Часть IV
ИУДЕЙСТВО И ЭЛЛИНИЗМ
Глава пятнадцатая
ЦЕРКОВЬ ЗАКОНА
Иудея, 332 — 175 гг. до н. э.
Блаженны непорочные в пути, ходящие в Законе Господнем,
Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его.
Пс 118, 1-2
После смерти Александра с Иудеей повторилось то же, что было во времена борьбы между фараонами и царями Месопотамии. По меткому сравнению Иосифа Флавия, Земля Израиля стала похожа на корабль, на который со всех сторон обрушиваются волны. Семь раз переходила она из рук в руки, и, в чью бы пользу ни клонилась победа, страна неизменно подвергалась разорению. По жребию Палестина досталась Селевку Никатору, но и Птолемей I не хотел отказываться от нее. Уже в 319 году он овладел Иерусалимом, вступив в город в субботу, когда жители, не предполагавшие в нем врага, справляли праздник. Однако окончательное присоединение Палестины к державе Птолемеев произошло лишь восемнадцать лет спустя, после завершения раздела Александровой империи.
Столетнее правление «македонских фараонов» не было для иудеев тяжелым временем. Монархи Египта оказывали им покровительство, и даже те, кого они выселили за пределы родины, получили привилегии и пользовались религиозной и гражданской свободой. Птолемеи придавали большое значение тому, что иудеи всегда верны данной клятве, и охотно брали их в наемные войска.
Египетское правительство обычно не вмешивалось в дела Иерусалимской общины, возглавляемой первосвященником. Ее жизнь протекала поэтому сравнительно мирно. Единственным конфликтом, который потряс ее, был самаринский раскол.
Поводом к нему можно считать закладку второго храма на горе Гаризим, близ Сихема, но на самом деле конфликт, как мы уже знаем, начался давно. Еще в первые годы после возвращения из плена Община отвергла помощь и союз самарян. Эти потомки обитателей Северного Израиля, смешавшиеся с другими народами, не сохранили чистоты веры, и поэтому иудеи отказывались видеть в них часть народа Божия. То, что персы поставили Иерусалим в административную зависимость от Самарии, углубило конфликт, придав ему политическую окраску. Реформа Эзры и Нехемии довершила дело.
Впрочем, на какое-то время соперничество, казалось, стало стихать, и самаряне приняли Тору как единственно подлинный Моисеев Закон. Но мир длился недолго. Отзвуки древних распрей Севера и Юга, гордыня и взаимная нетерпимость постоянно подтачивали его. Самаряне все больше проникались убеждением, что именно они и есть настоящий «остаток» Израиля, а иудеи — лишь узурпаторы, чье господство некогда навязал народу Давид. Поэтому северяне не признали и авторитета пророков, большинство которых жило в Иерусалиме. Южная традиция, развившаяся после падения Самарии в 722 году, была в глазах самарян еретической. Держась только за Тору, они считали свой Сихем тем «святым местом», о котором говорит Закон. Исторически они были правы: во дни Моисея и Иисуса Навина Сихем почитался как религиозный центр []. Но за прошедшие века многое изменилось. Иерусалим, куда Давид перенес Ковчег, стал для народа Божия новой духовной столицей, вокруг которой с тех пор совершались все события Священной Истории.
Когда Александр появился в Палестине, самаряне сразу же перешли на его сторону, надеясь получить перевес над Иерусалимом. Но, увидев, что ошиблись в расчетах, они задумали полное церковное отделение от Юга.
Согласно Иосифу Флавию, у губернатора Самарии Санбаллата был зять Манассия, брат иудейского первосвященника. Иудеи осуждали Манассию за брак с самарянкой, а в глазах самарян он вполне мог стать законным первосвященником храма, который они собирались воздвигнуть. Надо было лишь заручиться согласием Александра.
Македонец в то время осаждал Тир. Надеясь снискать популярность у сихемлян, он разрешил им строить святилище. Так около 328 года возник самарянский храм, соперник иерусалимского. Иудеи расценили это как вопиющий вызов Закону [].
Большинство историков долго сомневалось в достоверности сообщения Флавия, поскольку Санбаллат был известен как современник Нехемии, то есть жил на сто лет раньше. Но найденные недавно близ Иерихона документы подтвердили рассказ Иосифа. Оказалось, что и в IV веке Самарией правил человек, носивший имя Санбаллата, вероятно внук первого. Он-то и был инициатором раскола [].
Разрыву немало способствовал ригоризм иудейских вождей. Но те же новооткрытые документы оправдывают их строгость. Среди имен самарян, встречающихся на папирусах, есть такие, которые включают имена языческих богов: Ваала, Кемоша, Набу. Это означает, что самаряне в массе были еще сильно заражены язычеством. Впоследствии под влиянием Торы самаряне освободились от этих пережитков политеизма. Но отчуждение зашло уже слишком далеко, как это часто бывало в конфликтах между малыми родственными группами. К тому же признать правоту самарян означало бы для иудеев отказаться от Давидова мессианства и пророков [].
В Своей беседе с самарянкой Христос, предрекая то время, когда люди будут чтить Бога повсюду, не оправдывал, однако, действий раскольников. «Спасение — от иудеев», — сказал Он, тем самым давая понять, что Иерусалим — город Мессии — есть подлинный оплот ветхозаветного Откровения. На этом же стояла иудейская Община, которая по праву считала себя преемницей древнего Израиля.
Самосознание Общины тех лет нашло отражение в книге одного из иудейских историков. Она называлась Дибрей хаямим, то есть «Дела (минувших) дней», а в греческом и латинском переводах — Летопись (Паралипоменон, Хроника). Она была написана около 300 года в Иерусалиме []. В ней излагаются те же события, что и в Книгах Царств, но под иным углом зрения. Если целью авторов Второзаконнической истории было привести народ к покаянию, показав ему падения его и измены Богу в прошлом, то Хроника рассказ о происхождении иудейской Общины. (О Второзаконнической истории см. Том 5.)
