Через самые ранние годы, полные чудесных открытий, когда, к примеру, она еще ребенком ощущала острое покалывание брызг от разбивавшегося о пляж Санта-Моники прибоя, пронесла Норма Джин это воспоминание. О том, что уже когда-то слышала этот спокойный и размеренный, как метроном, голос: Где бы ты ни была, куда бы ни направилась, я буду там. Ты еще не успеешь прийти туда, а я уже буду ждать тебя там.

О, это выражение на лице Глейзера! Да его дружки с «Либерти» просто обхохотались, глядя, как он небрежно, с самым скучающим видом, листает декабрьский номер журнала «Звезды и полосы» за 1944 год. А потом вдруг переворачивает страницу, смотрит, словно не веря своим глазам, таращит эти самые глаза, и челюсть у него буквально отвисает от изумления. Что же такое, напечатанное на этой странице из дешевой бумаги, могло произвести на Глейзера впечатление разорвавшейся бомбы? Словно его электрическим током ударило! А потом он не своим, сдавленным голосом произносит:

— Господи! Моя жена. Это ж моя жена!..

Журнал тут же вырывают у него из рук. И все таращат глаза на ДЕВУШКУ С ТРУДОВОГО ФРОНТА, так, во всяком случае, напечатано над снимком. А ниже, на всю страницу и сам снимок — девушка с совершенно очаровательным личиком, пепельно-белокурыми кудряшками, выбившимися из-под косынки, прелестными задумчивыми глазами и влажными губками, сложенными в застенчиво-дразнящую улыбку. На девушке синий джинсовый комбинезон, вверху его так и распирают упругие молодые груди, внизу он облегает совершенно потрясающие бедра!.. И она с какой-то детской наивностью сжимает в обеих руках канистру и как будто целится ею в объектив.

Как же они дразнили бедного парня, как насмехались над ним! Мало того, что в журнале пропечатали жену, так еще и имя его написали неправильно — «Глейсер» вместо «Глейзер». И потом, с чего это он вообразил, что эта хорошенькая девчонка — его жена? И тут из-за журнала завязалась самая настоящая драка, его выхватывали из рук, чуть не порвали, а Глейзер гонялся за своими дружками с горящими от ярости глазами и орал:

— Эй, вы, мать вашу! А ну, отдайте! Дай сюда, я тебе говорю! Он мой, мой!

А потом наступил март 1945-го, и Сидни Хэрингу, преподавателю английского средней школы в Ван-Найсе, удалось конфисковать у хихикающих мальчишек номер «Маскарада». Не глядя, швырнул он журнал в ящик письменного стола и лишь в конце дня достал и начал перелистывать, подозревая, что похотливые в помыслах своих мальчишки непременно заложили страницу с какой-нибудь неприличной картинкой. И вдруг Сидни Хэринг сдвинул очки на кончик носа и в изумлении уставился на снимок. «Норма Джин!» Он тут же узнал девушку, несмотря на толстый слой макияжа и сексуальную позу. Голова чуть повернута набок, губы в темно-красной помаде полуоткрыты в пьяной и мечтательной улыбке, глаза полузакрыты в чувственном экстазе. На ней было нечто напоминающее ночную сорочку, некое почти совсем прозрачное одеяние с оборками, доходившее до середины бедер, туфли на высоких каблуках. А к грудям с неестественно заостренными сосками она прижимала маленького плюшевого панду. «Готов к холодной зимней ночи? Иди ко мне, согрею!..»

Хэринг тяжело и шумно задышал ртом. Глаза его увлажнились. «Норма Джин!.. О, Бог ты мой!» Он не сводил глаз со снимка. Он испытывал прилив жгучего стыда. Ведь то была его вина, это несомненно. Он мог бы спасти ее. Должен был как-то помочь ей. Но как?.. Все равно, надо было хотя бы попытаться. Постараться, очень постараться. Он должен был что-то сделать! Но что?.. Уговорить не выходить слишком рано замуж? А может, она была беременна. Может, она просто вынуждена была выйти замуж. А сам он жениться на ней не мог. Ведь он уже был женат. Да и девочке тогда было всего пятнадцать. Он был бессилен, и лучшее, что мог предпринять в той ситуации, это держаться от нее подальше. Он поступил мудро. Впервые, наверное, за всю жизнь, поступил мудро. Даже нанеся себе членовредительство, он поступил мудро — избежал тем самым призыва.

У него были маленькие дети и жена. Он любил свою семью. Они целиком и полностью зависели от него. И потом, каждый год в классе появлялись новые девочки. Сироты, приемные дети. Девочки с тоскливыми и ждущими глазами. Девочки, которые нуждались в наставлениях мистера Хэринга. В его одобрении. Любви. А что поделаешь, когда ты — их учитель, к тому же мужчина, к тому же еще относительно молодой. Война особенно обострила все это. Вообще эта война походила на какой-то дикий эротический сон.

