Глава V
Мощь

1

1

Так как для Сунь-цзы в этом месте важна не конкретная картина боевого расписания армии, а лишь принцип такового, я и ограничился приведением в комментарии лишь одной формы такой организации армии, самой типичной. Но что такая система подразделений была далеко не единственной, свидетельствуют другие трактаты по военному искусству. Так, например, Вэй Ляо-цзы упоминает о несколько иной системе подразделений: пятерка (у), или взвод, десяток (ши); пять десятков составляли роту (шу), две роты, т. е. 100 человек, – батальон (люй) (Вэй Ляо-цзы, глава XIV, с. 42). В Ханьскую эпоху была другая система подразделений; о ней упоминает в своих комментариях Чжан Юй: сначала также была пятерка (ле), далее шел десяток (хо), затем – полусотня (дуй); две полусотни составляли сотню (гуань), две сотни составляли батальон (цюй), два батальона, т. е. 400 человек, составляли полк (бу), два полка, т. е. 800 человек, составляли бригаду (цзяо) две бригады, т. е. 1600 человек, – дивизию (бэй), две дивизии, т. е. 3200 человек, – армию (цзюнь).

2

2

Понимание выражения «син мин» в смысле «построение», как это развито в предложенном комментарии, основано на толковании, данном Ду Му. Согласно Ду Му, слово «син» – «форма» означает «форму расположения», слово «мин» – «значки и знамена», т. е. обозначения расположений. Как известно, в китайской армии именно таким способом обозначали каждую часть в общей системе боевого порядка, так что авангард имел свое специальное знамя, правый фланг свое и т. д. Поэтому названия знамен тем самым являлись и названиями частей. В трактате У-цзы указывается, что авангард обозначался знаменем с изображением красного коршуна, арьергард – знаменем с изображением черной черепахи, левофланговые части – знаменем синего дракона, правофланговые – знаменем белого тигра (У-цзы, гл. III, с.7).

Цао-гун дает другое толкование словам «син» и «мин». Он полагает, что под словом «форма» Сунь-цзы подразумевает значки и знамена, т. е. построение, под словом же «название» – гонги и барабаны, т. е. командные сигналы, так как в древней китайской армии команды подавали не голосом, а именно посредством этих инструментов. Я остановился на версии Ду Му, так как она, по-моему, более точно соответствует ходу мысли Сунь-цзы. Данная фраза представляет точное грамматическое повторение предыдущей, поэтому в этих двух фразах должен быть полный параллелизм и терминов. Следовательно, если в первой фразе термин «фынь-шу» есть одно понятие «подразделения», взятое в его двух признаках – части и численности, то и во второй фразе термин «син-мин» должен быть такого же типа, т. е. быть одним понятием, раскрытым с помощью двух признаков. Что тут речь идет о построении, признает и Цао-гун, но это обязывает его оба термина трактовать в сфере этого единого понятия. Если же понимать «син» как обозначение построения во всей полноте этого термина, то «мин» совершенно выпадает из этой сферы и должно обозначать какую-то другую категорию. О двух же различных категориях здесь не может быть и речи, почему я и считаю, что в данном случае правильнее понимает Сунь-цзы не Цао-гун, а Ду Му.

3

4

5

6

7

3

Перевожу слово «сянь» русским «стремительный», исходя из толкования, даваемого этому слову Ван Чжэ: «Когда поток натыкается на кручи и теснины, у него образуется мощь». Иначе говоря, он берет образ горного потока, сила и стремительность течения которого возрастает вследствие крутых каменистых берегов и тесного ложа.

8

4

Останавливаюсь на таком понимании этой фразы Сунь-цзы, так как считаю, что она должна стоять в непосредственной связи со всем предыдущим рассуждением. Поэтому толкую слово «юань» – «круглый» – в том смысле, в каком его понимают Ли Цюань и Хэ Янь-си. Ли Цюань считает, что слово «круглый» употреблено у Сунь-цзы в смысле «не имеющий ни передней, ни задней стороны», т. е. лишенный всякой формы. Хэ Янь-си также считает, что «круглый» имеет смысл «отсутствия правильных рядов», т. е. боевого порядка. Полагаю, что это толкование более правильно, чем все другие, так как понятие «круглый» в приложении к боевому построению древней китайской армии, несомненно, могло быть синонимом «расстроенный». Все формы построения, начиная от построения первоначального звена – взвода и кончая армией в целом, были четырехугольными. Солдаты строились рядами, т. е. прямыми линиями, эти шеренги располагались одна за другой, так что все было основано на принципе четырехугольника. Таким образом, «округление» построения означало нарушение этой четырехугольной формы, т. е. расстройство боевого порядка. Поэтому никак не могу согласиться с мнением Мэй Яо-чэня, Сорая и некоторых других комментаторов, считающих, что слово «круглый» в данном случае употреблено Сунь-цзы в смысле «подвижный». При таком понимании неизбежно толковать и образное выражение «хуньхунь-хуньхунь» в подобном же смысле. Так и делает Ду Ю, который считает, что эти образы бурно мчащейся воды говорят о быстром и стремительном беге колесниц. Не могу согласиться с этим толкованием, так как считаю, что это образное выражение является строго параллельным образному выражению «фыньфынь-юньюнь» в первой фразе. Если то выражение, как это единодушно понимают все комментаторы, имеет смысл «смешаться», «перепутаться», то в условиях параллелизма обеих фраз и полного совпадения всех их элементов и это образное выражение не может иметь, так сказать, «положительного» смысла, оно так же, как и первое, должно указывать на признак какой-то дезорганизованности. Первая фраза, не вызывающая ни в ком сомнения, построена так: образное выражение, рисующее дезорганизованность, затем слова, определяющие эту дезорганизованность в точных выражениях, затем переходно-противопоставительное служебное слово и, наконец, основное сказуемое в форме отрицательной: «расстроить (такую армию) невозможно». Форма второй фразы абсолютно такая же; поэтому, если конечное сказуемое там будет «разбить ее невозможно» и если перед этим сказуемым стоит то же служебное слово, с неизбежностью вытекает, что и первая половина этой фразы, состоящая из образного выражения и двух терминов, должна быть чем-то противопоставляемым второй половине, т. е. тем же самым, чем по отношению ко второй половине является первая половина первой фразы. Таковы формальные основания моего перевода. Реальные же основания взяты из общего контекста всей этой главы и видны из комментария.

