал, и золотого гребня в волосах, на ней не было. Довольно скромное длинное платье, застегнутое почти под шею, с расширенными на концах рукавами, мягкие туфли на невысоком каблуке. Кажется, и все.

Пока прислуживавшая женщина ставила на стол закуски, Виола обратилась к Джону:

– Что слышно о приезде к нам императора?

– Он пока в хлопотах в Сицилии. Сарацинские эмиры недовольны своим положением. Возможно, императору придется вести с ними борьбу. А тут еще и в Германии, как всегда, бароны хотят что-нибудь выгадать из ссоры императора с папой, новые вольности. Впрочем, это все старые известия. Из Палермо давно не было вестей. Правда, греческие купцы приезжали, они всегда находят лазейку проскочить мимо пиратов. Но у них еще более старые сведения об империи и Фридрихе.

– А что слышно в Каире и Дамаске, барон? Не собираются султан или эмир воевать с Иерусалимским королевством?

– Когда я уезжал из Дамаска, эмир был еще в Караке. Но настроение у него вряд ли хорошее. Он был очень недоволен готовностью братьев отдать чуть ли не половину его владений крестоносцам. Зная его характер, не верю, что он сможет помириться с ними в ближайшее время. А это значит, что владениям королевы и прибрежным баронам ничто не угрожает. У эмира сейчас нет сильного войска, а у султана нет денег. Ему еще долго придется восстанавливать хозяйство в Египте. У ал-Ашрафа всегда проблемы с владетелями на восточных рубежах. Он заинтересован, чтобы северные прибрежные бароны не отвлекали его и не заставляли держать сильные отряды на западных землях. Да и с деньгами у него все время проблемы.

Я разговорился, и зря. Вопросы Виолы были просто данью любезности, проявлением внимания хозяйки к гостям. Ее нисколько не интересовали политические новости. И это сразу стало ясно по следующим вопросам.

– Барон, вы приехали в Фамагусту один, без жены и ребенка. Они следуют за вами?

– Нет. К сожалению, мой сын умер. А Зою, его мать, я отпустил к родственникам в Грецию.

– Извините. Я не знала, не задала бы такой неуместный вопрос. Просто одна из моих знакомых рассказывала мне много о вас и упоминала о вашем сыне и вашей заботе о сыне графа Вальтера.

– Да, мой мальчик умер совсем недавно. Но давайте не будем об этом.

В это время служанка закончила подавать закуски, и Виола пригласила нас с Джоном за стол. Я был рад, что этот неприятный разговор так сразу оборвался. Стол был заставлен закусками. Кипрские вина отменные, но немного сладковаты, для десерта годятся, а начать лучше бы с чего-нибудь покрепче. Я побаивался после столь долгого воздержания отдать вину должное, но все же попробовал по бокалу из трех разных кувшинов. Виола тоже пробовала вместе со мной, но ей служанка наливала совсем понемногу, почти на донышке. Только Джон отказался от услуг служанки, сразу же выбрал кувшин и не изменял ему, явно собираясь добраться до дна. Я был уже сыт, думал, что скоро можно будет попрощаться и уйти, но на стол подали молочного поросенка, приготовленного в вине и специях. Джон оживился, вооружился большим ножом и выделил нам по солидному куску. Себя он тоже не обидел.

До этого мы обменивались только короткими фразами, нахваливая хозяйку, еду и вино. Но теперь, после поросенка, разговор оживился. Не мешали разговору даже фрукты, принесенные на трех подносах. И стало приятно пить местное вино.

– Дорогой барон, где вы остановились в нашем городе?

– Граф познакомил меня с одним из своих друзей. Но не хочется доставлять ему неудобство, я подыскиваю небольшой домик на несколько месяцев, пока не уеду с флотом в Палермо.

– Но зачем снимать дом? Думаю, что, если вам там сейчас не очень удобно, вас с удовольствием приютит кто-то другой из знати. Не нужно будет возиться с наймом слуг, заботиться о множестве мелочей.

Вмешался Джон:

– Дорогая Виола. Вы позволите мне так называть вас? Не всякий муж захочет иметь в доме такого представительного мужчину, как барон.

– Кажется, понимаю вас, граф. Но я-то не мужчина. Я не побоюсь пригласить барона. Барон, приглашаю вас провести у меня время до отплытия флота. Надеюсь, вы не испугаетесь?

– Простите, синьора, но это неудобно. Что скажут люди?

– Неудобно вам или вы заботитесь о моем добром имени?

– Барон, на мой взгляд, это хороший вариант, – поддержал ее Джон. – Виола совершенно независима, со злыми языками она справится сама, а мужчины вряд ли станут говорить что-то плохое о вас. Ваша репутация здесь не тайна.

– Вот видите, граф тоже считает, что в этом нет ничего предосудительного. Дом большой. У вас будут отдельные покои. Вам никто не будет мешать, даже я. И вы сможете заниматься здесь чем захотите и принимать у себя кого хотите.

– Право, синьора, я даже не знаю, что сказать.

– Ничего не нужно говорить. Прикажите завтра перенести ваши вещи ко мне, располагайтесь и живите.

Я немного опешил от такого предложения, но потом подумал, что, может быть, в этом действительно нет ничего неприличного.

– Синьора, если вы серьезно, то я вам очень благодарен. Вы правы, что это избавило бы меня от необходимости заниматься хозяйственными делами. Тем более что мне никогда не приходилось заниматься домом и домашним хозяйством.

