12

7 января, на другой день после выступления по телевидению президента Олберта Монро Смита, Севилла в семь часов утра, до завтрака, вышел из дому и направился к маленькой гавани, где стояли на якоре яхта «Кариби» и большая из двух резиновых лодок. На расстоянии примерно шести метров он увидел – или ему показалось, что увидел, – Дэзи. играющую вблизи резиновой лодки, и свистом позвал ее. Ответа не последовало. Дэзи, вместо того чтобы подплыть к Севилле, как она обычно делала, и положить голову на доски причала, требуя ласки, повернулась к нему хвостом, нырнула и исчезла. Севилла вошел на понтон, отделявший яхту от лодки, но ни у резиновой лодки, ни у яхты он ничего не заметил. Он снова свистнул, и через несколько секунд в воде рядом с «Кариби» вырисовывалось длинное, гибкое, светло-серого цвета тело Дэзи, она высунула из воды голову и насмешливо посмотрела на Севиллу.

– В первый раз ты мне не ответила, – сказал Севилла на дельфиньем языке свистов.

Дэзи издала какой-то звук, похожий на кудахтанье.

– В первый раз была не я.

– Как так не ты?

– Другой дельфин.

– Не говори глупостей, – сказал Севилла.

– Я не говорю глупостей.

В иные дни от Дэзи нельзя было ничего добиться: или она делала вид, что не понимает его свистов, или ее ответы были совершенно бессвязны. Никакого сравнения с прилежной Би! Севилла повернулся и раздраженный пошел к дому.

– Куда ты идешь? – крикнула вслед ему Дэзи.

– Домой, завтракать.

– Говори со мной!

Севилла, не оборачиваясь, сказал:

– Ты говоришь глупости.

– Я не говорю глупостей. В гавани есть другой дельфин.

– В гавани есть очень глупая дельфинка по имени Дэзи.

– Я не глупая. Смотри.

Дэзи нырнула, Севилла следил за ней, и. так как корпус яхты мешал ему ее видеть, он вернулся на прежнее место. В тот момент, когда он взошел на понтон, он отчетливо увидел, как две округлые спины одновременно появились над водой и исчезли. Он замер, потрясенный. Он видел две спины. В то же мгновенье они вновь появились, только чуть поодаль. Дэзи и ее гость описывали круги; Дэзи плавала внутри круга и старалась подтолкнуть своего спутника ближе к понтону, но, судя по всему, без особого успеха. Севилла свистнул, Дэзи остановилась, нырнула под своего партнера, за три взмаха хвостом достигла причала, всплыла, положила голову на доски и посмотрела на Севиллу.

– Кто этот дельфин? – спросил Севилла.

– Он мой! – торжествующе ответила Дэзи.

И, подавшись назад, она выпрыгнула из воды и нарочно упала совсем близко от Севиллы, окатив его брызгами.

– Перестань, Дэзи!

– Па, я глупая?

– Нет.

Она сделала новый прыжок и снова обдала его водой.

– Перестань же, Дэзи. Значит он твой, – повторил Севилла, глядя на дельфина, – Он великолепен

Дэзи что-то прокудахтала.

– Когда ты нашла его?

– Вчера вечером. В море. Я плаваю и плаваю. Вдруг передо мной дельфин, дельфин и дельфин. Они останавливаются. Они смотрят на меня и говорят.

– О чем же они говорят?

– Они говорят: «Кто это?» Большой самец подплывает. Он подплывает один и плавает вокруг меня. Я ничего не говорю, я ничего не делаю, но мне страшно. Он очень большой. Он говорит: «Где твоя семья?» Я говорю: «Я потеряла свою семью. Я – с людьми». Большой самец отплывает и говорит с другими самцами. Они говорят. Они говорят. Потом самцы все вместе подплывают и окружают меня. И мне страшно. Именно так они убивают акул. Приближаются, окружают и убивают. Но главный самец говорит: «Хорошо. Ты возвращаешься к людям или ты остаешься с нами?» Я говорю: «Я возвращаюсь к людям, но я играю с вами». Главный самец говорит: «Хорошо, играй». Подплывают самки, они вежливы, кроме одной, очень старой, она хочет меня укусить. Но я щелкаю зубами, и она отплывает.

Дэзи замолчала.

– А дальше? – спрашивает Севилла.

– Большой самец подплывает. Он прогоняет самок и хочет играть. Он большой и тяжелый. Он красивый.

– Ты играешь?

– Я играю, но вокруг нас – целое стадо. Тогда я привожу его сюда.

– Почему?

– Чтобы быть спокойной.

Севилла рассмеялся, затем спрашивает:

– Это вожак?

