Глава 1
Сестра академика
Работая над материалами о выдающихся людях, которые пострадали в годы сталинизма, я то и дело обращался за советами к Виктору Васильевичу Горецкому, бывшему начальнику Центра правовой статистики и информации при прокуратуре области. Он помогал мне выискивать новые знаменитые имена жертв политических репрессий. Однажды Виктор Васильевич спросил меня:
– Труды Евгения Викторовича Тарле читал? Да, да, того самого, который написал книги «Наполеон», «Нашествие Наполеона на Россию», «Крымская война» и другие. Так вот, представь себе, недавно я натолкнулся в архиве на личное дело его двоюродной сестры Иды Вениаминовны Тарле. И меня потрясла трагедия ее жизни. Унесенная жестоким ветром сталинского террора в Карлаг, она нашла здесь последний приют души и тела… Может, напишешь о ней?
Как же мне было не откликнуться!? Еще в юности во мне горел огонь любви к исторической литературе. Книги Евгения Викторовича Тарле я знал как свои пять пальцев. А в более зрелые годы моя родственница, старший научный работник библиотеки имени В.И. Ленина в Москве Маргарита Яковлевна Смирнова подарила мне брошюру – биографию писателя – историка Е. В.Тарле, о взлетах и падениях его карьеры. Помню, как меня поразил тот факт, что Евгений Викторович трижды в СССР удостаивался звания лауреата Сталинской премии. Никто из писателей не добивался такой чести.
Короче говоря, я давно интересовался жизнью и творчеством Е.В.Тарле, подолгу задерживался в библиотеках, изучая его книги. Особенно по душе мне пришлась монография Евгения Викторовича «Нашествие Наполеона на Россию». Он написал ее, когда уже был увенчан лаврами академика СССР, избран действительным почетным членом академий и национальных научных обществ Британии и Норвегии, почетным доктором университетов Парижа, Брно, Праги, Алжира и Осло.
А начинал Е.В.Тарле с защиты диссертации на звание магистра «Общественные воззрения Томаса Мора». Она была издана отдельной книгой. Один экземпляр этого произведения Евгений Викторович выслал Льву Толстому в Ясную Поляну. И вскоре получил от него записку: «Очень благодарю Вас за присылку Вашей прекрасной книги «Общественные воззрения Томаса Мора», которую прочел с величайшим удовольствием и пользой. Лев Толстой».
Конечно, доброе слово великого русского писателя вдохновило Тарле на создание новых произведений. В 1911 году он защищает докторскую диссертацию на тему: «Рабочий класс Франции в эпоху революции». В 1931–1935 годы Евгений Викторович работал над монографией о Наполеоне, которая была издана в «ЖЗЛ» в 1936 году. Кандидат исторических наук В. Балязин по этому поводу писал: «Книга буквально ошеломила читателей. Ее переиздавали ежегодно, и даже во время войны – в 1942 году».
На волне большого признания читателей Е.В.Тарле вошел в 1937 год, когда в журнале «Молодая гвардия» начали публикацию его новой книги «Нашествие Наполеона на Россию».
Но где, когда конкретно, в каких условиях работал Тарле над своими произведениями? И вот тут-то начинается самое интересное. Мало кто знает, что еще в ноябре 1929 года ленинградская «Красная газета» сообщала: в Академии наук были спрятаны важные политические документы. Чекисты обнаружили там архивы ЦК партии кадетов и эсеров. Из них следовало, что руководители контрреволюционных организаций отводили Тарле в будущем своем правительстве пост министра иностранных дел.
Евгения Викторовича в 1930 году арестовали, долго допрашивали. И хотя он не состоял ни в каких политических партиях, ничего не знал о тайных документах будущего контрреволюционного правительства, куда его фамилию внесли без его ведома и согласия, началась необузданная травля академика. В феврале 1931 года в Ленинграде перед учеными с докладом «Тарле как историк» выступал директор Института истории Коммунистической академии Г.С.Зейдель. Так вот он во всеуслышанье назвал Тарле «прямым агентом» антантовского империализма. Якобы Евгений Викторович вместе с другими учеными входил в ее центр контрреволюционного вредительства.
Как сообщила 4 февраля 1931 года та же «Красная газета», Е.В.Тарле был одним из инициаторов «контрреволюционного заговора, пытавшегося организовать вооруженное восстание против Советской власти, опираясь на кулачество, на остатки буржуазии, на контрреволюционные элементы среди специалистов и ученых, на поддержку международных контрреволюционных сил».
