Глава 13
Сорок дней Кузнецова
Великий русский писатель, лауреат Нобелевской премии Александр Исаевич Солженицын написал об этом человеке немало хороших строк. Видимо, наш герой заслуживает их. Но кто он, как попал в книгу Александра Исаевича? Его имя Капитон Иванович Кузнецов. Это он в 1954 году храбро возглавил восстание заключенных Кенгира и сорок дней и ночей вместе с ними боролся за их права, выбросив над лагерем флаг с красным крестом.
Потомки еще не раз и не два будут интересоваться Капитоном Ивановичем Кузнецовым. Я же скажу, что впервые о нем услышал от бывшей заключенной Степлага Анны Стефанишиной, подруги моей матери Софьи Павловны Колчиной. В 70–80 годах моя мать жила в городе Никольском Джезказганской области по улице Промышленной 35 в отдельном коттедже. Она вырастила у своего дома небольшой яблоневый сад, разбила клумбы цветов. И Анна Стефанишина часто приходила к ней в гости со своим мужем Владимиром подышать свежим воздухом, полюбоваться тюльпанами, розами, пионами. Я в то время работал в областной ростовской газете «Молот» и летом во время отпуска приезжал в Казахстан на неделю-другую навестить родителей. Узнав, что я приехал с Дона, Анна однажды сказала мне:
– У нас в Кенгирском лагере в числе политзаключенных было немало ростовчан. Среди них самая яркая личность – Капитон Иванович Кузнецов. Красивый, высокий, статный мужчина был. Я в него сразу влюбилась, и не только я – многие политзаключенки. Моя подруга Руфь Тамарина даже хотела написать о нем стихи…
Многие в лагере называли Капитона Ивановича агрономом. Называли так, потому что он любил рассказывать соседям по бараку о реке Дон, ее плесах, богатых рыбой, а больше всего – о ее плодородных берегах, черноземных землях, в которые прутик воткнешь – дерево сразу вырастет. Он любил вспоминать о широких лесополосах, разбросанных по донским степям, где черешни алее девичьих губ, где абрикосы слаще меда. А самое главное – тучные нивы озимой пшеницы и ржи, возьмешь на ладонь колос, чуть встряхнешь его – тысячами звезд засияют под солнцем зерна, теплые, хлебом пахнущие…
Долгие годы работал на Донщине Кузнецов агрономом, даже новый сорт пшеницы принялся выращивать, скрестив ее с рожью… Да тут началась новая волна сталинских репрессий, и по доносу завистников Капитон Иванович Кузнецов был арестован в 1948 году и привлечен к уголовной ответственности управлением госбезопасности по Ростовской области «за измену Родине».
В чем же она состояла, эта измена? Если посмотреть личное дело К.И. Кузнецова, то сразу становится очевидным, что его вины перед СССР никакой не было. В годы войны с фашизмом он храбро сражался, даже командовал полком на Южном фронте, за проявленные в боях мужество и отвагу его неоднократно награждали орденами и медалями. Но в мае 1942 года Капитон Иванович был тяжело ранен и попал в плен. Как шолоховский Соколов, он прошел ад фашистских лагерей. Трижды пытался бежать, но каждый раз его настигали немецкие овчарки. Он был освобожден советскими воинами из лагеря военнопленных в Маутхаузене. А до этого ему довелось побывать в бараках смерти в Житомире, Перемышле, Ченстохове, Нюрнберге, Флессибурге… Когда он вернулся в родные края, то узнал, что его жена, как он написал в автобиографии, была «зверски загублена немецко-фашистскими войсками на Кубани».