– Нет. Это большой самец. Он очень большой. Дай ему человечье имя!

– Потом.

– Дай ему человечье имя!

– Джим.

– Джим! – повторила Дэзи смеясь.

– Скажи ему, чтобы он подплыл поближе.

– Он боится.

– Скажи ему: здесь с тобой он играет, со мной разговаривает. Скажи ему.

Дэзи рассмеялась.

– Может быть, ты говоришь, а Джим не понимает. Ты плохо свистишь.

– Прекрати свои глупости, Дэзи. Скажи ему.

– Завтра я ему скажу.

– Может быть, завтра он не приплывет?

Дэзи издала радостный, торжествующий и, пожалуй, даже грубоватый звук.

– Джим! – сказала она, почти вся вынырнув из воды. Выпрямившись, она двинулась назад, покачиваясь, с ликующим видом, сильно ударяя хвостом по воде. – Джим придет завтра, завтра и завтра! Он – мой1

– Брат мой, – сказал Голдстейн, – если вы меня пригласите, я охотно соглашусь разделить ваш скромный завтрак. У Арлетт такой ароматный кофе. Ваша, а не моя вина, брат мой, что я приземляюсь у вас в этот ранний час. Я предполагал добраться к вам вчера вечером. В простоте своей я думал, что, сделав глупость и купив дом на Флорида-Кис, вы по крайней мере, исходя из элементарного здравого смысла, выбрали один из тех островов, которые связаны с материком дорогой в Ки-Уэст, а не этот чертов островочек, затерянный среди рифов и продуваемый всеми ветрами. Напрасно вчера вечером я сулил золотые горы двум или трем морским волкам, чтобы они доставили меня к вам. «Нет, сэр, нет, я не буду рисковать своей посудиной, везя вас ночью к этим сумасшедшим». Они очень интересны и разговорчивы, морские волки. После двух—трех стаканчиков жемчужины мудрости посыпались у них из бород, и я услышал сагу о блокхаузе, где вы живете, брат мой. Известна ли она вам?..

– Да, – сказал Севилла, – но все-таки расскажите, часто бывает, что две истины возникают на основе одного факта. – Он смотрел темными, внимательными глазами на Голдстейна: «Напоказ легкое, вызывающее, хвастливое остроумие, всегда способное обернуться скептицизмом, цинизмом, неразборчивостью в средствах; а за этой витриной, под этим панцирем – человек с подлинно великодушным сердцем. И черта с два я пойму, зачем он приехал сюда, почему так утруждал себя и потерял столько времени, когда проще было позвонить…»

– Так вот, – продолжал Голдстейн, – знайте же, что человек, который велел построить ваш блокхауз, – это знаменитый актер Гэри Джеймс.

– Знаменитый? – удивилась Арлетт. Голдстейн взглянул на нее своими голубыми глазами и покачал седой гривой.

– Молодая женщина, – строго сказал он, – не заставляйте меня лишний раз почувствовать, какой я старый хрыч. Гэри Джеймс был знаменит двадцать лет назад, а двадцать лет проходят слишком быстро, вы в этом убедитесь. Короче говоря, Джеймс прочел «Уолдена», или говорил, что прочел, ибо никогда не существовало более нудной и неудобоваримой книги

Мэгги подняла голову и сказала многозначительным, оскорбленным тоном:

– Я не согласна, «Уолден» – это шедевр…

– Я удручен, – ответил Голдстейн, пожимая плечами, – но человек, который по доброй воле в течение двух лет живет один в хижине, – это монах, импотент или…

– Но не будьте же грубы, – смеясь, вмешалась в разговор Арлетт.

– Слегка тронутый, – продолжал Голдстейн. – Но бог с ним. Гэри Джеймс читает «Уолдена» и решает вернуться к природе – «жить одиноким и голым на острове». Ладно, он покупает эту затерянную скалу, велит здесь построить порт, цистерну для пресной воды, этот блокхауз, который вы называете домом, по кабелю подводит сюда электричество, телефон – ибо такова была его концепция возврата к природе – и, сделав это, поселяется здесь, проводит в доме три дня, и до конца жизни ноги его больше здесь не было. – Все смеются. – Дитя мое, – улыбнулся Голдстейн, – я не отказался бы от еще одной чашечки кофе.