Книга начинается генеалогией, восходящей к праотцам человечества. Этим Священная История включается в рамки и истории мировой. Североизраильское царство как раскольничье почти выпадает из поля зрения автора. Он хочет показать, что Моисея и Ковчег связывает с Иерусалимом и его Храмом непрерывная традиция. «Остаток Израиля» — это не просто те, кто уцелел после нашествий, разрухи и плена, а сохранившие дух Моисея и верность Нафанову пророчеству.
Автор Паралипоменона был, вероятнее всего, священником. Его книгу справедливо называют «церковной историей». В ней много внимания уделяется духовенству и богослужению, подробно и вдохновенно описаны праздники и религиозные торжества перед Храмом. Ликование народа, уповающего на Господа, — излюбленная картина писателя, не раз повторяющаяся на страницах его книги. Но при этом он очень далек от идей иерократических и не является сторонником светской власти первосвященника. Единственная богопоставленная власть — это власть дома Давидова; мессианское царство неотделимо от нее. То, что Бог изрек некогда через пророка Нафана, не может быть отменено никакими историческими обстоятельствами.
А между тем обстоятельства складывались скорее в пользу иерократии. После Зерубабеля мы уже ничего не слышим о судьбе потомков Давида. Хотя они не исчезли бесследно и, конечно, свято хранили память о своем происхождении, но персы не допускали их к власти, зная о склонности иудеев к восстаниям. Такое же положение сохранилось при греках. Единственным национальным правителем оставался первосвященник. Возможно, иудеи считали его временным наместником Дома Давидова, и поэтому его вступление на престол стали сопровождать торжественным обрядом помазания []. Первоиерарха даже прямо именовали Помазанником, но, как явствует из Книги Хроник, помазание его не было тождественно царскому. А именно с Царем-Мессией связывали День Господень. Чем меньше было надежд на восстановление гражданской монархии, тем большим ореолом окружалась мессианская теократия будущего. Она никак не отождествлялась с властью духовенства. Его роль сводилась к укреплению Израиля как Церкви, спаянной единой верой, едиными обычаями, единым Законом.
Символами церковного единства иудеев по-прежнему оставались Тора и Храм. Как выглядело в то время Сионское святилище, мы узнаем из сообщения грека Гекатея.
«Приблизительно в середине города, — пишет он, — поднимается каменная стена, имеющая в длину пять метров и в ширину сто локтей, с двумя воротами. Внутри этой стены возвышается четырехугольный жертвенник, сложенный из необтесанных, но просто собранных и необделанных камней в таком виде, что каждая сторона имеет двадцать локтей, вышина же его десять локтей. Близ него построено большое здание, в котором стоят жертвенник и светильник, оба из золота, весом в два таланта. На них неугасаемый огонь горит днем и ночью. В храме нет ни изображения, ни дароприношения, там отсутствует всякое растение, нет ни рощи, ни чего-либо подобного в этом роде. Священники там проводят дни и ночи, исполняя разные священнодействия» [].
Святая Святых, Двир, хотя уже и лишенный Ковчега, как и в древности, знаменовал Божие присутствие. Благоговение перед ним постоянно возрастало. Даже сам первосвященник входил туда лишь раз в год. Библейские книги неоднократно повествуют о наказании язычников, которые пытались проникнуть в Двир.
Одно из таких покушений произошло, когда вновь вспыхнула война между Птолемеями и Селевкидами. К тому времени восточноэллинистическая держава уже утратила свои владения в Персии, поэтому Антиох III, прозванный Великим, царь молодой и энергичный, решив компенсировать потери за счет Палестины, сделал попытку вырвать ее из рук Птолемея IV.
Войска соперников сошлись весной 217 года до н. э. близ сирийского города Рафии. Силы их были равны; с той и другой стороны выступали десятки тысяч пехотинцев, колесницы и слоны. Птолемей выиграл сражение благодаря тому, что опирался не только на наемников, но вооружил египтян, которые прежде не несли военной службы. После отступления Антиоха III Птолемей для покрытия расходов решил воспользоваться сокровищами Иерусалимского Храма, и только чудо спасло святилище от разграбления. В другой раз посягательство на Храм предпринял Гелиодор, министр Селевка IV, но был, как рассказывает 2 Маккавейская книга, изгнан ангелами []. Эта вторая попытка относится уже к 176 году — к эпохе правления в Иудее Селевкидов.
Сирийские цари овладели страной не сразу. Вскоре после битвы при Рафии египтяне осознали свою силу и Птолемей IV оказался на грани катастрофы. Только соглашение с жрецами спасло его. Этим воспользовался Антиох Великий и еще раз попытал счастья в Палестине. На этот раз дело обернулось в его пользу. В борьбе с египетским генералом Скопасом он получил поддержку иудеев, которые были оскорблены неуважительным отношением Птолемея к Храму.
«Антиох, — пишет Полибий, — занял Батанею, Самарию, Авилу и Гадару, и вскоре за тем к нему явились иудеи, живущие около храма, носящего название Иерусалим» []. Антиох подтвердил все права евреев, которые те имели раньше, и даже послал щедрые дары Храму. Две тысячи иерусалимских семей было взято царем для гарнизонной службы в Вавилонии.
В 198 году был наконец заключен мир; согласно договору Иерусалим переходил под контроль Селевкидов. Никто не догадывался, что новая власть окажется неизмеримо хуже старой. Селевкиды были, как мы уже знаем, фанатичными эллинизаторами и в этом отношении представляли для евреев куда большую опасность, чем либеральные Птолемей. Но сам Антиох Великий правил пока сравнительно гуманно. Он был благодарен иудеям за их помощь. Кроме того, на его горизонте показался новый могущественный противник. Это был Рим, недавно с успехом завершивший вторую войну с Карфагеном. В 190 гиду римляне разбили армию Антиоха Великого, и под их нажимом он отказался от дальнейшей экспансии. В 187 году Антиох погиб при попытке ограбить храм Бэла в Эламе. А через несколько лет покончил с собой Ганнибал. Два главных врага Рима пали. Однако царство Селевкидов еще не утратило своей силы, и власть его над всей Сирией сохранялась.