9

10

11

12

13

Пояснения к главе

Установив понятие таких элементов войны, как победа и поражение, нападение и оборона, Сунь-цзы переходит к армии, к понятию ее мощи.

Первое положение, с которого он начинает, касается армии как организованного целого. Только тогда, когда армия представляет собой именно такое организованное целое, она и есть армия. Но уже сама организованность подразумевает руководство ею. Без организованности невозможно руководство; без руководства нет организованности. Сунь-цзы говорит об этом так: «управлять массами (т. е. большой армией. – Н. К.) – все равно что управлять немногими» (т. е. малой армией. – Н. К.); дело в частях и в числе (т. е. в подразделении. – Н. К.).

Подразделение – неизбежный элемент всякой армии, без которого она была бы не армией, а простой аморфной массой. Но подразделение как таковое есть соединение двух признаков: признака части какого-нибудь целого и признака численности этой части. Эти два элемента – часть и число – неотделимы друг от друга. Воинская часть не существует как часть без признака определенной численности, равно как и нет численности вне своего носителя – части. Поэтому Сунь-цзы называет два элемента – часть и число, которые по смыслу охватываются одним нашим общим термином «подразделение». Но единство группы явлений не лишает каждого из них своей собственной функции. Поэтому в общем плане единства этих двух элементов можно говорить и о каждом особо.

В китайской армии времен Сунь-цзы, по всей вероятности, держалась еще более или менее устойчиво та система подразделений, которая была установлена в расцвет могущества Чжоуского царства. Первой, самой мелкой единицей была «пятерка» – взвод; пять взводов, т. е. 25 чел., составляли роту; четыре роты, т. е. 100 чел., – батальон; пять батальонов, т. е. 600 чел., – бригаду; пять бригад, т. е. 2500 чел., – дивизию; пять дивизий, т. е. 12 500 чел., – армию (см. «Диалоги» Ли Вэй-гуна, ч. I, с. 17, комментарий).

Эти подразделения относились к пехоте, т. е. к наиболее многочисленному роду оружия. В кавалерии существовала другая система подразделений. Наименьшей единицей в ней было звено – группа из пяти всадников; два звена, т. е. 10 всадников, составляли отделение; 10 отделений, т. е. 100 всадников, – эскадрон; два эскадрона, т. е. 200 всадников, – кавалерийский полк. Поскольку пехота была соединена с колесницами, пехотные части вместе с колесницами и их командой составляли новую систему подразделений, а именно: пять колесниц вместе с приданной им пехотой составляли звено; два таких звена, т. е. 10 колесниц и 750 солдат, составляли отделение; пять отделений, т. е. 50 колесниц и 3750 солдат, составляли дивизион; два дивизиона, т. е. 100 колесниц и 7500 солдат, составляли бригаду.

Трудно сказать, из каких оснований исходили древние китайские стратеги, вырабатывая такую систему подразделений. Можно думать, что здесь основную роль играло чисто практическое соображение: сколькими людьми может непосредственно управлять один человек. Ответ на это был, очевидно, такой: четырьмя или пятью. Отсюда – основной принцип почти всех подразделений: на всякой ступени командир, отдавая приказание, имел дело непосредственно с четырьмя человеками; исключение составляла рота, командир которой имел дело с тремя человеками. В самом деле: взвод состоял из пяти человек – четырех солдат и командира; следовательно, командир непосредственно руководил четырьмя человеками; рота состояла из четырех взводов, командовал ею один из командиров взвода, из числа входящих в ее состав четырех взводов; следовательно, он имел дело с тремя человеками. Батальонный командир отдавал приказание через четырех командиров рот. Начальник бригады отдавал распоряжение непосредственно четырем батальонным командирам. Начальник дивизии – четырем начальникам бригад. И наконец, главнокомандующий – четырем командующим дивизиям. Таким образом, слова Сунь-цзы получают буквальное значение: управление самым крупным войсковым соединением – армией – совершенно аналогично управлению самым мелким подразделением – взводом; для главнокомандующего управлять армией – все равно что управлять взводом: он имеет непосредственно под собой несколько человек. <…>

Установив принцип подразделений в армии, Сунь-цзы рассматривает его в качестве элемента существования ее вообще как организованного целого, как основу ее способности действовать, как необходимое условие для руководства ею. Но этот принцип касается постоянной организации армии. Боевой же порядок состоит в построении армии в виде упорядоченной для сражения массы. Поэтому Сунь-цзы тотчас же вслед за установлением понятия «подразделения» переходит к понятию «построения»: «Вести в бой многочисленное войско (буквально: массы) – все равно что вести в бой малочисленное войско (буквально: немногих): дело в построении (буквально: в форме и названии)».

Подобно тому как понятие «подразделения» было выражено у него двумя словами – «часть» и «число», точно так же и понятие построения дано в виде двух слов – «форма» и «название». Понятие «построения» раскрывается в виде сочетания понятия «формы», т. е. совокупности всех элементов этого построения, в первую очередь – расположения, и понятия «названия», определяющего назначение этого расположения. Так, например, понятие «авангард» одновременно указывает и на расположение части, и на ее назначение.