– Отлично, с завтрашнего дня вы у меня. Можете даже остаться и сегодня. Я велю приготовить вам комнату.

– Нет, синьора, я не готов, у меня с собой ничего нет.

– Как вам будет удобно. Мой дом в вашем распоряжении.

Мы еще поболтали немного, Виола рассказала несколько пикантных подробностей о знакомых дамах. Знакомых, вероятно, и Джону, так как он охотно поддерживал разговор. Но для меня эти бесконечные Адели, Алисы, Изабеллы сливались в одно туманное лицо. Возможно, по мне было видно, что я совсем запутался в этих дамах и хочу спать. Джон неожиданно прервал разговор, извинился, что нам пора уходить, еще раз поблагодарил хозяйку, и мы ушли. По дороге Джон снова сказал, что не видит ничего плохого в предложении Виолы. И добавил лукаво:

– Ну а если у вас завяжется роман, то это ваше дело. Виола свободная женщина, никому ничем не обязана.

На следующий день я переселился к Виоле. Она выделила мне две комнаты, оборудовав одну из них как спальню, а вторую обставив как гостиную. Мне предстояло провести здесь около трех месяцев, и я задумался, чем их заполнить. Решил привести в порядок свои записи, которые вел периодически. Но это были разрозненные страницы. То не было времени что-то писать, то не было под рукой письменных принадлежностей. Сначала исписал записную книжку, обнаруженную в обмундировании. Потом Абу Сахат купил для меня небольшую пачечку бумаги, привезенную из Самарканда. Бумагу я разрезал на четвертинки и пользовался ею долго, стараясь писать мелкими буквами. Но после того как мы вылечили Дауда, Абу Сахат торжественно вручил мне большую пачку прекрасной тонкой китайской бумаги. С гордостью сказал, что эта бумага изготовлена из хорошей шелковой ткани. Он помог разрезать листы, и я обеспечен теперь бумагой на годы. Бумага очень дорогая, в Европе почти невозможно достать такую бумагу, и я забрал ее с собой, когда уехал из Дамаска.

После обеда я встал у конторки для письма, пролистал старые записи и продолжил их с момента, когда мы выехали из Карака, сопровождая ал-Муаззама. Прекрасное было время. Я еще совсем молод, никаких забот, кроме необходимости обучения пятерых новобранцев. Почти свыкся со своей новой жизнью, новой ролью. И даже немного рад случившейся со мной метаморфозе. Действительно, что лучше? Каждый день видеть в больнице одни и те же лица стариков, слушать их постоянные жалобы или мчаться на прекрасном коне, ожидать каждый день что-то новое, интересное? Для относительно молодого мужчины, не отягощенного семьей, домом, закладными, ответ очевиден.

Увлекся и исписал уже несколько листов бумаги, когда одетая в костюм для верховой езды Виола постучала в дверь и сказала, что погода не по-зимнему прекрасная. Не желаю ли я проехаться до ее загородного дома? Как отказать даме в такой любезности. Вышел из своей гостиной и подтвердил, что рад буду составить ей компанию. Оказывается, конюх из ее небольшого имения привел лошадей, и они ждут нас у крыльца. Почему не прогуляться? Несколько минут на одевание, и мы с Виолой едем по не слишком оживленной улице.

Дорога к имению идет по берегу ручейка. Слева гряда холмов, справа вид на город, порт и море. Наши кони идут рядом, а Виола непрерывно рассказывает. Не вслушиваюсь в ее не совсем правильную французскую речь, но голос мне приятен, приятно чувство спокойствия, даже умиротворенности. Миром дышит весь этот зимний, спокойный пейзаж. Может быть, и мне где-нибудь остановиться, зажить спокойной жизнью, жизнью без волнений, тревог, ожиданий монарших приказов, монаршего гнева и милостей? Ведь необязательно быть бароном, графом или, не дай бог, маркизом. Можно быть простым человеком, жить своим домом, иметь семью и детей. Я даже с интересом посмотрел на Виолу; могла бы, например, она родить мне детей: двоих, троих? А смог бы я прокормить их? Что я умею, кроме как махать саблей или мечом?

Но Виола мой пристальный взгляд поняла по-своему. Даже прервала на несколько мгновений свой рассказ:

– Да, мы скоро уже приедем на место. Надеюсь, вам там понравится. У меня прекрасный сад. И цветник. Такие красивые цветы. Жалко, что сейчас зима, мало что цветет.

– Цветы – это красиво. Но они несъедобные. Наверное, в садах на острове выращивают и что-то более основательное?

– Виноград, яблоки, сливы, даже лимоны. Имеются рожковые деревья. Честно говоря, кроме виноградника, который занимает больше половины площади, всего остального у меня посажено понемногу.

– Лимоны? А апельсины и мандарины?

– Не знаю, я о них не слышала, какие они?

Вот балда, попал впросак. Наверное, их еще в Европе не знают.

– Не важно, я такие фрукты видел на севере. А виноград только для еды?

– Конечно нет. У меня там один старик готовит сладкие вина. Между прочим, вы вчера их пробовали. Это все из моего погреба в имении.

– Да, отличные вина. Особенно приятно пить такое вино с десертом.

Собственно, разговор иссяк, так как мы подъехали к поместью Виолы. Я не оговорился, мне это показалось поместьем, хотя Виола все время говорила о загородном домике. Двухэтажный каменный дом, рядом многочисленные хозяйственные постройки, а за домом большой сад. Если учесть, что мы в течение некоторого времени ехали мимо раскинувшихся вдоль дороги виноградников, назвать это просто домом – язык не поворачивается. Неплохой у Виолы был муж. Понятно, почему ей не хочется переезжать в Пизу.

