Глава 6
Вайолет поднимается по лестнице, а мои ноги будто приросли к полу. Справа я вижу французские двери, ведущие в столовую, где находится самый длинный стол из всех, которые я когда-либо видела. Вокруг него строго по линейке расставлены стулья. На столе сервиз, и, хоть я нахожусь слишком далеко, чтобы хорошо все рассмотреть, могу поспорить, это чистое серебро.
Срань Господня!
Это место просто нереальное. Я выросла в двухкомнатной квартире с ненадежной сантехникой, втиснутой в жалкие девятьсот футов. Когда я первый раз уехала в школу, то была в шоке от того, что в классных комнатах были отполированные деревянные полы, безотказно работающая система обогрева и не склеенные скотчем парты. Мне казалось, это успех.
Но теперь я понимаю. Это тоже самое, что хвастаться подержанным шевроле перед тем, кто только что подкатил на бугатти.
Мы поднимаемся на второй этаж и идем дальше на третий, где находится одно огромное окно и семь закрытых дверей, расположенных в форме буквы «U». Четыре двери слева от окна, три — справа. Я сразу отмечаю эту деталь в голове.
Вайолет останавливается перед первой дверью налево, достает ключ из кармана и вручает его мне.
— Добро пожаловать домой, — говорит она. В ее голосе слышится нотка сарказма.
Ключ самый обычный, такой можно купить в любом хозяйственном магазине. Я немного разочарована, что он не винтажный.
Я вставляю его в замочную скважину и открываю дверь. Комната оказывается небольшой. На полу лежит такое же ковровое покрытие, как и в зале на первом этаже. Я сразу же замечаю отсутствие окна. Это означает отсутствие солнечного света и возможности побега. Меня моментально охватывает чувство паники, и я начинаю делать глубокие вдохи, чтобы взять себя в руки. Страх ничего не изменит, только сделает все еще хуже.
Прямо напротив двери стоит кровать, слева комод, возле двери — стол. Справа еще одна закрытая дверь и шкаф для одежды. На кровати лежит мягкое пуховое одеяло, которое выглядит дороже, чем любая из вещей, когда-либо принадлежавших мне. Оно определенно лучше дешевого покрывала в моей комнате в Вермонте и синего, колючего и толстого в Пиле.
— Это все мое? — спрашиваю я. Черт, звучит так, будто я поражена. Не хочу выглядеть пораженной.
Вайолет откашливается:
— Да, твое, — она проходит и открывает дверь справа. — И это тоже.
Ванная. Частично выкрашенная в светло-лиловый цвет, а частично выложенная черно-белой плиткой. Я вижу раковину и ванну на ножках. Все сверкает. Она выглядит, как ванная комната «после» в шоу «Школа ремонта».
— Я старалась содержать ее в чистоте и порядке, — раздается сдержанный, даже можно сказать, злой голос Вайолет.
Я поворачиваюсь и смотрю на нее:
— Это была твоя комната?
Она кивает.
— Здесь все построено на началах иерархии. Эта комната принадлежит самому младшему Стражу. Я переехала в комнату Индиго. Ред перебрался на первый этаж. Даже если Индиго и пытался прибирать в своей комнате, толку от этого мало — он же парень. В моей новой ванной все им провоняло, — говорит она таким тоном, как будто это моя вина.
Я возвращаюсь в комнату и открываю ящик комода. Он забит носками, нижним бельем, и… черт возьми, если только они не купили мне такое же ярко-розовое белье с маленькими черными черепами, какое я приобрела около двух лет назад. Чтобы догадаться, что это все — мои вещи, много ума не надо, а это значит, что кто-то рылся в моем нижнем белье. Я резко задвигаю ящик.
— Так что вот твоя комната, — говорит Вайолет так, что сразу становится понятно — она хочет отсюда убраться. Ее нога уже за порогом.
— Вайолет?
Она оборачивается. Я знаю, что не должна спрашивать, потому что это выдаст мою слабость номер один, а, значит, даст им возможность манипулировать мной. Я должна низко опустить голову, следовать приказам и двигаться вверх по служебной лестнице. Это то, чего заслуживает мой отец. Но другая часть меня не прислушивается к голосу разума.
