Псалтирь
Вы все хорошо знаете, что на протяжении ряда поколений на Руси дети учились по книге, которая называется «Псалтирь». По этой книге учились еще и в XX веке в церковно-приходских школах. Опять-таки, как музейщики, вы должны знать об уникальных изданиях Псалтири, некоторые из которых у нас имеются в факсимильных изданиях: Хлудовская Псалтирь, Киевская Псалтирь. Это огромные книги и очень дорогие, сделанные с большой любовью. На полях рисунки, изображающие события и переживания героев.
Если начать перечислять поэтов, которые слагали стихи или создавали парафразы на темы Псалтири, то, пожалуй, придется перечислить почти всех крупнейших поэтов Западной и Восточной Европы и России. Достаточно сказать, что одной из первых русских книг (допетровского времени) была как раз рифмованная Псалтирь Симеона Полоцкого, изданная в XVII веке. Она была издана роскошным образом; иллюстрации для нее делал знаменитый изограф Симон Ушаков. Симеон Полоцкий написал предисловие к этому изданию, где указал, что имеет право на переложение Псалтири в виде стихов, потому что в оригинале это — поэзия, и он передает ее средствами более позднего поэтического языка.
Вслед за этим идет вереница имен: это и Ломоносов, и Тредиаковский, и Сумароков. И этот список доходит до наших дней. Почти все псалмы вошли в мировую литературу не только из Библии, но и из поэзии. Если говорить только о русской, то перечислять можно бесконечно.
Так что же такое Псалтирь? Я думаю, что вы все знаете, что часто Новый Завет издается вместе с Псалтирью. Почему? Потому что Псалтирь, по определению Василия Великого, церковного писателя
IV века, как бы является суммой всего Ветхого Завета. Когда печатается Новый Завет, то в виде континуума всей ветхозаветной структуры дается Псалтирь. В Русской Православной Церкви Псалтирь каждый месяц прочитывается почти по несколько раз. Если в богослужении не делать пропусков, то в нем предусмотрено полное прочтение Псалтири. Таким образом, со времен Крещения Руси весь народ, ходивший в храм, слышал эти слова постоянно. И они пронизали все, они вошли в культуру, фразеологию и менталитет церковного человека.
Рукописные и машинописные издания Псалмов, карманные и огромные фолианты всегда сопровождают и культурную, и церковную жизнь человека. У нас, в Русской Православной Церкви, существует «Следованная Псалтирь». Это текст Псалтири, в дополнение к которой дан Часослов, то есть цикл молитвословий на разные периоды суток.
Теперь несколько слов о названии. Слово «Псалтирь» женского рода — поэтому на конце мягкий знак. Это не соответствует оригинальному названию. В оригинале она называется Сёфер те-хилйм, что значит «Книга хвалений», книга хвалы, восторгов, славословий, то есть ее можно было бы назвать «Книгой славословий».
В греческих переводах появилось иное название: Псалтериум — от струнного инструмента, похожего на небольшую арфу, игрой на которой с древности сопровождалось речитативное пение псалмов. Псалтири, маленькие арфы, мы видим на памятниках Древнего Востока — Месопотамии и Египта. Звук этого струнного инструмента, этой небольшой арфы, не такой огромной, как иногда рисуют на картинках, служил сопровождением для пения.
Наша Псалтирь, в нынешней ее форме, состоит из пяти частей, сборников, которые были собраны по числу первых книг Библии, составляющих Пятикнижие Мосеево. Это книги: Бытие, Исход, Числа, Левит и Второзаконие. Уже в Ветхом Завете люди понимали, что Псалтирь — это некое подобие Пятикнижия.
Если вы коснетесь богослужебной традиции Русской Православной Церкви, восходящей к византийской традиции, а затем раннехристианской, то увидите, что речь нашего богослужения состоит либо из псалмов, которые входят в Псалтирь, либо из парафразов псалмов (или стихов и гимнов на темы псалмов).
Псалмов 150. Существует 151-й псалом — это стихотворение юного Давида, который идет на бой с Голиафом. Никто толком не знал, когда этот текст возник, но на берегах Мертвого моря среди кумранских рукописей нашли древний текст этого псалма; таким образом, он, по-видимому, возник за 100–150 лет до нашей эры.
Когда вы откроете старинную Псалтирь, рукописную или типографского издания, то сразу же перед титулом на фронтисписе увидите изображение царя Давида. Поэтому многие думают: вот это книга, а это — автор. И в разговоре часто говорят: Псалтирь Давида, или псалмы Давида. Почему это так? Написана ли эта книга одним человеком, и в частности царем Давидом? Нет. Это лишь обобщенное неточное традиционное название.
Прежде всего, есть псалом, который прямо приписан Моисею, другой — царю Соломону. Есть целые группы псалмов, которые не имеют авторства, не имеют надписания, и группы псалмов, авторы которых звучат довольно странно, например, «псалом сынов Кореевых». Сыны Кореевы — это наследственная группа музыкантов, певцов в древнем Храме. Корах — имя их родоначальника, в греческой транскрипции — Корей. Так же и «сыны Асафовы»— Асаф тоже был руководителем этих хоров.
Псалтирь — это храмовая книга, сложившаяся в богослужении Иерусалимского Храма, того Храма, который был построен после Давида. Книга эта слагалась в течение многих поколений, но Давид имеет к ней прямое отношение.
Этот царь, воин, драматическая судьба которого привлекает и до сих пор многих художников и поэтов, был человеком больших страстей, жизнь его была полна многих приключений; любовь, дружба, война, смерть, грех, покаяние — все наполняет его биографию.
Существовало две крайних точки зрения. В старину если было написано «псалом Давида» — все считали, что его написал сам Давид. И тогда возникает образ поэта — ранимого, чувствительного человека, которого постоянно окружают какие-то опасности, который много страдает.
