2

Пустая, какая-то стерильная комната: ни журнала, ни листка бумаги; три кресла, столик с пепельницей и на выкрашенных масляной краской стенах три гравюры: океанские яхты с распущенными парусами во время бури. Си смотрел на яхты с досадой. Он ощущал спазму в области желудка. Боль была не сильной, но не отпускала. Это была какая-то тяжесть, какое-то мучительное сокращение мышц. Си казалось, что, если бы он смог лечь, вытянуться, поднять ноги и расправить затекшие мышцы, боль перестала бы его терзать. Но так только казалось, она не прекращалась никогда. Впрочем, вряд ли это можно назвать настоящей болью, скорее какое-то смутное недомогание, всепроникающее, упорное, невыносимое. Он мог забыть о нем на несколько часов, если внимательно на чем-то сосредоточивался. Однако недомогание неизменно и мучительно возобновлялось даже ночью, прогоняя сон. Си совсем расклеился: нервы были обнажены, усталость теперь наступала быстрее, а силы восстанавливались медленнее. Си обессиленно откинулся на спинку кресла, закрыл глаза…

И в ту же секунду он увидел, как ему на руку упала белокурая голова Джонни. Джонни судорожно дернулся, его дрожащие губы конвульсивно втянули воздух, ноги судорожно распрямились – и это был конец. Они лежали на рисовом поле, а вокруг вились тучи какой-то сиреневой мошкары, свистели пули, рвались мины.

– Отделался, – сказал позади какой-то солдат.

Пришлось ждать ночи, чтобы смогли приземлиться вертолеты. При свете фонаря санитар снимал с мертвых нагрудные бляхи, его взгляд встретился с моим – у санитара было печальное, злое лицо. Он подкинул бляхи на ладони: «Немного осталось от десятка американцев»…

– Разрешите представиться, – послышался чей-то голос. – Дэвид Кейт Адамс. Мистер Лорример ждет вас.

Перед ним стоял человек лет сорока, высокий, худой, с продолговатым лицом, с глубоко запавшими черными глазами, с тонкими губами.

– Рад познакомиться с вами, мистер Адамс, – ответил Си.

Молча они прошли по узкому, выкрашенному масляной краской коридору, бесконечному, как коридор корабля. Открылась какая-то дверь.

– Рад вас видеть, мистер Си, – сказал Лорример, – прошу садиться.

– Вы позволите? – бодро спросил Си и, привстав, через письменный стол протянул Лорримеру свой портсигар. Лорример быстро взглянул на Си: румяное лицо, злые глаза, улыбка, претендующая на сердечность.

– О, у вас сигары Апман! – удивился Лорример. Сигары были набиты в портсигар очень плотно, ему не удавалось вытащить ту, которую он облюбовал.

Си улыбался, опустив веки, он острым, профессиональным взглядом окинул письменный стол. Микрофон, по-видимому, вмонтирован в резную отделку одной из ножек стола, потому что на самом столе абсолютно ничего не было: ни бумаги, ни книги, ни блокнота, ни авторучки. Не стол, а чудо изысканной наготы, как и смуглое, невозмутимо красивое, с тонкими чертами лицо мистера Лорримера. Строгая элегантность, отлично сохранившаяся фигура, черные волосы с красивой сединой на висках, благородные морщины, нос с едва заметной горбинкой – он походил на актера. Си, протянув над столом руку, любезно улыбался Лорримеру.

– Апман, – сказал Лорример, тонкими пальцами разминая сигару. – Вы получаете их из Парижа, мистер Си?

– Может быть, это вас удивит, мистер Лорример, но я получаю их прямо из Гаваны.

– Значит, наша блокада неэффективна, – удивленно повел бровями Лорример.

– Я бы этого не сказал. Мистер Адамс, прошу вас.

– Спасибо, я не курю.

– Моя должность, – сказал Си, – изредка вынуждает меня общаться с людьми, которые ездят на Кубу.

– Понятно, – ответил Лорример, и его лицо приняло непроницаемое выражение.

Си улыбался. Его румяное, пухлое лицо выражало серьезную жизнерадостность, что немало способствовало его карьере.

Спокойно и неторопливо Лорример достал из кармана перочинный ножичек и принялся точными, тщательными движениями обрезать закругленный кончик сигары. «Я, конечно, не предполагал, что он просто откусит кончик и сплюнет на ковер, но все-таки… это его священнодействие раздражает; ему чихать на меня, он не торопится, тычет мне в нос своим снобизмом. Для него существуют два способа служить США: благородный, то есть его, и недостойный, то есть мой. Держу пари, что этот мундштук из слоновой кости получен прямо из Гонконга. Ну, а зажигалка? Золотая? Смотри-ка, нет, строгая стандартная железная зажигалка, подарок какого-нибудь британского друга времен войны, типичный образчик военного сувенира и утонченной бедности». Уязвленный Си отвернулся к посмотрел в окно. Анакостиа под кленами катила свои грязные мутные волны. «В конце концов эта их знаменитая река – просто дерьмо. И это их пристрастие КО Всякому старью, эти позеленевшие медные пушки и в жерле одной из них – я сначала глазам своим не поверил – птичье гнездо. Прекрасный символ для этих проклятых пацифистов. Вот чем наши пушки ударят по китайцам – ласточкиными гнездами!»

– Итак, мистер Си, – начал Лорример, затянувшись своим Апманом, – чем могу быть полезен?

– Мы решили, – ответил Си, – что пришло время и нам поинтересоваться дельфинами вообще, и не только дельфинами американскими, – вы понимаете, что я хочу сказать…

Лорример кивнул.

– И, будучи полным невеждой в этом деле, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Задавайте, – холодно согласился Лорример.

Си положил ногу на ногу: желудок его сжался. Он чувствовал, что его охватывает раздражение: «Так эта сволочь еще и осторожничает со мной». Тотчас же, словно где-то вспыхнул сигнал бедствия, в его мозгу что-то защелкнулось – злобное раздражение исчезло. Он научился до такой степени контролировать свои эмоции, что усилием воли мог устранять их в одну секунду. Он посмотрел на Лорримера, на пухлом, румяном, «опытном» лице Си сияла дружеская улыбка.

– Вопрос первый: интересуются ли дельфинами в Советском Союзе?

– Конечно. Там печатают переводы наших работ.

Внимательный, любезный Си смотрел на Лорримера. «Именно таким я его я представлял: с этим бостонским выговором, изысканной интонацией, отчетливой артикуляцией – высшая фонетическая благовоспитанность».

– А в каком же состоянии их собственные исследования?

– То, что публикуется, а публикуется крайне мало, доказывает, что они продвинулись не слишком далеко.

Си взглянул на Лорримера.

– Если я правильно понимаю, русские используют наши исследования, а мы их – нет.

Лорример улыбнулся. Когда он улыбался, правая сторона его верхней губы как-то оттопыривалась и выгибалась, что придавало его физиономии выражение неоспоримого превосходства.

– Все это не так страшно, как может показаться. С дельфинами мы проводим исследования, закладывающие основы цетологии. На нынешнем этапе секретность была бы не только бесполезна, но и невыгодна.

– Почему?