В доме нас уже ждали, двое слуг перехватили поводья, помогли Виоле сойти с лошади и отвели лошадей в конюшню. С высокого крыльца спустился седобородый мужчина и о чем-то осведомился у Виолы. Наверное, спросил, благополучно ли доехали. Разговор шел на незнакомом мне языке. Позднее я понял, что слуги говорят на итальянском народном языке. Виола по-французски, чтобы было понятно мне, велела подготовить для меня помещение. Седобородый представился:

– Паоло, синьор, к вашим услугам.

Пошел за ним, понимая, что мне называть себя ни к чему. Показанное мне помещение было даже больше и богаче обставлено, чем в Фамагусте. Для меня это было удивительно. Конечно, мой последний дом в Дамаске ничем не уступал этому дому, но обстановка была совсем другая. Непривычные секретеры, кушетки, мраморные подставки для подсвечников. Мне даже показалось, что в доме есть что-то от римских вилл, как я их представлял когда-то по описанию в одной из книг библиотеки моего учителя фехтования. Впрочем, поместье могло когда-то быть римской или византийской виллой. Кто его знает.

Приятно после поездки расстегнуться, снять с себя пояс с тяжелым мечом в ножнах, сбросить сапоги, прилечь на кушетке. Неплохо было бы даже вздремнуть, но очень скоро меня позвали ужинать. В отличие от дома в Фамагусте, здесь в небольшой гостиной на двух мраморных подставках (почему везде у Виолы так организовано освещение?) стоят только подсвечники цветного стекла с двумя свечами. Даже для не очень большой гостиной это маловато. Но зато создает атмосферу доверия. Нет, скорее это атмосфера интимности, а не доверия. Кажется, что собрались два давно знакомых человека вести неторопливую беседу за скромным ужином.

Только вот скромным этот ужин никак нельзя назвать. Пять перемен, это даже для меня, проголодавшегося на свежем воздухе, многовато. Виола сидит напротив меня, ковыряет неспешно своей двузубой вилочкой в блюде, как будто она не ехала со мной по той же зимней дороге. Отставляет очередное блюдо в сторону и тихо беседует со мной. Но беседа эта напоминает скорее монолог. Она говорит, а я изредка мычу что-то нечленораздельное, делая вид, что поддерживаю беседу. Ну нельзя же одновременно поглощать такую вкуснятину и всерьез вслушиваться в ее повествование. Да и не очень-то я верю дамскому повествованию о скуке жизни в провинции, о мужчинах, которые могут говорить только о ценах на зерно, на сукно, на пряности, о повысившихся из-за военных действий процентах на кредит. Их ничего другое не интересует.

Да, но о чем же еще говорить солидным пизанским негоциантам. У них есть жены, дети, компаньоны, конкуренты. Им ни к чему ратные подвиги. Это самое неприятное, о чем можно говорить. Да, если пираты попытаются захватить их товары, они, как один, преобразятся. «Не тронь мое!» И как львы встанут на защиту своего, кровного. Но говорить об этом, особенно в присутствии дам – некрасиво. Это пусть знатные сеньоры бряцают мечами. Они ничего другого не умеют делать, не умеют заработать деньги. Мысленно прокручиваю это у себя в голове, но не пытаюсь переубедить Виолу. Ясно, что это только прелюдия к какому-то другому разговору.

И действительно, Виола как-то быстро переключилась на другую тему:

– Барон, расскажите, это правда, что сарацины не выдерживают атаку рыцарской конницы? Ведь вы видели такую атаку с другой стороны.

– Да, когда несется лавина рыцарей – двести, пятьсот рыцарей – ее невозможно остановить. Она все сметает на своем пути.

– Так почему же до сих пор приходится с сарацинами воевать?

– Лавина рыцарей – это сила. Но это прямолинейная, грубая сила. Рыцарское войско можно замучить мелкими наскоками легкой кавалерии, завести в безводные места, как перед ужасным разгромом при Хаттине, непрерывно осыпать тучами стрел, не подпуская к ближнему бою. Мне пришлось, к сожалению, два раза сражаться в войске эмира Дамаска с большими рыцарскими отрядами. И оба раза мы выходили победителями. Но приходилось против силы использовать тактику, хитрость.

– Мне рассказывали, что вы всегда побеждали и в сражениях и в поединках.

– Знаете, их было не так уж много – сражений. А поединков помню не больше шести. Многие европейские рыцари выиграли значительно больше поединков.

– Это, наверное, страшно, мчаться навстречу врагу?

– В этот момент, когда перед тобой враг, не ощущаешь страха. Видишь только врага, его оружие, понимаешь, что он сейчас сделает, и стараешься предвосхитить его.

– Ужасно. Почему мужчины так любят сражаться, убивать друг друга?

– Неправда. Не думаю, что мы любим сражаться, тем более убивать. Просто это необходимость. Такая же необходимость, как воспитывать детей, строить дом, сажать деревья. Ты должен это делать, потому что иначе нельзя.

– Барон, правда, что вы рассекли солдата одним ударом?

– К сожалению. И мне до сих пор неприятно вспоминать об этом. Это было… Даже не знаю, что это было. Помутнение сознания? Но я не мог поступить иначе. Этот человек убил графа Вальтера. Возможно, он убил и его младшего сына Франца.