Один мой друг сказал, что он не мог по-нас-тоящему понять Псалтири и поэзию псалмов, пока у него не случилась в жизни беда. В это время он ничего не мог читать, и когда однажды открыл эту книгу, она у него вдруг зазвучала. Она звучит на протяжении многих столетий, хотя написана в исключительно древние времена, во времена Рамсесов и Ассурбанипала. Очевидно, некоторые духовные и душевные тайны остаются с нами, побеждая любое время.
Псалтирь — мистическая книга. Это книга о душе, стоящей перед лицом Бога, но не о душе како-го-то победившего все страсти мудреца, не о душе стоика, который смотрит на мир уже отрешенными глазами, а речь идет о душе мятущейся, страстной, полной горечи, огня, восторга, наивности.
Давиду принадлежит, быть может, с десяток псалмов — он положил начало гимнам этого жанра. Постепенно стало выясняться, что многие псалмы написаны значительно позже, например, в псалме 50-м говорится о том, что разрушенные стены Иерусалима будут восстановлены; значит, он написан уже много веков спустя после Давида. (Стены были разрушены в 587 году, а Давид правил в 1000 году до нашей эры).
Тогда возникло гиперкритическое направление. Оно было связано с работами, появившимися в XIX веке, работами де-Ветте, Юлиуса Вельгаузе-на. Некоторые ученые библеисты стали считать, что все псалмы возникли в поздний период, лет за 200 до Рождества Христова.
Изложение этой точки зрения вы найдете в книге Николая Михайловича Никольского «Царь Давид и псалмы». Это небольшая, достаточно талантливая, но очень тенденциозно написанная книга, вышедшая в 1906 году в Петербурге. Это единственная у нас критическая книга о псалмах. Но она сегодня устарела в том смысле, что гиперкритицизм автора не позволил ему увидеть истоки псалмов.
Современный исследователь псалмов Зигмунд Мовинкель и целый ряд других скандинавских исследователей установили, что многие псалмы связаны с архаическим праздником Нового года, когда утверждалось царствование Бога.
Dominus regnum! — Господь царствует! — это один из текстов псалмов, который вошел и в нашу, и в западную литургию. По-церковнославянски: «Господь воцарися в лепоту облечися«, то есть «Бог воцаряется, облеченный великолепием».
Царствование Божие, или, как мы говорим, Царство Божие, как некая реальность присутствует в Псалмах во всей своей полноте. Начиная с первых псалмов, где восхваляется реальный земной царь, они постепенно подводят нас к идее подлинного Царства Божия, то есть к той цели, к которой устремлена вся человеческая история. И тогда те величайшие, светлейшие истины, которые, подобно маленьким зернам, посеяны в человечестве, должны расцвести, ибо это есть замысел Творца.
В начале нашего столетия Герман Гункель, один из крупнейших протестантских исследователей древнего Востока и Библии, сумел разделить псалмы на ряд жанровых групп (это чисто научная проблема, я не буду вас в нее вводить). Он утверждал следующее: не следует искать датировку каждого псалма, а надо смотреть на то, о чем этот псалом. Это коллективная мольба всей ветхозаветной Церкви, это голос индивидуума, личная молитва, прославление царя, псалом-покаяние. И он создал классификацию псалмов, которой до сих пор с успехом пользуются богословы.
В псалмах мы находим всю гамму или всю палитру ветхозаветного учения. Мы находим там слова, напоминающие нам пророка Амоса, который говорил о суде над миром, о непрекращающемся суде, когда правда Божия сталкивается с неправдой человеческой, мы находим там удивительные слова о милосердии Творца, подобные тем, что говорил пророк Осия.
Вот несколько слов из 102-го псалма. К сожалению, для большей понятности я буду цитировать по синодальному переводу. Переводить надо заново. Я сейчас был в Библейском обществе, в Штутгарте, — там целый шкаф занимают одни только переводы Псалтири на современные языки. Участвуют поэты, ученые, филологи. И поэтическая структура псалма, и его духовная тайна раскрываются гораздо лучше с точки зрения разных переводов.
Щедр и милостив Господь,
долготерпелив и многомилостив.
«Многомилостив» — слово, которое трудно перевести. Рае хёсед; рае — это «много»; хесед — это любовь, жалость, сострадание Божие к человеку.
Не до конца гневается и не вовек негодует.
Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам.
Ибо как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его.
Как далеко восток от запада,
так удалил Он от нас беззакония наши.
Как отец милует сынов,
так милует Господь боящихся Его.
В этом отрывке сразу проглядывает вся поэтическая структура, так называемая поэтическая симметрия: как далеко восток от запада, так удалил Он от нас… как отец милует…, так милует Господь… — это перекличка. Здесь вы не найдете рифмы, ярко выраженного ритма, здесь ритм смысловой.
Псалмопевцы — люди, лишенные иллюзий, они представляют себе мир как арену борьбы, суровых испытаний. Иногда мы там встречаем очень грозные, страшные слова, из которых можно было бы сделать вывод, что таинственная сила, которая потрясает мироздание, которая творит и звезды, и живые существа, — что она либо равнодушна, либо жестока по отношению к миру; и тем не менее человек, псалмопевец, находит, что тайна мира удивительным образом связана с Божественной любовью к «Адаму», Адаму как единству человеческого рода. Вот 8-й псалом:
Господи Боже наш!
Как величественно имя Твое по всей земле!
«Имя» — это тайна, мистическая тайна Бога.
Слава Твоя простирается превыше небес!
«Слава» — термин кавдд — означает излучение таинственной мощи Творца — это совсем не то, что мы имеем в виду, когда употребляем слово «слава». Поэтому так трудно переводить эти тексты.
Из уст младенцев и грудных детей
Ты устроил хвалу ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя.