Особенно если ты был мужчиной. Считался мужчиной. Но разве в его силах было спасти их всех?.. Конечно, нет. К тому же он потерял бы работу. Вот Норма Джин, она тоже была приемным ребенком. А потому была обречена. И мать у нее была тяжело больна — чем именно, он сейчас не помнил. А что с отцом?.. Кажется, отец у нее умер. Так что он мог сделать? Ровным счетом ничего. Не делать, не предпринимать ничего — то был, пожалуй, наилучший выход. Думать прежде всего о себе. Спасаться самому. Никогда к ним не прикасаться.

Нет, не то чтобы он гордился своим поведением, зато и стыдиться ему было нечего. Да и разве он испытывал стыд?.. Ничего подобного! И однако же он, воровато покосившись в сторону двери (занятия кончились, вломиться вроде бы никто не должен, но, как знать, какой-нибудь ученик или коллега вполне мог подсмотреть через стеклянную панель в двери), вырвал из журнала страницу. Теперь надо было избавиться от самого журнала. Он сунул его в старый конверт из плотной желтой бумаги и бросил конверт в корзину для бумаг. Готов к холодной зимней ночи? Иди ко мне, согрею! Чтобы не помять снимок своей бывшей ученицы, Хэринг убрал его в папку, затем сунул папку в самый нижний ящик письменного стола, туда, где хранилось с полдюжины стихотворений, что некогда написала ему от руки эта девочка.

А в феврале того же года детектив Фрэнк Уиддос из департамента полиции Калвер-Сити производил обыск в трейлере, где обитал подозреваемый в убийстве. Если точнее — подозреваемый в совершенно сенсационном преступлении: изнасиловании с последующим убийством, убийстве с нанесением многочисленных ножевых ранений, изнасиловании и зверском убийстве с последующим расчленением тела. Уиддос и его друзья копы были уверены, что нашли «своего парня», что этот зверь и подонок был точно виновен. Недоставало лишь чисто материальных доказательств, привязывающих подозреваемого к жертве, к убитой им девушке. (В течение нескольких дней она числилась в розыске, потом на пустыре, на окраине Калвер-Сити, нашли расчлененное тело. Девушка, Сьюзан Хейворд, проживала в Западном Голливуде и даже вроде бы подписала контракт с какой-то киностудией, но потом от нее отказались. А чуть позже встретила этого психопата, и тут настал ей конец.)

И вот, зажимая одной рукой нос — проклятый садист устроил в своем трейлере настоящий свинарник, — Уиддос перебирал другой кипу журналов с девочками. И наткнулся на разворот в журнале «Фотографии», и увидел — «Господи Иисусе! Та самая девчонка!» Уиддос принадлежал к числу легендарных детективов, которые, как в кино, никогда не забывают ни лиц, ни имен. «Норма Джин… как ее там дальше?.. А, Бейкер! Да, точно». Она позировала в плотно облегающем цельном купальнике, который позволял разглядеть практически все ее прелести, ну и еще оставлял немножко — для работы воображения. На ней также были туфли на чудовищно высоких каблуках. На одном снимке она красовалась лицом к камере и в полный рост, на другом, в стиле Бетти Грэбл, сидела к зрителям спиной и игриво поглядывала через плечо. Руки на бедрах, один глаз подмигивает, на купальнике рисунок в виде бантиков, волна темно-золотистых кудряшек сверкает лаком. А все еще детское личико девушки, казалось, затвердело от толстого слоя грима. На первом снимке в полный рост она кокетливо протягивала зрителям мяч для игры в пляжный волейбол, и на лице ее застыла жеманно-глуповатая улыбка, а губки были сложены, как для поцелуя. Снимок сопровождался надписью: «Лучшее средство от зимней тоски? Вот оно, перед вами! Наша мисс Февраль!»

Уиддос почувствовал, как тупо заныло сердце. Нет, не так, словно его пронзила пуля, но тем не менее довольно чувствительно.

Помощник спросил, что он там нашел, и Уиддос грубо ответил:

— А ты как думаешь, что можно найти в выгребной яме? Одно дерьмо!

Потом украдкой скатал журнал в трубочку и спрятал его во внутренний карман пиджака.

А вскоре после этого сидевший в трейлере, оборудованном под офис, что находился на заваленном разным хламом дворе за домом на Резеда-стрит, Уоррен Пириг с дымящейся сигаретой в углу рта рассматривал глянцевитую обложку нового номера «Шика». Надо же, на обложке! «Норма Джин?.. Да, точно она. Господи!» Его девочка. Та самая, на которую он «запал», но ни разу и пальцем не тронул. Та самая, которую он до сих пор вспоминал… так, время от времени. Хотя она здорово изменилась. Повзрослела и смотрела на него так, словно знала и ведала все на свете. И еще — как будто ей нравилось то, что она знала… На ней были мокрая на вид белая майка с надписью USS Swank на груди, красные туфли на высоких каблуках. И больше — ничегошеньки. Плотно обтягивающая грудь майка едва доходила до середины бедер. Темно-золотистые волосы зачесаны кверху, из пучка на макушке выбивается несколько светлых кудряшек. Сразу было заметно, что на ней нет лифчика, груди такие круглые и мягкие на вид. А судя по тому, как липла майка к бедрам и округлому животику, становилось ясно, что и трусиков на ней тоже нет.