– Если бы этот дом не был блокхаузом, – сказал Севилла, – целиком построенным из бетона, с закругленными углами, чтобы противостоять штормам, его давно бы уже снес какой-нибудь циклон. Мы на самом пути циклонов, берущих начало в Карибском море. В девяти случаях из десяти они пересекают Флорида-Кис. Вы, наверное, не знаете, что некогда здесь была железная дорога, которая связывала острова и доходила до Ки-Уэста, и что ее уничтожил ураган. Но и в таком виде дом мне нравится. Согласен с вами, и без циклона довольно жутко, если бушует море. А когда дует ветер, здесь бывают волны, которые преодолевают рифовый барьер, проходят над домом и водопадом брызг разбиваются на террасе. И хотя маленькая гавань ниже уровня ветра и хорошо защищена, все же надо крепить тройным канатом якорь «Кариби» и задраивать окна дома огромными ставнями, которые вы видели при входе. Откровенно говоря, в часы шторма кажется, что живешь на подводной лодке. Я уверен, бывают волны, покрывающие весь островок, слышно, как они обрушиваются на бетонную крышу.

– Это, это потрясающе, – сказала Сюзи, широко открывая голубые глаза и приоткрыв губы, – это вызывает у меня какое-то восхитительное ощущение одиночества и уюта. Надеюсь, что мы еще дождемся циклона, настоящего: двое суток ветра со скоростью в сто пятьдесят километров в час.

Питер протянул свою длинную руку и положил ее Сюзи на плечо.

– …И воды в цистерну, – звонко смеясь, добавил он. – Доброго, теплого тропического ливня на пару суток – вот что нам нужно.

– Брат мой, – сказал Голдстейн, кладя ладони на свои толстые ляжки, – предлагаю вам покинуть компанию этих юных любителей бурь и отвести меня на «Кариби».

Севилла взглянул на него и поднялся. С террасы к маленькой гавани вел бетонный спуск с насеченными красными полосками, уменьшавшими скольжение, и по обеим сторонам этой дорожки – словно она была всего лишь ничтожной попыткой ввести на мгновенье человеческий порядок во всеобщий хаос – простиралась коралловая пустыня. С неуклюжей резвостью Голдстейн шагал рядом. Он походил на мамонта, его толстые ноги, казалось, подскакивают на бетонной дорожке с тяжелой упругостью. Он шел рядом с Севиллой: хитрые глазки, широкие округлые плечи, выставленная вперед тяжелая челюсть, поседевшая, сверкающая на солнце грива старого льва. Грузно перешагнув через кормовой борт, он опустился на скамью в рубке управления.

– Брат мой, – сказал он, – это чудо. Избавьте меня от спуска в каюту. В ней всегда жестко и грустно, в каюте яхты, и койки такие узкие, что исключена даже мысль заниматься на них любовью, – я нахожу это удручающим, но все равно это чудо, – повторил он, лаская взглядом «Кариби», – чудо из хрома, красного дерева, лака и меди, и к тому же эта чертовка так мила, так ласкова, так складна. Будь у меня побольше времени, я попросил бы вас устроить мне небольшую прогулку. На такой штуке добраться до Кубы – детская забава.

– В таком случае, – улыбнулся Севилла, – я предпочел бы большую резиновую лодку и подвесной мотор Меркюри. Менее чем за четыре часа я достиг бы побережья у Пинар-дель-Рио. Можно было бы и быстрей, если б не мощные течения, которые начинаются в Мексиканском заливе и движутся в направлении Атлантики. Лодка невысока, и у меня было бы намного больше шансов ускользнуть от бдительности американских военных кораблей, а главное, от кубинских сторожевых катеров. Полагаю, что после всех наших махинаций кубинцы должны держать палец на спусковом крючке.

– Итак, – продолжал он, повернувшись к Голдстейну, – что вы хотите мне сказать? Есть новости о моем зарубежном паспорте?

Голдстейн покачал головой.

– У государственного департамента иные заботы… Они слишком заняты тем, чтобы ввергнуть нас в эту проклятую третью мировую войну. У меня сложилось тягостное впечатление, что страна сходит с ума, очертя голову, вслепую она бросается в атомный конфликт из-за уязвленного самолюбия, по легкомыслию, по глупости, из-за простого стечения обстоятельств. Это невероятно. Никогда еще не казалось, что мы настолько лишены управления, и никогда еще мы так плохо не знали, кто же управляет США. Уж конечно, не этот бедняга Смит с его повадками студента, который прикидывается взрослым. Его выступление показалось мне довольно жалким. За внешней твердостью сквозит такая неуверенность. Вы знаете, я с ним хорошо знаком, я работал для него во время предвыборной кампании. Я спрашиваю себя, что же все-таки таится в человеке, делает его способным к истреблению себе подобных? И в первую очередь на кой черт мы, американцы, пришли в Юго-Восточную Азию, вы можете мне это сказать? – Голдстейн огляделся. – Я полагаю, что здесь можно все говорить. Им еще не удалось поставить микрофоны на «Кариби»?