То есть враги Божии восстают (а они всегда были, есть и будут!), но те, кто слаб, кто еще не имеет физической силы, младенцы, — они прославляют Бога за победу над силами тьмы. А дальше идет созерцание космоса:
Когда взираю я на небеса Твои, дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил: то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?
Не много Ты умалил его пред Ангелами;
славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его…
Это антропоцентризм, который лишен иллюзии, потому что человек древности, может быть, и не представлял себе мир таким огромным, как представляет его сегодняшний человек, но все-та-ки он уже понимал, что мир велик.
Вот вам маленький пример: есть древневавилонское повествование о полете героя на орле в космос — это поэма об Этане. Когда этот герой поднимается, он видит землю величиной с грецкий орех. Значит, он уже представлял тогда пространство столь великим, что можно увидеть землю крошечной; в своем внутреннем воображении он поднимался еще выше, чем современные космонавты. Не надо думать, что человек древности представлял себе мир в виде маленькой коробочки.
Так вот, размышляя над огромностью мироздания, псалмопевец говорит: когда я смотрю на дела рук Твоих, я думаю, кто же такой человек, что Ты обращаешь на него внимание? И сразу дополняет, что человек стоит превыше всей твари, Бог поставил его почти как Ангелов, то есть подчинил ему, сложил к ногам его все творение. Но псалмопевец продолжает эту тему и говорит, что, несмотря на величайшую сверхчистоту Бога, Он не уничтожает человека, потому что Он бесконечно добр. Надо сказать, что для человека того времени это было открытием, потому что древний мир очень часто представлял себе конечное, предельное Бьггие как суровое, жестокое и даже капризное. И вот откровение: Бог полон любви к каждому из нас и поднимает человека на неизмеримую высоту.
Но в то же время нельзя думать, что Бог полон просто одной лишь благости, — нет. Суд остается. Ибо Бог свят. То, чему учил пророк Исайя, — все это содержится в Псалмах.
Есть и другая тема. Мы с вами говорили о главных парадигмах Священной истории. Какие это парадигмы? Обетование: Бог обещает миру свершение Своих замыслов. Дальше: рабство — как начальное состояние людей. Освобождение — как результат веры людей, которые пошли навстречу неведомому! И, наконец, Земля обетованная — это та земля, которую человек должен не просто получить пассивно, а та, которую он должен завоевать определенными усилиями.
Такова и история всей Церкви, такова и, согласно псалмам, история каждой души. Потому что здесь все время тема общины перекликается с темой индивидуума.
Когда совершилась катастрофа и Навуходоносор II разрушил Храм Божий и увел иудеев в Плен, они не проклинали Навуходоносора, а корили себя. Этому учили их пророки: искать причину в нравственном состоянии общества. И вот тогда был создан, или был переработан в этом духе самый знаменитый псалом, который читается в храме за каждой службой. Это псалом 50-й, он еще называется «псалом покаянный». Вот несколько строк из него:
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей.
…ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда передо мною.
Тебе, Тебе единому согрешил я…
Когда человек сделал что-то нехорошее по отношению к другим людям, он прежде всего виноват перед Святым.
…лукавое пред очами Твоими сделал, так что Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем.
Еще несколько очень примечательных строк из этого псалма:
Господи! отверзи уста мои,
и уста мои возвестят хвалу Твою.
Ибо жертвы Ты не желаешь, — я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь.
Жертва Богу — дух сокрушенный;
сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже.
То есть, человек в древности думал, что можно какими-то магическими действами ублаготворить Небо; но оказывается, что жертва Богу не нужна, а Ему нужно сердце, сокрушенное и смиренное.
Конечно, вы спросите, а что же это значит — сокрушенное и смиренное сердце? Может быть, это какое-то самоуничижение, которое паче гордости?
Ничего подобного. Смиренный — это человек особого состояния духа. Кроткие (анавйм) — это те, кто ненавидит насилие, кто хочет привнести в мир твердость, чистоту, доброту и мудрость. Поэтому Христос в Своей проповеди говорит: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».
Заметьте, оборот какой: они наследуют землю — но какую землю? А это все те же парадигмы: освобождение из рабства и грядущий мир, который здесь символизируется некоей обещанной землей.
«Блаженны кроткие», то есть они счастливы. Значит, кротость — это не слабость, а сила. Как раз в озверении, в жестокости проявляется слабость людей. И мы всегда знали, что такие люди, как Муссолини, Гитлер, Сталин были слабыми людьми. Они обладали силой воли, для того чтобы насаждать свое насилие, но на самом деле внутри они были людьми глубоко несостоятельными, и вся их деятельность была попыткой скомпенсировать свою недостаточность. Таких людей рождает комплекс неполноценности.
Смиренный человек этим комплексом не страдает, потому что он знает, что он и перед Богом, и перед миром такой, какой он есть. Ему не надо никаких компенсаторных механизмов. Смирение — это величайший здравый смысл. Гордыня — это искажение перспективы. Когда она становится патологической — мы имеем манию величия. Мания величия у психически больного человека — это не что иное как патологическое преувеличение гордыни. Поэтому очень легко увидеть гордыню в ярком, карикатурном свете мании величия.
Псалтирь — это книга мистики и свободы. Мистики, потому что она учит человека о возможности каждой души приблизиться к Богу. Поэтому древнейшие, архаические слова, написанные две с половиной, а может быть, и более тысяч лет тому назад, звучат сегодня очень актуально:
Как лань желает к потокам воды,
Так желает душа моя К Тебе, Боже!
Всякий человек, который любит, знает, что дистанция, отделяющая его от любимого существа, становится порой невыносимой, и он хочет к нему приблизиться. Такая любовь наполняет душу, открытую к Богу. И как олень стремится к источнику, не боясь хищника (эти образы все очень конкретные, реальные), так душа жаждет Божества. Олень идет к источнику, где его может ждать хищник, но ему так нужно напиться, что он идет вопреки всему. Эти слова из 41-го псалма.
