— Здесь хороший воздух.

Человек в рясе, перегнувшись через балконные перила, вдохнул запах дождя и подгнившей листвы и удовлетворенно вздохнул. Его собеседник, несмотря на духовное звание предпочитавший вне официальных мероприятий строгую серую тройку, недовольно поморщился:

— Сергей, вы напоминаете мне шпиона из старого фильма. Почему вы так любите этот маскарад с переодеваниями? Взять, например, одежду духовных лиц. У вас что, несбывшаяся детская мечта? В семинарию хотели поступить?

Человек в рясе вышел с балкона и уселся в кресло перед низким столиком.

— В детстве у меня было много мечтаний. И все они сбылись. — Его неяркие полные губы изобразили улыбку, обнажив мелкие желтоватые зубы. Длинные и сильные, как у музыканта или профессионального киллера, пальцы вытянули из горки фруктов в широкой вазе продолговатый пурпурный плод и подняли на уровень глаз. — Одежда священника вызывает доверие у большинства людей, и это главное. Впрочем, сегодня главное совсем не это.

Человек в сером костюме привык признаваться себе в своих слабостях. Иначе, как их побороть? Любого противника, для того чтобы уничтожить, вначале надо раскрыть. Именно предельно жесткий подход к себе позволил ему стать главой ордена Креста и Полумесяца и достичь тех вершин, о которых мальчик с заштатной планеты фронтирной зоны не мог и мечтать. И сейчас, наблюдая за тем, как его собеседник рассматривает фрукт, Томео Хига очередной раз признался себе, что боится его.

В облике Сергея Вертуна было что-то странное, несмотря на довольно приятную внешность, нечто выходящие за рамки нормы резало глаз. Кстати, о глазах… Например, цвет глаз Вертуна. Сейчас их слишком яркий оттенок, почти индиго, очень интересно перекликался с цветом плода в его руке. Ослепительно-синие глаза на бледном, почти белом лице с мелковатыми чертами выглядели словно два цветка на скале. «И скала та опасна, // И многие вниз сорвались, // Пытаясь достать те цветы», — привычно попытался сложить хокку глава ордена. Или эта его улыбка. Улыбка слишком частая, и улыбка слишком искренняя. Томео Хига подумал, что улыбкой Сергея Вертуна могла бы улыбаться змея. Неважно, ирканская лавовая или обычная земная гадюка, но точно уж змея небезобидная. Хотя змеи убивают охотясь или защищаясь… А так улыбаться может существо, не только способное убивать, но и готовое делать это с энтузиазмом, получая удовольствие от процесса.

— Да, главным образом, меня интересует ваш доклад о событиях на Беловодье, — сказал Томео Хига. — Я хотел бы уточнить некоторые детали. Вы указали все источники информации?

— Разумеется, господин Хига. — Вертун стал серьезен и начал перечислять: — Закрытый доклад священника Беловодской епархии Федота Чистко куратору кандидатов в орден, файл из полицейского управления Царьградского района Беловодья плюс наши добровольные информаторы, как из деревни Макеевка Беловодс…

— Не надо рассказывать мне все заново, — без тени раздражения в голосе прервал его Хига. — Меня интересует один источник информации: запись этого отца Федота об «Ингви»… вы проверяли ее?

— Несколько раз.

— Это не фальшивка?

— Исключено.

Томео Хига задумался, позволил бы он еще кому-нибудь из подчиненных разговаривать с ним и одновременно есть. «Во всем он у меня на особом положении», — подумал глава ордена. Нож в руках Вертуна жил собственной жизнью, ловко, словно скальпель патологоанатома, выверенными движениями потроша фрукт.

— И результаты лингвистической экспертизы…

— …подтверждают совпадение словарного запаса и манеры беседы на максимально возможные восемьдесят девять процентов.

— А кого-то, кто смог бы проверить?..

За годы совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова, и Вертун только покачал головой.

— На этой окраине у нас нет профессионалов. Собранная о нем информация вполне нейтральна. Закономерно предположить, что он изменил внешность и голос, а потом выбрал последнюю планету, где мы стали бы его искать.

— А что вы думаете?

— Я думаю, что это он. Уму ученому столь любы парадоксы… Где еще спрятаться жрецу науки, как не на провинциальном богобоязненном Беловодье. Хотя проверить можно только лично.

— Полетите? Точнее, как всегда — прыгнете?..

Вертун очередной раз улыбнулся.

— Такая работа. И если это он, то вне зависимости от вашего решения мне нужны полномочия на Беловодье. Причем серьезные, чтобы к премьеру правительства планеты дверь ногой открывать.

Томео Хига услышал незаданный вопрос и задумался.

— Изоляция по обычному варианту. Там же, на Беловодье, — наконец сказал он. — Надо, чтобы он был под присмотром и молчал… и чтобы о нем молчали. А в случае его смерти может возникнуть шум, и всегда будет существовать возможность, что раскопают, кто он. И вообще… если он заслужил смерть, то не более чем мы все.

Томео Хига вздохнул.

— Последнее время мы ведем себя как рыцари плаща и кинжала. А не как рыцари духа. И меня это беспокоит.

— Мы всего лишь адекватно реагируем на возникающие угрозы, которыми так богато наше непростое время… — мягко заметил Вертун.

— Мне хотелось бы верить в это… в то, что наши реакции на происходящее адекватны. Но я не всегда в этом уверен.

Глава ордена прошелся по кабинету и, развернувшись, пристально посмотрел в лицо своего собеседника. Томео Хига в который раз показалось, что вместо глаз у его собеседника два куска неба морозного кобальтового оттенка.