Севилла улыбнулся:

– Как вы сами убедились, ночью остров недоступен, а днем в гавани всегда кто-нибудь возится.

Голдстейн наклонился над бортом.

– Но я не вижу вашей дельфинки.

– Теперь мы работаем только в темноте. Весь день Дэзи отсутствует и лишь вечером возвращается в отчий дом. Но каждый вечер она возвращается. Она привязана к нам, а еще больше к «Кариби». Ночью она приплывает, чтобы прижаться к яхте точно так же, как ребенок прижимается к матеря.

Севилла замолчал, выпрямился и посмотрел на Голдстейна.

– Итак, – сказал он, – что вас сюда привело?

Голдстейн заморгал, отвел глаза и проговорил:

– Адамс просил встречи с вами.

Севилла встал, положил обе руки на штурвал и повернул его на несколько градусов влево, как будто «Кариби» была под парусами и Севилле хотелось развернуть ее другим бортом.

– Никогда, – сказал он, не повышая голоса, по его пальцы, вцепившиеся в штурвал, побелели. – Никогда, – повторил он глухим голосом. Ему было трудно говорить и разжимать зубы, так были сжаты его челюсти. – Я с этими людьми покончил.

Он посмотрел на Голдстейна. Голдстейн посмотрел на него. Воцарилась тишина, она сгущалась, она словно замораживала их обоих. Голдстейн сидел, выставив вперед голову, как черепаха, осторожно осматривающая дорогу, а Севилла стоял за штурвалом, расставив ноги, устремив глаза на форштевень, прямо держа голову. Он казался теперь выше, собраннее и тверже, словно весь его гнев и все его обиды распирали его.

– Я с этими людьми покончил, – повторил он тем же глухим, сдержанным, едва слышным голосом.

«Сорвалось, – подумал Голдстейн, – он не взорвется, не изольет свой гнев; он будет хранить его в себе и станет еще упрямее».

– Брат мой, – начал он задорным и жизнерадостным голосом, – это ваше дело. Если я все бросил, чтобы приехать к вам в ваше логово, то это потому, что Адамс вчера прилетел из Вашингтона, чтобы поговорить со мной. И ему удалось меня убедить, что все это, я привожу его слова, «страшно важно». Сначала я отказался, но никогда я не видел, чтоб человек был так взволнован. Не скажу, что он валялся у меня в ногах, но – почти. Никогда я не видел Адамса в таком состоянии. Обычно он холоден как рыба. Короче, я согласился передать его просьбу, и теперь моя миссия исполнена. Если вы откажете Адамсу, то это ваше дело, меня оно никоим образом не касается. Вашу точку зрения я хорошо понимаю. Эта шайка сволочей обошлась с вами так… Еще раз, я всего лишь передаю, и только повторяю его слова, не меняя в них ни слога, – «вы скажете ему, что это страшно важно». Голос Адамса дрожал, я не сентиментален, но я все-таки могу почувствовать, когда человека терзает волнение. Он повторил по крайней мере раз десять «это страшно важно». И теперь, повторяю, моя миссия исполнена, я ухожу. – Он снова стукнул ладонями по ляжкам и – словно бы этот жест вызвал рефлекторное движение в его коленях – распрямился, как пружина.

Севилла отпустил штурвал, повернулся к нему, засунул руки в карманы и сказал:

– Согласен при двух условиях: первое – беседа будет происходить здесь; второе – Фа и Би будут снова отданы мне, не просто доверены на тот или иной срок, а именно отданы в мою безраздельную собственность. Я подчеркиваю, что эти условия не могут быть предметом переговоров, а являются их необходимой предпосылкой.

– Ну что ж, – усмехнулся Голдстейн, – я с радостью обнаруживаю, что вы умеете быть твердым к делах, когда речь идет не о деньгах. Если вы прикажете вашему юному любителю бурь провести меня на резиновой лодке сквозь рифы, то я передам ваши условия Адамсу. Он ждет меня на материке. И если он примет ваши предложения, Питер сможет тотчас же доставить его на остров.

Не прошло и часа, как Питер вернулся с Адамсом и молодым человеком, которого Севилла не знал.

– Лодка немножко спустила, – закричал Питер, – она чуть-чуть прорвалась! Если вы мне поможете вытащить ее и перенести на террасу, то я ее быстро заклею.

– Знакомьтесь, мой помощник Эл, – нервно, отрывисто сказал Адамс.

Севилла сделал рукой приветственный жест, но ничего не ответил и остался стоять на месте.

– Если хотите, – предложил Адамс, – мы вам поможем.