– Извините, что я задела больное место.

– Но вы же не виноваты, вы не знали.

– Мне рассказывали еще, что вы зарубили целую дюжину мамлюков. Разве это могло быть?

– Конечно нет. Не дюжину, а только пять. Да они еще разделились на две группы. Боюсь, что эта история будет преследовать меня всю жизнь. Я не мог иначе, вынужден был убить их всех.

– Страшно убивать?

– Когда сражаешься, об этом не думаешь. Или ты убьешь, или тебя убьют. Третьего обычно не дано. Все сожаления – потом. Потом, когда уже все кончилось и ты понимаешь, что снова жив, что ты дышишь полной грудью. А совсем незнакомый мужчина, оказавшийся не в том месте и не в то время, лежит бездыханный.

Честно говоря, мне этот разговор начал надоедать. Ведь понятно, для чего она меня пригласила в это удаленное поместье. Зачем же ходить вокруг да около. Но это женщина, и по-другому она не может. Она ждет от меня помощи, сигнала. Я тоже не могу сказать, что нам пора в постель. Обидится. Придется выдержать этот разговор. Как бы только увести его в сторону от проклятой темы убийства. Почему женщин так возбуждает подобный разговор?

– Синьора, можно называть вас Виола?

– Да, конечно, барон. Вас я тоже буду звать просто Роман. Вы не возражаете?

– Отнюдь. Но я хотел вас спросить, на каком языке вы разговаривали с Паоло? Похоже на латынь, но это не латынь.

– Да – итальянский, народный итальянский язык.

– Интересно, ни в Дамаске, ни в Каире я не слышал этот язык.

– Но это естественно, итальянцы говорят на нем только между собой.

– Виола, вы не могли бы поучить меня немного итальянскому языку? Ведь я собираюсь в Палермо.

– В Палермо мало кто говорит на итальянском. Чаще вы услышите немецкую, арабскую или французскую речь. Вот в Риме и Тоскане почти все говорят на этом языке. Только пишут на латинском. Но я охотно буду учить вас. Хотите, мы начнем прямо сегодня.

– С удовольствием.

Это был повод закончить с ужином. А потом беседа в будуаре, закончившаяся уроком практического итальянского в ее спальне.

На следующий день после завтрака мы ездили по поместью и окрестностям. Виола показала свой сад. В саду меня заинтересовали только рожковые деревья и лимоны. На рожковые деревья в Палестине я не обращал раньше внимания, а лимоны вообще не видел, ни в Твери, ни в Тверии, ни в Табарии. Извините за каламбур, шучу, конечно: в Твери и в Табарии их действительно нет, а в Тверии (через восемьсот лет) не замечал их. Апельсиновые сады – это да, их невозможно не увидеть в Израиле, но лимонных не видел. А здесь маленькое чудо: на деревьях одновременно висят спелые желтые плоды, много маленьких зеленых лимончиков и тут же цветы и завязи. И все это зимой. Виола предложила мне нарвать лимонов. Не слезая с лошади, легко достать почти до самых верхних веток. Спелые лимоны легко отделялись от ветки, я кидал их Виоле, некоторые она успевала ловить и прятать в седельную сумку, но большинство так и осталось на земле. А аромат в лимонном саду… волшебный.

Виноградник зимой скучный. Мы смотрели с пригорка на эти бесконечные ряды плетей, веревок, кольев. Тишина, обрезанные плети застыли и даже не колышутся под слабым юго-восточным ветром. Я удивляюсь:

– Это все ваше? Куда вы деваете столько винограда?

– Не знаю, этим занимается управляющий. Кажется, вино он продает венецианцам. А они поставляют дальше, на север.

– Не смогу оценить, но, на мой взгляд, доходы должны быть приличные.

– Не жалуюсь. Мне хватает. Управляющий, он тоже пизанец, советует купить землю в Пизе, не в городе, а где-нибудь южнее, у моря. Но я не хочу. Мне здесь легко дышится. А там куча родственников, и всем всегда что-то нужно. Деньги в основном. И меня будут осуждать, что мало помогаю родственникам, и сватать за какого-нибудь беднягу из своих. Зачем мне это нужно?

– Но когда-то нужно построить семейную жизнь, завести детей, в конце концов.

– Хорошо бы. Но где найти надежного мужчину. Снова выходить за купца? Нет, спасибо. А знать все время воюет. Опять оставаться вдовой? Зачем?

Я промолчал. Что можно сказать двадцатипятилетней женщине, наслаждающейся обретенной свободой. Дурацкие доводы, которые ей уже десятки раз приводили родственники и знакомые? Не хочет она пока постоянных хлопот, обязанностей, тревог семейной жизни. А ее вчерашним словам о скуке провинциальной жизни, извините, не верю. Просто кокетничала. Но это ее право, выстраданное пятилетним замужеством со скучным, положительным негоциантом.

Мы поднимались все выше и выше. Наконец на вершине большого холма Виола остановилась и развернулась к побережью. Вдали внизу видна вся Фамагуста, почти слившийся с ней городок Констанца, маленький порт и бескрайнее море. Наши кони встали рядом. Виола сидела в дамском седле спиной ко мне, я обнял правой рукой ее плечо, она склонила на мою руку голову. Потом повернула, насколько смогла, голову ко мне, сказала: «Домой». И мы поскакали к дому. Она бросила поводья подбежавшему слуге, спрыгнула, не дожидаясь моей помощи, с коня, взяла меня за руку и молча повела в свои покои.