Она оставила ему троих детей: сыновей Юрия, Евгения, дочь Алевтину. Самому старшему Юрию было двенадцать, Евгению десять, дочери девять лет. Вот с ними и обосновался Кузнецов в Ростовской области, надеясь, что все как-то образуется и если не он, то хоть дети – последняя его радость и надежда – будут счастливыми. И вроде шло все неплохо, работал Капитон Иванович уже главным агрономом райсельхозотдела, дети в школу ходили, нужды в еде не было. Он снова встретил женщину, которую полюбил невероятно, до забвения памяти. Да вот неудача, невзлюбил его секретарь райкома партии за самобытность, за то, что людей уважал, не делил их на коммунистов и беспартийных. Сталинского чиновника – партработника удивляло, почему главный агроном до сих пор не состоит в партии коммунистов, не контрик ли? И бдительный представитель НКВД по району стал шить дело на Кузнецова, и быстро нашел, за что – ведь тот был в плену у немцев! А за это тогда давали 25 лет.
Так неповинный ни в чем Капитон Иванович в свои 35 лет опять оказался в концлагерях, на этот раз – в советских. С марта 1950 года по июнь 1953 года он содержался в Дубровлаге. А с июня 1953 года – в Степлаге.
Недавно я заново перечитал книгу Михаила Александровича Шолохова «Судьба человека», кстати, подаренную мне лично автором в 1980 году с его автографом. И когда прочитал до конца, то подумал: жаль, что рассказ обрывается на усыновлении Андреем Соколовым бездомного Вани. Жаль, что у этого рассказа нет продолжения. Я уверен, что в дальнейшем судьба Соколова сложилась бы черная и незавидная. Ведь все, кто попадал в фашистский плен, затем были провозглашены врагами народа и загнаны за колючую проволоку сталинских лагерей.
Мысленное продолжение судьбы Соколова – это явь жизни Капитона Ивановича в Степлаге, оторванного от любимой работы в донской степи, от своих малолетних детей, от новой желанной женщины.
В жезказганском архиве до сих пор хранятся письма К.И. Кузнецова, которые он отправлял на Дон своему сыну Евгению и любимой женщине. Они были перехвачены операми МВД лагеря, сам Капитон Иванович был арестован и помещен в лагерную тюрьму.
Это произошло в конце декабря 1953 года. И только недавно архивисты из Жезказгана обнаружили эти письма. И вот я читаю их и думаю, что мне ничего не надо живописать, придумывать о жизни Кузнецова в особлаге, он сам все о себе рассказал в этой нелегальной исповеди.
Письмо первое, отправленное сыну Евгению.
«Дорогой Жека! Я пишу это письмо из Караганды, куда меня отправили по причинам, не зависящим от меня. После тяжелых испытаний в дороге из-за отсутствия воздуха, воды и пищи в вагоне в течение месяца я, наконец, был доставлен в новый лагерь для политзаключенных, так называемый «Степлаг». С 28 июля я ежедневно работаю на каторжных непосильных работах.
Не хочу скрывать от тебя, что здоровье мое с каждым днем ухудшается… Несмотря на мои 40 лет, я так стар, что ты не узнал бы меня. Я стал совсем лысый и седой»…
Письмо второе, отправленное любимой женщине.
«Моя хорошая! Решил было написать тебе многое, но состояние удрученное. Каждый день каторжный труд и сознание тоски… Помимо каторжного труда, нас закрывают на ночь на замок. Радио нет. И хуже того, каждый день ждем… смерти от местного произвола.
Некоторое время после моего приезда, как я стал выходить на работу, во время пути следования конвой беспричинно применял оружие. Ударили по колонне из автомата, при этом тяжело ранили 14 человек. К счастью, не было ни одного убитого…
Народ ждет все каких-то изменений, а наяву – применение неслыханных доселе приемов средневековья и гангстерства…
После приведенных мною случаев наш контингент не выходил на работу. Приезжала свита на разбор дела, а закончилось тем, что конвой сменили, а порядки те же».
Письмо третье, отправленное сыну Евгению.