Вот почему Иисус Христос так любил псалмы и, даже умирая, молился словами псалмопевца.
21-й псалом — это псалом страдания человека, который любит Бога; и Бог не дает ему гарантий, не создает ему благоприятных условий, а открывает его всем ветрам. И этот человек спускается на самое дно страдания и оттуда взывает: ламма, ламма савахванй — «Почему? Почему Ты меня оставил?»* И все кончается победой и торжеством: пройдя через это испытание, человек торжествует.
Именно этот псалом, умирая, произносит Христос на кресте. Люди не понимали, когда Он восклицал: Эли, Эли — «Боже Мой, Боже Мой». Кто-то говорил: он зовет Илию-пророка, потому что на древнееврейском языке имя Илия звучит как Элийау. А многие наши современники, читая Евангелие поверхностно, думают, что Христос просто восклицал эти слова, находясь в отчаянии. Нет, это была молитва, которая кончается совсем не словами отчаяния, а прославлением Творца:
Ибо Господне есть царство; и Он — владыка над народами.
Вот идея универсализма — побеждается всякое зло.
Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне;
избавь от меча душу мою, и от псов одинокую мою.
Спаси меня от пасти льва, от рогов единорогов, услышав, избавь меня.
(Пс 21. 20–22)
«Единорогов» — в оригинале стоит слово, означающее дикого быка, вроде зубра.
Недавно я был на симпозиуме, и там выступал один видный переводчик, который говорил, что он был в Африке и переводил этот псалом. Слова «множество быков меня окружили» (в нашем переводе «множество тельцов обступили меня») перевести буквально было невозможно, потому что для африканского читателя, когда тебя окружает множество быков, это не беда, а, наоборот, счастье. И они все думали-думали, мучились, а потом поставили там слово, которое обозначает буйволов, диких африканских буйволов, — и все сразу стало на место, потому что буйвол действительно очень опасное животное, которого в Африке боится не только человек, но даже лев.
Еще одна тема, которая содержится в этой книге, — это тема двух путей. Она присутствует во всей библейской традиции. Почему она так важна нам? Мы находим ее в кумранских свитках. Она красной нитью проходит через все книги Священного Писания. Это весть о свободе. Вы понимаете, что если путь только один — никакой свободы нет. И когда Бог открывает перед человеком два пути — значит, человек может выбрать, и он должен выбрать правильно.
Первый же псалом начинается словами: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», — это поется во время всенощного бдения. Значит, счастлив человек, который идет по доброму пути. А есть другой путь, который ведет к погибели… «Он (то есть тот, кто верен Богу) будет как дерево, посаженное при потоках вод» — выражение, свойственное местам, где вода редкость, где найти ее трудно. «А нечестивые — как пыль, взметаемая ветром с лица земли. Они не устоят». Этот, хороший, — как дерево, которое стоит у воды, а нечестивый — это пыль. Вот два пути.
Есть еще одна тема, очень важная в Псалтири. Это тема истории народа Божия. Здесь ведь все время повторяется вся история Церкви, начиная от Ветхого Завета и кончая Новым. Община находится перед испытанием, перед искушением, она падает куда-то на дно и оттуда взывает. Вы знаете такое выражение: de profundis.
«De profundis» — так называлась книга, изданная в 1917 году. Группа русских мыслителей написала эту книгу о событиях того времени. Большинство из них были авторами сборника «Вехи» 1909 года, в котором они предсказывали многие социальные, психологические и культурные бедствия. И когда эти бедствия наступили, они написали книгу «De profundis». Тираж, естественно, был быстро истреблен, потом оставшиеся экземпляры как-то сумели найти, и книга был издана на Западе. Я слышал, что у нас тоже она скоро выйдет.
Итак, de profundis — значит «из глубины». Из глубины, из ямы взывает человек. И самый здесь трудный момент — когда испытывается вера. Герой находится в ужасном положении:
Господи! Как умножились враги мои!
Многие восстают на меня; многие говорят душе моей:
«нет ему спасения в Боге!»
Но Ты, Господи, щит предо мною,
слава моя, и Ты возносишь голову мою.
Гласом моим взываю к Господу.
(Пс 3. 2–5)
Очень трудно перевести. «Гласом взываю» — это восточная тавтология. Церковнославянский перевод создавал кальку с греческого, иногда очень удачно. Перевод этот делали Кирилл и Мефодий в IX веке. И в нем есть такие обороты, которые очень точно передают оригинал, но по-русски так перевести уже нельзя. Например, «рыках от воздыхания сердца моего» — как это передашь? Человек «рычит», оттого что его сердце вздыхает; а «сердце» в данном случае означает не просто эмоции, а по древней терминологии «сердце» — это сам человек, его сознание, его мысль, он сам.
Если говорить об «идейных установках» Псалтири — они очень разнообразны. Есть псалмы, в которых речь идет о грядущем Царстве, — мессианские псалмы. Есть псалмы «восхождения», которые пел Иисус Христос в детстве, когда ходил паломником в Иерусалим. Есть псалмы личной молитвы, когда Христос, умирая, сказал: «в руки Твои предаю дух Мой», Он повторял слова псалма, который читался перед сном. Есть псалмы — акростихи, алфавитные.
Я думаю, в старинных рукописях вы будете часто встречать алфавит в акростихе. Например, в псалме 36-м каждый стишок начинается с буквы алфавита. Но это передано только в Венском издании прошлого века и в Брюссельском; в наших синодальных Библиях этого нет, и алфавит пропадает.
Для чего это делалось? Для употребления в Храме, при этом акростих служил мнемоническому способу запоминания. У некоторых псалмов есть странные надписания: «начальнику хора» или «на Гефском орудии». Это значки для исполнителей. «Гефское орудие» — западный инструмент, взятый у филистимлян. «Начальнику хора» — мы до сих пор не знаем, что это точно обозначает, это ка-кие-то музыкальные указания.