— У меня был — есть — парень.
— Абрахам, — прерывает она меня. — Да, я знаю. Читала твой файл. И что?
Ее агрессивный тон задевает меня. Думаю, у меня не получится подружиться ни с одной местной девушкой. А если учесть, что другим и единственным вариантом является Еллоу, то можно с уверенностью сказать — подругу я тут себе не найду.
А потом Вайолет только подтверждает этот факт. Она заправляет за ухо свои фиолетовые волосы и говорит:
— Ты что, одна из этих девушек? Тех, кто думает, что мир крутится вокруг них только потому, что у них есть парень?
Я резко вскидываю голову:
— Это совсем не то, что я только что сказала. И я к таким девушкам не отношусь.
— Очень хорошо, — Вайолет сужает свои темно-карие глаза. — Потому что можешь забыть о своем парне. Это все в прошлом. Ты теперь — Страж времени. Ну, по крайней мере, на данный момент.
Подтекст очевиден. Ей хочется, чтобы я провалилась. Она не хочет, чтобы я была в Страже.
Да пошла она, как и Еллоу. Я на минуту забываю об отце и подхожу к ней ближе.
— По-твоему, я представляю угрозу?
— С чего бы это? — она смеется, хотя я могу сказать, что это нервный смех. Хорошо. — Это место не для тебя. Ты — чужачка.
Я поднимаю брови:
— Чужачка?
Вайолет бледнеет. Она сказала то, чего говорить не следовало. Я — чужачка. Что это значит? У меня складывается неприятное ощущение, что эта организация очень похожа на какую-то секту.
— Никуда не выходи из комнаты, — говорит Вайолет, а я начинаю смеяться. Но потом она показывает на камеру, висящую над лестницей, и еще одну — в углу огромного окна в коридоре. Не могу поверить, что я не заметила их до этого. — Они узнают, если ты не подчинишься.
Я пожимаю плечами, показывая, что подумаю об этом. Но попытаться уйти будет полной глупостью.
— Спасибо за предупреждение. Уверена, ты говоришь об этом от чистого сердца, — С этими словами я захлопываю дверь.
Быстрый взгляд на часы говорит о том, что сейчас четыре часа утра. Физически я чувствую себя абсолютно истощенной, хотя мозг, наоборот, ощущает прилив адреналина. Я зеваю и падаю на кровать, но сразу же сажусь. Хочу осмотреться, перед тем как отключиться. Я быстро открываю остальные ящики комода. Рубашки, джинсы, кофты — все здесь. С левой стороны шкафа для одежды висят мои поношенные штаны для тренировок. Ерунда какая-то. Кто вешает штаны для занятий йогой? Правая сторона занята вещами, которые я никогда не видела. Куча светлых длинных твидовых юбок, которые определенно заставят меня чесаться, и еще какая-то одежда из плотных тканей. Может, это то, что осталось от Вайолет? Что бы это ни было, сожгу все, как только появится возможность.
Я иду в ванную комнату и сажусь на край ванны. Поворачиваю краны и подставляю пальцы под теплую воду. Сильно пахнет лавандой.
Сдергиваю галстук Пила, который все еще висит на моей талии, и снимаю через голову платье. Следом избавляюсь от туфель и носков и откидываю их ногой в спальню. Платье запихиваю в мусорное ведро под раковиной.
Вода слишком горячая, поэтому я увеличиваю напор холодной воды и опускаюсь в ванну. Скорее всего, я все еще в Бостоне, если только не попала в какой-нибудь портал, который незаметно перенес меня, скажем, в Юту? Но могу поспорить, что я в одном из тех домов на Бекон-стрит, которые пока еще не снесли, чтобы построить на их месте небоскребы. Это помещение должно стоить кучу денег.
Хорошо бы знать, где я нахожусь, на случай, если мне захочется или придется бежать. Я знаю Бостон и смогу исчезнуть в нем за долю секунды. Но не с маячком в руке, конечно.