Как показало время, в этих словах не было ни капли правды. И сколько душевных сил стоило Евгению Викторовичу не сломаться в этих условиях, не пасть духом, отстаивая себя от лживых доносов да черных наговоров. Он не подписал ни одного обвинения, предъявленного ему. И все же решением коллегии ОГПУ Е.В.Тарле во внесудебном порядке был приговорен к пяти годам ссылки и отправлен в Алма-Ату, где в 1931–1932 годы преподавал историю зарубежных стран в Казахском университете, являясь профессором этого вуза.
Со временем, безусловно, выяснилось, что эсеры просто хотели сыграть на популярном имени академика, с этим именем, под его эгидой придти к власти. Так знаменит был уже в то время Тарле…
Насколько помню из книг о видном ученом – историке, его продержали в Алма-Ате около двух лет. И за это время подвергли репрессиям почти всех его близких родственников, в том числе двоюродную сестру.
Только 17 марта 1937 года постановлением ЦИК с Е.В. Тарле была снята судимость, и он был восстановлен в звании действительного члена Академии наук СССР. Однако многие его товарищи, друзья, родственники продолжали томиться в сталинских тюрьмах и лагерях, а такие ученые-историки как Суханов, Кондратьев, Рубин, которые будто бы создавали «вредительские» течения в науке, были расстреляны.
Е.В. Тарле остался жив, ибо, повторяю, он не подписал ни одной бумаги, направленной против него, ибо его имя, подвергшееся травле со стороны суперкоммунистов, продолжало быть почитаемым в СССР и за рубежом. А самое главное – его книги любил читать Иосиф Виссарионович Сталин. И он приказал чекистам не только не трогать академика, но больше того – окружить его почетом, надежными людьми, а врагов народа из среды обитания ученого убрать.
И убирали! Вскоре я в этом вновь убедился, когда поднял в спецархиве прокуратуры области личное дело двоюродной сестры академика Иды Вениаминовны Тарле.
Скупые сведения о ней мне поведали, что родилась она в 1884 году на Украине в Верхне – Днепровске. Далее выписываю: «Эсерка. Родственница историка, академика Е.В. Тарле. Доставлена в Карлаг, в Долинку в январе 1937 года. По образованию – педагог, владеет семью иностранными языками. Отец Вениамин проживает в Румынии, сестра Мария в Париже». И далее: «20 сентября 1937 года осуждена тройкой УНКВД за создание контрреволюционной группы в лагере. Расстреляна 26 сентября 1937 года. Свидетельство о смерти выслано дочери Валентине Яковлевне Тарле по адресу: 121309, г. Москва, улица Барклая, 16, квартира 128».
Всего девять месяцев пробыла И.В. Тарле в Долинке, и этого времени хватило органам госбезопасности, чтобы довести ее до безвестной могилы. А до Карлага Ида Вениаминовна прошла бесчисленные вехи ссылок и тюрем только за то, что была родственницей опального академика, принадлежала к партии социалистов-революционеров, которая выражала интересы мелкой городской и сельской буржуазии. И.В. Тарле подвергалась репрессиям за свои политические взгляды, ибо открыто и публично требовала создания в России демократической республики, политической свободы, рабочего законодательства, социализации земли. И хотя после гражданской войны партия эсеров распалась, Иду Вениаминовну продолжали преследовать, потому что она не отказалась от своих убеждений. Ее «преступление» как раз в этом и заключалось. «Вождь народов» не любил инакомыслящих.
В своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Исаевич Солженицын рассказывает, что уже с весны 1918 года в лагеря смерти большевиков «полился непрерываемый поток социалистов». И комментирует с иронией: «Все эти партии эсеров, меньшевиков, анархистов, народных социалистов, они десятилетиями только притворялись революционерами, только носили личину – и на каторгу для этого шли, все притворялись. И лишь в порывистом ходе революции сразу обнаружилась буржуазная сущность этих социал-предателей. Естественно же было приступить к их арестам!»
И приступили, выходя из всяких пределов законов. Ни в одной стране мира не было столько злодеяний, сколько в то время в матушке-России. Во всех государствах за преступления предают суду. Но только не в большевистской России.