– У нас в США с дельфинами работает несколько групп ученых; одни субсидируются государственными ведомствами, другие – крупными частными фирмами вроде «Локхид». Исследования не развивались бы, если бы ученые не публиковали своих работ.

– Разве нельзя распространять эти публикации только среди ученых?

– Это трудно сделать. В Соединенных Штатах сейчас много дельфинологов. Кроме того, значительное число иностранных ученых работает на нас в своих собственных странах.

Си почесал кончик носа.

– Извините, я повторяюсь, но если все исследователи, иностранные и американские, которых мы субсидируем, публикуют свои работы, а русские не публикуют своих, то русские догонят и, как знать, может быть, перегонят нас.

– Это исключено.

– Почему?

Лорример величественно поднял свою красивую голову.

– Мы – единственная в мире страна, которая в состоянии ежегодно тратить на дельфинов сотни миллионов долларов. Более того, мы единственная страна в мире, которая может содержать сто пятьдесят дельфинологов – повторяю, сто пятьдесят, – не считая субсидируемых нами дельфинологов в союзных странах.

Он помолчал, посмотрел на Си – на его красивом лице появилось выражение строгости – и, не повышая голоса, отрезал:

– Нас никогда не догонят.

– Даже если мы будем публиковать все результаты?

Лорример усмехнулся:

– В США, как и везде, должно пройти время между моментом, когда ученые добиваются результатов, и моментом, когда эти результаты предают гласности.

– Вы меня почти успокоили.

– Я сейчас окончательно успокою вас. Вероятно, настанет день, когда, вместо того чтобы предоставлять каждой лаборатории право решать, что она может, а что не может публиковать, мы должны будем соблюдать секретность.

– Когда же это произойдет?..

– Когда результаты работ наших дельфинологов можно будет использовать практически.

Си выдержал паузу и посмотрел на Лорримера:

– Этот момент еще не настал?

– Нет.

Лорример, прежде чем ответить, помедлил какую-то долю секунды, но Си был слишком хорошо натренирован, чтобы не обратить внимания на эту его нерешительность.

– Я понимаю, – медленно сказал он, – если в один прекрасный день вы все засекретите, то секретность распространится на всех, включая и меня. Но, с другой стороны, я хотел бы быть уверен, что всегда буду получать необходимые сведения и что они всегда будут в моем распоряжении вовремя, чтобы с их помощью я мог направлять мои розыски за границей.

– Вы будете их получать, – сухо ответил Лорример.

Полузакрыв глаза, Си смотрел на Лорримера: «Красивое суровое лицо, десять заповедей словно вписаны в его черты, и все же из нас двоих настоящий аскет не он, а я: ведь он еще позволяет себе такую роскошь, как личные эмоции и моральные запросы». – А теперь, мистер Лорример, – продолжал Си, – я хотел бы узнать некоторые подробности, которые дадут мне возможность четко определить направление моих розысков. К примеру, мне хотелось бы знать, что конкретно интересует военных в исследовании дельфинов.

Лорример улыбнулся, правая сторона его верхней губы оттопырилась, он взглянул на Адамса и отрывисто сказал:

– Кожа.

– Кожа?

Си перевел взгляд с Лорримера на Адамс а и снова на Лорримера.

– В коже дельфина скрыта глубокая тайна, – с легкой насмешкой вступил в разговор Адамс.

Си посмотрел сначала на одного, потом на другого. Лорример сделал своей сигарой какой-то неопределенный жест.

– Объясните, Дэвид, – снисходительно обронил он.

– Мистер Си, что вам известно о коже дельфина? – спросил Адамс.

– Разумеется, ничего.

– А о скорости его плавания?

– Думаю, она очень велика.

– Ее измерили, мистер Си. Она может достигать тридцати узлов.

– Это замечательно.

– Это потрясающе.

– Но при чем здесь кожа? – через некоторое время спросил Си.

– Так вот, утверждают, что большая скорость, с которой плавает дельфин, объясняется свойствами его кожи. Существуют две теории: Макса Крамера…

– Макс Крамер? – оживившись, перебил его Си. – Вы сказали – Макс Крамер? Специалист по ракетам?

Адамс переглянулся с Лорримером:

– Да.

– И что же говорит Макс Крамер? – спросил Си, тут же овладев собой.

– Что на самом деле у дельфина две кожи: одна – внутренняя, облекающая жировой слой, а другая – наружная, покрывающая маленькие вертикальные канальцы, наполненные губчатым веществом, которое пропитано водой. По мнению Крамера, именно благодаря этой наружной коже дельфин плавает на таких больших скоростях. Кожа эта очень упругая, очень гладкая, крайне чувствительна к малейшему давлению, она меняет форму и образует складки, приспосабливаясь к турбулентным завихрениям.

Си прикрыл глаза.

– Позвольте мне прервать вас. Что вы называете турбулентными завихрениями?

– При перемещении любого тела в воде или воздухе возникают турбулентные завихрения, или, если хотите, маленькие водовороты, которые замедляют его движение. По Крамеру, наружная кожа дельфина благодаря необыкновенной эластичности устраняет эти завихрения.

– Это остроумное объяснение.

– Есть и другое. Ученые установили, что наружная кожа дельфина весьма обильно орошается множеством мелких кровеносных сосудов. При высокой скорости движения к этим сосудам резко приливает кровь, выделяя достаточно тепла, чтобы подогревать соприкасающийся с эпидермой слой воды. Именно этот подогрев и устраняет завихрения.

Адамс остановился, взглянул на Лорримера и продолжал:

– Теперь вы понимаете, мистер Си, практическое значение этих исследований?

– Нет, – ответил Си, полузакрыв глаза, – извините, не понимаю.

Адамс взглянул на Лорримера и издал смешок.

– Так вот, благодаря дельфинам, например, ученые сегодня все больше отдают себе отчет в том, что в гидро – и аэродинамике имеет значение не только форма тела, но и его покрытие. Представьте, что нам удалось, наконец, разгадать тайну кожи дельфина: мы сможем промышленным способом изготовлять дельфинью кожу и обшивать ею предметы, предназначенные для перемещения в воде и воздухе. Выигрыш в скорости будет колоссальным.

– Вы хотите сказать – выигрыш в скорости ракет?

– Не только ракет, но и самолетов, подводных лодок, торпед.

Наступила тишина, потом Си спросил:

– И это все?

– Все, – ответил Адамс.

Си с видом простака посмотрел на Адамса и Лорримера.

– Вы меня разочаровали. Я думал, вы мне сообщите, что дельфины говорят по-английски.

– Мистер Си, – сказал Лорример, – не надо верить всему, что пишут журналисты.

– Следовательно, во всех этих россказнях нет ничего реального?

Лорример сделал губами движение, которое у менее воспитанного человека сочли бы гримасой.

– Поезжайте к доктору Лилли, мистер Си, он вам об этом расскажет.

Лорример взглянул на часы.

– Мне осталось задать вам только два вопроса, – с любезной улыбкой успокоил его Си.

– Прошу вас, – сказал Лорример, поднося правую руку ко рту и разглядывая потолок.

– Верно ли, что дельфин прекрасно ориентируется в воде при отсутствии видимости?