Я опускаю взгляд на правое предплечье. Чуть пониже локтя маленькая опухоль. Я дотрагиваюсь до нее и сразу же жалею об этом, поскольку всю правую часть тела пронзает боль. Боже мой. В моей руке маячок. Кто-то собирается отслеживать мое местонахождение каждую секунду каждого дня всю мою оставшуюся жизнь. Я подставляю голову под напор воды, а потом начинаю думать об Эйбе.
Может, нужно выкинуть его из головы? Может быть, так будет проще. Нужно сконцентрироваться. Но я не могу. Эйб — часть меня, также, как и я — часть него.
Наше знакомство с Эйбом было не самым романтичным. Мы встретились в первый день занятий, в аудитории. Основные предметы для всех были одинаковые: математика, управление, информатика и естественные науки. К тому моменту мы уже побывали на практических занятиях (странное название для урока, где тебя обучают тому, как шпионить за людьми, стрелять из снайперской винтовки и обезвреживать бомбы), но направление боевой подготовки мы могли выбирать. Я просмотрела все возможные варианты и остановилась на «Крав-Мага». Без понятия, что это, но меня привлекло название «Израильская военная система рукопашного боя». Израильтяне большие засранцы.
Отметив галочкой выбранный вариант, я заглянула в бумаги парня, сидящего рядом. Этим парнем оказался Эйб, и он выбрал каратэ.
— Каратэ? — рассмеялась я. — Тебе что, семь лет? Собираешься получить оранжевый пояс?
Эйб встал и явно расстроенный ушел; а потом его сосед по комнате Пол Андресс занял его место.
— Не нужно быть такой задницей, — сказал Пол. — У него уже черный пояс второго дана, но недавно у этого парня умер сенсей.
У меня в горле образовался ком, а Пол добавил:
— Сенсеем была его бабушка.
Так что мое первое общение с Эйбом закончилось тем, что я посмеялась над его скончавшейся бабушкой.
На следующий день я извинилась перед ним, и он простил меня, потому что Эйб самый чудесный в мире человек. С этого момента Эйб и я стали «мы». На каникулах мы отправились к нему домой. Его семья встретила меня с распростертыми объятиями. Они стали и моей семьей, потому что моя настоящая семья — это синоним неблагополучности.
Я потрясла головой, словно мой мозг — это волшебный экран, и если я потрясу его, то избавлюсь от образа матери, заполнившего мой разум. Но он все еще здесь. Также как и чувство вины.
Как ни посмотри, она была ужасной матерью, но почему-то именно я чувствую себя виноватой. Как будто это моя вина. Я начинаю часто дышать и сжимаю глаза. Вот и дождалась… злость, горечь.
Злость, потому что она не пыталась измениться ради меня. Горечь, потому что уже с семи лет я знала правильную дозу лития для лечения психических расстройств. Злость — все хорошие детские воспоминания детства какие-то расплывчатые: я не помню, были ли они на самом деле или я просто их придумала. Горечь — когда другие дети моего возраста учили таблицу умножения, я рыскала в интернете и запоминала названия лекарств: «Вальпроат», «Ламотриджин» и «Флуоксетин».
И самая большая злость на то, что моя мать отказывалась лечиться. Каждый раз, когда я надеялась на то, что она наконец-то будет придерживаться лечебного плана, она соскакивала с него через пару недель.
Я сжимаю кулаки, а потом хватаюсь за ванну и встаю. Эйб. Думай об Эйбе. Он ждет меня. Я найду способ вернуться к нему.
На вешалке висят свежие полотенца. Большие пушистые белые полотенца, пахнущие кондиционером. Заворачиваю в одно из них свои влажные волосы, натягиваю фиолетовые флисовые штаны с футболкой и плюхаюсь на кровать. Эйб. Думай об Эйбе. Но перед тем, как я отключаюсь, у меня перед глазами стоит образ Тайлера Фертига.
Тук! Тук! Тук!
Я резко сажусь в кровати. Кто-то стучится в дверь. Пока я выбираюсь, ладонью натыкаюсь на полотенце.
Черт, я уснула с мокрыми волосами?
Я открываю дверь. Передо мной стоит Еллоу. Ну, конечно же. На ней джемпер, мини-юбка, колготки и сапоги. В ушах огромные бриллиантовые гвоздики. Светлые волосы аккуратно уложены. Я же стою в пижаме и с ужасом на голове.