В газете «Красный террор» от 1 ноября 1918 года знаменитый чекист Лацис объяснял: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».
Операция по уничтожению врагов пролетарской диктатуры, как отмечает Солженицын, растянулись на многие годы, потому что главным условием ее были тишина и незамечаемость. А последовательность была такая: арест, ссылка, если пострадавший требует глотка свободы – снова арест, лагерь и, наконец, если не молчит, расстрел.
Что касается нашей героини, то ее впервые арестовали еще в 1918 году, без следствия и суда сослали в Казань, милостиво предоставив ей работу преподавателя латыни в местном университете. И, может, она трудилась бы там до самых преклонных лет, если бы «пресекла» себя. Но она в Казани бушевала на митингах, от партии своей не отреклась, требовала освобождения от железных оков эсеров, других социалистических инопартийцев. А на дворе уже шли тяжелые тридцатые годы, у руля партии большевиков встал Сталин. Подергивая свои жесткие усы, он не жалел времени на указания типа: «Доконать все партии, кроме победившей». «А чтобы распад партий был необратим – надо было еще, чтобы распались и сами члены этих партий, тела этих членов», – справедливо заметил в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Исаевич Солженицын.
Тарле арестовали в Казани после того, как она во время одной из дискуссий потребовала от властей прекратить гонения на интеллигенцию, в том числе на ее двоюродного брата. Коллегия ОГПУ определила ей 8 лет за антисоветскую пропаганду. Так она стала государственной преступницей, оказалась в Карлаге.
Конечно, нет ничего удивительного в том, что к ней сразу же в Долинке приставили осведомителя. В личном деле И.В.Тарле можно прочитать копии агентурных донесений некоего «Флерова». Так, 3 февраля 1937 года он писал: «В половине января сего года в Долинке появилась Тарле. Она сразу заявила, что является родственницей известного писателя-историка, академика Евгения Тарле, что неоднократно подвергалась репрессиям. Ею сразу заинтересовались меньшевики Рогочевский, Редкозубов, Ермолаева, сионисты Левин, Гальперин, Магад, Гуревич, Новомирский, Минин…».
И дальше «Флеров» сообщал: «По своим убеждениям Тарле – эсерка, чего не скрывает; относится враждебно к Советской власти, к товарищу Сталину, называя его «тупая голова», «неумный» и так далее… Она утверждает, что сталинисты чинят расправу над инакомыслящими, что ГПУ вынуждает давать их нужные ему показания и часто люди клевещут сами на себя. Один из приемов получения ложных показаний – это «конвейер», когда человек сидит за столом следователя до 72 часов, совершенно «балдеет» и подписывает все, что угодно. По этому поводу Редкозубов говорил ей: «Если Сталина и подсудимых переменять местами, то получилось бы то же самое, если не больше!» Тарле с ним согласилась».
В донесении от 13 февраля 1937 года «Флеров» сообщает, что в лагере создана так называемая группа Ермолаевой, которая проводит на ее квартире тайные собрания, где звучат антисталинские высказывания».
Чтобы яснее было, о ком пишет «Флеров», поясню, что Вера Михайловна Ермолаева была высокоинтеллигентным человеком. Она училась в Петербургской школе живописи, рисования и скульптуры М.Бернштейна и Л.Шервуда (1911–1914 г.). В годы учебы ездила во Францию, Швейцарию, Англию. В 1917 году окончила Археологический институт в Петрограде. После его окончания организовала артель художников «Сегодня», которая выпускала небольшими тиражами детские книжки, украшенные линогравюрой. Сблизившись с художниками-новаторами, она стала одним из ведущих деятелей русского авангарда. С 1925 года работала в детском отделе Госиздата.
По ложному доносу в декабре 1934 года Веру Михайловну (а было ей уже сорок один) якобы изобличают в том, что она «является участником контрреволюционной группировки в Ленинграде, пытающейся наладить нелегальную связь с заграницей, ведет антисоветскую пропаганду среди окружающих». Управление НКВД Ленинградской области, рассмотрев следственный материал, постановляет привлечь ее в качестве обвиняемого по статьям 58–10 и 58–11 УК. 29 марта 1935 года особое совещание НКВД приговаривает В.М.Ермолаеву, по социальному положению дворянку, дочь крупного помещика Саратовской губернии, сестру члена ЦК партии меньшевиков, образование высшее, по специальности художницу, как СОЭ (социально опасного элемента) на срок три года. Отбывать наказание направляют в Карлаг. Здесь ее определяют в поселке Долинка по Первой улице, дом 35.