– Я об этом слышал.

Молчание. «Сволочь, – подумал Си, – он, видите ли, об этом слышал!..»

– Последний вопрос, – сказал Си. – Можно ли в самом деле приручить дельфина?

– Все зависит от того, что вы имеете в виду под словом «приручить», – вмешался Адамс.

– Ну, к примеру, если дрессировщик выпустит его в открытое море и через несколько минут позовет назад, вернется ли дельфин?

– По моим сведениям, такой опыт не проводился, – ответил Лорример.

Он поднялся.

– Извините, мистер Си, но у меня совещание, и я уже опаздываю.

Си тоже поднялся.

– Это я должен извиниться. Я отнял у вас столько драгоценного времени.

– Дэвид проводит вас, – сказал с еле уловимой улыбкой Лорример. – До свидания, мистер Си.

Дверь закрылась. Длинный, выкрашенный белой краской коридор. Адамс взял Си под руку.

– Ну что, – спросил он, повернув голову направо, – как вы находите старика?

– Немного суров.

– Вы хотите сказать – суров с вами?

– Да.

– Он суров со всеми. – И прибавил: – Говоря откровенно, он считает ваши розыски бесполезными.

Си выпрямился, уязвленный:

– Почему?

– Он вам сам об этом сказал. По его мнению, вовсе не стоит совать нос в советскую дельфинологию. Она никогда не догонит нашей.

– Вообразите на минуту: вдруг у русских появится гений, который сделает решающий шаг в изучении дельфинов?

Адамс открыл дверь лифта, пропустил Си вперед.

– Старик вам ответил бы, что вы отстали от времени. Эпоха гениев, которые в одиночку, с каким-то кустарным оборудованием совершали сенсационные открытия, миновала. Сейчас научный прогресс требует огромных капиталовложений и больших коллективов ученых, иначе говоря – денег. Вся проблема – в количестве. Самая богатая страна неминуемо сделает и самые великие открытия.

– Вы в это верите?

– Да.

– Если бы я в это верил, мне оставалось бы сделать себе харакири.

Адамс рассмеялся.

– Ну ладно, – сказал Си, – спасибо, что проводили. Разрешите ли вы в случае, если мне потребуется какая-либо дополнительная информация, позвонить вам?

– Конечно, – ответил Адамс, слегка хлопнув его по плечу.

Едва Адамс вновь появился в кабинете, Лорример встал и пошел ему навстречу. Он сохранял свой величественный вид, но ни на лице, ни во всей его фигуре не осталось и следа той суровости, которая стесняла Си.

– Итак, – весело спросил он, – каковы его впечатления?

– Вы немного суровы. Я и мягче и сговорчивее. В следующий раз он будет иметь дело со мной. Мне очень понравился довод, которым вы пытались убедить его, что советская дельфинология не внушает вам никаких тревог, – прибавил Адамс.

– Удалось ли мне это?

– Думаю, что нет. В интуиции ему не откажешь, а о советской дельфинологии он знает больше, чем кажется.

– Вы угадали. Мне звонили из нашей разведывательной службы. Во-первых, Си не просто заурядный агент, как он это утверждает, а один из шефов научной разведки.

– Задним числом я чувствую себя весьма польщенным, – сказал Адамс с едва заметной улыбкой.

– Во-вторых, у него диплом физического факультета Йельского университета…

– И он спрашивал о турбулентных завихрениях?

– По-моему, этим он себя и выдал. Невежда притворился бы знающим.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Лорример.

Вошедший передал Лорримеру большого размера фотографию и вышел.

– Наши ребята времени зря не теряли, – сказал Лорример. – Взгляните, Дэвид.

Адамс обошел письменный стол и склонился над плечом шефа.

– Отличный снимок, – усмехнулся он.

И, помолчав, добавил:

– Из каждой поры этого румяного лица сочится ложь.

– Ну, вы преувеличиваете, – возразил Лорример. – Многие средние американцы напускают на себя этот жизнерадостный вид.

Он бросил еще не просохшее фото на стол.

– Ну вот, – вздохнул он. – Он выслеживает нас, а мы – его. Какая нелепость!

– Интересно, – сказал Адамс, – удалось ли ему что-нибудь выудить из нашего разговора?

– Не думаю. Впрочем, сейчас мы это проверим.

Лорример выдвинул ящик стола – там оказался телефон – и снял трубку.

– Включите пленку. Сначала.

Он откинулся на спинку кресла, взял фотографию и стал в нее вглядываться, склонив голову набок.

– Наш межведомственный шпионаж – сущее бедствие. Какая трата времени! Этот бедняга Си вечером дома сам подглядывает за собой в замочную скважину, чтобы знать, что же он вынимает из собственных карманов!

Адамс засмеялся. В это мгновенье откуда-то из стенного шкафа, заполняя комнату, раздался голос Лорримера:

«– Апман! Вы получаете их из Парижа, мистер Си?

– Вы удивитесь, мистер Лорример, но я получаю их прямо из Гаваны.

– Значит, наша блокада неэффективна.

– Я бы этого не сказал. Мистер Адамс, прошу вас…»

Когда пленка кончилась, Лорример поднялся.

– Итак, Дэвид, что вы, думаете об этом нашем собеседовании?

Адамс улыбнулся:

– Блестящий образец поверхностного анализа…

Голый, потный, Си лежал на кровати в номере на пятнадцатом этаже отеля. Полторы тысячи совершенно одинаковых комнат; в каждой – те же большие лампы с подставками в форме огромных ананасов, те же портьеры с крупными желто-зелеными цветами, те же ванные с зеркальными дверьми – когда принимаешь душ, кажешься самому себе рыбой в аквариуме. Си обливался потом на своей металлической кровати; балки этой гигантской ночлежки тоже металлические. Ужас охватывал при одной только мысли об этом громадном улье и жалких людишках, какое-то краткое мгновенье перед смертью суетящихся во всех его ячейках, терзающихся в своих конурках бессонницей, любовью, заботами о деньгах, мыслями о самоубийстве. К чему все это, боже мой, ведь это же вопиющая бессмысленность! Си, обессиленный и вспотевший, грузно лежал на кровати. Черт побери, два раза подряд принял душ, помогло минут на пять, а потом стало еще хуже. Си потел, задыхался, холодная струя кондиционированного воздуха обдавала его еще не просохшие волосы. Он встал, выключил кондиционирование, попытался открыть окно – оно не открывалось; выхода нет – ледяной воздух или духота. В изнеможении он снова бросился на кровать; нервы его были напряжены, желудок свела мучительная судорога, скрытая, непрекращающаяся боль внутри охватила и печень. Чтобы сделать массаж, он, как в тесто, погрузил пальцы в свой вздувшийся живот, и он почувствовал себя так одиноко, что чуть было не снял трубку и не позвонил Бесси в Нью-Йорк. Это было глупо – что они сказали бы друг другу? Да и что их связывало? Немного притворства, немного слов, зато много молчания – даже ребенка не было.