Еще два дня мы провели в каком-то угаре: кони, свежий зимний воздух, обильная еда, прекрасное тягучее вино, много любви, никаких забот. Вечером я сказал, что пора возвращаться в Фамагусту.

– Я тебе надоела? Тебе со мной скучно?

– Нет, что ты, с тобой не соскучишься. Но я жду вестей от графа. Он собирался познакомить меня с королем и его матерью. Джон – двоюродный дядя умершего короля Хуго Первого, отца малолетнего Генриха.

– Да, я знаю, он бальи королевства. Вместе с Филиппом, фактическим регентом при племяннице Алисе Шампанской – матери Генриха, они управляют королевством: ведь Алиса только юридически регент. Кстати, Джон и Филипп, через свою мать Марию Комнин, дяди Алисы, дочери Генриха Второго Шампанского и королевы Иерусалимской Изабеллы. Но у него уже много проблем. Многие из кипрских баронов недовольны Джоном. Считают, что они с Филиппом дают слишком много привилегий своим сторонникам.

Утром мы вернулись в Фамагусту. Мои зимние каникулы закончились. Через пару дней Джон прислал посыльного с письмом, в котором просил приехать в Никосию. Он просто написал, что ему нужна моя помощь. Кроме того, приписал, что весь двор и бароны тоже в Никосии. К моему удивлению, Виола сразу же поддержала переезд. Более того, сказала, что в Никосии у нее имеется подруга, которая давно зовет ее в гости. Виола после возвращения в Фамагусту успела написать ей, что может приехать с другом, и получила приглашение приехать вдвоем.

На следующий день она отправила в Никосию повозку со своими и моими вещами, а мы отправились туда верхом еще через день. От Фамагусты до Никосии примерно сорок пять километров. Мы не спешили, останавливались два раза перекусить в живописных местах и приехали в Никосию к вечеру. Приятельница Виолы – Ольга, тоже вдова греческого негоцианта. Особа лет сорока пяти, самоуверенная и состоятельная. Двухэтажный каменный дом почти в центре Никосии – основательное владение. Несмотря на разницу в возрасте, они встретились с Виолой как подруги: с объятиями и поцелуями. Потом она посмотрела на меня, улыбнулась и что-то сказала Виоле такое, что та даже зарделась от смущения. Нас разместили в комнатах, имеющих отдельный вход со двора. Как новобрачных, посмеялась Виола. Наши вещи уже привезли, и это было кстати, так как я намеревался пойти к Джону этим же вечером.

К Джону пошел без Виолы, хотя она хотела тоже идти со мной. Ольга дала провожатого, поэтому мне не пришлось спрашивать дорогу. У входа в небольшой дворец Джона я представился, и слуга, который был предупрежден, сразу же отвел меня в зал, где уже собрались гости. Среди гостей не было ни одной дамы, только сеньоры королевства. Джон сидел во главе стола, но встал, увидев меня, поднял руку, призывая всех к молчанию, и коротко представил меня:

– Мой друг, барон Роман Клопофф. Барон прибыл к нам проездом, направляясь к императору в Палермо.

Шталмейстер посадил меня довольно далеко от Джона. Я бы не сказал, что мое появление произвело сильное впечатление на гостей графа. Впрочем, нельзя сказать, что это гости. Оказывается, бароны в очередной раз обсуждали намечающееся замужество королевы Алисы Шампанской. Мнения собравшихся баронов о кандидатуре Боэмунда Антиохийского были полярны. Одни относились отрицательно, другие ратовали за эту кандидатуру, третьи считали, что выбор супруга – дело самой королевы. Замечания многих выступающих были очень эмоциональные. Я сначала не понял, почему кандидат многим не нравится и какую позицию занимает граф Джон, так как он, по своему обыкновению, не высказывался и не прерывал говорящих. Обратился с вопросом к довольно молодому соседу, который только что бурно высказывал свое несогласие с отрицательными характеристиками Боэмунда. Но тот в резкой форме заявил:

– Это не ваше дело. И вообще, кто вы такой, чтобы вмешиваться в наше обсуждение?

– Я не вмешиваюсь, но мне интересно, почему вы настаиваете на приемлемости кандидатуры Боэмунда.

– Я повторяю, не вмешивайтесь. У вас нет права нагло требовать от меня чего бы то ни было.

– Повторите, вы употребили по отношению ко мне слово «нагло»?

– Да, нагло. И могу повторять это много раз.

– Вы глупый, неучтивый щенок!

– Что? Я вызываю вас на поединок. Как вас зовут?

– Прекрасно. Меня представляли. Я барон Роман Клопофф. Как вызываемый на поединок, я выбираю в качестве оружия меч. Один только меч. Остальные условия предоставлю выбрать вам.

– Хорошо. Мое имя шевалье Карл. Я племянник Амори де Бейсана. Поединок завтра, за городом. Драться до гибели одного из нас. Мой секундант обратится к вашему секунданту для согласования места и времени.

– Я согласен.

Все смешалось в зале. Намечаемый поединок куда более интересен присутствующим, чем набившее оскомину обсуждение кандидатуры избранника королевы. Я подошел к графу Джону и попросил помочь с выбором секунданта. Джон сказал, что, к сожалению, он не может из-за своего статуса быть секундантом, но надеется, что его друг Амори де Барле согласится исполнить эту миссию. Действительно, вопрос о секундантах решился очень быстро. Со стороны Карла секундантом согласился быть Гильом де Риве. Де Барле и де Риве быстро согласовали место и назначили встречу в девять утра. Я не заметил, чтобы Джон был недоволен развитием событий.