Сведения о боевом построении древней китайской армии рассеяны по различным сочинениям по военному искусству, входящим в состав «Семикнижия». По этим данным можно предположить, что в основе построения лежал принцип сосредоточения в глубине расположения наиболее важных частей и окружения их соответствующим охранением. Наиболее важной частью была, по-видимому, основная боевая сила данного подразделения или армии в целом; могло быть ею и командование, штаб. Поэтому в таком подразделении, как колесница, как мы уже видели, сама колесница – это основная боевая сила и в то же время место командира – помещалась в центре, приданная же ей пехота располагалась тремя группами – спереди и с флангов, по 24 человека в каждой группе, прикрывая колесницу с трех сторон; в тылу ее ставилась тяжелая колесница, имевшая при себе также приданную ей нестроевую команду (см. с. 125). Следовательно, боевая колесница была, во-первых, защищена с тыла этой тяжелой колесницей, поскольку она, как было объяснено выше, специально строилась так, чтобы служить прикрытием, во-вторых, в общем строю была прикрыта размещенной позади следующей частью.

Такой порядок построения повторялся и в масштабе армии. В центре размещался штаб армии во главе с главнокомандующим; этот штаб был окружен со всех сторон прикрывающими его частями: впереди располагался авангард, позади – арьергард, по флангам – левофланговое и правофланговое соединения. Таким образом, построение как самого малого соединения – колесницы, так и самого крупного – армии – имело подобие правильного креста.

Принцип пятичастного построения выводится Ли Вэй-гуном не более и не менее, как из принципа колодезной системы. Считалось, что, согласно этой системе, брался участок земли приблизительно квадратной формы и на нем проводились две пары параллельных дорог – одна пара вдоль, другая поперек, т. е. перпендикулярно друг другу. Такой участок напоминал фигуру иероглифа – «колодец», состоящего из двух пар параллельных линий, пересекающихся под прямым углом. Получалась геометрическая фигура, состоящая из квадрата с построенными на каждой его стороне квадратами, т. е. из одного квадрата в центре и четырех, примыкающих к его сторонам, т. е. всего из пяти квадратов. Такова была основная форма земельного участка. Она и была взята, по мнению Ли Вэй-гуна, за образец и при построении армии как внутри каждого соединения, так и армии в целом.

«Когда Хуан-ди (легендарный император, к которому возводится начало организации земледелия и армии. – Н. К.) положил начало колодезной системе, он на основании ее организовал и армию». «Пять стало правилом воинского построения», – утверждает Ли Вэй-гун («Диалоги», ч. I, с. 14).

Возможно, что пять участков – один в центре, четыре по сторонам – были первоначальной формой колодезной системы, т. е. ранней земельной общины. Допустимо при этом, что и армия строилась по этому же плану. Но вернее видеть как в том, так и в другом, т. е. в принципе пятичастности, вообще проявление общей концепции пространства применительно к познающему субъекту. Пространство, естественно, осознается как то, что впереди, то, что позади, то, что слева, то, что справа, все это – вокруг центра, т. е. пространства, занимаемого самим субъектом. В приложении к армии эта концепция пространства проявилась в расположении частей во всех, т. е. четырех, направлениях вокруг центра, каковым являлся командир, штаб, главная боевая сила. Это, в свою очередь, соединялось со стремлением защитить со всех сторон этот центр. Вместе с тем части, расположенные вокруг центра, естественно, приобрели свои специальные функции, обусловленные их расположением относительно центра и относительно противника. Таким путем создались понятия авангарда, арьергарда, правого и левого фланга и центра. Это и есть те «формы и названия», о которых говорит Сунь-цзы. <…>

Само собой разумеется, что как пятичастное построение, так и восьмичастное представляли лишь самую общую форму построения. Обстановка боя могла вызывать и совершенно другие виды построения. И Сунь-цзы, и другие военные авторы это имеют в виду, так как все они признают, что война – это «тысяча изменений и десять тысяч превращений». Очень важно, что к описанным выше основным схемам Ли Вэй-гун, один из наиболее глубоких теоретиков военного искусства в позднейшие эпохи, относится не как к некой неподвижности, а как к чему-то движущемуся, развивающемуся. Уже было отмечено, что в пятичастной и восьмичастной схемах он видит не два раздельных, независимых друг от друга типа построения, а развитие одной и той же схемы. «Число пять было положено в основу построения, – говорит он, – четыре угловых участка оставались пустыми. Это именно и разумеют, когда говорят: “число начинается с пяти”» – так поясняет он первую схему.

«Центр оставляют пустым, и в нем размещается главнокомандующий. Он окружает себя со всех сторон частями, причем все части соединяются между собой. (Лю Инь поясняет: “Получается левая, правая, передняя и задняя стороны и четыре соединяющих их пространства, что образует восемь частей”.) Это именно и разумеют, когда говорят “заканчивается на восьми”».

Таким образом, при восьмичастном построении происходит выдвижение по четырем угловым направлениям вспомогательных частей, как это было объяснено выше. Это значит, что восьмичастное построение есть некая эволюция пятичастного. <…>

После установления понятия «подразделение» – этой, по мнению Сунь-цзы, основы управления армии, после установления понятия «построение» – этой основы боевых действий армии, Сунь-цзы переходит к бою и устанавливает, следуя тому же методу, два основных вида боя: правильный бой и маневр. «То, что делает армию при встрече с противником непобедимой, – это правильный бой и маневр», – говорит Сунь-цзы. Учение об этих двух видах боя и является центральным пунктом всей этой главы.