«Я уже не прикасаюсь к ней, мне противны ее большие груди, ее дряблые телеса. Вот была бы радость – взять пистолет и разрядить обойму в жирное брюхо этой шлюхи! Вот уж пять лет, как я перестал выплачивать страховку. После смерти я хотел бы на несколько секунд воскреснуть, чтоб только увидеть ее рожу. Она снова выйдет замуж за первого встречного кретина и наплодит других кретинов. Вот для чего нужны эти мокрицы – для продолжения рода, – похвастаться им нечем», Он протянул руку – печень тотчас заныла, – взял конверт, куда был вложен текст перепечатанного с магнитофонной пленки разговора Лорримера в Адамса, который агент продолжал записывать и после того, как Си вышел из кабинета, и перечитал его. Эти типы приняли его за дурачка. Какая нелелость – чтобы побольше узнать о дельфинах, он вынужден пересечь Соединенные Штаты с востока на запад и забраться в Пойнт-Мугу. Бог мои, уже в Сайгоне все было мерзко и запутано: множества ведомств, служб и полиций. Время только и тратилось на то, чтобы пускать друг другу пыль в глаза, завидовать друг другу, сто раз делать одну и ту же работу, вместо того чтобы сосредоточить все силы на борьбе с вьетнамцами. Русские делают промахи от избытка централизации, а мы, наоборот, мы уже не в состоянии покончить с децентрализацией, с разбазариванием средств, изобилием ведомств, с манией взаимной слежки. Все мы кончим в сумасшедшем доме, от переутомления нас будут лечить электрошоком. Он снял трубку, попросил разбудить в семь утра, принял две маленькие пилюли. Теперь по ночам он глаз не может сомкнуть без пилюль. А наутро он будет чувствовать себя таким разбитым, что примет две пилюли «Нодоуз», чтобы в Пойнт-Мугу быть в форме.

«Стимулирующая пилюля – днем, успокаивающая – на ночь, – не считая вина и сигар, как настоящий наркоман, – не удивительно, что у меня болит печень. Все это кончится в маленьком ящике на дне могилы, и что же? И что же, мне плевать на все, мне совсем не хочется воскреснуть». Он вытянул руки, голова стала неподвижной, нерв в ноге перестал болеть. Он чувствовал себя лучше…

«Мы катили по флоридскому шоссе в открытом форде, справа от меня девушка, а Джонни с другой девушкой на заднем сиденье. Впрочем, кто были эти подружки, я даже не помню их имен. Все мы пьяные, я чуть потрезвее их, я сидел за рулем, хотел возвратиться невредимым на снятую нами виллу, вел очень медленно. Джонни привстал на заднем сиденье и кричал: „Постой, Билл! Я помогу тебе!“ И, смеясь, как сумасшедший, загребал руками воздух. Девушка вцепилась в него, чтобы снова усадить. На вилле мы пили, пили и почти ничего не ели. Было тепло, в темно-голубом небе – похожая на апельсин луна. Джонни встал из-за стола. „К черту, – заорал он, – плевать мне на все, я раздеваюсь! И ты тоже, Билл! Взгляни на эту луну, она похожа на ягодицу!“ Девушки кричали, а я смеялся, смеялся, срывая одежду. „Цивилизации конец! – орал Джонни. – Все нагишом!“ Девушки, визжа, заперлись в своей комнате. Утром я проснулся в одной кровати с Джанни. На подушке рядом со мной голова Джонни, а на моей груди его рука. Я не шелохнулся. Застекленная дверь на террасу была распахнута настежь, сияло солнце, я видел на фоне неба часть оштукатуренной белой стены; никогда раньше не замечал я, как это прекрасно – белая стена на голубом небе…»

Круглый бассейн сверкал под лучами калифорнийского солнца, и в голубой искрящейся воде Си видел, как плавает дельфин. Примерно на метровой глубине дельфин непринужденно плавал по кругу и, набирая воздух, не останавливался, очень изящно выгибал спину, делая это так ловко, что над водой появлялась лишь та ее часть, где расположено дыхало. В отличие от рыб его хвостовой плавник располагался не по вертикали, а по горизонтали, причем двигался не только сам плавник, но и весь тонкий мускулистый стебель хвоста. Си внимательно следил за дельфином: в сущности, горизонтальным расположением хвостового плавника и объясняется уменье дельфина передвигаться по вертикали, особенно его способность выпрыгивать из воды на высоту второго этажа, как я это однажды видел в Майами. Для этого нужен только достаточно глубокий бассейн, чтобы дельфин смог принять вертикальное положение и броситься вверх с силой, необходимой для преодоления сопротивления воды. Но совершенно потряс меня во время ревю в Майами танец дельфина, когда дельфин, на три четверти высунувшись из воды, удерживается в вертикальном положении и так проходит благодаря мощным движениям хвоста из конца в конец бассейна. Совсем как человек, который пятится задом. Пожалуй, все это производит более сильное впечатление, чем делающая стойку собака или даже идущий по натянутому канату канатоходец, так как дельфина удерживают в вертикальном положении только движения хвостового плавника, что говорит о поразительной силе его мышц и столь же поразительном владения, этими мышцами.

Дельфин перестал кружить, направился к Си, остановился в метре от стенки бассейна и, повернув набок свою большую голову, посмотрел на него. Это был не круглый, лишенный всякого выражения рыбий глаз, а живой, лукавый, приветливый, полный любопытства, почти человеческий глаз.

Дельфин повернул к Си голову другой стороной, посмотрел на него вторым глазом и слегка приоткрыл рот, извилистый рисунок которого придавал ему такой вид, будто он шаловливо улыбается Си.

Прошло несколько секунд. Закончив осмотр и убедившись, что Си не намерен ни играть с ним, ни ласкать его, дельфин перевернулся, отплыл и снова начал кружить.

Ясно, что только хвостовой плавник обеспечивал ему поступательное движение. Грудные плавники, как стабилизаторы корабля, служили лишь для поворотов и поддержания равновесия. Большой спинной плавник, должно быть, играл ту же роль, что и киль на небольшом паруснике, – обеспечивал устойчивость и давал возможность быстрее делать виражи.

Дельфин плавал удивительно ловко, легко и быстро. При его перемещении в воде не возникало никаких завихрений, или, точнее, если они и обнаруживались, то не следом за ним, а едва заметной, рябью на поверхности воды; это явление легко объяснялось тем, что горизонтально расположенный хвостовой плавник дельфина при движении отбрасывал воду снизу вверх. Зато в том слое воды, где плыл дельфин, никаких завихрений заметно не было. И что совсем удивительно, необходимость всплывать на поверхность, чтобы набрать воздуха, по-видимому, не замедляла скорости его движения – так плавно, так мягко выгибал он спину, выставляя над водой дыхало. Бассейн был чересчур мал для того, чтобы дельфин мог развить хотя бы десятую долю доступной ему скорости, но, глядя на него, угадываешь, какие силы в нем таятся.

– Вы уже познакомились с Дэшем? – раздался позади Си веселый голос.

Си обернулся.

– М.Д.Морли, – представился подошедший, протягивая красную, как ветчина, руку. – Мне поручено оказать вам гостеприимство. Добро пожаловать на морскую базу Пойнт-Мугу, мистер Си, – продолжал он с насмешливой и приветливой торжественностью. – И позвольте посоветовать вам пренебречь протоколом и снять пиджак.