По рассказу 3 Маккавейской книги, в годы борьбы между Антиохом III и Птолемеями в Иерусалиме правил первосвященник Симон II. Автор вкладывает в его уста вдохновенную молитву, в которой первосвященник молит Бога защитить святыню и народ. Иосиф Флавий говорит, что еще раньше был в Иудее верховный пастырь по имени Симон, которого прозвали Праведным. Но, по-видимому, так называли Симона, жившего при Антиохе III []. Иудейский мудрец Бен-Сира писал о нем около 180 года и изображал Симона настоящим отцом города: он заботился о жителях Иерусалима, отремонтировал Храм, восстановил крепостные стены, разрушенные в годы войн, провел в цитадель новый водопровод. Вероятно, сам Бен-Сира присутствовал в Доме Божием, когда Симон Праведный совершал богослужение. Во всяком случае, описывая ритуал Судного Дня, он говорит как очевидец, видевший Симона в Храме.
Сколь величав был он, когда появлялся из скинии и когда выходил из за завесы, —
Как яркая звезда из облаков и как полная луна во дни праздника
Когда он облачался в одеяния славы и одевался в полное убранство.
И певцы начинали петь, и звуки музыки сливались со сладостной хвалой.
Когда же он оканчивал службу Господню и приносил положенное Ему,
Тогда он сходил и поднимал руки свои над всей Общиной Израиля [].
Бен-Сира изображает Симона II преемником пророков, а талмудическое предание именует его последним из Мужей Великого Собора. По-видимому, после Симона этот институт пришел в упадок. Его оттеснил национальные гражданский орган
– Совет старейшин, или Герусия, получивший потом название Синедриона [].
О Симоне в народной памяти сохранилось много сказаний. Талмуд говорит, что при его жизни в Храме никогда не гасла лампада и не ослабевал огонь жертвенника. Считалось, что именно Симон запретил произносить имя Божие — Ягве, заменив его словом «Адонай», Господь. По другому сказанию, он задолго предвидел свою смерть. Праведник говорил, что каждый год в Двир его сопровождал таинственный старец в белых одеждах. Но однажды старец не вышел вместе с Симоном, и тот понял, что конец его близок. В этом же году первосвященник, действительно, умер [].
То, что мы знаем о Симоне Праведном, показывает его человеком, чуждым крайностей и нездорового мистицизма. Свое мировоззрение он выразил в лапидарной форме «На трех вещах стоит мир на Торе, на богослужении и на делах милосердия» []. Смысл этого изречения, ставшего пословицей, заключается в том, что истинная религия есть вера в Откровение, выражающаяся в благочестии и добродетельной жизни.
Учеником Симона II был Антигон из Сохо. На широту его взглядов указывает хотя бы то, что он не считал зазорным носить иноземное, греческое имя Антигон полагал, что благочестие не сводится к рабскому и формальному следованию уставам Торы. Главное — не награда или кара, а любовь к Богу. Только тот, кто вдохновляется ею, может быть угоден Богу. «Не уподобляйтесь, — говорил Ангигон, — рабам, которые служат господину с целью получить вознаграждение, но будьте похожи на тех, кто служит господину бескорыстно, и да будет у вас страх Божий» []. Подобная мысль свидетельствует о высоком уровне религиозного сознания иудейства.
Однако в то же самое время в стране появились люди, особенно среди знати, которые стали оказывать сопротивление режиму Торы. Побывав в чужих краях, они пленились светским духом, царившим в эллинизированных городах Сирии и Египта, и требования Закона стали представляться им ненужной и тягостной обузой. Народ называл этих иудеев решаим, нечестивцами, а книжники видели в них серьезную угрозу. Чтобы создать заслон от пагубного влияния вольнодумцев, они усилили церковную замкнутость. Таким образом, Израиль, избежавший индийского аскетизма, познал иной тип отрешенности: отгородился от мира за стенами Торы.
В этом конфликте выявилась извечная проблема религиозного сознания: как соединить открытость к жизни с защитой глубочайших духовных ценностей веры от эрозии? Иудейство предпочло оборонительную позицию. Еще не пришло время для евангельского синтеза, да и для народов, принявших христианство, он будет очень труден. Им не раз придется идти по стопам древних иудеев и запирать свои ворота. Нужно будет многое понять и пережить, прежде чем отрицание «мира сего» и любовь к миру сольются воедино.
Попытки синтеза станут предприниматься уже и в конце ветхозаветного периода, но пока ревнителям Закона оставалось лишь готовиться к духовному сражению. О чем они думали и чем жили в эти годы, красноречиво говорят псалмы, посвященные Торе. Их авторы не ведают компромиссов с решаим: они сделали свой выбор.
Блажен муж, который не ходил на совет нечестивых, и на пути грешных не стоял,
И на сборище кощунствующих не сидел.
Но к Закону Господню — влечение его, и о Законе Его помышляет он день и ночь.
Пс 1, 1-2
Никакие глумления решаим не могут поколебать псалмопевца.
Гордые насмехались надо мною,
но я не уклонился от Закона Твоего,
вспоминал суды Твои, Господи, от века и утешался.
Ужасают меня нечестивые, оставляющие Закон Твой.
Пс 118, 51-53
При чтении псалмов о Торе бросается в глаза отношение человека к заповедям Божиим. Они для него «благое бремя», а не внешний гнет, который человек несет лишь вынужденно. Псалмопевцы-законники одушевлены глубокой любовью к Богу, в их молитвах как бы находит свое развитие мысль, высказанная Антигоном из Сохо. Не боязнь кары ведет праведника, но уверенность в том, что высшее благо сосредоточено в Боге и Его заповедях:
Закон Господень совершен, укрепляет душу,
Откровение Господа верно, умудряет непорочных.
Пс 18, 8
Люди должны увидеть свое несовершенство и нечистоту: от внешних поступков до тайных движений души; только тогда они поймут, где искать спасение и источник истинной жизни. Кто, кроме Господа, может исцелить человека от его немощей и искупить от зла? Знаменитый 118-й псалом — этот шедевр хокмической поэзии — весь проникнут жаждой святости. Нигде в Ветхом Завете с такой глубиной не воплотилась любовь к Богу и благоговение перед Его спасающей волей.
Всем сердцем моим ищу я Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих.
В сердце моем я сохранил слово Твое, чтоб не творить греха пред Тобою.