Уоррен почувствовал, что краснеет. Резко выпрямился над исцарапанным стареньким столом, беспокойно зашаркал подошвами. Последнее, что он слышал от Элси о Норме Джин, так это то, что девушка вышла замуж, переехала в Мишен-Хиллз, а потом ее мужа вроде бы отправили на войну. Сам Уоррен ни разу с тех пор не спрашивал о Норме Джин, а Элси не выказывала никакой охоты говорить на эту тему. А теперь нате вам, пожалуйста! Красуется на обложке «Шика», да еще на двух снимках внутри, в той же белой маечке. Показывает всем свои титьки и задницу, будто какая шлюха!.. Уоррен испытывал бешеное желание и одновременно — глубочайшее отвращение, словно вляпался в грязь. «Черт побери! Это она во всем виновата!» Он имел в виду Элси. Это она разбила их семью. И он шевельнул толстыми волосатыми пальцами — так бы и задушил эту суку!..

Однако, несмотря на злость и отвращение, он все же сохранил этот номер «Шика» за март 1945 года. Спрятал его в нижний ящик стола, под старые счета и деловые бумаги.

Однажды апрельским утром в аптеке Мейера (это утро запомнится ей надолго, ведь случилось то накануне кончины Франклина Делано Рузвельта) Элси вдруг услышала возбужденный голос Ирмы. Та звала ее, хотела показать новый номер «Парада», которым размахивала какая-то ее подружка.

— Это ведь она? Правда она? Ну, та ваша девочка? Ну, которая пару лет назад вышла замуж? Вы только посмотрите!

Элси уставилась на раскрытую страницу журнала. Да, точно, Норма Джин! Волосы заплетены в мелкие косички, как у Джуди Гарланд в «Волшебнике из страны Оз», и одета она в плотно облегающие вельветовые джинсы и пепельно-голубой свитер ручной вязки. И раскачивается на воротах какой-то фермы, и весело так улыбается; а на заднем плане видны пасущиеся на зеленой травке лошади. Норма Джин выглядела очень молоденькой и очень хорошенькой. Но если приглядеться повнимательнее, что, собственно, и сделала Элси, сразу становилось заметно, какая напряженная и вымученная у нее улыбка. Даже щеки у бедняжки закаменели от напряжения, что и понятно: попробуй поулыбайся так широко! «Вот и пришла весна в прекрасную долину Сан-Фернандо! А как связать к весне этот замечательный свитер из хлопчатобумажных ниток, читайте на стр. 89».

Элси была настолько потрясена, что вышла из аптеки Мейера, даже не заплатив за журнал. И поехала прямиком в Мишен-Хиллз, к Бесс Глейзер, даже не предупредив ее по телефону.

— Бесс! Ты только посмотри! Ты погляди на это! Ну, узнаешь? — И с этими словами она сунула журнал в руки старой своей подруги, на лице которой застыло недоуменное выражение. Бесс посмотрела и нахмурилась. Похоже, она была удивлена, но не слишком.

— A-а, она… Что ж…

Элси пребывала в полной растерянности. Бесс не сказала больше ни слова. Вместо этого провела ее в дом, на кухню, где достала из ящика буфета декабрьский номер журнала «Звезды и полосы» за 1944 год со статьей о девушках, работающих на оборону. И там тоже была Норма Джин — опять! Элси на миг показалось, будто кто-то пнул ее в живот — опять! И она опустилась в кресло, и все смотрела и смотрела на Норму Джин — свою дочурку, свою девочку! — в тесно облегающем комбинезончике с иголочки, улыбающуюся в камеру. Насколько помнила Элси, в обычной жизни Норма Джин никогда никому так не улыбалась. Словно тот, кто держал эту самую камеру, был ближайшим ее другом. А может, сама камера была ближайшим ее другом.

И тут Элси захлестнула целая буря чувств: боль, смятение, стыд, гордость. Почему, почему Норма Джин не поделилась с ней этими замечательными новостями? Бесс же тем временем с присущим ей кисло-занудным видом говорила:

— Это прислал Баки. Я так понимаю, он страшно гордится.

На что Элси ответила:

— А ты нет, что ли?

Бесс возмущенно фыркнула:

— Чем тут гордиться? Конечно, нет! И вообще все Глейзеры считают, это просто стыд и позор!

Элси сердито затрясла головой:

— А лично я считаю, это просто замечательно! И я горжусь Нормой Джин! Она станет моделью, кинозвездой! Вот погоди, скоро сама увидишь.

Бесс поморщилась и сказала:

— Она прежде всего жена моего сына. И прежде всего должна помнить и думать об этом!

И Элси, услышав эти слова, не вылетела возмущенная из дома Глейзеров. Нет, она осталась, и Бесс приготовила кофе, и женщины долго говорили и всласть поплакали по заблудшей и утерянной для них навеки Норме Джин.