Что понимать под этими терминами? По-видимому, под «правильным боем» следует понимать такое сражение, которое завязывали противники, выходившие по всем правилам в бой друг против друга, выстраивавшиеся в определенном боевом порядке, или, как говорит Сорай, «выбрав определенное место и день, выставляли число солдат, как полагается по правилам». Под «маневром» Сорай понимает такие боевые действия, когда «ударяют сбоку или сзади, либо, если место тесное, выдвигаются изнутри армии, ведущей правильный бой, либо вызывают противника на сражение, либо устраивают засаду». Сорай называет маневренными частями такие части, которые, «всячески изменяясь и превращаясь, неожиданно нападают на противника» (см. Сорай, цит. соч., с. 89–90). <…>

Таким образом, по свидетельству Цзя Линя, сражение представляет сочетание обоих приемов – правильного боя и маневра; оно требует искусного взаимодействия частей, предназначенных для той или другой операции. Каковы же функции правильного боя и маневра? На это Сунь-цзы отвечает с полной определенностью: «В бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром». Чжан Юй разъясняет эту мысль: «Когда два войска встречаются, они прежде всего пускают в ход части, предназначенные для правильного боя, а потом исподволь выпускают маневренные части и либо ударяют во фланг, либо ударяют в тыл и таким образом побеждают». Ду Ю дает сходное толкование: «Противнику противопоставляют правильный строй, маневром же ударяют сбоку на его незащищенное место. Бой ведут по всем правилам, решают же победу различными приемами маневра». Итак, задача частей правильного боя – принять на себя всю основную тяжесть боя, задача маневренных частей – решить победу.

Однако Сунь-цзы не рассматривает эти оба приема боя во временной последовательности. Свои слова «схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром» он не предлагает понимать в том смысле, что сначала ведут правильный бой, а потом прибегают к маневрам. Эти два приема у него постоянно сменяют друг друга; полководец обращается то к одному, то к другому.

«Кончаются и снова начинаются – таковы солнце и луна; умирают и снова нарождаются – таковы времена года», – говорит он. «Солнце и луна совершают свой круговорот, заходят и опять восходят; четыре времени года сменяют друг друга – то расцветают, то опять отцветают. Точно так же взаимно сменяются правильный бой и маневр; точно так же и они смешиваются и перемешиваются, бурлят и клокочут, кончаются и начинаются, и нет у них конца», – так же образно разъясняет Чжан Юй образное выражение Сунь-цзы.

Таким образом, правильный бой и маневр постоянно чередуются, сменяют друг друга. Однако Сунь-цзы не останавливается на этом. Соответственно общему направлению своих мыслей, особенно отчетливо раскрытому в рассуждении о победе и поражении, наступлении и обороне (гл. IV), он не удовлетворяется только таким определением взаимоотношения правильного боя и маневра. Он хочет рассматривать эти два приема как элементы взаимно сопряженные, вытекающие друг из друга. Он говорит: «Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать?»

Чжан Юй разъясняет эту мысль в таких выражениях: «Маневр превращается в правильный бой, правильный бой – в маневр: изменяясь и превращаясь, они порождают друг друга. Их можно сравнить с кругом, у которого нет ни начала, ни конца. Кто может исчерпать их?»

В таком понимании взаимоотношений этих двух приемов боя Сорай особо подчеркивает одну сторону, которую отметил в «Диалогах» Ли Вэй-гуна император Тай-цзун. В парафразе Сорая мысль Тай-цзуна такова: «Слова “схватываются с противником правильным боем, а побеждают маневром” означают: если противник правильный бой с моей стороны и принимает за правильный бой, а мой маневр и принимает за маневр, я превращаю свой маневр в правильный бой, а правильный бой – в маневр и таким образом побеждаю его. Если же противник мой правильный бой принимает за маневр, а маневр за правильный бой, я сохраняю правильный бой как правильный бой, маневр – как маневр и таким образом побеждаю его». Приводя эту мысль Тай-цзуна, Сорай замечает: «При таких обстоятельствах маневр и правильный бой претерпевают различные изменения и превращения, в зависимости от момента, и заранее определить их нельзя. Если их определить заранее, противник разгадает их, а когда они изменяются и превращаются в зависимости от момента, противник разгадать их не может. Маневр превращается в правильный бой, правильный бой – в маневр, зарождается то одно, то другое, и нет этому конца. Например, когда схватываются с противником правильным боем, а побеждают маневром, то маневр при столкновении с противником превращается в правильный бой, а правильный бой – в маневр. Поэтому у Сунь-цзы и сказано: “Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать?” Само собой разумеется, что если их нельзя определить заранее, каким же образом противник может их понять?» (цит. соч., с. 94–95).

Сорай неспроста вспомнил слова Тай-цзуна. Действительно, в «Диалогах» содержится, пожалуй, наиболее подробное объяснение взаимоотношения этих двух приемов боя, причем исходным пунктом, несомненно, служат те положения, которые устанавливает в этой главе Сунь-цзы. Дано это объяснение в форме беседы, напоминающей тактический разбор одной операции в войне отца Тай-цзуна – Гао-цзу (Ли Юаня) с суйским Ян-ди, известной битвы при Хои, закончившейся разгромом суйской армии, которая находилась под командованием Сун Лао-шэна, и решившей судьбу Суйской династии. Тай-цзун (Ли Ши-минь) был одним из военачальников в этом сражении. <…>

На этом, однако, не заканчиваются рассуждения Сунь-цзы об этих двух приемах боя. Уже раньше он говорил о бесконечности видоизменений боевой обстановки. Война – «тысяча изменений и десять тысяч превращений». Соответственно этому и «изменений в правильном бое и маневре всех и исчислить невозможно». Эту неисчерпаемость всевозможных изменений этих двух приемов боя, соответственно бесконечности изменений боевой обстановки, Сунь-цзы сравнивает с бесконечностью изменений цвета, тона и вкуса. Китайская гамма различает пять тонов, но «всех изменений этих тонов и слышать невозможно». Китайцы различают в спектре пять натуральных цветов – синий, красный, желтый, белый и черный, но «всех изменений этих цветов и видеть невозможно». Китайская физиология говорит о пяти вкусовых ощущениях – острого, кислого, соленого, сладкого и горького, но «всех изменений этих вкусов и ощутить невозможно». «Действий в сражении всего только два… но изменений в правильном бое и маневре всех и исчислить невозможно». <…>

Таким образом, недостаточно знать только то, что бой слагается из взаимодействия этих двух приемов; надлежит еще полностью понимать и сам характер этого взаимодействия и их сложную природу. Но тот, кто этим овладел, т. е. овладел сложной механикой боя, по словам Сунь-цзы, «тот, кто хорошо пускает в ход маневр (Сунь-цзы называет один прием, считая, что наличие второго, с ним сопряженного, подразумевается само собой. – Н. К.), безграничен, подобно небу и земле, неисчерпаем, подобно Хуанхэ и Янцзы-цзяну».