На бортах лодки было по две резиновые ручки, вчетвером они без труда перенесли ее на террасу. Но, переворачивая ее по просьбе Питера, залили водой ботинки и брюки.

– Я пойду зажгу камин, чтобы просушиться, если вы позволите, – сказал Адамс. – В ото время Эл обойдет дом и проверит, не вмонтировали ли вам где-нибудь аппарат для подслушивания.

– Я был бы этим крайне удивлен, – сказал Севилла. – Остров из-за подводных скал недоступен. Есть только один подход к нему – это фарватер, ведущий в гавань, но он даже не обозначен. Очень трудно обойти некоторые рифы. Вы сами в этом убедились. Это у нас третий прокол за месяц.

Высокое пламя, красное снизу и бледно-розовое сверху, взметнулось в камине и лизнуло потрескивающие еловые поленья. Посыпались искры. Адамс расшнуровал ботинки, поставил их на край камина и, откинувшись в белом лакированном кресле-качалке, подставил ноги теплу.

– Приходилось ли вам оставлять остров с тех пор, как вы его купили?

Севилла отрицательно покачал головой.

– Всегда найдется кто-нибудь, несмотря ни на что, – заметил Адамс. – В большой прилив ясной ночью. Один—два «человека-лягушки», пройдя по крыше…

– Крыша из бетона, – сказал Севилла, – единственное отверстие – труба камина, и мы теперь разводим огонь почти каждый день.

Юный озабоченный Эл появился на пороге зала с кожаным мешком в руках и висящим на груди огромным биноклем:

– Где я могу найти лестницу?

– В чулане есть какая-то, – ответил Севилла, спросите у Питера.

– Я надену ботинки, – слабо улыбаясь, сказал Адамс, – а то у них начнут коробиться подметки. – Он был бледен, выбритое, с правильными чертами лицо было напряжено, осунулось.

В зале было тихо. Глядя на огонь, они ждали Эла. Севилла наклонился, щипцами подобрал с пола почерневшую головешку и сунул ее между красными поленьями. Она, как показалось Севилле, не загоралась невероятно долго. Потом всю головешку сразу охватило пламя, и два полена тоже загорелись с веселым потрескиванием.

– Мы высохли, кажется, – сказал Севилла, – пусть гаснет.

Появился Эл. Детские губы, черные строгие брови, перечеркивающие лоб, придавали ему вид скромного и знающего парня.

– Все о’кэй, – доложил он, – никакого подслушивателя не обнаружено, электропроводка не тронута, ничего подозрительного, и на горизонте нет даже рыбачьей лодки. Но на всякий случай, пока вы будете разговаривать, я буду на крыше.

– Оставьте нам ваши ботинки, – сказал Севилла, – они насквозь промокли. Питер даст вам другие.

– Не стоит, – ответил Эл строгим тоном пуританина и закрыл за собой дверь.

– Благодарю вас, что приняли меня, – начал Адамс, уставившись на огонь. Он отодвинул кресло-качалку, но не повернул головы к Севилле. – Вам нет нужды высказывать мне все то, что вы думаете, – мне это известно. Так вот, я звонил высшему начальству: ваши условия приняты. Фа и Би сегодня же будут переданы в вашу безраздельную собственность. Вам будет дана письменная гарантия. Однако я должен предупредить вас: сегодня владеть этими двумя дельфинами небезопасно.

Севилла живо повернулся к Адамсу:

– Небезопасно? Для кого?

Адамс, не глядя на него, ответил:

– Для них, для вас. Но, если вы захотите, мы сможем оставить на острове отряд прикрытия.

– Спасибо, не надо, – проговорил Севилла с нотой горькой иронии в голосе, – мой остров – сугубо частная лаборатория. Никто меня не субсидирует, никто не контролирует и никто не защищает.

Адамс отодвинул свое кресло примерно на метр от огня.

– Я предвидел вашу реакцию. Позвольте же мне объяснить то немногое, что я могу вам объяснить. Фа и Би выполнили одно задание, мы не знаем какое. Действовали два отряда: отряд А – наши люди – доставил Фа и Би непосредственно на место, и там их передали оперативному отряду, который мы будем называть отрядом В.

– Мы, наверное, могли бы называть его и отрядом Си, – усмехнулся Севилла.