– С удовольствием, – согласился Си.

Сам Морли был без пиджака; круглолицый, полный, с круглыми глазами, с короткими вьющимися волосами, он казался олицетворением цветущего здоровья и отличного настроения с рекламного щита какой-нибудь известной марки пива.

– Наверное, ему скучно одному, – сказал Си, показав рукой в сторону Дэша.

– А он не один! – воскликнул Морли. – Телефон или, вернее, гидрофон связывает его с Адрис, которая находится в другом бассейне.

– Они знакомы?

– Некоторое время жили в одном бассейне. Их разлучили только в целях эксперимента: хотели записать их разговоры.

– И они разговаривают?

– Еще как! Словно влюбленная парочка по телефону.

– Но откуда известно, что это настоящий разговор?

– Они никогда не говорят одновременно, а Один после другого, как будто спрашивают и отвечают.

– Мистер Морли, – сказал Си, – мне помнится, что дельфины издают самые разнообразные звуки: скрипят, хрюкают, тявкают…

– Да, но в разговоре они пользуются главным образом свистами. И эти свисты весьма различны по длительности, амплитуде, частоте и тембру. Возможно, что дельфиний язык – это язык свистов, – прибавил Морли, и на его круглом лице появилось выражение довольства.

– Ну что ж, давайте расшифруем его, – шутливо предложил Си, пристально глядя на Морли.

– Этим здесь и занимаются, – подхватил в том же тоне Морли. – Однако сначала необходимо классифицировать звуки.

После некоторого молчания Си сказал:

– Даже будучи оптимистом, я полагаю, что эта проблема решится не скоро.

– Конечно. Но успокойтесь, мы занимаемся но только изучением свистов. Мы проводим всесторонние исследования.

– Например?

– Например, мы стараемся научить дельфинов английским гласным, передавая эти звуки с частотой и модуляцией, которые доступны восприятию животного. Другими словами, мы дельфинизируем английский с тем, чтобы сделать его доступным для них.

– В общем, – заметил Си, – вы пытаетесь создать «дельфин-инглиш» – подобие «пиджин-инглиш», на котором говорят уроженцы островов Тихого океана. И это удается?

– Пока еще рано говорить об этом. Но подождите, я вам сейчас кое-что покажу.

Морли наклонился, быстро подобрал три предмета, лежащие у стенки бассейна, и бросил их на середину водоема. Только когда они упали в воду, Си разглядел их: старая желтоватая шляпа типа сомбреро, красный мяч и короткая, выкрашенная голубой краской палка.

– Дэш, – позвал Морли, тихо постукивая по внутренней стенке бассейна для того, чтобы привлечь внимание цельфина.

Дэш тотчас же направился к Морли и, остановившись примерно в метре от стенки, высунул голову из воды.

– Шляпу! – закричал Морли. – Принеси шляпу!

Дэш, не раздумывая, . подплыл к шляпе, нырнул, поддел ее мордой и принес Морли. Тог схватил шляпу, снова швырнул ее на середину бассейна и закричал:

– Палку! Принеси палку!

Дэш взял палку в рот, принес ее Морли, а тот сразу же снова швырнул ее на воду.

– Браво! – крикнул он. – Принеси мяч!

– Браво! – сказал Си. – Случается ли ему ошибаться?

– Иногда. Но я подозреваю, что он делает это нарочно. Мы тренируем внимание Дэша, учим его учиться, а также вырабатываем у него привычку к человеческим звукам. Кроме того, будет крайне интересно узнать, повторяя опыт с другими предметами, сколько английских слов он сможет запомнить и распознать.

Морли замолчал, взглянул на часы и сказал:

– Пойдемте, мистер Си, вы действительно пришли очень кстати. Я вам покажу нечто совершенно поразительное.

Увлекая за собой Си, Морли быстро зашагал к бетонированному бассейну, отделенному от Тихого океана узкой дамбой. Два человека в черных водолазных костюмах надевали на дельфина какую-то сбрую.

– Это Билл, – сказал Морли. – Он прошел специальную тренировку. Его выучили плыть к дрессировщику, едва только тот включит под водой звонок. Вот инструмент, он взял звонок из рук помощника, стоявшего рядом с лебедкой. – Как видите, звонок похож на электрический фонарик, он водонепроницаем. Когда его включают, под водой раздается дребезжание и звуковые волны распространяются очень далеко.

Билла выдрессировали так, что, заслышав эти звуки, он сразу же подплывает к дрессировщику, который держит звонок, причем неважно, находится ли дрессировщик в воде или сидит в лодке. В награду за это Билл получает рыбу…

– Меня восхищает, что он позволяет так с собой обращаться, – сказал Си. – Ему застегивают сбрую, а он и глазом не моргнет.

– Дельфин – доверчивое животное, – пояснил Морли. – Он очень хорошо к нам относится. Все наблюдатели сообщают: дельфин любит людей. Непонятно за что, – секунду помолчав, прибавил он.

Эта мысль настолько не вязалась с добродушием и оптимистическим круглым лицом Морли, что Си удивленно посмотрел на него.

– В конце концов вы их хорошо кормите и не обижаете.

Морли пожал своими полными плечами.

– Поверьте мне, мистер Си, когда они заговорят, им будет что сказать о тесноте бассейнов и одиночестве, на которое мы их обрекаем… И тогда, вы увидите, они начнут организовываться и, может быть, мы столкнемся с забастовками и разного рода требованиями.

Си засмеялся. Потом все его внимание сосредоточилось на дрессировщиках. Они положили дельфина на какое-то подобие носилок, в которых были прорезаны два отверстия для грудных плавников. Носилки покоились на четырех высоких ножках, имеющих, как гимнастические брусья, общее основание. Дрессировщики прикрепили канат к ручкам носилок, дали знак товарищам, и дельфина начали поднимать в воздух. Затем лебедка повернулась и дельфина стали опускать в открытое море. Дрессировщики выбрались из бассейна и быстро сбежали по цементным ступеням в океан, чтобы принять животное. Вода доходила им почти до пояса.

– Вы его отпустите? – спросил Си.

– Похоже, что так, – ответил Морли, на круглом обветренном лице которого появилось выражение некоторой напряженности.

– В первый раз?

– Да.

Морли смотрел на дрессировщиков. Дельфин, освобожденный от носилок, находился в воде, а дрессировщики привязывали к упряжке примерло полутораметровую веревку, на конце которой был прикреплен маленький, похожий на клубок оранжевых ниток буй.

– Я вижу, что вы все-таки принимаете меры предосторожности, – заметил Си.

– Да, – кратко ответил Морли.

Дрессировщики одновременно подняли головы и взглянули на Морли. Из-за черных резиновых комбинезонов их коротко остриженные волосы казались более светлыми, а глаза – более ясными. Они стояли по бокам дельфина и, вцепившись в сбрую, крепко держали животное, которое, приоткрыв рот, тянулось в океан. «В открытом море, наверное, вкусная вода», – подумал Си.

– Отпускайте! – крикнул Морли, и лицо его исказилось от волнения.