Почему я так подробно рассказываю о Вере Михайловне Ермолаевой? Да потому, что она тоже была незаконно репрессирована. Для нее смыслом жизни было искусство, она была далека от политики, ни в каких партиях не состояла и участником контрреволюционной группировки не была. Как ни пытались следователи пришить ей «политическое дело», ничего не получалось. Тогда, следуя советам высокопоставленного чекиста Лациса, они стали задавать ей вопросы, какого она происхождения, воспитания, образования… И «компромат» появился: дворянка, дочь крупного помещика, сестра члена ЦК партии меньшевиков… Одного этого было достаточно, чтобы ее упечь в сталинские лагеря. Подошла под схему Лациса! И ее надо истребить как представителя буржуазии, как враждебный советам класс! А потому надзор над ней надо усилить, проверяя ее духовный мир, взгляды.
Между тем, лагерная жизнь в Долинке шла своим чередом. Общительная по своей натуре, отзывчивая на чужое горе, Вера Михайловна старалась помогать людям, обреченным на вымирание. И в дом, где она жила, потянулись горемычные, такие же, как она. Потянулись как к спасательному очагу, как к огню, мелькающему в дебрях темного непроходимого леса. И, конечно же, они жаловались на свою судьбу, на кровососа Сталина, убийц из НКВД… Ведь правда со дна моря выносит, душу больную лечит. И Вера Михайловна понимала правду людей, сочувствовала им, обогревала добрыми словами, своей большой нерастраченной любовью к жизни. Она верила, что придет время, оковы тяжкие падут, и на обломках самовластья вырастет их счастье…
Иду Тарле она приветила в первый же день ее прибытия в Долинку, позвала к себе на чай, чтобы ободрить, снять налет печали и ужаса с ее красивых карих глаз, разгладить рано появившиеся глубокие морщины на лице… И за колючей проволокой есть жизнь, утешала Вера Михайловна родственницу академика. Придет время, и все поймут, что в Долинку попадают без вины виноватые. Только вера, надежда и любовь спасут обреченных от страданий и мук.
Но Ида Вениаминовна не желала следовать наставлениям Ермолаевой. Видя вокруг себя произвол властей, серость и дикость нравов конвоиров, отсутствие нормальной пищи и одежды у заключенных, она решила бороться против зла сталинизма. Начитанный и высокообразованный человек, она берется за перо, чтобы рассказать миру всю правду о злодеяниях в лагерях Карлага.
К кому же обращается Ида Вениаминовна? Свое первое письмо она посылает в Москву Екатерине Павловне Пешковой. В архивном деле И.В. Тарле сохранилась копия этого письма отправленного в столицу 13 апреля 1937 года обществу помощи политзаключенным, по адресу: Кузнецкий мост, 24 лично Е.П. Пешковой. Екатерина Павловна, как известно, по линии Политического Красного Креста поддерживала политзаключенных, высылая им то одежду, то обувь, то небольшие суммы денег.
И.В. Тарле с болью и отчаянием пишет о несчастном положении, горе заключенных Карлага… Работы и той не могу получить в лагере, сообщает она, потому что на эсеров в Долинке смотрят как на врагов народа, которые якобы постоянно замышляют террористические акты против Советской власти. «Жить не хочется, не кормят, не одевают, даже кипятку не дают»…
Ответа от Пешковой в архивном деле нет. Зато есть очередное донесение «Флерова» от 13 апреля, в котором он пишет: «Тарле говорила, что группа политзаключенных в северных лагерях объявила голодовку на почве неудовлетворительных бытовых условий… Если ей не будут предоставлены подходящие условия, работа и питание, то она тоже объявит голодовку».
Далее лагерный агент сообщает, что на квартире Ермолаевой опять собирались политзаключенные, в том числе юрист Редкозубов, – всего в количестве девяти человек. Они решили поддержать Тарле.
Была ли проведена голодовка политзаключенных? Видимо, нет. Потому что вскоре, как информирует «Флеров», Тарле получила работу на метеостанции, но «работала плохо».
И не удивительно – узница Карлага, перенесшая бремя каторжных испытаний, все больше теряла силы, здоровье.