Благословен Ты, Господи! Научи меня уставам Твоим.
О пути откровений Твоих я радуюсь, как о всяком богатстве.
О заповедях Твоих размышляю и взираю на пути Твои.
По милосердию Твоему оживляй меня, и буду хранить откровения уст Твоих.
Навеки, Господи, слово Твое утверждено в небесах, истина Твоя в род и род.
Ты поставил землю — и она стоит, по определениям Твоим все стоит доныне, ибо все служит Тебе…
Я заблудился, как овца потерянная, взыщи служителя Твоего, ибо заповедей Твоих я не забыл.
Пс 118, 10 сл.
Хотя эти слова очень часто звучат в христианских храмах, нередко забывают о великой духовной и нравственной силе, присущей «религии Закона». Конфликт между Иисусом Христом и учителями Торы давал повод многим богословам забывать о положительных сторонах законничества. А ведь именно Спаситель говорил ученикам о книжниках: «Все, что они велят вам, соблюдайте и делайте» (Мф 23, 3). Он упрекал наставников иудейства прежде всего в бездушном и формальном исполнении заповедей, в лицемерии и ханжестве; сам же Закон был объявлен Христом — священным (Мф 5, 17-19). Он обличал лишь его искажения.
Не отвергал Закона и апостол Павел, которого часто считают его непримиримым врагом. Павел учил о временном характере многих установлении Торы. В этом он оставался всецело верен Христу, учившему о «поклонении Богу в духе и истине», о религии, которая возвысится над национальными рамками. Закон же, создав ветхозаветную Церковь, не мог создать Церкви Вселенской. Однако на определенном этапе истории эта его ограниченность была необходима.
Что касается жизненного идеала Закона, то в сравнении с евангельским он, конечно, тоже обнаруживает свое несовершенство. В нем слишком силен элемент «договора», буквализма, внешней «исполнимости», ритуальной скованности.
Тем не менее, мы должны помнить об исторической задаче законоучителей в те годы.
Община была обязана противопоставить брожению, охватившему мир, твердую веру, строгую этику, здравый смысл. Эта оборонительная позиция служила как бы цементом, скреплявшим камни церковного фундамента в эпоху эллинизма. Мы не найдем у законников смелости пророков или автора Книги Иова. Но до этих высот способны были подняться лишь немногие. Рядовой же человек мог дорасти до свободы, только руководствуясь Законом. Для такого человека необходимы были ясные практические ориентиры. Поэтому хакамы в своих кружках и раввины в синагогах неустанно трудились над тем, чтобы выковать характер иудея, оградив его от языческих соблазнов и искушений.
В начале II века до н. э. произошло слияние традиции Торы с традицией хакамов. Земная мудрость последних стала отныне опираться на Тору. Это нашло отражение в книге «Премудрость», написанной человеком по имени Иешуа Бен-Сира, известным в грекоязычных странах как Иисус сын Сирахов или просто Сирах.
В царствование Птолемея VII в Египет приехал внук Сираха, который заметил, что александрийские иудеи недостаточно знают основы отечественной религии. Чтобы помочь им, он решил перевести на греческий язык книгу своего деда, которую считал наиболее подходящим наставлением в вере и жизни. Приступил он к своей работе в 123 году, из чего можно заключить, что сам Иешуа писал около 180 года [].
Вплоть до конца XIX века были известны лишь эта греческая версия труда Бен-Сиры и другие, более поздние его переложения.
Но сейчас мы уже располагаем еврейским текстом, что во многом облегчает понимание книги [].
Хотя «Премудрость» Бен-Сиры не была включена иудеями в Библию, а Церковью была отнесена к разряду неканонических писаний, она пользовалась большой популярностью среди христиан. Св. Киприан называл ее даже «Церковной Книгой» (Экклезиастикус), имея в виду уважение, которое она снискала среди верующих. В «Премудрости» Бен-Сиры видели противоядие от нездоровой мечтательности и своего рода руководство для повседневной жизни.
Биографических сведений о Бен-Сире не сохранилось. По-видимому, он происходил из знатного иерусалимского рода и провел молодые годы в путешествиях, откуда вынес разнообразные знания. Его книга — настоящая энциклопедия жизни: в ней говорится о придворных обычаях и храмовых ритуалах, о торговле и Священном Писании, о медицине и воспитании. Возможно, он был знаком и с греческой литературой, но лучше всего знал Библию []. Он — первый ветхозаветный писатель, который имел ее уже почти в полном объеме. Вторым его учителем была сама жизнь. Он пишет:
Много видел я в скитаниях моих и знаний у меня больше, чем я могу высказать.
Часто был я близок к смерти и спасался благодаря опытности моей.
Сир 34, 11-12
В зрелые годы он окончательно поселился в Иерусалиме и там составил свою книгу, с целью научить людей «преуспевать в жизни согласно Закону».
«Премудрость» рисует Бен-Сиру человеком трезвым, рассудительным, уравновешенным и благожелательным. Последний из хакамов, он идеально воплощает в себе образ мудреца-книжника. Иешуа влюблен в свой труд, он ставит свое дело выше всех других профессий, потому что для него понимание происходящего и знание Закона есть ключ к праведной и правильной жизни. Без этого знания человек надмевается и тем ввергает себя и других в неисчислимые страдания.
Гордость ненавистна перед Богом и людьми, и угнетение преступно перед ними.
Царство переходит от народа к народу по причине нечестия и гордости.
Что гордится прах и пепел, тело которого тлеет уже заживо?
Сир 10, 7-9
Удивителен контраст между настроением, царящим в книге, и той беспокойной эпохой, в которую жил ее автор. Но нередко именно так и бывает, что произведения, насыщенные бурными чувствами, рождаются в годы внешнего мира и, напротив, в периоды катастроф, как оазисы, возникают островки мира. Книга Иова была написана в обстановке сравнительно спокойной; Бен-Сира же сохранил свою невозмутимую ясность в дни, когда осаждались крепости и чужеземные солдаты непрерывным потоком проходили по Палестине.
Иешуа — проницательный психолог, он хорошо изучил человеческую природу и чужд романтических иллюзий.