В своих рассуждениях о двух элементах боя Сунь-цзы говорит и об ударе по противнику. Он считает, что такой удар представляет столкновение «полного» с «пустым».

Понятия полноты и пустоты уже встречались в рассуждениях Сунь-цзы (например, в I главе), и всегда в одном определенном смысле: полнота – это полнота военной подготовки вообще, высокая боеспособность – это сила; пустота – это отсутствие и надлежащей подготовки, и боеспособности; это – слабость. В том образном выражении, к которому здесь прибегает Сунь-цзы, полнота своей боевой силы уподобляется твердому камню; пустота, т. е. слабость противника, уподобляется хрупкому яйцу. Сунь-цзы говорит: «Удар войска подобен тому, как если бы ударили камнем по яйцу: это есть полнота и пустота».

Комментатор Мэн-ши так поясняет это выражение: «Когда войско обучено и находится в порядке, когда строй у него точно определен, когда умеют распознавать положение противника и хорошо знают, где у него полно и где пусто, и потом двигают против него войско, это будет поистине то же, что ударить камнем по яйцу».

Это замечание Сунь-цзы сделано им не случайно. Оно – последнее звено в устанавливаемой им цепи элементов боевого порядка. Первый элемент – подразделение, или, в его понимании, единство части и числа в их своеобразном соотношении; второй элемент – построение, так же понимаемое единство формы и названия; третий элемент – такое же единство двух приемов боя, правильного боя и маневра. Но все это рассматривалось им исключительно с точки зрения боя, ибо то, что касается армии, существует только для боя. Поэтому названное им имеет в виду одно: удар по противнику, и такой удар должен быть подобен удару камнем по яйцу.

Именно эту последовательность видит в рассуждениях Сунь-цзы и Чжан Юй. Он понимает ее так: «Когда сформируют армию и соберут весь состав, прежде всего устанавливают подразделения. Когда подразделения сформированы, после этого обучают построениям. Когда построения производятся правильно, после этого отделяют части для правильного боя и для маневра. Когда эти части установлены, после этого можно видеть, где полнота и где пустота. На этом и основан порядок этих четырех элементов». <…>

Сунь-цзы на протяжении своего трактата неоднократно обращается к понятиям полноты и пустоты. Главу VI он даже целиком посвящает этим понятиям. Поэтому более подробное разъяснение их будет дано в дальнейшем; здесь же надлежит только указать на то, что и эту пару понятий Сунь-цзы, так же как и все предыдущие пары, ставит в отношения могущих переходить друг в друга противоположностей. Полнота и пустота у себя и противника – это понятия не абсолютные; полнота может превращаться в пустоту и обратно. Как говорит Тай-цзун, умелое пользование приемами правильного боя позволяет «полноту» у противника, т. е. его сильное место, превращать в слабое. В каждой «полноте» заложена потенциальная «пустота», т. е. во всем том, что составляет силу противника, заложена и его слабость.

В понимании этого и в умении практически обращать силу противника в его слабость и заключается в конечном счете секрет искусства полководца. Если он это умеет, тогда действительно его удар по противнику будет подобен удару камнем по яйцу.

Итак, выяснена сущность удара по противнику: это есть удар своей «полнотой» по его «пустоте». Далее Сунь-цзы переходит к характеристике качества самого удара. Эти качества – мощность и рассчитанность.

Сунь-цзы рисует эти два понятия образами. Чтобы дать представление о том, что он разумеет под словом «мощь», он берет пример бурного потока, который в своем стремительном течении уносит огромные камни. «То, что позволяет быстроте бурного потока нести на себе камни, есть мощь». Чтобы обрисовать понятие «рассчитанности», Сунь-цзы берет сравнение с хищной птицей. Пернатый хищник поражает свою жертву на лету. «То, что позволяет быстроте хищной птицы поразить свою жертву, есть рассчитанность удара». Чжан Юй комментирует: «Хищник, желая схватить птичку, непременно рассчитывает расстояние и внимательно следит и только потом ударяет. Поэтому он и оказывается в состоянии поразить свою жертву».

Это сравнение удара по противнику с ударом хищной птицы, по-видимому, очень хорошо передавало представление о боевом ударе. Мы встречаем такое же сравнение и в «Вэй Ляо-цзы»: «Когда все орудия армии сделаны удобными, когда в армии воспитаны воинственность и храбрость, то все это обращается на противника так, как ударяет хищная птица, как устремляются воды с гор в тысячу саженей» (гл. III, с. 9). В позднейшее время к этому же образу прибег и Ли Вэй-гун: «Когда хищная птица собирается поразить свою жертву, она устремляется вниз и подбирает крылья».