Существует много гипотез, и даже есть специальное исследование, рассматривающее данные надписания. Но вопрос этот частный; достаточно вам знать, что речь идет об указаниях для певцов при исполнении псалма. Некоторые, например, означают, что данный псалом поется как утренняя песня, или как песня урожая, или как песня девушек, если надписано аламдф. «Аламоф» на арамейском значит «девушки«, «молодые женщины».
Некоторые псалмы посвящены культу, богослужению — они перекликаются с проповедью ранних пророков. Я должен подчеркнуть, что, несмотря на культовое происхождение псалмов, псаломопевцы отнюдь не считают, что обряд, церемония есть ка-кое-то самодостаточное дело. Бог призывает людей:
«Соберите ко Мне святых Моих,
(«святых» значит «посвященных Мне»)
вступивших в завет со Мною при жертве».
И небеса провозгласят правду Его, ибо судия сей есть Бог.
«Слушай, народ Мой, Я буду говорить;
Израиль! Я буду свидетельствовать против тебя:
Я Бог, твой Бог.
Не за жертвы твои Я буду укорять тебя; всесожжения твои всегда предо Мною.
Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих; ибо Мои все звери в лесах, и скот на тысяче гор.
Знаю всех птиц на горах,
и животные на полях предо Мною.
Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе; ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее.
Ем ли Я мясо волов
и пью ли кровь козлов?
А люди так и приносили — в древней традиции это было как бы угощение Богу.
Принеси в жертву Богу хвалу,
и воздай Всевышнему обеты твои.
И призови Меня в день скорби;
Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня».
То есть подчеркивается, что духовное служение — наиболее важное.
Есть псалмы, посвященные Закону. Когда мы говорим о Законе Божием, некоторые думают, что это все устарело и относится к Ветхому Завету. Нет, это не устарело. Каждый раз, когда совершается поминовение усопших в христианских православных храмах…
| перерыв в записи]
Здесь мы также имеем акростих, то есть каждый раздел этого псалма начинается с буквы алфавита, для запоминания. И там говорится о том, что Божий Закон — важнейший стержень жизни, это не что-то формальное, вроде уголовного кодекса, а это то, над чем человек может размышлять: «И о законе Его размышляет он день и ночь» (Пс 1.2). И когда апостол Павел выступал против законни-чества, он имел в виду вовсе не эту красоту и глубину Закона. Он учил о том, что время религии как Закона проходит, что человек не может быть спасен только соблюдением предписаний и запретов, а доверием Иисусу Христу и единением с Ним.
У нас в православных храмах псалмы читаются на церковнославянском языке. Красоту церковнославянского перевода современному читателю не понять. Не таким читателям, как вы, а тем, кто в храме. В храме, как правило, люди понимают плохо. Но зато красота этого перевода — она это заслоняет.
Было несколько попыток исправить ситуацию. Наверно, многие из вас знакомы с попыткой перевода псалмов, которую сделал Сергей Сергеевич Аверинцев. В журнале «Новый мир» за 1988 год напечатаны его статьи о духовности и культуре Древней Руси и Византии*. И в конце он приводит свой перевод Шестопсалмия — это шесть псалмов, которые читаются в начале утреннего богослужения.
В этом переводе он попытался соединить три главных элемента. (Этого, конечно, можно было достигнуть только с помощью его изощренного искусства.) А именно: древнееврейский как фундамент, основа; потом — структура греческого перевода и, наконец, церковнославянского. Он соединил все эти три пласта. Мы проводили опыты: в церкви читали Шестопсалмие по Аверинцеву, и никто не замечал, что это по-русски, и при этом говорили: смотри, как сегодня хорошо читает чтец — все понятно.
Не замечали, что текст новый, потому что у Сергея Сергеевича есть способность, благодаря его любви к стилю Вячеслава Иванова, Ломоносова и Державина, любви к этой величественной традиции, передать на русском языке текст псалма с таким как бы церковнославянским фоном. Это очень непросто. Я думаю, что еще не скоро церковнославянская Псалтирь будет заменена другими перево-
Имеется в виду статьи Сергея Аверинцева: Византия и Русь: Два типа духовности. — «Новый мир», 1988, № 7,9.
дами. Во всяком случае, русский синодальный перевод намного проигрывает церковнославянскому в своей поэтичности. Здесь переводчикам хотелось передать лишь смысл, а как вы знаете, в поэзии недостаточно смысла, а должно быть еще что-то.
Итак, как я уже говорил, Псалтирь подводит итог суровости Амоса, милосердию, провозглашенному от лица Божия пророком Осией, святости Божией, о которой говорил пророк Иезекииль и, наконец, религии сердца — об этом учил и ее осуществлял в своей судьбе пророк Иеремия. Это был скорбный борец против собственного народа, его, как я вам рассказывал, обвинили в предательстве, в измене, в отступничестве, но он более всего понимал, что воля Божия не есть потакание народным чувствам и чаяниям, а нечто совершенно особенное.
В Псалмах мы находим доверительное, почти детское отношение к Божественному. Это временами почти споры с Богом, в которых нет фамильярности или какой-то претензии; неведомый псалмопевец не создает только возвышенный гимн, который бы звучал обтекаемо, торжественно, а часто он полон смятения и отражает все те перипетии души, которые, в общем, свойственны любой внутренней, интимной линии жизни.
Человек здесь говорит с Богом с полной честностью. Нет, пожалуй, в поэзии такой честной книги, как Псалтирь. Иногда в священной поэзии Средних веков эта честность куда-то отступала, отступала перед красочной архаичностью величия, имитирующего придворный этикет. К Богу обращались так, как обращался, например, вассал к своему сюзерену, говоря массу пышных слов и сохраняя при этом некую почтительную дистанцию.