Не советуйся с женою о сопернице ее
и с трусливым — о войне,
с продавцом — о покупке и с покупателем — о продаже,
с жадным — о благодарности,
с немилосердным — о благотворении,
с ленивым работником — о его работе.
Сир 37, 11-12
Но ирония мудреца не переходит в сарказм и мизантропию. Говоря о женских пороках, он не забывает и о доброй жене, этом венце совершенства; обличая алчных богачей, не отрицает возможности употребить имение во благо.
Книга Бен-Сиры поразительно многогранна. Наряду с советами относительно хозяйства в духе Гесиода или о воспитании детей в ней содержатся псалмы, поднимающиеся до уровня лучших творений священной поэзии. Однако Иешуа прежде всего — выразитель идеалов рядового человека. От него мы узнаем, чем жил, о чем думал и к чему стремился иудей накануне страшного испытания, которому неожиданно подверглась его вера. Странно, однако, что Апокалипсис Исайи и Книга Иова как будто бы прошли мимо мудреца. Это показывает, насколько сложной была жизнь ветхозаветной Церкви и как много было в ней независимых течений. Сам Иешуа, как мы уже говорили, соединил в своей книге две различные традиции. С одной стороны, она — произведение светского мудреца-хакама, а с другой — вдохновлена любовью к Торе и Храму, что резко отличает ее от Притчей и Экклезиаста.
«Премудрость» Бен-Сиры состоит из стихотворных глав, которые собраны без определенного плана. Однако, несмотря на это, она проникнута единым духом. Иешуа проповедует «знание»; но это не научное познание, как его понимали греки, а своего рода «наука жизни», та наука, которую Толстой впоследствии назовет самой важной для человека. Бен-Сира — моралист, чем-то напоминающий французских писателей XVII века. В его сентенциях, наблюдениях, оценках бытие человека рассматривается под определенным углом зрения. Свой практический опыт он взвешивает на весах Закона.
Лютер как-то сказал, что книга Сираха «полезна для народа, так как ее цель сделать гражданина или домохозяина богобоязненным, благочестивым и мудрым». Местами писание Бен-Сиры кажется прозаичным и тривиальным. Его мораль сближается с этикой Эпикура Или Конфуция. Более того, она как бы стоит вне того потока, который увлекал Израиль к Царству Божию. Философ весь сосредоточен на сегодняшнем дне.
Причины этой установки понятны. Отражая атаки хаотического мира, еврейский моралист больше всего ценил прочность, незыблемость, постоянство. Неизменность всего созданного он связывая с верой в Творца, пребывающего над миром.
Когда сотворил Бог создания Свои, то при сотворении их назначил им законы,
Он навек упорядочил дела их и пределы власти их на все роды их.
Сир 16, 26-27
Динамика космоса и истории мало интересует философа. Он дорожит непреложностью верховного Порядка. Законы для него проявление сокровенной Премудрости Сущего, о которой говорили еще авторы Притчей и Иова. При этом Бен-Сира отождествляет Тору, которая была дарована Израилю через Моисея, с Хокмой. Иешуа вкладывает в ее уста слова, из которых явствует, что и Премудрость и Закон лишь различные выражения единой божественной воли.
Я вышла из уст Всевышнего и, как облако, покрыла землю.
Я одна обошла круг небесный и шествовала по глубинам бездны,
Волнами морскими, и всею землею, и всеми народами и языками я владела.
У всех у них я искала жилища, в чьем бы наследии мне водвориться.
Тогда заповедал мне Творец всяческих, и Создатель назначил мне место обитания.
И сказал поселись во Иакове и в Израиле получи удел свои.
Прежде века в начале Он создал меня, и во веки я не скончаюсь.
Я служила пред Ним во Святой скинии, и затем утвердилась я в Сионе.
Сир 24, 3 сл.
В то время как природа, по мнению Сираха, не может нарушить космического строя, человек находится перед Законом в ином положении. Он свободное существо. Наделенный великими дарами, созданный по образу Творца, он должен сам избрать себе путь.
Когда Бог в начале сотворил человека, Он отдал ему во власть произволения его.
Если захочешь — соблюдешь заповеди и будешь тверд в исполнении воли Его.
Перед лицом человека жизнь и смерть, то, чего он захочет, — будет ему.
Сир 15, 14 сл.
Здесь впервые в ветхозаветной письменности столь четко выражена мысль о свободе и ответственности человека. Мудрая жизнь есть осуществление в поступках, мыслях и чувствах высшей Премудрости, то есть воли Господней, запечатленной в Торе. Мудрец при этом не хочет ограничиваться общими утверждениями, а стремится дать вполне конкретные уроки жизни. Сама тема заставляет его входить в детали, которые порой придают некоторым его поучениям банальный характер. Однако в целом этические воззрения Бен-Сиры привлекательны и гуманны. Следует к тому же учесть, насколько они должны были цениться теми, кто ждал от него прямых и ясных ответов.
Рациональная этика Сираха не утратила своего значения и сегодня. Ее достоинство в том, что она коренилась в религии, не претендуя на автономию. Нравственное поведение определяется для мудреца Законом, а Закон вытекает не из природы мира или человека, а из божественной воли.
В «Премудрости» нельзя найти разработанного учения о первородном грехе; тогда к этой идее ветхозаветная мысль едва только подходила. Но Иешуа уже знает, что грех имел в истории «начало», и он связывает его с рассказом Книги Бытия (Сир 25, 27). В отличие от стоиков и киников, Бен-Сира не верит, что «естественный человек» есть существо добродетельное по природе. Он слишком хорошо знает силу зла в душе человеческой:
Как от змеи, беги от греха, ибо, если приблизишься, он ужалит тебя.
Зубы его — зубы львиные, они лишают жизни людей.
Сир 21, 2 — 3
Характерно, что в своем учении о зле Бен-Сира остается чужд эсхатологическим обетованиям. В то время как уже первые пророки предвидели конечную победу добра в мессианском Царстве, Иешуа полагает, что зло — неотъемлемый компонент мироздания. Подобно Эмпедоклу и Гераклиту, он считает полярность начал постоянным свойством тварного бытия.
Напротив зла — добро, напротив жизни — смерть, так и напротив благочестивого — грешник.