Однако Сунь-цзы не останавливается только на установлении двух качеств удара – мощности и рассчитанности; он определяет далее, каковы должны быть эти мощь и рассчитанность: «У того, кто хорошо сражается, мощь – стремительна, рассчитанность – коротка». Чжан Юй подробно развивает эту мысль: «Тот, кто хорошо сражается, сначала определяет расстояние и размеры местности, затем занимает позицию так, чтобы его части не отстояли друг от друга далеко. Свой удар он рассчитывает за 50 бу, слишком далеко – нельзя. Поэтому, когда мощь такого удара стремительна, противостоять ей трудно; когда удар рассчитан на близкое расстояние, победить легко». Итак, стремительный по мощности и короткий, рассчитанный на близкое расстояние удар – таковы требования Сунь-цзы. И опять для разъяснения своей мысли он прибегает к образному сравнению: «Мощь – это как бы натягивание лука, рассчитанность удара – это как бы спуск стрелы». Чжан Юй поясняет эти слова так: «Как это бывает при натягивании лука, мощь не должна быть ненапряженной; как это бывает при спуске стрелы, рассчитанность удара не должна иметь в виду далекое расстояние». Натянутый лук есть образ напряженного состояния. Такова должна быть стремительность. Когда спускают стрелу, значит цель уже достигнута, в нее можно попасть, т. е. она близка. Так определяется с внутренней и внешней стороны непреодолимый удар, такой удар, который разбивает противника так же, как камень яйцо.

Сунь-цзы перечислил все, что требуется от армии, ведущей бой: наличие определенных подразделений, умение принимать боевое построение, умение вести правильный бой и производить маневр. Все это, соединенное с пониманием сущности и механизма взаимодействия полноты и пустоты, с умением всегда обращать «полноту», т. е. силу, противника в его слабость, т. е. в «пустоту», обусловливает сокрушительность удара армии. Но вместе с тем эти элементы создают и внутреннюю крепость армии – невозможность для противника эту армию разбить. Сунь-цзы, как всегда, рассматривает явление с двух сторон; он охарактеризовал наступательную силу армии – мощь ее удара; он должен охарактеризовать и ее оборонительную силу – ее внутреннюю мощь.

Эту мощь Сунь-цзы характеризует следующими словами: «Пусть все смешается и перемешается и идет беспорядочная схватка, все равно прийти в расстройство не могут; пусть все клокочет и бурлит и форма смята, все равно потерпеть поражение не могут».

Первая фраза имеет в виду прочность боевого построения. Какой бы беспорядочной ни казалась происходящая схватка, солдаты, привыкшие к боевому порядку, даже при временном расстройстве рядов, всегда инстинктивно и упорно стремятся восстановить строй, и это их стремление – неуклонное и неодолимое – обусловливает восстановление боевого порядка и его поддержание. Иначе говоря, за кажущимся беспорядком скрывается внутренний порядок, в каждом явлении расстройства боевого построения скрывается тенденция к его восстановлению. Поэтому «прийти в расстройство не могут».

Вторая фраза имеет в виду устойчивость армии. Казалось бы, что вся «форма» смята, т. е. подорвана та внутренняя сила армии, которая создается ее организованностью и ее умением гибко реагировать на все «изменения и превращения» боя. Но именно это умение с необходимостью обусловливает возможность справиться с таким изменением боевой обстановки, когда все «клокочет и бурлит», когда, казалось бы, подрывается сама сила армии. Более того, именно такая ситуация – роковая для всякой иной армии – и дает возможность этой «форме» – умению справляться со всяким положением – себя проявить. И если армия обладает такой устойчивостью, «потерпеть поражение не могут». Такова оборонительная сила армии, ее внутренняя прочность и устойчивость. <…>

Такова армия, построенная на основах, изложенных Сунь-цзы. Каковы же внешние выражения этих основ, каковы признаки этой организованности и подготовленности ко всяким изменениям боевой обстановки? Сунь-цзы отвечает: порядок, храбрость и сила. Таковы три качества подобной армии. <…>

Однако Сунь-цзы, верный ходу своего мышления, и здесь отказывается рассматривать эти три признака как некие самодовлеющие величины. Он сейчас же ставит их в связь с их противоположностями – с беспорядком, трусостью и слабостью, ставит в связь для того, чтобы показать, что эти признаки, противоположные по своему характеру, по сути дела, исходят друг от друга: «Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы».

У Сорая, комментирующего эту фразу Сунь-цзы, есть одно чрезвычайно важное замечание: «Когда порядок достигает своего предела, рождается беспорядок». В этом замечании отражена та формула круговорота явлений бытия, которая была дана знаменитым трактатом Чжоу-цзы – «Изъяснением плана Великого Предела», – которая легла в основу всей сунской философии. У Чжоу-цзы сказано: «Движение достигает своего предела, и рождается покой. Покой достигает своего предела, и рождается движение». Сорай явно имеет в виду обе части формулы: если он говорит: «Порядок достигает своего предела, и рождается беспорядок», он, несомненно, предполагает и обратное: «Беспорядок достигает своею предела, и рождается порядок». Иначе говоря, устанавливается взаимоотношение этих двух явлений. <…>

Что значит эта формула Сорая – «порядок достигает своего предела, и рождается беспорядок», т. е. та формула, которую он считает равносильной словам Сунь-цзы: «беспорядок рождается из порядка»? Сорай дает такое разъяснение. Порядок может быть доведен до своего предела, до самой высшей степени. Естественно, что при этом возникает переоценка значения этого порядка: он превращается в некое абсолютное начало. Такое отношение к порядку неизбежно влечет за собой пренебрежение ко всем прочим сторонам: во всем полагаются только на порядок как таковой. Но раз появляется пренебрежение ко всему прочему, тем самым порядок оказывается под угрозой и обычно рушится, превращается в беспорядок. Так же обстоит дело с силой и слабостью. Сила, превратившаяся в единственную ценность, в некий абсолют, есть уже не сила, а слабость. То же можно сказать о храбрости и трусости (цит. соч., с. 100–101).

Цзя Линь выражает эту мысль в таких словах: «Если будешь всецело полагаться на порядок, родится беспорядок; если будешь всецело полагаться на храбрость и силу, родится трусость и слабость».

Однако связь этих противоположных качеств находит свое единство в некоем синтезе. Сунь-цзы это единство определяет так: «Порядок и беспорядок – это число; храбрость и трусость – это мощь; сила и слабость – это форма».