В псалмах, конечно, есть и это, но есть и совсем другое. Оно напоминает то ощущение Райнера Марии Рильке, который писал в песне: «О, где Ты, мой Сосед?» Это понятие о соседе (Боге, который рядом) и создает ту непосредственность, ту страстность, которые свойственны диалогу между Богом ичеловеком. И здесь появляется слово, которое для Ветхого и Нового Завета является одним из ключевых: слово шекан (в древнееврейском стоят три согласные буквы: ш-к-н) обозначает дом, шатер, а также того, кто живет рядом с тобой. Шекан — это еще и сосед; а то, что находится рядом, в таком не прямом смысле, это обитающий Дух Божий — ше-хина. «Шехина» есть мистическая тайна Божьего присутствия. Впоследствии это понятие глубоко войдет в самые различные направления библейской и постбиблейской мистики.
Так вот, псалмопевцы говорят (не называя этого слова) о шехине: это Дух Божий, который в мире, Он здесь, Он не трансцендентен миру, то есть не запределен ему, а пронизывает все мироздание, Он — в любой стихии, в любом предмете, Он рядом. Поэтому я могу говорить с Ним, я могу слышать Его ответное слово. И Божье присутствие, прису-
В этом случае «к» звучит как «х».
тствие космического Божественного огня мы можем чувствовать в обычной жизни и обозначается оно словом шехина.
Когда мы читаем в Евангелии от Иоанна о Слове Божьем, мы опять-таки подходим к богословию Псалтири. Потому что там часто говорится о Слове. «Слово Божье пребывает вовек». «Слово» — это не наше слово, а это action, действие, которое рождается по воле Сущего из безмолвия, из тайны того, что по ту сторону понимания. Слово уже становится Богом, действующим в мире, Оно творит мир.
Евангелист Иоанн пишет: «И Слово стало плотью». «Плоть» — это синоним человека. Слово стало человеком, «и обитало с нами». В греческой Псалтири (это переносится в Евангелие от Иоанна) — эскёносе, то есть поставил скинию, шатер; итак, греческое слово эскеносе, как и еврейское шехина, означает, что в центре нашего человеческого бытия, в центре человеческого социума, тайно от всех (кроме тех, кто открыт сердцем) Бог поставил Свой шатер, и Он обитает с нами. Это обитание Бога в мире, — которое стало не предчувствием, не каким-то мистическим мгновением в жизни одного человека, а реальностью, вошедшей в историю человеческого рода, — мы находим осуществленным в Евангелии. «И Слово стало плотью».
Псалтирь — одна из самых удивительных и неисчерпаемых книг Ветхого Завета. И хотя она написана очень давно и слагалась на протяжении многих десятилетий и столетий, она сохраняет целостность.
Историко-критическое исследование Псалтири, которое пытается разделить ее на части, определить, когда и что было написано, безусловно
нужно. Но поверьте, оно почти ничего не дает для глубинного понимания самого текста, в отличие от других частей Библии. Потому что Псалтирь нас приводит в то место, где человек находится наедине с собой и с Богом, где община наедине с Богом и с теми бурями, которые нас окружают, или, как говорил Андрей Белый, с «обстанием» мира.
В псалмах вы найдете одну особенность, свойственную библейской литературе и ее богословию. Эту особенность я бы назвал возрастанием. В Библии нет отдельных звеньев, которые затем уступают место новым. В истории науки мы видим, как старые звенья неизменно отмирают и куда-то уходят, и новый блок, новая парадигма вытесняет предыдущие, оставляя из них лишь немногое.
Здесь же, подобно живому организму, из старых понятий, например, «царства», которое понималось вначале в чисто земном смысле, начинает постепенно проступать, брезжить, прорастать понятие о Царстве Бога, Который входит в этот мир и ждет, чтобы люди Его свободно приняли.
Идея спасения, сначала утилитарная, простая идея, как у любого ребенка, — спастись от зла — она все более и более становится идеей очищения человеческого духа и человеческого рода. Идея Божественной любви, которая воспринимается сначала как просто покровительство, как представление о том, что спасающая рука над тобою, потом становится все более и более тонкой, все более и более мистической.
Это одна из черт не только Псалтири, но и многих других разделов Библии. Вот почему эта книга столь важна. Я еще раз перечислю, чтобы вы запомнили, что, во-первых, Псалтирь соединяет в себе все основные сюжетные и богословские идеи Библии. Во-вторых, она является книгой религиозной par excellence — по преимуществу, потому что это книга диалога между Богом и человеком.
Псалтирь — это не просто размышления. Как отмечает один из религиозных философов, когда мы говорим о Боге в третьем лице, мы Его не чувствуем, не касаемся; с Богом можно говорить только во втором лице, чтобы обращаться непосредственно к Нему. Когда о Нем говорят в третьем лице, Он превращается в предмет, в стихию, в вещь. А псалмопевец все время говорит именно с Ним.
В этом смысле Псалтирь можно сравнить с великим произведением христианской литературы — с «Исповедью» блаженного Августина, который не пишет о Боге, а говорит с Богом; это книга — «Исповедь», обращенная не к людям, а к Нему, что придает этому сочинению колоссальную силу. И хотя она написана в IV веке, до сих пор читается как что-то очень актуальное.
Борис Александрович Тураев, великий русский востоковед, очень тонко отметил, что Псалтирь — это особое звено, которое связывает Исайю и Иеремию с Евангелием. В ней, как вы слышали в прочитанных мною отрывках, есть откровение Божественной любви, Божественной мощи. Именно в Псалтири мы находим как бы извергающую из себя снопы света Божественную любовь.
Вот почему во всех частях Земли, где только существует Библия, после Евангелия все обращаются к псалмам. Вот почему эти строки вошли в поэзию и мышление людей. В них вся жизнь человека: радость и страдание, поиск и находки, испытания и ожидание; страх, ужас, гнев — здесь есть все! Перед нами не розовая книга, а настоящая книга о жизни, написанная иногда, могу прямо сказать, кровью!