Еллоу морщит нос и вручает мне сложенную записку:
— Завтрак ровно в семь. Альфа не любит, когда кто-нибудь опаздывает. У меня совсем вылетело из головы, что нужно было тебе об этом сказать.
Я перевожу взгляд на часы на комоде. Шесть пятьдесят восемь. Серьезно? Тут что, никто ничего не знает о важности хорошего длительного сна?
Я закрываю дверь у нее перед носом и открываю ящики. Непрочитанную записку кладу на комод. Хватаю первый попавшийся свитер и пару джинсов, а потом трачу десять секунд на чистку зубов и засовываю ноги в кроссовки.
Спускаясь по лестнице, скручиваю все еще влажные волосы в узел. По моим ощущениям сейчас ровно семь часов, однако я оказываюсь последней из прибывших в столовую. Все уже сидят на своих местах. Мужчина в одежде официанта разливает кофе, а за ним следует женщина с апельсиновым соком.
За столом тоже присутствует своя иерархия. Альфа сидит во главе. Ипсилон отсутствует, Зета сидит справа, Ред — слева. А затем по порядку друг напротив друга все остальные.
Но самое странное, что половина присутствующих выглядит так, как будто ожидает своего выхода в театральной постановке. На Зете коричневое пальто, белые колготки и короткие шорты, присобранные под коленями. Рядом на столе лежит припудренный парик, что кажется очень негигиеничным. На Вайолет — ярко-голубое мини-платье, силиконовые босоножки и куча браслетов на запястье. Фиолетовые волосы собраны в очень высокий хвост. На Тайлере — или Блу — костюм со штанами с завышенной талией, а на Индиго — обычные серые штаны с жилетом и смешные черно-белые туфли. С каждым новым увиденным костюмом моя челюсть отвисает все больше.
— Еллоу, — говорит Альфа строгим голосом, добавляя сливки в кофе, — я попросил тебя убедиться в том, что Ирис знает, как ей следует одеться этим утром.
Еллоу выпрямляется на своем стуле:
— Было сделано, сэр. Я расписала дресс-код на листке бумаги и вручила ей сегодня утром. Думаю, она его просто проигнорировала.
Я моргаю. Эта свернутая записка, которую она всучила мне, так и лежит на комоде.
— Я опаздывала, — говорю я, а потом морщусь. Ненавижу оправдываться. Ненавижу. Если сделал ошибку, осознай это, прими последствия и двигайся дальше. Но нет, вот она я, оправдываюсь, как второклашка. Жду реакции Альфы.
— Можешь переодеться после завтрака, — говорит он. — Присаживайся, пожалуйста.
Он что, сумасшедший? Я сажусь на свободный стул напротив Индиго, но мой взгляд прикован к Тайлеру. Он пристально смотрит в пустую тарелку, но, думаю, чувствует, что я таращусь на него. Давай, Тайлер, подними голову. Мне нужно с ним переговорить. Я еще не успела пододвинуть стул, а мужчина с кофе уже рядом. Пахнет орехами. Мерзость. Ненавижу кофе со всякими добавками. И совсем не потому, что его любит моя мать.
— Нет, спасибо, я не… хорошо, не обращайте внимания, — говорю я, пока он до краев наполняет мою чашку. Женщина с апельсиновым соком останавливается возле хрустального бокала, как бы спрашивая, хочу ли я сока. Мило.
— Да, пожалуйста.
Беру стакан с соком и делаю маленький глоток. Одновременно замечаю, что Еллоу пристально смотрит на меня с довольным выражением на лице. Она поворачивается к Тайлеру, сидящему слева от нее:
— Просто ужасно, сколько сахара в апельсиновом соке, правда? — говорит она. Ее хрустальный бокал пуст.
Тайлер пожимает плечами и раскладывает на коленях салфетку.
Я поворачиваюсь к Индиго:
— Апельсиновый сок немного кисловат. Будь добр, передай мне сахар.
Индиго сжимает губы, пытаясь не рассмеяться, и вручает мне хрустальную сахарницу. Я кладу в сок три чайных ложки сахара, а потом пробую на вкус.