Со всеми этими понятиями мы уже знакомы. «Число» – это «часть и число», т. е. подразделение. «Мощь» – это внутренняя сила, потенция армии. «Форма» – это состояние армии. Подразделение есть основа боевого порядка; боевое построение невозможно без подразделения. Сунь-цзы берет понятие подразделения именно потому, что оно играет роль такой основы, и считает, что в таком подразделении заложены оба элемента – порядок и беспорядок; именно оно является носителем этих двух противоположностей, которые реализуются в процессе функционирования самих подразделений как таковых.

Подразделение со всеми основанными на нем элементами – боевым построением, двумя приемами боя, сопряженным с ним элементом «пустоты и полноты» – определяет потенцию армии, ту или иную ее внутреннюю силу, ее мощь. Но эта мощь может быть одной и другой, может выражаться в храбрости, может выражаться и в трусости, т. е. быть отрицательной. Поэтому Сунь-цзы и считает, что в мощи заложены обе противоположности – и храбрость, и трусость, которые реализуются – либо одно, либо другое – в зависимости от обстановки. «Форма» – это состояние армии, ее способность полностью соответствовать обстановке войны. Но степень этой способности определяет силу армии и ее слабость. Поэтому в «форме» заложено и то и другое. Само собой разумеется, что распад единства «подразделения» на противоположности порядка и беспорядка, распад единства «мощи» на противоположности храбрости и трусости, распад «формы» на силу и слабость происходит только тогда, когда армия, этот носитель всех этих единств, сталкивается со своей противоположностью – армией противника. Иначе говоря, степень прочности подразделений и всего боевого порядка армии, степень мощи армии, качество ее формы – все это обнаруживается в боевом столкновении, в бое, который является основной и, строго говоря, единственной функцией армии.

Сунь-цзы, как это было видно из всех предыдущих его рассуждений, рассматривает явления не только теоретически, но и практически. Каждое отвлеченное положение Сунь-цзы всегда воспринималось как правило для действий.

Эту сторону очень хорошо разрабатывают китайские комментаторы трактата. Цао-гун, Ду Му, Мэй Яо-чэнь, Ван Чжэ, Хэ Янь-си и Чжан Юй – все они, с теми или иными оттенками, считают, что Сунь-цзы своими словами «беспорядок рождается из порядка» и т. д. указывает полководцу, как надо действовать по отношению к противнику. «Война – это путь обмана», – сказал Сунь-цзы в самом начале своего трактата, и в свете этого положения и следует, по-видимому, понимать эти формы.

«Беспорядок рождается из порядка». Это значит, что следует обмануть противника, притворно показать ему, будто находишься в беспорядке. Тогда он бросится на тебя и вместо беспорядка натолкнется на порядок и будет разгромлен. Нужно обмануть противника своей кажущейся трусостью или слабостью, и когда противник, в надежде на легкую победу, нападет на тебя, он натолкнется на действительную храбрость и силу.

Чжан Юй припоминает один эпизод из китайской истории. Ханьский император Гао-цзу (Лю Бан) собирался выступить в поход против гуннов. Желая предварительно узнать, каковы силы у противника и каково общее положение у него, он заслал к ним своих соглядатаев под видом послов. Гунны сообразили, в чем дело, и решили ввести соглядатаев в заблуждение. Они нарочно скрыли от них свои хорошие части и показали только слабых воинов и истощенных коней. Послы, вернувшись домой, донесли об этом императору и единогласно утверждали, что напасть на гуннов можно. Нашелся только один советник императора, который категорически заявил, что, наоборот, нападать ни в коем случае нельзя. То, что послы увидели у гуннов одни только слабые отряды, показалось ему подозрительным, и он решил, что это хитрость, что на самом деле у них есть превосходные отряды для военных операций. Тем не менее Гао-цзу не послушался своего проницательного советника и пошел на гуннов. Его поход закончился, как известно, неудачей. Таким образом, гунны поступили по правилу Сунь-цзы: продемонстрировали свою притворную слабость и заставили неосторожного противника столкнуться со всей своей силой.

Надо помнить, однако, что поражение в таком случае отнюдь не будет обусловлено именно моим порядком, моей храбростью или силой. Сунь-цзы сказал, что моя победа находится у противника. Поэтому побеждает его не мой порядок, храбрость и сила, а его собственные беспорядок, трусость и слабость. А откуда же они появляются? Когда противник видит, будто у меня все в беспорядке, он бросается на меня, не приняв всех нужных мер; он надеется на легкую победу. Поэтому, когда он неожиданно наталкивается на полный и твердый порядок, он сразу же от одного этого приходит в замешательство и сам открывает легкую возможность себя победить. Тот же ход мыслей прилагается к обману кажущейся трусостью и слабостью. Таким образом, слова Сунь-цзы получают такой смысл: беспорядок у противника рождается из порядка у себя; трусость противника рождается из моей храбрости; слабость противника рождается из моей силы.

Эти практические указания Сунь-цзы обобщает в следующих словах: «Когда тот, кто умеет заставить противника двигаться, показывает ему свою форму, противник обязательно идет за ним». Ду Му так разъясняет эту мысль: «Если я силен, а противник слаб, следует показать ему свою слабую форму и этим заставить его двинуться и прийти. Если я слаб, а противник силен, следует показать ему сильную форму и этим заставить его двинуться и уйти: все движения противника будут послушны тебе». Иначе говоря, следует провести дело так, чтобы противник не мог предпринять никаких действий по собственной инициативе; нужно уметь фактически руководить всеми его действиями и движениями.

Демонстрация противнику своей ложной формы есть первый способ управления действиями противника. Другой способ – завлечение его какой-нибудь кажущейся или незначительной выгодой. Противник обычно поддается на эту удочку и предпринимает движение того порядка, которое желательно противоположной стороне.