Вечером ничего не рассказал о предстоящем поединке Виоле, чтобы не расстраивать ее. Утром следующего дня за мной заехал Амори де Барле, и мы выехали на условленное место. Виола удивилась визиту де Барле, но ничего не заподозрила, так как я ушел в обычной одежде, прихватив с собой только меч. К моему удивлению, на месте поединка уже собралось много зрителей. Практически вся местная знать. В отдалении под деревом, рядом со своей лошадью стоял шевалье Карл в полном вооружении. На нем была не только кольчуга с нашитыми металлическими полосами и шлем. Он надел также наколенники и наплечники. Честно говоря, Карл выглядел великолепно, не хватало только щита с гербом. Ведь по моему условию сражаться мы должны без щита и кинжала. Я сбросил плащ и остался в свободной, не стесняющей меня одежде. Кроме меча, у меня ничего другого не было. Думаю, это неприятно поразило моего противника.

Поединок почему-то не начинался. Сначала к графу Джону подошел Амори де Бейсан. Я слышал о нем, но на совете баронов он не присутствовал. Они о чем-то тихо и дружелюбно, как мне показалось, разговаривали. Потом Амори де Бейсан переговорил с Гильомом де Риве. Следом состоялся разговор секундантов. Не очень продолжительный.

О чем тут можно разговаривать столько времени?

Зрители всё прибывали. Заметил среди других и Виолу с Ольгой. Откуда они узнали о поединке? На лице Виолы была плотная вуаль, но я сразу узнал ее по фигуре, одежде и стоящей рядом Ольге. Но меня отвлек мой секундант – Амори де Барле, сказавший, что сейчас с заявлением хочет выступить Амори де Бейсан. Я удивился – о чем он может говорить, и зачем вся эта говорильня? Но мой секундант только усмехнулся.

– От своего имени и от имени моего племянника шевалье Карла я приношу извинения барону Роману Клопофф за неприличествующее поведение моего племянника на вчерашнем совете у нашего байли, графа Джона. Надеюсь, что уважаемый барон Роман Клопофф примет наши извинения.

Я взглянул на графа Джона. Он утвердительно качнул головой.

Ну что ж, не хотят драться – это их дело. Мне лишний поединок и лишние враги тоже ни к чему.

– Я, безусловно, уважаю барона Амори де Бейсана и принимаю извинения, принесенные им от имени шевалье Карла. Тем более я не имею никаких претензий к господину барону.

Секунданты подвели нас с шевалье к бальи, и мы с ним пожали перед бальи друг другу руки в знак примирения. Комедия окончена, но я не сказал бы, что для шевалье это была комедия. Ему этот несостоявшийся поединок общество запомнит надолго.

Черт побери, место за столом мне было выбрано не случайно.

После того как мой противник вернулся к дяде, граф обратился ко мне:

– Приходите с подругой, – он кивком указал на стоявшую в отдалении Виолу, – ко мне вечером. Будет только моя жена Мелисенда. Вы ее видели, но, кажется, вы не представлены друг другу.

– Конечно, я буду рад, а для Виолы это будет маленьким праздником.

– Да, она всегда рада немного отвлечься от своего одиночества. Заодно расскажу вам все, что говорил мне Амори де Бейсан. Королю Генриху и Алисе я представлю вас завтра, но одного. Думаю, мне не помешают другие обязанности.

Мы распрощались с Джоном, я подошел к Виоле с Ольгой и предложил им вернуться домой. Виола приподняла наконец вуаль и растерянно спросила:

– Почему вы должны были драться, и почему все так закончилось? Когда вы успели рассориться? Ведь вы были незнакомы. Почему ты ушел из дома без брони? Ольга дала бы кольчугу мужа. Но, возможно, она была бы тебе мала. И почему мужчины так любят пускать друг другу кровь по каждому поводу?

Казалось, ее вопросам не будет конца, поэтому я ее мягко прервал:

– Вот видишь, ничего страшного. Ну повздорили немного. Но все кончилось мирно.

– А если бы тебя убили?

– Не волнуйся, Виола, меня не так просто убить.

Ольга и Виола приехали в экипаже, а я сопровождал их до дома верхом. Утром я не успел позавтракать, и теперь дамы наперебой старались накормить меня.

Вечером мы собрались посетить графа. Мне-то собираться просто. Но Виола провела около зеркала уйму времени. Они с Ольгой обсуждали каждую деталь наряда, несколько раз переменили платья. Непосредственным свидетелем всего этого я не был, но видел, как бегали туда-сюда служанки то с одной вещью, то с другой. Не подозревал, что Виола столько всего набрала с собой в это коротенькое путешествие. Но все же через час был призван посмотреть на Виолу, признал ее самой красивой и самой нарядной женщиной королевства, и мы наконец смогли сесть в экипаж, предоставленный Ольгой.