«Дорогой сынок! Я пишу тебе об этом только потому, что не знаю, буду ли завтра жив. Я сижу только за то, что всю свою жизнь как агроном отдавал свои знания моему народу и Родине; будучи офицером нашей армии, я до последней фибры своей души, до последнего вздоха защищал мою родину, свой дом, свою семью…
Будучи… у немцев, я за организованный саботаж и диверсии был приговорен фашистскими властями в группе 14 человек к смерти и почти три года находился в тюрьмах и концлагерях смерти…
…Нас, ветеранов войны, держат в заточении только за то, что мы чудом уцелели и были спасены от смерти нашими братьями. Теперь меня обвиняют в том, что, будучи приговоренным немцами к смерти, я остался жив!…
… Маму погубили немцы, меня ни за что губят свои, а вы просите милостыню. Вот удел нашей действительности! Удел миллионов мужчин и женщин, томящихся, как я. Вам внушают, что мы особо опасные люди для общества и государства. Не верьте этому!… Среди нас сидят профессора, инженеры и техники, учителя, врачи и агрономы, генералы, офицеры и солдаты. Простые рабочие и колхозники. Среди нас студенты и учащиеся, и юноши, и девушки, и, хуже того, матери с детьми и престарелые инвалиды. Для нас не существует амнистий. Амнистируют только воров, убийц, насильников, расхитителей, пьяниц… которые действительно опасны и вредны как обществу, так и государству. Достаточно напомнить, что указом об амнистии у нас было освобождено весной этих паразитирующих на обществе элементов один эшелон… Ну об этом хватит!… Со временем история расскажет о гибели целых народов и миллионов ни в чем неповинных, виновных разве только в том, что все они хотели жить»…
Стоит ли комментировать эти письма Кузнецова, раскрывающие его душу и мировосприятие, тяжелую невыносимую обстановку в лагерях? Несмотря на то, что к моменту их написания уже пали судилища Берия и Сталина, дух тоталитаризма, унижения заключенных еще не выветрился из лагерей. Не зря в эти годы увеличилось количество побегов заключенных с рудников и шахт, карьеров и кирпичных заводов. И не все они завершались провалом, и заключенные начинали верить в себя: «А ведь можно!». И когда в степи под Кенгиром на деревообделочном заводе с вышки застрелили евангелиста Ивана Сысоева просто так, шутки ради, то заключенные забушевали… Это же что, «год прошел после смерти Сталина, а псы его не изменились» (по Солженицыну). И второй, третий лагпункты на работу не вышли. И что только ни предпринимали офицеры-краснопогонники типа энергичного садиста Беляева-«Бородавки» (кличка), пламя восстания уже нельзя было сбить. И заключенные освободили Кузнецова из лагерной тюрьмы, и он возглавил сооружение баррикад в зоне, а самое главное – разработал требования мятежных зэков к правительству, тем самым внеся организованное начало в их движение за свободу и справедливость.
В книге «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицын посвятил кенгирскому восстанию целую главу «40 дней Кенгира», и там он изобразил Кузнецова как настоящего вожака восставших, человека думающего и энергичного. Ведь все-таки благодаря его настойчивости и продуманности действий многое из требований заключенных было выполнено.
Он стоял с восставшими до конца, никого не предал. Когда ему объявили, что он реабилитирован и может ехать домой, Капитон Иванович отказался от этого «блага», предпочел остаться в лагере до конца. Он всюду защищал своих товарищей, невинно осужденных, до самой последней капли крови.
Когда на территорию лагеря ввели танки, за которыми бежали штурмовики в касках с автоматами, то генералы с вышек подавали команды: «Берите такой-то барак! Там находится Кузнецов».
Его не расстреляли, он дождался часа своего освобождения. Двенадцатого марта 1960 года Верховный суд СССР принял постановление о полной реабилитации Капитона Ивановича Кузнецова. В апреле того же года он выехал из Кенгира к сыновьям в станицу Тоннельную Краснодарского края. Говорят, он опять стал работать агрономом, радуясь каждому выращенному колосу.