– Мне об этом ничего не известно, – проговорил Адамс тусклым механическим голосом, по-прежнему не отрывая глаз от пламени. – Я не строю предположении, я излагаю факты. Об отряде В мы не знаем ничего: ни о его происхождении, ни о его составе, ни о его задачах. При Джонсоне мы получили приказ от самых высоких инстанций, и мы его выполнили. Я продолжаю, в час Н отряд А в открытом море передает Фа и Би отряду В и сразу же возвращается на свою базу. Через 12 часов мы приняли радиограмму отряда В: «Мы потеряли всякие следы Фа и Би, видели ли вы их?» После этого каждый час мы получаем от отряда В ту же радиограмму. В Н + 26 часов, к общему изумлению, Фа и Би возвращаются на нашу базу совсем измученные. Мы полагаем, что с часа Н они не переставая плыли 26 часов! Боб расспрашивает их.

Полное молчание.

– Один вопрос, – сказал Севилла, – где был Боб с начала часа Н?

Адамс кивнул головой:

– Боб не покидал отряда А. Я продолжаю. Боб расспрашивает Фа и Би. Молчание, ни слова и даже ярко выраженная враждебность к Бобу. Поразительное поведение, поразительное, учитывая его хорошие отношения с ними. Мы теряемся в догадках. Почему Фа и Би, выполнив или не выполнив задание, не вернулись в отряд В? Как они сумели добраться до нашей базы? И наконец, как объяснить их отношение к Бобу? Мы сразу же доложили об этом шифровкой и получили два приказа: первый – не сообщать отряду В, что Фа и Би нашлись, а второй – репатриировать Фа и Би. Со времени возвращения дельфинов мы не переставая расспрашивали их. И все безрезультатно. Они неприязненно молчат, отказываются от всякой ласки и с угрожающим видом лязгают зубами, как то, ко к ним приближаются.

Адамс замолчал.

Севиллу удивили исказившиеся черты его лица и нотки извинения в голосе.

Севилла посмотрел на огонь, вопреки всякому ожиданию, вместо того чтобы погаснуть, он продолжал трепетать, хотя дрова почти все сгорели, от огня шел скудный красный свет, языков пламени не было, не было и дыма, и этого отвратительного запаха горелого щебня и мусора, который от него остается. Севилла выпрямился, положил руки на подлокотники кресла и взглянул на Адамса:

– Я полагаю, вы отдаете мне Фа и Би для того, чтобы я заставил их говорить, а вы узнали бы от меня, что же произошло.

– Да, – сказал Адамс, не меняя позы.

– И из ваших предостережений я делаю вывод, что есть люди, проявляющие величайшую заинтересованность в…

– Да, – подтвердил Адамс.

– …Так вот, вы мне рассказываете об этом деле слишком много или слишком мало. В вашем рассказе есть недомолвки. Вы мне говорили о часе Н, но вы не сообщили мне места проведения операции и не назвали день.

Адамс мотнул головой.

– Я сказал все, что я мог вам сказать.

Севилла посмотрел на него, но ему не удалось поймать взгляда Адамса. Севилла встал и тут же подумал: «Я встаю – почему? Из потребности действовать или это рефлекс бегства?» Он заставил себя застыть неподвижно, опершись рукой на кресло, но его ноги тряслись. Опустив глаза, он с изумлением увидел, как его левая нога от бедра до большого пальца конвульсивно вздрагивает. Он поставил ее на пол, но дрожь не прекращалась. Он сел, ноги продолжали трястись. Он почувствовал себя слабым, изможденным, обескровленным. Он видел только профиль Адамса, и внезапно ему захотелось закричать:

– Да посмотрите на меня. Адамс, посмотрите же на меня, почему вы боитесь посмотреть мне в глаза?

Адамс встал.

– Разрешите позвонить?

– Конечно.

Твердым шагом он подошел к письменному столу, снял трубку и набрал номер.

– Алло, говорит Герман… Дайте мне Джорджа… Джордж, привезите два ящика пива, ящик кока-колы и гроздь бананов. Спасибо. Места для посадки вполне достаточно.

Он положил трубку и повернулся к Севилле:

– Вертолет доставит их сюда через час и возьмет меня.

– Я понял, что значат «два ящика пива», – сказал Севилла, – но что такое «кока-кола» и «гроздь бананов»?

Адамс улыбнулся.

– Учитывая ваши пацифистские идеи, я думаю, что вы не вооружены.

– Нет.

– «Кока-кола» будет вам кстати. А от себя я добавляю маленький передатчик.

– Ясно.

– Вы сумеете обращаться с легким пехотным оружием?

– 1944. Арроманш.

– Правильно, и о чем я спрашиваю? Будто я не знаю вашей биографии?

Стало тихо, и Севилла предложил:

– Может быть, чашку кофе?

– С удовольствием.

Он прошел вперед и провел Адамса в гостиную. Там находились три женщины.

– Хотя вы никогда и не встречались с ними, – сказал Севилла, – я полагаю, что и о них вам все известно. Арлетт, это Герман.