Так смотри на все дела Всевышнего; их по два — одно напротив другого.
Сир 33, 14
В силу этого, по мнению Сираха, есть границы между существами, созданными различно, а также между добрыми и злыми людьми:
Всякое животное любит породу свою, и всякий человек — подобных себе.
Какое общение волку с ягненком? так и грешнику с праведником?
Какой мир у гиены с собакой, и какой мир у богача с бедняком?
Сир 13, 19 cл.
Впрочем, человек не должен считать себя обреченным на тот или иной вид существования. Он сам выбирает себе путь. «Когда нечестивый проклинает сатану, то он проклинает себя».
Иешуа подробно останавливается на всевозможных пороках, уродующих человека. Он рисует портреты расточителей, болтунов, распутников, пьяниц, скупцов, говорит о клевете, властолюбии, малодушии. Психологические характеристики чередуются у него с меткими афоризмами. «Многие пали от острия меча, — замечает он, — но не столько, сколько от языка»; «нет яда опаснее змеиного, и нет гнева опаснее гнева женского»; «каков начальник города, таковы и живущие в нем»; «как между пригнанными камнями вбивается кол, так между куплей и продажей проникает грех» [].
Каков же положительный герой Бен-Сиры? Это рачительный глава семьи, любящий муж, строгий отец, человек, нескорый на слово, всегда обдумывающий свои решения. Он не гонится за богатством, но и не чужд радостей жизни. Он справедлив, добр, вежлив и осмотрителен, никогда не изменяет данному слову и готов в любой момент оказать помощь нуждающемуся. Одним из величайших благ жизни Иешуа считает дружбу. «Кто нашел друга нашел сокровище»; «пусть будет у тебя много знакомых, но советник — один из тысячи»; «не отвергай старого друга… новый друг как новое вино, когда состарится, тогда будешь пить его»; «останься верен ближнему в нищете его»; «не стыдись вступиться за друга» [].
Нечестивых же человек должен сторониться, насколько это возможно.
Кто пожалеет ужаленного заклинателя или того, кто приблизился к хищнику?
Так и человек, входящий в общение с нечестивым.
Сир 12, 13
Как правило же, Бен-Сира требует от своих учеников гуманности и отзывчивости. Даже раба своего праведный человек должен «считать как бы братом и не обижать его».
Обычно считают, что Закон Ветхого Завета — это только закон мести: «око за око, зуб за зуб». Но книга Бен-Сиры свидетельствует против подобного мнения. Его милосердие можно назвать почти евангельским.
Не укоряй человека, обращающегося от греха, помни, что все мы виноваты.
Тот, кто мстит, получит отмщение от Господа, и Господь точно сочтет грехи его.
Отпусти прегрешения ближнему твоему, и тогда помолись, и простятся тебе грехи твои.
Сир 8, 6; 28, 1-2
Неизвестно, читал ли Иешуа произведения Эпикура, но и без этого он мог быть наслышан об идеях греческого философа. Возможно, ими навеяны рассуждения «Премудрости» об искусстве довольствоваться тем, что имеешь:
Лучше жизнь бедняка под дощатой крышей, чем сладкие яства у чужих.
Много ли у тебя, мало ли — будь доволен.
Сир 29, 25-26
Как человек здравомыслящий, Бен-Сира смеется над теми, кто верит гаданиям, приметам, снам, утверждая, что сновидения, как правило, лишь зеркало событий дня и скрытых желаний «чего ожидаешь — то и видит сердце твое».
Сходство взглядов Бен-Сиры с эпикурейством усиливается еще и тем, что для него жизнь человеческая кончается вместе со смертью тела. Здесь он остался на консервативной точке зрения. Однако она не приводит его, как Экклезиаста, к пессимизму. Иешуа — запоздалый наследник старых мудрецов. Он живет в эпоху, когда израильтян как никогда волнует проблема бессмертия, но Сирах остается к ней равнодушен, вполне удовлетворяясь архаическими воззрениями.
Что же спасает мудреца от мрачного уныния? Прежде всего, его вера которая укрепляет в нем нравственный дух и радость бытия. При этом внешнее благочестие без праведности кажется Бен-Сире кощунством. Здесь он — достойный продолжатель пророков, книги которых любил и изучал.
Не говори Он увидит множество даров моих, когда я буду приносить жертвы Всевышнему, Он примет.
Жертва неправедного есть порочное приношение, и неугодны дары беззаконников.
Не надейся подкупить Его, ибо Он не примет, и не надейся на жертву от неправедного стяжания,
Ибо Он Бог правды и нелицеприятен.
Сир 7, 9; 34, 18; 35, 11-12
Смертный, напоминает Сирах, не может равняться с Сущим, он должен благодарить Его за жизнь, которая ему дарована, и если она коротка — то такова небесная воля. Чем больше человек познает величие Творца, тем меньше чувствует себя вправе предъявлять Ему требования. Проходя по жизни, наслаждаясь ее дарами, трудясь для себя и других, исполняя Закон Божий, человек находит источник высшей радости в созерцании Славы Сущего.
Вспомяну я дела Божии и то, что я видел, расскажу.
По слову Божию явились творения Его, и дела милости Его по велению Его.
Он устроил великие дела премудрости Своей, Он один от века и до века,
Не прибавился Он, и не убавился, и не нуждается ни в каком советнике.
Как прекрасны все дела Его (хотя можно видеть лишь искру их).
Одно превосходит другое по своей красоте, и кто насытится, созерцая это великолепие?
Сир 42, 15 сл.
Вслед за автором Книги Иова Бен-Сира рисует картины природы и заключает их благодарственным гимном:
Еще столько же сказать — все не кончим, а конец всего Он есть все.
Будем теперь славить Его, ибо мы не сможем всего исчерпать, ибо Он выше всех творений Своих.
Чуден Господь, превыше всего, и дивно могущество Его.
Кто видел Его и может рассказать, и кто прославит Его таким, как Он есть?
Многое скрыто, гораздо более этого, и немногое лишь видел я из дел Его.
Сир 43, 29 сл.