— Ну, так-то лучше, — говорю я.
Совсем не лучше. Ужасно. Но я заставляю себя потягивать сей напиток, как будто это шоколадный молочный коктейль.
Альфа во главе стола откашливается, и все головы в зале поворачиваются к нему.
— У вас у всех есть задания на сегодня?
Все кивают за исключением меня.
— Отлично, — говорит он. — Ирис. Ты будешь работать с Зетой, как только переоденешься во что-то более приемлемое.
После этих слов официанты вносят серебряные подносы и ставят их посреди стола. На одном — яичница, на другом — бекон. Еще есть тосты, картофель и поднос с чем-то овощным — его поставили прямо напротив Альфы.
Я до ужаса хочу есть. Не помню, когда последний раз у меня во рту была еда, поэтому накладываю в тарелку все, что вижу перед собой. Поднимаю взгляд и заметив, что на меня с ужасом пялиться Еллоу, насаживаю на вилку кусочек картофеля и кладу его в рот, а потом медленно с наслаждением пережевываю, не отрывая от нее глаз.
Когда официанты уносят подносы, Альфа говорит:
— Еллоу, помоги Ирис собраться.
Еллоу и я одновременно пытаемся протестовать.
— Что? — восклицает она.
— Мне не нужна помощь, — говорю я.
Альфа поднимает руку:
— Такое ощущение, что я не могу доверить ни одной из вас простейшего задания, поэтому выполняйте его вместе. Обе, пошли. Десять минут.
— Десять минут? Я же не волшебница, — говорит Еллоу со смешком. Потом она краснеет и выпучивает глаза, как будто не может поверить тому, что только что сказала. — Я имела в виду, что сделаю все, что в моих силах.
— Десять минут, — повторяет Альфа.
Еллоу выдергивает меня из-за стола и тащит вверх по лестнице. Я освобождаю руку из ее захвата; да прежде ад замерзнет, чем я позволю ей так хватать меня. Медленно поднимаюсь за ней по лестнице. Еллоу останавливается перед моей дверью.
— Ключ! — требует она, сжимая и разжимая пальцы вытянутой руки.
Я вручаю ей ключ, и Еллоу заходит внутрь. Она не осматривает комнату, даже не делает ни одного комментария по поводу беспорядка, а прямиком идет к шкафу, собирает всю одежду с правой стороны — ту, что, я думала, осталась от Вайолет — и бросает ее на кровать.
— Где записка? — спрашивает она.
Я показываю на комод, и она поднимает брови:
— Что? Проблемы с чтением?
Я выше ее на шесть-семь дюймов и тяжелее приблизительно на пятьдесят фунтов. Я могу запросто отметелить ее, даже если у нее есть боевая подготовка. На секунду я представляю себе эту сцену, а потом иду к комоду и разворачиваю записку, в которой написано:
НОМЕР ЧЕТЫРЕ
— Номер четыре, — говорю я ей. — А ты что, об этом не знала? Мне казалось, ты сама это и написала, — передразниваю я ее подхалимский голос, которым она разговаривала с Альфой.
Еллоу недовольно прищуривается и начинает рыться в одежде. Я замечаю, что каждая вешалка пронумерована. Вешалки под номерами один, два и три уже валяются на полу, а Еллоу держит в руках сшитое из огромного количества парчи платье с глубоким декольте.
— Ты по-любому в него не влезешь, — она осматривает платье, а потом переводит взгляд на меня.
Я вырываю платье у нее из рук и бросаю его на кровать.
— Заткнись. У меня спортивное телосложение, я мускулистая и сильная. Можешь прекратить свои попытки унизить меня.
Еллоу поднимает брови и, подняв руки, недоуменно смотрит на меня:
— Эй, — говорит она. — Я и не пыталась. Просто хотела объяснить, что вся одежда была сшита по меркам, которые мы получили заранее. И если черное платье оказалось тебе мало, то и остальная одежда будет тоже. Ее перешьют, но сегодня мне придется потуже затянуть корсет.
