Глава 30

В этот раз я надеваю более подходящую одежду — платье, которое было на мне во время Бостонской бойни и корсет. Корсет не был добровольным выбором. Я попыталась стянуть платье без него, но, черт возьми, кажется, оно стало еще меньше, чем несколько дней назад. Вернее, несколько месяцев назад.

Черт.

Мне придется привыкать к тому, что сейчас февраль, а не ноябрь. На запястье я застегиваю новый браслет с подвесками. Его купила мне мама. Она здесь. В Бостоне. Остановилась в «Омни Паркер-хаус» на время, пока не появится место в «Маклин», где проводится лучшая в стране программа по лечению биполярных расстройств. И это всего в двенадцати километрах отсюда.

Она так плакала, когда я позвонила ей из больницы. Ей было жаль, мне было жаль, и хотя нам еще работать и работать над отношениями, «Маклин» — это начало. Доза лития два раза в день — это начало. Так же, как и мое искреннее извинение. Так же, как совместная терапия и программа реабилитации последствий посттравматического синдрома. Ну а самое главное начало — это одна подвеска на моем браслете. Птица. Но не в клетке. Птица, свободная от груза прошлого и парящая в будущее.

Мы уже проходили это с мамой, но сейчас все ощущается по-другому. В этот раз мне кажется, что у нее есть цель. Так же, как у меня.

Я приподнимаю подол платья и тихо спускаюсь по лестнице. В библиотеке за компьютером сидят две следовательницы, и мне не хотелось бы, чтобы они меня увидели. Идеально. Никого нет.

Я делаю несколько шагов, стуча каблуками по деревянному полу, и неожиданно вижу, как из-за спинки кресла приподнимается Эйб.

Я резко останавливаюсь и вскрикиваю, когда мы встречаемся взглядами.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я.

— Живу.

У меня отвисает челюсть.

— Хочешь сказать, что ты остаешься? Теперь ты будешь Стражем времени?

— Полагаю, именно это я и сказал.

— Но как же Ариэль? — Мне ведь это не снится?

— Ариэль сказал мне одно, а отец другое. Папа знает о Страже. Всегда знал. Думаю, он был немного обижен, когда Ариэль запретил ему вступать в Стражу. Отец думает, что это большая честь и что физический риск сейчас не настолько страшен, как несколько поколений назад. Так что у меня есть его благословение.

— И теперь ты живешь здесь, — говорю я, но мой мозг с трудом пытается осознать это.

— У тебя что, всегда были проблемы со слухом?

Я бегу. Поднимаю подол чертового платья и бегу. Прямо к Эйбу. Бросаюсь в его объятия и обхватываю за шею.

— Ты здесь, — шепчу я. — Ты правда здесь. Чтобы остаться.

Он опускает руки мне на талию и упирается своим лбом в мой.

— Я думала, что ты собираешься порвать со мной, — говорю я.

— Ни за что.

Я целую его. Как же я скучала по нежности его поцелуев и мягкости его губ. Не знаю, сколько мы уже стоим, обнявшись, но мне наплевать на время.

— Что на тебе за одежда? — в конце концов отстранившись от меня, интересуется Эйб.

— О. — Я смотрю на свое платье: на ограничивающие движения пышные юбки и корсет. — У меня осталось одна последняя миссия, после которой я смогу оставить все произошедшее в прошлом. — Я поднимаю простой бумажный пакет, который сжимаю в руке.

— Что это? — спрашивает Эйб.

— Пенициллин. Я стащила его из больницы.

— Это считается уголовным преступлением?

— Наверное. Но у меня благая цель. В одна тысяча семьсот восемьдесят втором году живет маленькая девочка, которой он очень нужен. А я обещала помочь ей. Ты будешь ждать меня?

Эйб улыбается.

— Всегда.

Он берет меня под руку и ведет к гравитационной камере. Я набираю код, который мне дали утром — они теперь меняют его каждые двенадцать часов, не говоря уже о том, сколько форм мне пришлось заполнить, чтобы эта миссия была одобрена — и открывается дверь, за которой скрывается полная темнота.

Я сжимаю руку Эйба, зная, что он будет здесь, когда я вернусь. Как он и обещал. Как это будет всегда. А потом проецируюсь.