Но, в отличие от других хакамов, Иешуа уже не ограничивается только размышлениями о Боге, являющем Себя в творении. Он говорит и о Сущем, Который открывает Себя и действует в истории. Однако по преимуществу это история библейского народа, который получил от Бога учение Премудрости. Иешуа сурово осуждает жителей Палестины, оказавшихся под влиянием язычества: идумеев, филистимлян и «глупый народ, живущий в Сихеме», т. е. самарян, которые, по его словам, вообще «не есть народ». Таким образом, писатель утверждает себя исповедником строгого иудаизма.
В «Панегирике отцам» (44-50) Иешуа славит великих мужей древности, которые жили согласно разуму и Закону и которым Бог открывал Свою волю. «Тела их, говорит Сирах, — погребены в мире, а имя их живет из рода в род». Это — праотцы человечества, патриархи и благочестивые цари, пророки и учители Израиля. Каждому из них Бен-Сира дает краткую характеристику и завершает это шествие праведников Симоном II — отцом Церкви» Ветхого Завета. А дальше? На Симоне Иешуа обрывает свой панегирик и не стремится заглядывать в будущее. Хоть он и назвал Исайю человеком, который «даже от вечности предсказал грядущее», сам философ почти ничего не говорит о мессианском Царстве []. Это отличает его от пророков. Единственное, во что Иешуа верит: в наступление времен, когда и язычники познают истинного Бога. Он молится:
Ускорь конец и назначь время, чтобы все возвестили о великих делах Твоих.
Услышь молитву рабов Твоих по милости к народу Твоему,
Чтобы узнали все концы земли, что Ты Бог вечный.
Сир 36, 9, 18-19
В лице Бен-Сиры мы находим законченный образ такого ветхозаветного человека, который живет вне эсхатологии, вне мессианства. Иешуа учил людей не столько надеяться и ждать, сколько жить в повседневности, ориентируясь на разум и Закон Божий. В его наставлениях воплотилась та сторона религиозной этики, которая воспитывает цельность души, стойкость воли и чистоту.
Церковь Закона нуждалась в учителях типа Бен-Сиры. Если раньше тесное соприкосновение с язычниками вело к необходимости оберегать самую веру, то теперь такое соседство выдвинуло на первый план нравственный идеал иудейства. Как бы иллюстрацией этому может служить книга, написанная примерно в то же время, когда жил Иешуа. Она называлась Товит по имени своего главного героя. Рассказчик изобразил в ней израильтянина таким, каким, вероятно, хотел бы видеть его сын Сирахов.
Книга Товита соединяет в себе драматизм сюжета с рельефно обрисованными характерами героев. Читатель невольно переживает с ними их беды и радости, с напряжением следит за их приключениями. Живые картины, напоминающие рассказы Книги Бытия, перемежаются с молитвами и духовными размышлениями персонажей. Нет смысла доискиваться, лежат ли в основе повести какие-то действительные события. Во всяком случае, исторических анахронизмов в Книге Товита куда меньше, чем уверяли многие придирчивые критики. Ясно и то, что содержание рассказа не могло быть измышлено иудейским писателем. Ведь он, бесспорно, предпочел бы говорить о своих единоплеменниках, а не о жителях Северного царства [].
Это незатейливое, но дышащее искренней верой сказание прославляло людей, которые даже на чужбине не оставляют Закона Господня. Ветхозаветная Церковь живет всюду, где есть верные, исповедующие Творца и послушные Его воле. Автор Книги Товита и Бен-Сира — люди одного духа, цель у них общая: дать наставление в праведной жизни.
Замечательно, что и тот и другой, живя в окружении языческого мира, не могут примириться с мыслью, что истина будет навсегда уделом одного Израиля. Надежда на всеобщее обращение звучит в молитве и завещании Товита:
Благословен Бог вечно живущий и Царство Его!
Прославляйте Его пред язычниками, сыны Израиля!
Ибо Он рассеял нас между ними.
Там возвещайте величие Его,
превозносите Его перед всем живущим
И все народы обратятся,
и будут истинно благоговеть перед Господом Богом,
и ниспровергнут идолов своих,
и все народы будут благословлять Господа.
Тов 13, 1, 3; 14, 6-7
Но когда автор писал эти строки, он едва ли мог сознавать, сколько препятствий лежит на пути к его мечте. Ведь он жил на Востоке, органической частью которого Израиль был с самого начала. Язык, культурные корни, стиль мышления, религиозная символика все это роднило евреев с соседними народами. Псалмы родились из ханаанской поэзии, Моисеево право многим было обязано законодательствам азиатских держав, хокмическая литература питалась из халдейских и египетских источников, а персидская религия была самой близкой к иудаизму. Поэтому можно было вполне представить, как пророки Елисей или Иона проповедуют в Дамаске или Ниневии.
Однако с приходом Александра многое изменилось. Эллинизация преобразила Восток, и греки стали во главе тех, к кому Израиль мог обращаться теперь в первую очередь. Этот диалог иудейства и эллинства был связан с великими надеждами и великими опасностями.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятнадцатая
ЦЕРКОВЬ ЗАКОНА
1. Как уже отмечалось (см. «Вестники Царства Божия», приложение о Второзаконии), под «святым местом» древняя традиция подразумевала, вероятно, один из северных городов (Сихем?). Но реформа царя Иосии (621 г.) переосмыслила эту заповедь, сделав центром Иерусалим и его Храм. В манускриптах самарянского Пятикнижия есть специальные поправки, подчеркивающие святость именно Сихема (напр., в Исх 20, 17). См.: Е. Wurthwein. Der Text des Alten Testaments. Stuttgart, 1966, s. 47.
2. Иосиф Флавий. Арх. XI, 8. Историк отмечает, что старейшины Иерусалима требовали от Манассии, чтобы он развелся с дочерью самарянина Санбаллата. Это привело к разрыву и переселению Манассии в Самарию.
3. Самарянские манускрипты были найдены весной 1962 г. в Ваиди-Делия, на севере от Иерихона. Документы, вероятно, принадлежали самарянам, бежавшим из города после подавления Александром мятежа в Самарии. См.: H. Bardtke. Bibel, Spaten und Geschichte. Leipzig, 1967, s. 109-111.