– Миссис Севилла, – с подчеркнутой вежливостью сказал Адамс, – для меня большая честь познакомиться с вами. Ваш муж большой шутник, и вы, конечно, знаете мое настоящее имя.

– Очень рада, мистер Адамс, – холодно ответила Арлетт.

Адамс издали слегка поклонился Сюзи и Мэгги, они кивнули в ответ, но остались на своих местах.

– Мэгги, – спросил Севилла, – не найдется ли у нас чашки кофе для мистера Адамса и для меня?

– Конечно же, найдется.

Они сели за длинный, покрытый голубым пластиком стол. Зазвонил телефон. Севилла взял трубку:

– Севилла слушает… Кто? Джордж? Какой Джордж?

– Это меня, – сказал Адамс, протягивая руку. – Алло, Фрэнклин?.. Говорит Натаниэл… Что?.. – Адамс побледнел и сжал трубку… – Берти на месте?.. Тогда передайте ему, чтобы он позвонил и доложил обстановку.

Он положил трубку и посмотрел на Севиллу усталыми, запавшими глазами. Он задыхался, как будто только что сделал какое-то громадное усилие.

– Боб разбился на машине. Только что его нашли в овраге.

Кто-то вскрикнул, и Адамс испуганно вздрогнул. Севилла поднял голову и увидел, как мелькнула спина Мэгги, выбегавшей из комнаты, охватив голову руками.

– Пойдите к ней, Сюзи, – сказал Севилла.

– Что происходит? – спросил Адамс.

– Это Мэгги. Она была влюблена в Боба.

– Я забыл, – проговорил Адамс, проведя рукой по лицу. – А уж кто-кто…

– Извините, – сказал Севилла.

Он быстро вышел из комнаты, догнал на террасе Сюзи и шепнул ей:

– Прежде чем пойдете утешать Мэгги, скажите Питеру, чтобы он следил за Элом.

Севилла вернулся в комнату. Арлетт поставила перед Адамсом чашку кофе.

– Спасибо, – поблагодарил Адамс.

– Не хотите ли печенья?

Севилла смотрел на нее. Она говорила с неприязненной сдержанностью. Она не забыла слежку за бунгало.

– Нет, спасибо.

Адамс повернулся к Севилле:

– Как он водил машину?

Севилла посмотрел на него.

– Аккуратно. Крайне осторожно.

Адамс уставился на голубой пластик стола, взял чашку кофе и жадно выпил.

– Еще чашку? – спросила Арлетт безразличным голосом.

– С удовольствием.

Зазвонил телефон. Севилла взял трубку, послушал и передал Адамсу.

– Берти? Говорит Эрнест… Вас очень плохо слышно… Ничего? Ничего? Как ничего?.. Сгорел?..

– Я надеюсь, – сказал Адамс, – что вы убеждены теперь в необходимости оборонительного отряда на острове.

– Вовсе нет, – сказал Севилла, поднимая голову и глядя ему в глаза. – Я категорически от него отказываюсь. Я остаюсь при своем мнении.

– Послушайте, Севилла, я все же настаиваю на своем. После всего случившегося совершенно ясно, что, если Фа и Би будут возвращены вам, серьезная опасность нависнет над этим домом.

Арлетт открыла рот, собираясь что-то сказать, но встретила взгляд Севиллы и промолчала.

– Миссис Севилла, вы хотели что-то сказать?

– Нет, – ответила она холодно. – Ничего существенного.

Адамс долго смотрел на Севиллу.

– В таком случае, – сказал он медленно, – я не знаю, смогу ли я вам доверить дельфинов. Без отряда обороны на острове, на мой взгляд, не будут соблюдены минимальные условия безопасности.

– Ну что же! Не доверяйте их мне! – сказал Севилла резко. – Я не прошу.

И, помолчав, добавил:

– Я ведь не просил вас приезжать сюда.

Наступило молчание. Адамс, засунув руки в карманы, рассматривал пол у себя под ногами.

– Вас довольно трудно понять. Всего несколько месяцев назад, я это хорошо помню, вы говорили мне, что дорожите Фа и Би так же, как своими собственными детьми.

Лицо Севиллы стало еще более суровым.

– Возможно, обстоятельства заставили меня преувеличить мои чувства.

Арлетт посмотрела на Севиллу, казалось, снова хотела что-то сказать, но передумала. Вновь наступило тягостное молчание.