Дрессировщики разжали руки. С полсекунды дельфин не двигался, затем сделал хвостом невероятной силы движение и рванулся, словно его катапультировали. Примерно на метровой глубине он мчался в морской простор. И секунды не прошло, как Си потерял его обтекаемое тело из вида, но буй, который дельфин тащил за собой, подпрыгивал на воде и обозначал его путь. Оранжевый цвет резко выделялся на темно-голубом фоне океана.

– Несется, как стрела, – проговорил Си.

– Он может выжать и больше, – с гордостью сказал один из дрессировщиков. – Ему мешает буй.

Морли не говорил ни слова. Буй подскакивал на водной глади, а Морли, сжав губы, встревоженно вглядывался, как с каждой секундой он удаляется все дальше.

– Этот малый рад порезвиться, – заметил Си. – На его месте и я бы потерял голову. А на вашем – начал бы беспокоиться.

Морли ничего не ответил.

– Включать? – нервно спросил один из дрессировщиков.

– Включайте, – приказал Морли.

Дрессировщик опустил звонок в воду и включил его. Прошла долгая секунда, потом оранжевый буй замедлил ход, поплыл зигзагами – казалось, он колеблется, – и повернул к берегу. Билл возвращался к земле.

– Удалось, – глухо произнес Морли.

Наступила тишина. Си, Морли и дрессировщики не отрывали глаз от оранжевого клубка. Зачарованные, они смотрели, как он подскакивал на мелкой зыби океана, пока дельфин на полной скорости возвращался к обществу людей.

Через две секунды смеющаяся, лукавая морда Билла появилась примерно в метре от дрессировщика, и тот дал ему рыбу.

– Поднимайте его, – облегченно вздохнул Морли. – На сегодня хватит.

Си взглянул на него. Морли выглядел усталый и счастливым.

– Пойдемте, – обратился он к Си. – Приглашаю вас в кафетерий. Теперь я с удовольствием выпью.

– Разрешите задать вам один вопрос, – начал Си, невольно идя в ногу с Морли. – Как вы думаете, почему он вернулся? Да, почему он вернулся, а не выбрал свободу, что в конце концов было бы естественно для живущего в неволе животного? Я знаю, вы скажете, он вернулся потому, что его поведение было обусловлено звонком и рыбой. Но когда речь идет о столь разумном животном, как дельфин, подобное объяснение не совсем удовлетворяет. Билл вполне мог сообразить, что рыбы в море вдоволь и он не нуждается Е вашей…

Морли серьезно посмотрел на Си.

– Я сам задаю себе этот вопрос, мистер Си. И вот мой ответ: дельфин – общественное животное, а не одиночка. В море он живет в семье, и эта семья составляет часть вполне определенной группы дельфинов, владеющей в море территорией, за пределы которой она, вероятно, никогда не заплывает, с иерархией отношений, с организацией. Представьте, что мы «потеряли» бы Билла с нескольких километрах от берега. Куда бы он делся?

– Он мог бы попытаться найти другую группу.

– Это было бы не так просто. И он далеко не уверен, что уживется с ней.

– Понятно.

– А здесь, в Пойнт-Мугу, он прижился, им занимаются, его кормят, играют с ним, он нас знает.

– Вы полагаете, он вернулся потому, что у него установились с вами эмоциональные связи.

– Да, – ответил Морли. – Именно это я и имею в виду. Теперь его семья – мы.

«Из Вашингтона в Лос-Анджелес, из Лос-Анджелеса в Майами, из Майами в Сиэтл – какой абсурд, какая чудовищная трата времени, сил, денег, серого вещества только потому, что эти сволочи захотели поиграть со мной в прятки! Неделю, целую неделю бороздить из конца в конец Американский материк, бросаться из самолета в самолет, из отеля в отель, из одного исследовательского центра в другой, для того чтобы с трудом, по крохам собрать сведения, которые они могли бы сообщить мне менее чем за час. По правде говоря, джентльмены, я всесторонне обдумал этот ваш „блестящий образец поверхностного анализа“ и убедился в вашей беспредельной глупости. Ведь теперь, когда я влез в ваши дела, я не скоро вылезу из них. Я узнаю все, включая родословные ученых, имена которых вы, как вам кажется, так хитро скрыли от меня. Я буду знать их как облупленных, ваших дорогих ученых, мне не понадобится и полугода, чтобы выудить всю их подноготную. И вы, мастера поверхностного анализа, кое-что поймете, вам будет плохо, пожалеете, что на свет родились. Отныне стоит вам лишь пальцем пошевельнуть – мне станет известно, поднимете пресс-папье – и об этом я буду знать. Вы будете просвечены, разложены, отравлены, обработаны так, что вы и сами не почувствуете, кто тут распоряжается – вы или я».

– Мистер Си? – раздался позади чей-то голос.

Си обернулся.

– У.Д.Хагаман.

Си пожал протянутую руку.

Перед ним стоял Хагаман, высоченный, с узенькими плечами, с невероятно длинной шеей, с голубыми, тусклыми, безжизненными глазами, с вытянутым бледным лицом, таким узким, что казалось, у него всего два измерения. Едва Си отпустил руку Хагамана, как она скользнула вдоль тела, нашла за спиной левую руку, щенилась в нее и больше не двигалась.

– Мистер Си, – с места в карьер начал Хагаман, словно, назвав свое имя и пожав руку, он тем самым исчерпал все, что с его точки зрения следовало уделять человеческим взаимоотношениям, – вам, конечно, известно, что такое сонар?

Си улыбнулся с простецким видом:

– Это, наверное, та штука на наших кораблях, что обнаруживает вражеские подлодки?

Напускать на себя простецкий вид оказалось напрасным делом. Хагаман не смотрел на него. Си для него просто двуногое с ярлыком «Си», ничего больше.

– Точнее, – продолжал Хагаман. – это прибор, издающий под водой ультразвуки. Звуковые волны, как эхо, отражаются погруженными в воду предметами и затем регистрируются прибором. Так как скорость звука в воде известна, электронный счетчик сразу же определяет форму находящегося в воде препятствия и расстояние до него. Учтите, что этот прибор вместе с электронным счетчиком тяжел и сложен и показания его не всегда точны из-за наличия в воде рассеивающих волн, которые искажают отражение.

Сцепив руки за спиной, договаривая до конца каждую фразу, сколь бы длинной она ни была, Хагаман произносил слова без единого жеста, без малейшего движения, даже не моргая, его вытянутое неподвижное лицо, как на шесте, торчало где-то высоко на длинной шее, невыразительные глаза уставились куда-то поверх головы Си, губы едва приоткрывались, чтобы пропустить звуки. Он говорил медленно, четко, без единой запинки, словно лекцию читал. Помимо шевеления губ, можно было различить Лишь движение его резко выступающего кадыка, находящегося почти на уровне глаз Си,

– Таков промышленный сонар, – сказал Хагаман.

Он сделал паузу.

– Естественный сонар дельфина, – продолжал оп тем же медленным, механическим и безразличным голосом, – намного совершеннее. Весит он всего лишь несколько сот граммов, весь помещается в голове дельфина и замечательно точен.