И когда этот многогранный подлинный человек, коллективный автор этой книги, предстоит Божественной тайне, он не становится от этого маленьким, ничтожным. Иногда в антирелигиозной литературе любят писать, что человек, входя под своды огромного храма, вдруг чувствует себя маленьким и незначительным. Я никогда не чувствовал свою ничтожность под сводами огромных храмов; наоборот, они поднимают тебя вверх. А когда входишь под своды Псалтири — вдруг чувствуешь свою тождественность с этими авторами (или с этим коллективным автором), потому что все, о чем он пишет, свойственно и нам — вместе с ним мы переживаем и страдание, и радость, и ликование. Все нам кажется важным.
И я закончу, остановившись на двух псалмах хваления, чтобы можно было почувствовать, как псалмопевец возносит хвалу Господу. Это псалмы радости.
Благослови, душа моя, Господа,
и вся внутренность моя — святое имя Его.
Благослови, душа моя, Господа и не забывай всех благодеяний Его.
Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои…
Щедр и милостив Г осподь,
долготерпелив и многомилостив…
Дни человека — как трава;
Как цвет полевой, так он цветет.
Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.
Милость же Господня от века и до века к боящимся Его…
(Пс 102. 1–3, 8, 15–16)
Невозможно читать по-русски. Я привык по-славянски, потому что звучит гораздо красивей, хотя и не совсем вам понятно.
Вот псалом 103-й. Интересно, что в русском переводе он надписан Давидом, в церковнославянском Давиду, это более правильно, а в оригинале ле Давид. Но это надо понимать не как точное указание на автора, а как псалом, который пелся в присутствии царя из рода Давидова, как бы выражая его чувства (повторяю, авторство здесь не важно).
Но что интересно — 103-й псалом очень напоминает гимн Эхнатона, гимн богу-Солнцу. Эхна-тон жил в XIV веке до нашей эры, то есть почти за 400 лет до царя Давида. Гимн и псалом — они как бы перекликаются друг с другом. Я думаю, некоторые из вас читали этот гимн — он есть во многих антологиях по древневосточной литературе. В этом псалме дается картина мироздания:
Благослови, душе моя, Господа!
Господи Боже мой, возвеличился еси зело…
Во исповедание и велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом яко ризою,
Простираяй небо яко кожу.
Покрываяй водами
превыспренняя Своя,
Полагаяй облаки на восхождение Свое, Ходяй на крилу ветреню.
Творяй Ангелы Своя духи,
И слуги Своя пламень огненный.
(103. 1–4)
«Творяй Ангелы» следует перевести так: «Ты сделал духов Своими посланниками». Но на самом деле там стоит слово руах — «ветер», поэтому надо — «сделал ветер Своим посланником» и «слугой Своим — огонь», то есть Ты управляешь всеми стихиями.
Основаяй землю на тверди ея,
Не преклонится в век века.
Бездна яко риза одеяние ея,
На горах станут воды.
Бездна, согласно древним представлениям, обтекала все мироздание; для нас это не водная бездна, как в древности, а бездна космоса. И дальше идет картина мироздания в подробности:
Посылаяй источники в дебрях,
Посреде гор пройдут воды.
Напаяют вся звери сельныя,
Ждут онагри в жажду свою…
(«онагры» — дикие ослы)
Насытятся древа польская,
Кедри Ливанстии, ихже еси насадил…
Кедры — это огромные хвойные деревья на горах Ливана.
Тамо птицы возгнездятся,
Еродиево жилище предводительствует ими…
(«еродий» — это аист)
Г оры высокия еленем,
камень прибежище заяцем.
(103. 10–11, 16–18)
На самом деле в оригинале стоит слово «шафан», которое перевели как «зайцы» — это такие зверьки, родственники слонов; их называют даманами (посмотрите в любой энциклопедии).
Сотворил есть луну во времена,
Солнце позна запад свой.
Положил еси тму, и бысть нощь,
В ней же пройдут вси зверие дубравнии.
Скимни рыкающии восхитит,
И взыскати от Бога пищу себе…
«Скимны», то есть львы, молодые львы…
А потом наступает утро:
Возсия солнце, и собрашася,
И в ложах своих лягут.
Изыдет человек на дело свое,
И на делание свое до вечера.
Дальше картины моря:
Сие море великое и пространное,
Тамо гади, ихже несть числа,
Животная малая с великими,
Тамо корабли преплавают,
Змий сей, его же создал еси ругатися ему…
(103. 19–27)
Змий, или левиафан (в синодальном переводе), — это морское чудовище, мифологический образ, сотканный из представлений о морских животных, и его можно толковать по-разному; слово «левиафан» происходит от финикийского лотану — это олицетворение морской стихии, мировой дракон. Но у псалмопевца он не бог, а морское животное типа лох-несского чудовища, которое плещется в водах. Дальше очень важные слова:
Вся к тебе чают, дати пищу им во благо время.
Давшу Тебе им, соберут, отверзшу Тебе руку, всяческая исполнятся благости…
И вот важные слова:
отврапццу же Тебе лице, возмятутся, отъимеши дух их, и исчезнут, и в персть свою возвратятся;
(103. 27–29)
То есть и животные, и растения, и человек — все живут духом Божиим; если нет духа, то они возвращаются в персть, то есть в пыль, в прах, в небытие…
«Благослови, душе моя, Господа», — так кончается этот псалом, как и многие другие.
И наконец, последний вопрос, который можно здесь поставить. Псалтирь называется книгой хвалений, славословий, в ней человек благословляет Бога. Что же это означает?
Мы часто в расхожих разговорах и в литературе встречаем мнение, что молитва есть выпрашивание, уговаривание, настаивание. На самом деле в глубине своей, хвала Богу — это не то, что хвала человеку. Богу не нужно это. Но любовь без хвалы не бывает. Вся лирическая поэзия теснейшим образом связана с этим.