– Позвольте мне коротко подвести итоги, – сказал Севилла, подчеркивая каждое слово. – Если вы решите, по здравом размышлении, не передавать мне Фа и Би, прекрасно, вы можете отменить и свое распоряжение относительно вертолета. Питер доставит вас на материк. Если вы передадите их мне, то письменным документом вы подтверждаете, что они будут считаться моей личной собственностью. Со своей стороны я обязуюсь, если они заговорят, записать их показания и передать вам записи. Но ни в коем случае я не согласен иметь на острове отряд обороны. Однако, если вы пожелаете организовать охрану на море, на достаточном расстоянии от острова – это ваше дело, я не имею ничего против этого, а также против того, чтобы получить от вас рацию для связи с вашей базой на море. Но зато я не хочу надзора с воздуха и полетов над островом.

Адамс не поднимал глаз. Он подождал несколько секунд и сказал:

– В свою очередь, я должен заметить, что если Фа и Би расскажут вам о происшедшем, то одной записи мне будет недостаточно. Я должен буду услышать этот рассказ из их уст.

– Согласен, – сказал Севилла и тотчас добавил: – Из их дыхала.

– Простите?

– Не из их уст, а из их дыхала.

– Я забыл, – сказал Адамс, натянуто улыбаясь. – И во-вторых, мне кажется необходимым держать Мэгги, Сюзи и Питера в стороне от всего этого.

– Согласен, – сказал Се вилл а. – Мы оба, и вы и я, по молчаливому уговору так и делали до сих пор, и я буду продолжать действовать так же. В связи с этим вот что я вам предлагаю: ваш вертолет приземлится на террасе, выгрузит оружие, рацию и дельфинов. Ваши люди выпустят их в море с пристани без помощи кого бы то ни было из нас. Затем вертолет возьмет вас и Эла и улетит. После вашего отлета Арлетт и я, мы одни, войдем в контакт с дельфинами.

– Я предложу вам еще один вариант, – сказал Адамс после некоторого молчания. – Я мог бы присутствовать, когда миссис Арлетт и вы войдете в контакт с дельфинами.

– Нет, – сказал Севилла. – Это абсолютно исключено.

– Почему?

– Неужели я должен повторять? Эта лаборатория принадлежит мне, никто не дает мне никаких субсидий и никто не будет за ней следить. Адамс, – продолжал он раздраженно, – если вы хотите тратить время на то, чтобы ставить под вопрос мои условия, мы с вами никогда ни о чем не договоримся. Решайте. Что касается меня, то я считаю наши переговоры законченными.

– Но я согласен, – сказал Адамс, задетый за живое. – Позвольте мне вам сказать, что в споре я нашел в вас абсолютно безапелляционного оппонента.

Севилла вскинул на Адамса свои темные глаза и несколько секунд не произносил ни слова. Потом он сделал легкое движение рукой и сказал:

– Если вы позволите, я вас оставлю на несколько минут одного, вы как раз успеете написать документ, подтверждающий, что вы отдаете нам Фа и Би.

Севилла сделал знак Арлетт, вышел с ней из комнаты и направился к сараю. Заметив его Питер поднялся, написал несколько слов на листке своего блокнота, вырвал его и протянул Севилле. Арлетт посмотрела на Сюзи.

– Как чувствует себя Мэгги?

– Спит. Я дала ей снотворное.

– Как она отнеслась…

– Как и следовало ожидать. Будто это ее вина, она довела Боба до отчаяния, и потому он покончил с собой.

– Бедное создание. Не знаю почему, но у меня всегда такое ощущение, будто я в чем-то перед ней виновата.

– У меня тоже.

Севилла передал Арлетт записку, полученную от Питера. Она пробежала ее глазами. «Эл сделал проводку для подслушивания в доме, но не подходил к пристани».

– Как двигается ваш ремонт? – спросил Севилла громко.

– Большая лодка починена, но я не могу спустить ее на воду раньше завтрашнего дня. Я чищу мотор маленькой лодки.

– Хорошо. Я должен вас покинуть. Мы о Арлетт пойдем переставим сетку у входа в бассейн.

Когда они подошли к гавани, Арлетт повернулась к Севилле и прошептала:

– Почему ты не согласен на отряд обороны, который предлагает тебе Адамс?

– Мне не понравилась настойчивость Адамса. Этот отряд – палка о двух концах.

– Ты уверен?

– Конечно. Я почувствовал шаткость позиции Адамса. Он хочет знать правду, я в этом убежден. Но для чего? Чтобы передать ее на «высший уровень»? Может быть. А может быть, просто для того, чтобы получить перевес над В. Я не доверяю ему,

– Ты думаешь, что он или его шефы могут пойти, взвесив все свои «за» и «против», на уничтожение истины?

– Да, я так думаю.

– И в таком случае…

Севилла взглянул на нее своими темными глазами.

– В таком случае мы окажемся лишними.