Он снова сделал паузу, и через несколько секунд Си понял, что эта пауза не имела к нему никакого отношения. Хагаман останавливался не для того, чтобы дать Си возможность и время записать его изложение или задать вопрос. Он останавливался, чтобы переменить тему разговора. Присутствие человеческого существа по имени Си для него имело чисто отвлеченный смысл. Си был некий индивид, которому Хагамана попросили объяснить устройство сонара дельфинов: он и объяснял. В идентичных терминах и с такими же паузами он об этом сонаре рассказывал бы любому другому слушателю.

– Но лучше все увидеть самому, – сказал Хагаман. – Пойдемте, мистер Си.

Круглый, как в Пойнт-Мугу, бассейн, яркое солнце и дельфин. У бассейна стоит человек в водонепроницаемом комбинезоне.

– Вот и Дик. Я его приручил получать рыбу при следующих условиях: в каком-либо месте барьера бассейна, всякий раз в ином, я ставлю колокольчик, который звонит, если нажимаешь на опущенную в воду рукоятку. Даю свисток. По свистку дельфин должен найти рукоятку и толкнуть ее мордой. Когда колокольчик начинает звонить, в другом месте бассейна, которое я тоже каждый раз меняю, я, держа рыбу за хвост, вертикально опускаю ее в воду. Дельфин должен ее найти. После дрессировки процент удач Дика: 100 из 100.

Хагаман сделал паузу.

– Карл, – обратился он к человеку в комбинезоне, – поставь ему присоски.

Карл переступил барьер и вошел в воду. Тотчас же, сделав два движения хвостом, Дик подплыл к нему и потерся о ноги, требуя ласки. Карл погладил его и через несколько секунд поднес присоску к правому глазу дельфина. Сделанная из белого пластика, присоска напоминала по форме набалдашник трости. Карл должен был проявить терпение и ловкость, так как Дик несколько раз отворачивал морду, прежде чем дал на время ослепить себя присосками.

Карл быстро вылез из бассейна и переставил колокольчик.

– В бассейне, – сказал Хагаман, – есть гидрофон, который воспринимает звуки дельфина и дает нам возможность слышать их на суше. Послушайте: как только я свистну, Дик приведет в действие свой сонар. Вы готовы, Карл?

Карл вынул из ведра рыбу, расположился на другой стороне бассейна и приготовился опустить ее в воду. Хагаман свистнул. Си услышал скрипучие звуки, издаваемые через равные промежутки времени: «крак, крак, крак, крак, крак», и ослепленный дельфин тут же направился прямо к рукоятке и толкнул ее. Колокольчик зазвенел. На другом конце бассейна Карл опустил в воду рыбу, которую он держал за хвост. Дельфин повернулся, снова послышались скрипучие звуки, и без всякого труда, ни на сантиметр не отклонившись в сторону, без всякого колебания пересек бассейн, подплыл к рыбе и схватил ее.

– Невероятно, – сказал Си. – Трудно поверить, что он не видит.

– Пойдемте к Карлу, – предложил своим невыразительным голосом Хагаман. – Сейчас мы проведем второй опыт. На этот раз Карл одновременно погрузит в воду две рыбы. Обратите внимание: они разных пород, но по длине и форме почти одинаковы.

– Пожалуй, одна чуть поуже.

– Правильно. Дик как раз любит лакомиться той, что пошире. Другую же он никогда не трогает. Внимание. Я переношу колокольчик на другое место. Даю свисток.

Услышав свисток, Дик привел в действие свой сонар, нашел и толкнул рукоятку. Колокольчик зазвенел. Карл одновременно опустил в воду две рыбины на расстоянии 20 сантиметров одна от другой. Продолжая издавать свои «крак-крак-крак», Дик подплыл прямо к той, какая ему нравилась, и проглотил ее.

– И случается ему ошибаться? – спросил Си.

– Нет.

– Быть может, он находит свою любимую рыбу по запаху?

– У китообразных нет обоняния.

– Тогда это неслыханно, – восторгался Си. – Точность его сонара просто невероятна. Он «видит» ушами.

– Точнее, – спокойным неумолимым голосом прервал его Хагаман, – он «видит» дыхалом, ушами и электронным мини-счетчиком, регистрирующим отраженные звуковые волны, которые он слышит.

Заложив руки за спину, устремив блеклые глаза куда-то сантиметров на двадцать поверх головы Си, Хагаман стоял неподвижно и ждал. Обязанности свои он выполнил. Однако он не мешал своему гостю задавать вопросы.

– Если я правильно понимаю, – сказал Си, – природа оснастила дельфина сонаром, бесконечно превосходящим наш, и мы пытаемся проникнуть в секреты его устройства.

Хагаман подумал.

– Бели иметь в виду практическую сторону дела, мне думается, можно определить цель наших исследований так, как это делаете вы.

– Но разве нельзя прямо использовать сонар дельфинов?

– Что значит – прямо?

– Например, для целей подводной разведки. Наступило молчание, и Хагаман ответил:

– К этому аспекту проблемы я не имею никакого отношения.

ДОКЛАД СИ

кл/25621,

секретно

Информатор. Я решил встретиться с вами сразу же после того, как мне стало известно о вашей беседе с Аталанте. Но мне было очень трудно найти вас.

Си. Я знаю. Горячо благодарю вас за ваши усилия.

Информатор. По правде говоря, мне непонятно, почему Аталанте оказался таким несговорчивым. Этих непроницаемых перегородок между ведомствами быть не должно. Тем более что все мы служим одной цели.

Си. Но верно ли, что мы служим одной цели? Разве я не прав, утверждая, что жизненная философия кое-кого из ведомства Аталанте далеко не во всем соответствует нашей философии?

Информатор. Да, понимаю. В таком случае моя лично философия ближе к вашей.

Си. Так я и думал. И рад слышать, что вы это подтверждаете. Слишком много «голубей» и «голубков» в окружении Аталанте…

Информатор. Я тоже так думаю.

Си. Согласились бы вы в случае необходимости рассказать мне о них?

Информатор. Я установил с вами контакт не с этой целью. Я полагал, что речь у нас пойдет не о людях, с которыми я работаю, а о дельфинах.

Си. Одно другому не мешает. Дело в том, что нас весьма тревожит окружение Аталанте. Все это, быть может, гораздо серьезнее, чем вы думаете. В конце концов мы не вправе сбрасывать со счета то обстоятельство, что в ближайшем будущем может разразиться третья мировая война. В свете этой перспективы все, что вы смогли бы нам сообщить, было бы крайне ценно.

Информатор. Эту точку зрения я не учитывал. На мой взгляд, довольно подло впутывать в это дело людей, с которыми работаешь. Ведь я не могу считать их предателями только потому, что они не разделяют моих убеждений.

Си. Позвольте мне напомнить вам, что во время войны или перед самым ее началом очень трудно распознать, где начинается предательство. Разве эти люди – ваши друзья?

Информатор. Да нет!

Си. Ну, тогда мне совсем непонятны ваши колебания. Тем более что речь идет не о том, чтобы «впутывать» их. Я вас просто прошу помочь мне составить о них представление.

Информатор. А разве это не одно и то же?

Си. Нет, тут есть оттенок. Возьмите, к примеру, ближайшего помощника Аталанте. Назовем его Азюр, если хотите. Вы понимаете, кого я имею в виду?