«Когда противнику что-либо дают, он обязательно берет», а, заманив его выгодой, «встречают его неожиданностью».

Как нетрудно заметить, в этих своих изречениях Сунь-цзы развивает ту же мысль, которую он высказал еще в I главе. В числе своих «семи расчетов» он устанавливает такие, которые прямо повторяют сказанное здесь: «если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь», «заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его» (1,7).

В умении пользоваться различными приемами тактического искусства Сунь-цзы видит залог успеха. Но поскольку тактика есть явление не самодовлеющее, а производное, постольку секрет успеха следует искать в том, что обусловливает саму тактику: это – уровень силы армии, состояние ее мощи. «Поэтому тот, кто хорошо сражается, ищет все в мощи (своей армии. – Н. К.), а не требует всего от людей», – говорит Сунь-цзы. Здесь начинается новая мысль – о роли человека в армии. Оценка этой роли целиком подчинена той концепции, которую Сунь-цзы установил по отношению к понятию мощи армии вообще.

Что значат слова о том, что нельзя ставить победу в зависимость от людей, а нужно искать ее только в мощи? Надо думать, что Сунь-цзы хочет этим сказать, что нельзя ставить победу только в зависимость от талантливости, от выдающихся способностей своих солдат и командиров. Победу определяет общая мощь армии в том понимании, которое Сунь-цзы установил. Какое же место в этой мощи занимают люди?

На этот вопрос Сунь-цзы отвечает кратко: «(Полководец. – Н. К.) умеет выбирать людей и ставить их соответственно их мощи». Комментаторы помогают понять это краткое положение. «Полководец умеет оценивать, что может человек и чего он не может; умеет пользоваться мощью каждого человека и заставить его самого идти в бой», – говорит Сорай. Еще более отчетливо разъясняет Чжан Юй: «Правило использования людей заключается в следующем: нужно пользоваться жадностью одного, глупостью другого, умом третьего, храбростью четвертого; нужно каждого назначать соответственно его природным свойствам и не требовать от людей того, чего они не могут дать». Мысль Сунь-цзы, следовательно, ясна: мощь армии создается различными факторами, в том числе, конечно, в первую очередь – человеческим. Но нельзя ставить вопрос так, что только та армия обладает действительной мощью, которая состоит из одних только талантливых, искусных, умных, храбрых и т. д. Армия не может состоять только из одних таких людей., Поэтому и нельзя ставить победу в зависимость только от высоких личных качеств воина. Мощь армии создается тем, что люди вообще хорошо сражаются. «Полководец умеет заставлять воинов самих идти в бой», – говорит Сорай. Чем он достигает этого? На это отвечает Чжан Юй: у одного – воздействуя на его жадность, у другого – на его глупость, у третьего – на его ум, у четвертого – на его храбрость. Все эти качества – положительные и отрицательные – при оценке их с точки зрения полководца не являются ни положительными, ни отрицательными: ему интересна и важна лишь та «мощь», которую можно извлечь из каждого из этих качеств. Пусть это будет «жадность», но если жадность может породить мощь, силу, ею нужно воспользоваться. «Полководец умеет ставить людей соответственно их мощи», – говорит Сунь-цзы. От этого умения зависит и мощь армии в целом, и цель армии – победа. Поэтому в конце своих рассуждений Сунь-цзы, стремясь наиболее наглядно обрисовать значение этого умения, прибегает к своему излюбленному приему образных сравнений: «Тот, кто ставит людей соответственно их мощи, заставляет их идти в бой так же, как катят деревья и камни. Природа деревьев и камней такова, что, когда место ровное, они лежат спокойно; когда оно покатое, они приходят в движение; когда они четырехугольны, они лежат на месте; когда они круглы, они катятся».

Мэй Яо-чэнь разъясняет эти слова: «Дерево и камень – предметы тяжелые. Их легко сдвинуть, используя их собственную мощь, и трудно их передвинуть своей силой. Всю массу армии можно повести в бой ее собственной мощью, и нельзя пустить ее в ход с помощью своей силы. Это – естественный путь».

Мэй Яо-чэнь прекрасно проникает в мысль Сунь-цзы. Ведя армию, нужно действовать той мощью, которая заложена внутри ее самой, а не действовать на нее внешней силой. Передвинуть с места на место тяжелое бревно руками, пуская в ход только силу своих мускулов, трудно, а то и невозможно; но передвинуть их легко, если только использовать их собственную тяжесть; достаточно тогда только одного легкого усилия, небольшого толчка – и дерево или камень покатятся собственной тяжестью.

Следовательно, от полководца требуется только легкий толчок. В чем он заключается? Ответ на это содержится в словах Сунь-цзы о ровном и покатом месте. В разъяснении Чжан Юя это означает следующее: «Когда дерево и камень находятся на ровном месте, они лежат спокойно; когда они находятся на покатом месте, они катятся. Если они четырехугольны, они лежат на месте; если они круглы, они катятся. Это – их естественная мощь. Если вся масса армии попала в опасное положение, она ничего не боится; если идти более некуда, она держится крепко; когда ничего другого не остается, она сражается – и это тоже ее естественная мощь».

Мысль Сунь-цзы сводится, таким образом, к следующему: чтобы сдвинуть камень или бревно, нужно ровное место, на котором они лежат, сделать покатым; если дерево не круглое, нужно обрубить его ветки и сделать его легко катящимся. Так же и с армией; нужно поставить ее в такие условия, в которых она не может не сражаться, в условия неизбежности и необходимости боя, и тогда ее внутренняя мощь выявится сама собой. Сунь-цзы назвал всю главу «Мощь». Следовательно, основная тема его рассуждений, которой подчинено все прочее, именно это понятие мощи. Последняя его фраза полностью раскрывает весь замысел автора. <…>

Отправить