Кажется, ей действительно жаль. Может, я слишком резко отреагировала на ее слова? Но потом Еллоу поднимает вешалку, на которой висит бежевый инструмент для пытки на китовом усе.
— Я не надену корсет, — говорю я ей.
— Наденешь. Мы напрасно тратим время. Мне нужен фен и утюжок для завивки волос. У тебя есть?
— У меня есть фен, — показываю я на свисающий с раковины старенький фен, который появился у меня в шестом классе.
Еллоу заглядывает в ванную и с отвращением смотрит на меня:
— Мой определенно лучше. Подожди.
Она оказывается за дверью в мгновение ока. Я дотрагиваюсь до корсета. На ощупь он жесткий и плотный. Я совершенно точно его не надену. Женщины не просто так бунтовали против корсетов, а потом рожали девочек, которые носили штаны, а те, в свою очередь, рожали девочек, которые сжигали лифчики. Если я надену это, то своими руками перечеркну сотни лет прогресса.
Через несколько секунд Еллоу возвращается с феном, утюжком и огромной косметичкой.
— Садись, — командует она, вставляя вилку утюжка в розетку возле кровати. — У нас только семь минут.
Она распрямляет мои влажные затянутые в узел, волнистые волосы, пробегает пальцами по всей их длине и включает фен. Через несколько секунд она выключает его.
— У тебя густые волосы, — сквозь зубы произносит Еллоу, как будто я в этом виновата. С этими словами она вручает мне фен, — На, суши, пока я буду наносить макияж. Попытайся сильно не ерзать, — что я и делаю, пока Еллоу подводит мне глаза. Она пудрит мне лицо, наносит немного румян на щеки и красит губы ярко-красной помадой. Закончив, Еллоу затем забирает у меня фен и выключает его.
— Ты слишком медлительна, — С этими словами она берет утюжок для завивки волос и слегка дотрагивается до него пальцами, чтобы проверить температуру. Потом хватает большую прядь все еще влажных волос и закручивает ее на утюжок. Когда горячая поверхность утюжка касается волос, раздается шипящий звук. По мере накручивания она закалывает волосы вокруг моего лица.
Наконец, Еллоу откладывает утюжок, выдергивает вилку из розетки на стене и идет к кровати. Я мельком бросаю взгляд на себя в зеркало.
Срань Господня!
Еллоу превратила меня в какую-то бледнолицую проститутку из прошлого. Я не сильно крашусь, поэтому то, что у меня сейчас на лице, — тихий ужас. Подводка настолько густая, что я выгляжу как енот, щеки — ярко-розовые. А лицо… ну, лицо белое, как будто я собираюсь играть в театре Кабуки.
Я моргаю.
— Уверена, там, куда я направляюсь, так не красятся.
Еллоу берет корсет и с презрением смотрит на меня:
— Ты что, вообще ничего не знаешь?
— Прости?
— Это платье в колониальном стиле сделано из итальянского шелка. Так что ты будешь выглядеть, как богатая дама из высших слоев общества, чья одежда соответствует европейской моде конца восемнадцатого века. И еще это значит, что я идеально тебя накрасила.
— Я… — не знаю, что на это сказать. Откуда Еллоу все это знает?
— Вставай! — командует она, держа в руках корсет.
— Я это не надену, — снова повторяю я.
— Отлично, — она бросает его на кровать, — тогда сама будешь все объяснять Альфе и Зете. Хочешь провалить задание? Хочешь, чтобы тебя выкинули еще до того, как ты начала работать?
Я морщусь при воспоминании об альтернативе — одиночном заключении, и представляю себе, как брожу из угла в угол до конца жизни в камере размером восемь на десять, и передергиваю плечами.
— Хорошо, — бубню я и снимаю футболку. Еллоу натягивает мне через голову корсет.
— Вдохни, — командует она. Когда я так и делаю, она хватает завязки и затягивает их с такой силой, что я начинаю ловить ртом воздух. Не успеваю я надышаться, как она затягивает опять так, что мне кажется, будто у меня ломаются ребра. Я пытаюсь дышать прерывисто, но это только причиняет еще большую боль легким.
— Не могу… дышать.