Дворец Джона только чуть больше Ольгиного дома. Джон встретил нас у входа, проводил в небольшую гостиную, где устроил за маленьким столиком. Буквально через несколько минут в гостиную вышла Мелисенда. Я упоминал о ней только один раз. Она была на свадьбе графа Вальтера, но там мы с ней не разговаривали. Джон женился на Мелисенде Арсуфской в тысяча двести седьмом году после смерти Хельвис из Нефина, от которой у него не было детей. Брак с Мелисендой был скорее династический, чем по любви. Она была на пару лет старше Джона. Для нее это тоже был повторный брак. В первом, несчастливом браке у нее родились семь дочерей, которые умерли в младенчестве. Но новый брак оказался более успешным. Мелисенда родила Джону шесть здоровых сыновей и одну дочь. Да и Арсуф, владение которым перешло к Джону, тоже был не лишним. Арсуф расположен между Яффой и Кейсарией. Джон вложил в его восстановление много средств. И Арсуфу повезло: во время войны тысяча двести восемнадцатого – тысяча двести двадцать первого годов войска эмира ал-Муаззама не тронули его. Не скрою, к этому и я приложил руку, когда, планируя поход на Кейсарию после смерти графа Вальтера, сделал все, чтобы не затронуть земли Арсуфа. Возможно, Джон так заботливо относился к Арсуфу и потому, что он как бы являлся мостиком к наследственным владениям Ибелинов: городам Яффа, Рамла, Явне, Лидда. В тысяча двести двадцать девятом году Рамла и Лидда попали наконец под управление Ибелинов, формально являясь королевским доменом. Но при жизни Джона семья так и не восстановила полное владение этими землями.

Мелисенда выглядела для своих сорока четырех лет прекрасно, не подумаешь, что ей четырнадцать раз пришлось рожать. Прямая спина, гордый взгляд, каштановые волосы и большие зеленоватые глаза. Она учтиво приветствовала Виолу, которая явно была взволнована знакомством со столь высокопоставленной дамой. Странно, Виола нисколько не смущалась в разговорах с Джоном, а тут вдруг ощутила себя как школьница перед монахиней-учительницей. Это она потом пересказала мне свои ощущения. Дамы уединились на стоящей в углу софе и завели разговор о чем-то своем. А Джон посвятил меня в запутанные отношения с баронами. Я слушал, но запомнил только то, что он говорил о прелюдии к поединку.

– Амори де Бейсан приехал ко мне вчера вечером очень взволнованный. Он не был на совете баронов и узнал о неприятной истории дома. У Амори нет прямого наследника – сын погиб в одном из сражений, дочь ушла в монастырь. Титул и земли могли перейти в руки другой ветви семейства. Единственной надеждой Амори был тот самый племянник. И вот – поединок. В отличие от племянника, Амори слышал о бароне Клопофф и вполне представлял, чем может закончиться поединок, условием которого по неосторожному вызову Карла была смерть одного из сражающихся. Амори не сомневался, кто останется в результате в живых. Только поэтому он решился поехать ко мне, хотя у нас уже давно непростые отношения. Он просил воздействовать на вас, чтобы Карл остался в живых. Но я ответил, что избежать поединка и смерти Карла можно, только если Карл принесет извинения в достаточно серьезной форме.

– И что он ответил?

– Сказал, что Карл не сможет этого сделать. А я ответил, что тогда я тоже не смогу ничего сделать.

– Так почему он извинялся сам? Не думаю, что это было ему легко.

– Да, конечно. В результате он потеряет поддержку многих баронов. Никому из нас не нравится такое отношение к чести. Но вы теперь в опасности. Карл и его друзья захотят отомстить за бесчестье. Будут думать, что ваша смерть частично смоет с него вину.

– Пускай попробуют.

– Да, я знаю ваши возможности, но вы пришли ко мне без меча. Не советую делать так, пока вы на острове.

Потом дамы присоединились к нам, мы перешли в соседнюю комнату и приступили к ужину. Когда мы отправились домой к Ольге, Джон дал нам двоих сопровождающих.

На следующий день я оделся наряднее, но взял с собой свой боевой меч. Вместе с заехавшим за мной Джоном мы поехали в загородный королевский дворец. Путь пролегал по живописной долине с бесконечными садами, занимающими все земли около дороги. Дворец оказался довольно скромным, ненамного лучше городского дворца Джона. При входе мы отдали мечи, негоже к королю приходить вооруженными. В комнатах нас встретил Филипп, младший брат Джона, и провел в зал, в котором на ковре играл пятилетний Генрих, король Кипра. Собственно, коронация еще не была проведена. Филипп и Джон устроят коронацию только через три года, когда Генриху исполнится восемь лет. Джон объяснил мне, что они с братом разделили заботы. Филипп занимается двором, Генрихом и отношениями с Алисой. Джон контролирует дворянство.

Меня представили Генриху, он с важностью заявил, что будет считать меня верным подданным, и вернулся к своим игрушкам. Представление Алисе тоже не заняло много времени. Она вежливо спросила:

– Барон, вы оставили службу у этого сарацина ал-Муаззама? Я слышала, что вы свои способности применяли не на пользу католического мира.

– Да, ваше величество, моя служба у эмира Дамаска завершилась. Я еду к его величеству императору Фридриху. Надеюсь, что мои скромные способности найдут применение на службе этому великому государю.

– Не скромничайте, барон. Мои дамы рассказывали мне о ваших подвигах в Палестине и Сирии. Да и здесь вы уже произвели кое на кого впечатление вчерашним несостоявшимся поединком. Вы всегда выходите на поединок без доспехов, с одним мечом?

– Нет, ваше величество. Просто вчерашний мой противник не заслуживал серьезного внимания. Обычный задиристый мальчишка. Я гадал только, как провести бой, не покалечив его. Жалко, ведь он из уважаемой семьи. Хорошо, что его дядя предотвратил поединок извинениями.

– Но эти извинения произвели не очень хорошее впечатление на наше дворянство. Впрочем, хватит об этом. Вы оставили семью в Дамаске или она следует за вами?