4. В талмудическом трактате Масхет кутим (II, 28) признается, что, если самаряне откажутся от почитания Горы Гаризим, они будут равноправны с иудеями. См. русский перевод трактата в приложении к кн.: В. Рыбинский. Самаряне. Киев, 1913. с. 30.
5. Хотя изложение событий в Паралипоменоне доводится только до 538 г., установлено, что автор ее жил позднее, им же написаны книги Эзры и Нехемии. Впрочем, и от V в. писателя отделяет некоторое время. На это указывает неточность хронологии в его книгах (см «Вестники Царства Божия», с. 549). О датировке Паралипоменона см.: R. Nоrth. Тhе Cronicle. — JВС, I, р. 402.
6. См.: R.de Vaux. Ancient Israel. London, 1969, р. 400.
7. Гекатей — у Флавия. Против Апиона, I, 22.
8. 2 Макк 3, 3 Макк 1. 3 Макк связывает свой рассказ с событиями после битвы при Рафии (Полибий, V, 79). В основе повествований, по-видимому, лежат реальные события См.: М. Noth. Тhe History of Israel. London, 1972, р. 364.
9. Полибий, XVI, 39. См.: W. О. Oesterlеу. Тhе Jews and Judaism during the Greek Period, 1941, р.10.
10. Вопрос о том, какого именно Симона называли Праведным Симона I (ок. 280 г.) или Симона II (ок. 220-195 гг.), остается в исторической науке нерешенным. Иосиф Флавий относит эпитет «Праведный» к Симону I (Арх. XII, 2, 5, 4, 1) 3 Макк, как кажется, считает, что Симон Праведный жил в конце III в., т. е. отождествляет его с Симоном II. О Симоне II говорит и Бен-Сира. См.: R. Smend. Die Weisheit des Jesus Sirach. Berlin, 1906, s. ХVI-ХVII.
11. Сир 50, 5 сл. О том, что в приведенном тексте речь идет о празднике Йом-Киппур, см. прот. А. Рождественский. Книга Иисуса сына Сирахова. Введение, перевод и объяснение по еврейскому тексту и древним переводам. СПб., 1911, с. 766. По этому классическому труду мы здесь и в дальнейшем цитируем (с некоторыми изменениями) Книгу Сираха.
12. И. Флавий. Арх. XII, 3, 3. См.: Ф. Арфаскадов. Иерусалимский Синедрион, с. 27-28.
13. Тосефта, Сота, XIII, 7-8. О запрете произносить священное имя Божие см.: архим. Феофан (Быстров). Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное имя IHWH. СПб., 1905, с. 7-8.
14. Авот, 1, 2.
15. Авот, 1, 3.
16. См предисловие к книге Бен-Сиры, написанное его внуком. Оно приводится в трех последних изданиях синодального перевода Библии. Внук писателя говорит о себе, что он приехал в Египет на 38-м году правления царя Эвергета. Это прозвище носили два царя Птолемей III (246-222) и Птолемей VIII Фисков (145-116). Первый исключается, ибо он правил всего 25 лет. Птолемей же VIII вел начало своего царствования с 170 г., когда он стал соправителем Птолемея VI. 38-й год его правления падает, следовательно, на 132 г. Исходя из этого можно датировать и время написания самой книги Сираха. Он не мог писать позже 175 г., когда начались притеснения иудеев. Он был современником Симона II, и поэтому наиболее вероятной датой его книги можно считать 190-180 гг. См.: И. Клаузнер. Бен-Сира. — ЕЭ, т. IV, с. 167-168, Тh. Н. Weber. Sirach. — JВС, I, р. 541.
17. Еврейская рукопись книги Сираха была обнаружена в 1896 г. в каирской синагоге Ее нашли в генизе, помещении для обветшавших манускриптов. Впоследствии были найдены и другие списки еврейского текста книги Один из фрагментов ее обнаружили в иудейской крепости Масаде (1963 г.).
18. У Бен-Сиры есть ряд мест, близких по содержанию к Гомеру и другим греческим поэтам, а также к писаниям Эпикура и стоиков. Но прямое влияние эллинства на Сираха доказать трудно. См. по этому вопросу: М. Неngеl. Judentum und Hellenismus, s. 241-275. Что касается Библии, то внук Бен-Сиры говорит, что его дед «больше других предавался изучению Закона, Пророков и других отеческих книг». Это триединство (Тора, Пророки, Писания) в иудейской терминологии означает полный свод Библии (сокращенно Танах). Из «панегирика отцам» (Сир 44-50) можно заключить, что Сирах знал почти весь Танах, кроме Книги Даниила.
19. Сир 10, 2, 25, 17, 27, 2, 28, 21.
20. Сир 6, 6, 14, 9, 12, 13, 22, 26, 29.
21. В одном только месте 47-й главы (ст. 24-25) Иешуа говорит о божественном обетовании сохранить престол для «остатка Давидова», но слова мудреца как бы брошены вскользь. Очевидно, мессианизм не играл для него существенной роли.
22. То, что Товит принадлежит к северо-израильскому колену, есть одно из доказательств происхождения легенды из этой среды. Товит представлен современником трех ассирийских царей VIII-VII вв. В книге упомянут мудрец Ахикар, который был советником этих царей в указанную эпоху. Сказания об Ахикаре распространились впоследствии среди многих народов (См.: Н. Дроздов. Происхождение Книги Товита. Киев, 1901,с. 318 сл.). Арамейский вариант Ахикаровой легенды, имеющей ряд параллелей с Кн. Притчей (23, 13-14, 25, 15, 27, 3), был найден в Египте в 1913 году. Английский перевод текста с арабской и сирийской версиями опубликован в АРОТ, V. II, р. 724 ff. Товит назван родственником Ахикара (Тов 1, 22), но во внебиблейских источниках его национальность не указана. Ссылаясь на ряд анахронизмов в Кн. Товита, некоторые авторы относили ее к середине I в. н. э., однако списки ее, найденные в Кумране, указывают, что книга была написана до н. э. Персидское влияние и отсутствие намеков на события Маккавейского времени позволяют датировать Кн. Товита концом III — началом II в. до н. э. См.: D. R. Dumт. Тоbit — JВС, р. 620.