— Привыкнешь, — говорит Еллоу и, схватив парчовое платье, надевает его на меня. Как бы я хотела повернуть время вспять и не есть так много всего на завтрак. Этот корсет настолько тесен, что все съеденное так и просится наружу.
— Где ты хранишь украшения? — спрашивает она.
Я показываю на шкатулку на комоде, одновременно делая отрывистые вдохи и пытаясь понять, как восстановить дыхание. Моя музыкальная шкатулка с танцующей балериной. Я получила ее на Рождество, когда мне было четыре, от бабушки, которую никогда не видела. Порывшись в ней, Еллоу закатывает глаза.
— У тебя что, нет жемчуга? — спрашивает она.
— Прости, наверное, я его где-то оставила, — я кладу руки на бедра и делаю медленный вдох.
Еллоу игнорирует мою издевку и берет в руки браслет с подвесками. Она подносит его поближе и проводит пальцем по птичьей клетке.
— Это подарок, — говорю я на случай, если она собирается отбросить его в сторону. Я возвращаюсь мыслями к Эйбу, к первому Хануке, который я провела с его семьей — первому Хануке, которуй я вообще праздновала — и к простой, маленькой черной коробочке, перевязанной серебристой лентой с карточкой от его дедушки. Мне не особо нравятся украшения, но этот браслет я носила каждый день. И все еще ношу. Ну, кроме сегодняшнего утра, потому что слишком спешила.
Еллоу кладет его обратно в шкатулку и опускает крышку:
— У тебя нет ничего подходящего. Где твои часы Стража?
Я показываю пальцем на ванную комнату, где на краю раковины лежит подвеска.
— Дааа, — протягивает Еллоу. — Тебе следовало бы быть поаккуратнее с государственной собственностью, которая стоит где-то около двадцати миллионов долларов. Я так и вижу, как ты пытаешься все объяснить Альфе: «Упс, извините, я уронила временной портал в сливное отверстие».
Я тут же настораживаюсь:
— Временной портал? Эта цепочка?
— Ну, конечно, — Еллоу протягивает мне цепочку, и я надеваю ее через голову. — У тебя только тридцать секунд. Лучше поторопиться.
Я едва могу переставлять ноги, но каким-то чудесным образом спускаюсь по лестнице, ни разу не упав. Чувствую себя нелепо. Абсолютно нелепо.
Зета ожидает меня в зале, возле стола с цветами:
— Ты готова к первой миссии?
— Я думала, что первая миссия была прошлой ночью.
Зета даже не улыбается:
— Это был твой вступительный экзамен. Сегодня — первая настоящая миссия. Первая Хронометрическая аугментация.
— Ну, я готова, — говорю я ему, совершенно не чувствуя уверенности в сказанном. Разве мне не должны провести экскурс в историю или рассказать о механизме перемещения во времени? Даже короткая лекция была бы кстати. Но я не хочу, чтобы Зета думал, что я слабачка, поэтому просто молчу.
Вытянув шею в сторону столовой, я пытаюсь разглядеть в ней Тайлера, но там вообще никого нет. Еллоу спрыгивает со ступенек и машет рукой Зете, он в ответ улыбается и кивает ей. Выражение его лица смягчается, как будто она действительно ему нравится. Странно. Сложно представить, что Еллоу может кому-то нравится.
Она открывает тяжелые французские двери в коридоре напротив столовой и быстро проскальзывает внутрь. Тем не менее, я успеваю бегло изучить каждый доступный для обзора дюйм. Комната заставлена высокими, до самого потолка, книжными полками, и я даже замечаю одну из этих специальных лестниц с колесиками. В центре размещены столы. Библиотека. У них собственная библиотека. Ну, разумеется.
Зета откашливается:
— Ты готова?
Меня пробирает дрожь, что довольно странно, потому что обычно я могу себя контролировать. Но мысль о перемещении-в-прошлое-проецировании-Хронометрической аугментации-чтобы-там-еще-ни-было до ужаса меня пугает.
— Куда мы отправляемся? — спрашиваю я.
— В тысяча семьсот семидесятый год, — будничным голосом отвечает Зета. — Мы собираемся изменить ход событий Бостонской бойни.