Человек не может не говорить об объекте своей любви. Он говорит ему самые прекрасные слова. Он радуется о нем! — о том, что это существо есть, что оно существует. Так вот, в тайне мистики — славословие есть радость о Господе, радость, которая не может молчать, она подобна ручью, который пробивает все препоны и выходит наружу. И когда человек славит Бога, от этого он чувствует еще большую полноту жизни. Поэтому Псалтирь, хотя и является книгой бурь, тревог, страхов, поражений и снова побед, — она необыкновенно жизнеутверждающая.
Я говорил вам о своем знакомом, который понял Псалтирь только пережив горе, — он не только понял ее, а нашел что-то ему очень близкое в этой предельно архаичной книге, отделенной от нас 20 с лишним столетиями (а иногда почти 30, смотря какой взять псалом). Она обладает таинственной силой, которая выпрямляет исковерканную душу современного человека и делает ее полной мужества, надежды, жизнеутверждения — не ложного псевдо-оптимистического, которое надувается как пузырь и потом лопается, а подлинного, укорененного в самом бытии, когда человек находится рядом с Богом и чувствует Его присутствие.
В древности мудрецы иудейские говорили: если два или три человека собрались над священной книгой, то Дух Божий находится с ними. А Христос эти слова переиначивает и говорит: «Где двое или трое собраны во имя Мое, — Я там, среди них». Среди них — в гуще жизни, в центре жизни — это есть ось Библии и ось христианства.
Для того чтобы немножко поразмышлять над этим, я бы посоветовал вам заглянуть в одну удивительную книгу, которая называется «Сопротивление и покорность». Это сборник статей и писем, которые немецкий пастор Дитрих Бонхёффер писал в тюрьме, куда его бросили нацисты. Он был казнен в 39 лет, незадолго до конца войны.
Его книга, опубликованная после смерти его близкими, произвела огромное впечатление на английских, немецких, французских читателей; она переведена на многие языки. И вот в прошлом году впервые на русском языке эта книга с неплохими комментариями и вступлением была полностью напечатана в 10-м и 11-м номерах журнала «Вопросы философии».
Бонхёффер жил с Псалтирью, он очень часто ее читал. В критические моменты (ведь он не знал, чем все кончится), когда он переживал и ужас смерти, и внутренние кризисы, он писал: мы не должны оттеснять Бога на край жизни, туда, где у нас ка-кие-то лакуны или провалы, а должны чувствовать Его в центре жизни (как он выражается, «в центре селения»). Это было выражением не слабости, а силы. Он был человек необыкновенного внутреннего мужества. И то, что Псалтирь, как и вся Библия, поддерживала его за решеткой, лишний раз доказывает ее огромное жизненное значение.
Спасибо, друзья. Я, конечно, мог бы говорить с вами о внешней стороне дела, о том, как определяется разбивка псалмов, что у нее есть двойная нумерация. В церковнославянских и русских текстах нумерация общая; но если сравнить с латинским, то она несколько отличается.
Почему возникло это отличие в нумерации? Вопрос второстепенный, потому что в Вульгате, например, некоторые псалмы соединены, некоторые разбиты на два. Кто из вас заинтересуется этим — в Брюссельской Библии есть специальная схема, для того чтобы ориентироваться в этих различиях. Но сами по себе они не столь важны. Мне кажется, это нужно знать тем, кто имеет дело с источниковедением, поскольку в старых текстах, когда вы будете изучать источники, встречаются ссылки на Псалтирь. Если это тексты латинские, или, скажем, английские, они не будут совпадать с нашей нумерацией на один порядок. Но эта сторона дела достаточно второстепенна, и вы можете прочесть об этом в любом кратком пособии.
Отвечаю на вопросы:
К сожалению, довольно трудно вам порекомендовать что-нибудь прочесть о Псалмах, потому что по-русски мало литературы. Есть книга Никольского, но она чисто историческая, потому что для него это просто памятник древневосточной литературы. Это так, он прав. Но это не только памятник древневосточной литературы. Есть фундаментальная работа Юнгерова «Вероучение в Псалтири», но это большой и несколько отвлеченный для вас труд. Он важен как систематизация различных догматических концепций в Псалмах.
А существуют святоотеческие толкования Псалтири?
Да, их довольно много. Есть которые приписываются Иоанну Златоусту, Иринею. Был такой русский богослов XVIII века, екатерининских времен, Ириней, архиепископ Клементьевский. Он в конце позапрошлого столетия написал двухтомное «Толкование на Псалтирь», и оно много раз переиздавалось, потому что являет собой свод святоотеческих толкований.
Перечень святоотеческих толкований можно найти в издании под редакцией Лопухина — это дорогая трехтомная «Толковая Библия».
Есть толкование Псалмов у Ефрема Сирина, христианского писателя-подвижника IV века, который сам был поэтом. Существовали разные имитации псалмов, уже в древности, скажем, были псалмы, которые писал кумранский Учитель Праведности; были псалмы Соломоновы, написанные около 60 года до нашей эры; были потом оды Соломоновы, были различные апокрифические Псалтири, написанные в подражание Псалмам; была Псалтирь Богоматери — серия молитвословий, обращенная к Деве Марии. Наконец, я уже говорил вначале, что есть множество русских и иноязычных парафразов и переложений псалмов.
Я надеюсь, что вы найдете и прочтете статью Аверинцева, — там переведено всего шесть псалмов. Это очень интересное решение, очень интересная попытка суммировать три пласта культуры, которые являются органической частью всей нашей цивилизации: древнееврейская Библия, эллинизм и эллинство, древнерусская литература и, наконец, русский язык — все эти пласты, которые связаны как в истории, так и в культуре, связаны в переводе Аверинцева.
30 апреля 1990 года