И она опять пишет Е.П. Пешковой, взывая к ее доброте и сердечности, прося о помощи карлаговским заключенным. И опять от Екатерины Павловны никакой весточки, хотя Тарле очень надеялась на ее соучастие.
Но откуда Пешковой было знать о Долинке, ее узниках? Ведь письма Тарле не дошли до Москвы, их арестовывали тут же, вынимая из почтового ящика. Как пояснил мне Виктор Васильевич Горецкий, каждое письмо в Карлаге вскрывалось, прочитывалось сталинскими паханами и зачастую подшивалось в личное дело зэка, чтобы со временем на его основе создать новое дело. Это называлось «изучением» настроений политических заключенных.
Доходили до адресата только те письма, которые передавались родственникам или близким, живущим на свободе. Те ехали в Москву и передавали жалобы прямо Пешковой в руки.
Это вскоре поняла Тарле. Ибо ее вызвали в оперчекотдел и пригрозили: если напишешь еще раз Пешковой, то пеняй на себя. Что это означало? Расстрел.
Тогда она пишет в Ленинград своему двоюродному брату Евгению Викторовичу Тарле. Жалуется, что ее используют в Карлаге не по назначению, она могла преподавать иностранные языки в местной школе или работать переводчицей, а ее держат разнорабочей на метеостанции.
И опять угрозы в оперчекотделе: прекратите писать жалобы, мы и так все знаем. Ишь, чего захотела: работать «учителкой». А лопату держать умеешь? Полоскать белье? Камни таскать? Научим! Это тебе не на французском говорить. То-то, малогодная, неспособная. В грех не вводи!
Но жив еще был бунтарский дух в Тарле. Она снова предлагает провести голодовку, ее уже поддерживают многие заключенные. Но намеченному не удалось сбыться. Всех, кто собирался на квартире Веры Михайловны Ермолаевой (а это одиннадцать политзаключенных) ведут на допросы, обвиняют в контрреволюционном заговоре против Сталина. Несколько дней оставалось до выхода на свободу Вере Михайловне Ермолаевой, ее уже отвезли в бараки Карабаса, откуда обычно заключенных выпускали на волю. И вдруг что-то поломалось, Веру Михайловну запихивают в «воронок» и везут обратно в Долинку. Там ей предъявляют обвинение в том, что, отбывая наказание в Карлаге НКВД, вошла в состав контрреволюционной группы, предоставляла последней свою квартиру для сборищ, являлась связисткой между членами этой группы. Подобные обвинительные заключения были состряпаны и на остальных так называемых врагов народа, в том числе и на Иду Вениаминовну Тарле. Она со слезами на глазах сказала следователю: «Вы же знаете, что мы ни в чем не виноваты. Сколько же можно мучить? Когда правда восторжествует, вы будете прокляты…»
Она не знала-не ведала, что в то время в Карлаге усиленно проводилась работа по высвобождению мест. Лагерь был переполнен, начальство не знало, куда девать потоки дешевой рабочей силы. Начальник УНКВД по Карагандинской области, капитан госбезопасности Адамович дает в Москву телеграмму: «Москва, НКВД СССР. Ежову. Прошу увеличить лимит расстрелов врагов народа».
И лимит увеличивают до невероятных размеров. Беспощадная рука НКВД поливает свинцовым огнем всех живых за колючей проволокой. А на их место прибывают новые жертвы… Английский писатель Мартин Эмме в своей книге «Сталин Иосиф Грозный» (Москва, изд-во Эксмо, 2003 год) пишет: «Широкомасштабное применение смертной казни – нечто такое, к чему Сталин питал почти болезненное пристрастие… Вождя увлекали сами масштабы репрессий, их размах, то самое стремление к негативному совершенству, которые побуждали Сталина мучить и мучить новые жертвы».
Когда на небе заполыхали зарницы, они – все одиннадцать – были расстреляны. Перед своей гибелью Ида Тарле крикнула:
– Господи, оставь хоть в живых моего брата Женю!
Видимо, Бог внял ее просьбе – Евгений Викторович Тарле прожил 80 лет, радуя нас новыми книгами, насыщенными большим фактическим материалом, глубоким историческим анализом. Он пережил Ежова, Сталина, Берия… Говорят, где-то в 1954 году Евгений Викторович приезжал в Долинку, чтобы поклониться праху двоюродной сестры, унесенной жестоким ветром сталинского террора в небытие.