– К сожалению, ваше величество, у меня нет семьи. Был сын, но его прибрал к себе Господь.

– Я скорблю вместе с вами. Но при дворе Фридриха много красивых и богобоязненных дам из хороших семей. Надеюсь, что вы обретете там семейное счастье.

– Даже не знаю, что сказать. Пока я безутешен, но в жизни все может случиться. Я счастлив, что ваше величество проявляет такой интерес к моей судьбе.

– Я тоже рада знакомству с вами, барон. Мы надеемся, что император приедет наконец к нам, чтобы сбить спесь с неверных агарян. И мы сможем продолжить наше знакомство.

Мне осталось только поблагодарить королеву и откланяться.

Мы с Джоном и Филиппом прошли в другое помещение и немного посидели за столом. Джон рассказал брату более подробно о несостоявшемся поединке. Они обсудили, насколько это поможет сплочению их партии. Потом они говорили еще о каких-то делах, совсем неизвестных мне. Филипп крепко пожал мне руку, сказал, что надеется еще увидеться со мной, и мы распрощались.

Дома дамы долго расспрашивали меня, как была одета Алиса, какое она произвела на меня впечатление. Я отшучивался, что на ее платье и драгоценности не обратил внимания, и это была правда. А о внешнем виде сказал, что ей очень далеко до Виолы. Это тоже была почти правда, но не совсем. Впечатление действительно немного портили карие глаза навыкате, но в остальном она была вполне привлекательна: густые золотистые волосы, длинная тонкая шея, задумчивый взгляд. Впрочем, какое мне дело до ее внешнего вида. Она не моя королева и не моя приятельница.

Ольга познакомила нас с несколькими семьями негоциантов. Виоле все было интересно, но я заскучал. Надоело ездить к незнакомым людям, говорить дамам комплименты, любезно отвечать на совершенно идиотские, раздражающие меня вопросы. Я с радостью вернулся в Фамагусту. Опять потекли спокойные дни, появилась возможность продолжать записывать свои воспоминания о Палестине, Сирии, Египте, всех местах, где мне пришлось побывать и повоевать эти семь лет. Мы почти каждую субботу отправлялись в загородное имение Виолы и проводили там два дня. Почему-то именно там Виола любила заниматься любовью. Наверное, это было связано с какими-то воспоминаниями, но мне не хотелось расспрашивать, вторгаться в ее прошлую личную жизнь. Один раз мы ездили и в Лимасол, но в памяти об этой поездке ничего не осталось, кроме нудной дороги.

Я продолжал всегда в дорогу брать меч, как настоятельно советовал Джон. Но брал не боевой меч – подарок эмира, а обычный. Пару раз я сомневался, брать ли его с собой, но один инцидент убедил меня в справедливости слов многоопытного Джона. Мы спокойно ехали однажды в загородное имение, разговаривая о чем-то. Вернее, говорила Виола, а я периодически поддакивал ей или многозначительно произносил: «Гм». И вдруг за поворотом дороги перед нами оказались двое вооруженных всадников. Я сказал Виоле, чтобы она отстала, и поехал навстречу всадникам. Меня насторожило, что они остановились на обеих сторонах дороги, фактически заграждая мне путь, и выжидательно смотрели на меня. Я подъехал к ним на расстояние трех крупов лошади и спросил:

– Не будете ли вы так любезны пропустить нас?

– Вы барон Клопофф?

– Да, у вас есть дело ко мне?

Инстинктивно заставил лошадь сделать пару шагов назад. Всадники, вероятно, восприняли мое движение как испуг, выхватили сабли и набросились на меня. Они недооценили, что мой меч значительно длиннее их сабель, да и руки у меня совсем даже не короткие. Успел отбить оба удара сабель и пошел сам в атаку на них. Мне показалось, что всадник справа более уверенный в себе, и я решил сначала избавиться от него. Два удара по его сабле, один удар по сабле второго всадника. Они даже не успевали ответить, только защищались. Возможно, были ошеломлены быстротой движений моих рук. Еще один удар, и я задел левое плечо правого всадника. Он скривился от боли, но продолжал отмахиваться от моего меча. Я развернулся ко второму и резким ударом выбил саблю из его рук. Он прильнул к холке своего коня и поскакал вдоль дороги. Я снова повернулся к правому всаднику, хотел добить его, но он тоже бросился наутек. Не было смысла преследовать их. Эта пара больше никогда не осмелится напасть. Для меня осталось загадкой, чей приказ выполняли эти неудачливые бандиты.

Виола подъехала ко мне, ничего не могла сказать, только лицо от испуга было у нее серое. Зато потом, в имении, она на полную катушку вознаградила себя за эти несколько минут страха.

Стоит добавить, что Виола все эти три месяца старательно обучала меня народному итальянскому языку. Она прекрасно его знала и была настойчивой учительницей. Даже заставила меня прочитать несколько книжек на итальянском языке. Оказывается, такие уже имелись. Еще лучше она владела некоторыми другими знаниями, к которым вполне успешно старалась приобщить меня.

Пролетели три месяца, корабли, стоявшие в бухте Фамагусты, готовы отправиться в Лимасол, чтобы присоединиться там к сводному флоту. Пришлось распрощаться с Виолой. Она несколько раз повторила:

– Поклянись мне, что вернешься, если будет такая возможность.

Но глаза ее были сухими. Я, конечно, клялся.

Прощай, Виола, прощай, Фамагуста, прощай, Левант.