Информатор. Да.

Си. Так вот, меня несколько беспокоит этот Азюр. Я никак не могу определить, что он собой представляет. Он мне совсем неясен. Что вы о нем думаете? К какой категории его следует отнести?

Информатор. По-моему, Азюр так, ни «голубь», ни «ястреб».

Си. Ну вот видите. Большего я от вас и не требую. Или вам кажется, что, сказав это, вы впутали Азюра?

Информатор. По правде говоря, нет.

Си. Очевидно, если я вас правильно понял, суть в том, что Азюр – оппортунист, который в конце концов всегда примкнет к победившему лагерю.

Информатор. При этом, быть может, отдавая некоторое предпочтение не нашей жизненной философии.

Си. Да. Вы правы. Совершенно правы. Вы прекрасно уловили этот оттенок. И мне очень хотелось бы применить этот наш вывод к Аталанте.

Информатор. О, Аталанте, это другой вопрос… У нас никто не знает, что думает Аталанте.

Си. Буду с вами совсем откровенен, именно по этой причине я и стремлюсь так тщательно изучить его окружение. Однако вернемся к нашим дельфинам. Могу ли я задать вам несколько вопросов?

Информатор. Как раз из-за дельфинов я и установил с вами контакт. Тут я готов максимально помочь вам.

Си. У меня, собственно, лишь один вопрос. Как люди вроде Аталанте и Азюра предполагают практически использовать дельфинов?

Информатор. Их цели ясны. На всех подводных работах по строительству или разрушению, где мы используем «людей-лягушек», было бы куда выгоднее использовать дельфинов.

Си. Почему?

Информатор. У дельфина большое преимущество перед ныряльщиком: на него не действует азотный наркоз, и, всплывая на поверхность, ему не надо переводить дух. Вам, наверное, известно, что Сидэб использовал дельфина по имени Тэффи для связи между исследователями, живущими в доме на морском дне, и кораблем на поверхности. Тэффи доставлял им газеты, письма, бутылки с пивом…

Си. Да, припоминаю. Где-то читал. Это поразительно, но вряд ли это можно назвать собственно работой. Не опасаетесь ли вы, что отсутствие у дельфина рук сильно ограничит его применение на подводных работах?

Информатор. И да и нет. Дельфин удивительно ловко орудует своим рылом. Им он нажимает рукоятки, бросает мячи, удерживает в равновесии разные предметы. Кроме того, скелет его грудного плавника – это скелет атрофированной конечности, заканчивающейся кистью, реликт того времени, когда он жил на суше. Грудные плавники в какой-то мере служат органами осязания. Может быть, удастся их «цивилизовать» и развить. Пока же придется использовать упряжь или специальные приспособления.

Си. Какие именно? Расскажите об этой упряжи. Постойте, я сейчас уточню свой вопрос: предусмотрено ли опытами пристегивать к этой упряжи мины, которые дельфин смог бы оставлять у входа в порт или даже прикреплять к корпусу корабля?

Информатор. Да. Вопрос изучается. Но об этом мне известно немногим больше, чем вам. Я только могу сказать, что некоторые дельфины уже сейчас обучены отличать, даже в темноте, свои корабли от вражеских.

Си. Каким образом?

Информатор. У своих кораблей на носу, под ватерлинией, прикреплена металлическая пластинка; она из другого металла, нежели корпус судна.

Си. И дельфины в темноте обнаруживают эту пластинку?

Информатор. Да. Даже если она выкрашена той же краской, что и корпус.

Си. Как они это делают?

Информатор. С помощью своего сонара. Между эхом, посылаемым пластинкой, и эхом, посылаемым кораблем, существует едва уловимое различие.

Си. Сногсшибательно! Какую, по-вашему, роль мог бы играть дельфин в наступательном и оборонительном боях?

Информатор. Сейчас я вам объясню наш взгляд на эти вещи: дельфин – это и подводная лодка, которую невозможно обнаружить, и обладающая разумом торпеда.

Си. Почему дельфина нельзя обнаружить?

Информатор. Во-первых, потому, что для сонаров противника дельфин – рыба. Во-вторых, если дельфин атакует даже среди белого дня, все попытки вражеских кораблей уйти от нею бесполезны. Не забывайте о необыкновенной скорости дельфина. Не забывайте также о его способности мгновенно погружаться на большие глубины.

Си. Как ваше ведомство оценивает дельфинов с точки зрения тактики?

Информатор. Предположим, что нам удалось завербовать и выдрессировать многочисленные группы дельфинов и заставить их патрулировать в водах Тихого океана и Атлантики. Благодаря своим сонарам они могли бы заранее засекать флотилии вражеских атомных подводных лодок и помогали бы нам уничтожать их, расставляя на их пути мины. Они могли бы атаковать и корабли, прикрепляя к их дну бомбы. Они могли бы даже в крайнем случае доставлять атомные бомбы в порты противника. Тут, по-видимому, следует предвидеть гибель дельфинов-носителей.

Си. Учитывая продолжительность и стоимость их обучения, мне кажется, это серьезная потеря.

Информатор. Я исхожу из предположения, что мы воспитаем несколько сот таких животных. Тогда мы сможем отобрать из их числа штук двадцать дельфинов-смертников – смертники, конечно, знать об этом не будут – без особого ущерба для нашего потенциала.

Си. Все это невероятно интересно.

Информатор. Но, разумеется, столь сложное сотрудничество предполагает, что нам удастся установить с дельфинами языковое общение. Это непременное условие.

Си. Аталанте рассказывал мне о докторе Лилли.

Информатор. Доктор Лилли очень одаренный исследователь, он поставил великолепные опыты, но ему еще далеко до цели. На мой взгляд, Севилла продвинулся гораздо дальше.

Си. Севилла?

Информатор. Я дам вам его координаты. Весь успех проекта «Дельфин» действительно зависит от Севиллы.

Си. Отдает ли себе в этом отчёт сам Севилла?

Информатор. Что вы, нисколько! Севиллу совершенно не интересуют те перспективы использования дельфинов, о которых мы только что говорили. Он идеалист! Севиллу волнует лишь одно – осуществить межвидовое общение. Он считает, что это будет великой победой человечества.

Си. Он, случайно, не из этих…

Информатор. Нет. Мы этого не думаем. В политике он крайне невежествен. Очень далек от всего этого.

Си. Ну что ж, благодарю вас. Ваше сотрудничество для меня просто неоценимо.

Информатор. Однако я не сказал вам ничего, кроме весьма банальных вещей. У некоторых научных обозревателей вы прочтете вещи куда более сенсационные.

Си. Да, но у них надо всегда делать скидку на домыслы, воображение. У вас сам источник информации уже гарантирует ее достоверность.

Информатор. Ну что ж, рад, что мог быть вам полезен. Всегда к вашим услугам.

Си. Благодарю вас. Я действительно вам крайне признателен. Разрешите мне напомнить вам одно обстоятельство? Если вы будете так любезны и изредка вспомните о том, что меня интересует окружение Аталанте, вы нам окажете громаднейшую услугу.

Информатор. Я подумаю об этом.