Вертун не отвел глаз, выдержал взгляд и спросил:

— Вы заговорили об адекватности наших мер в связи с двумя приложениями к моему докладу?

— Да… — нехотя произнес Томео Хига и, помедлив, начал: — Этот священник…

— Он слаб. Он болтлив. Орден не для таких, — быстро сказал Вертун. — И его присутствие на центральных планетах федерации совершенно излишне. Я предлагаю всего лишь заговорить ему зубы в кандидатском отделе и отправить куда подальше.

— На фронтир?

— Или за фронтир. На Беловодье его изрядно напугали, и, если он начнет рассказывать свои байки направо и налево, за них может ухватиться какой-нибудь дотошный репортер. И будет нам с вами новый букет проблем.

— Вы думаете, что его напугал тот парень с Ярры? Гриднев? Что это вообще был за инцидент?

Вертун сделал сложное лицо.

— Не знаю. Я, как и вы, не был там, а только читал доклад. Возможно, Гриднев просто воспользовался обстоятельствами… скажем, была коллективная галлюцинация, которую он усилил с помощью своих способностей… и направил в нужную сторону. Психотехники ушлый народ…

— Кто бы говорил, — не без яду заметил глава ордена.

Вертун рассмеялся.

— Не ровняйте меня с ним: я же на правильной стороне.

— Именно поэтому вы настаиваете на его устранении? Поскольку вы психотехник на «правильной» стороне? — перешел в наступление Томео Хига.

— Отнюдь. — Лицо Вертуна изобразило смесь смирения и скорби. — Как я изложил в моем докладе, из записи Федота Чистко следует, что наш «Ингви» довольно долго разговаривал с Гридневым, и вероятнее всего они беседовали на интересующую нас тему. Здесь главное то, что Гриднев сам искал этой встречи, он искал «Ингви»… Да и, кто он на самом деле, мы не знаем. Может, агент чужих? И если «Ингви» это тот, кто мы думаем, то этот получеловек-получужой Гриднев стал обладателем информации, потенциально опасной не только для ордена, но и для всей Терранской федерации.

Томео Хига сел за стол и с мрачным видом перелистнул несколько страниц.

— Почему у этого… Гриднева такое неполное досье?

Вертун с невинным видом пожал плечами.

— Какое есть. Собрали бы полнее, если бы было больше времени.

Томео Хига поднял голову от текста. Вертун заговорил ровным тоном:

— Сейчас он летит с торговцами, они в гиперпрыжке к Метрополису. Через несколько дней он будет здесь и, возможно, захочет поделиться тем, что узнал, с кем-нибудь в парламенте… или с прессой. Это более чем опасно — это грозит катастрофой. Есть несколько дней, чтобы выяснить личность «Ингви». Если лингвисты ошиблись — у Гриднева ничего нет, и нас он больше не интересует. В противном случае…

Вертун выразительно умолк. В кабинете повисло молчание. Вертун понял, что глава ордена колеблется, и заговорил снова:

— Его нечего жалеть, господин Хига, вы должны понимать, что это не человек в строгом смысле слова, это же чужой в человеческой оболочке. Гриднев воспитан ярранцами, воспитан в их вере, он привык мыслить как они и действовать как они. И оттого, что внешне он выглядит как человек, а не как большая разумная кошка, он особенно опасен. Ведь что определяет человека как не его вера? Сейчас он просто хороший психотехник, и ему удалось взбаламутить Беловодье, которое населено людьми другой для него веры, а что будет завтра? Что он сделает, если знает то, что знает? Я не стану распинаться, что Ярослав Гриднев — та угроза вере, ордену и человечеству, которую мы должны остановить, и прочий пафос, но… вы же сами понимаете, что мы не знаем, чего от него ждать.

Возникла гнетущая пауза.

Глава ордена оторвал взгляд от страниц досье и поморщился.

— Вам бы в парламенте выступать…

— Благодарю.

— Хорошо… Пожалуй, вы правы, — произнес наконец Томео Хига. — Как предполагаете его ликвидировать?

— Несчастный случай. Я бы попросил задействовать и подчинить мне одну из «дабл-У», номер двадцать один например, они оба хорошие специалисты, и я с ними уже работал. Пусть они дождутся его здесь и ведут, пока я по надпространственной не сообщу результата расследования по «Ингви».

Глава ордена медленно кивнул.

— Договорились. Будет вам ваша двадцать первая «дабл-У». Контакт ликвидаторов и полномочия по Беловодью я пришлю вам обычным способом. Отправляйтесь туда побыстрее и выясните, кто такой «Ингви», так, чтобы ни у меня, ни у вас не осталось ни малейших сомнений.

— Разумеется, — сказал Вертун. — Храни вас Господь.

— И вас!

Вертун церемонно поклонился и вышел.

Томео Хига вдруг почувствовал, что готов беспричинно разозлиться. На Вертуна? На самого себя?

Глава ордена взял пиджак за левый лацкан и, прижав подбородок к груди, некоторое время, прищурившись, с тоской смотрел на пришпиленную к ткани маленькую золотую эмблему ордена — крест и полумесяц. Золото отражало сполохи искусственного пламени вирт-свечей на столе главы ордена. Хига почувствовал, как заломило виски, в который раз подумал об отставке и привычно оборвал эту мысль.

— Да, талант, — ответил он кому-то, щелкнув клипсой связи. — Помнишь, ты мне цитировал кого-то из древних авторов о том, что гений и подлость… ну да, да, злодейство, несовместимы? Вот тебе живое опровержение. Да заходи ты в кабинет, он уже ушел.

Часть стены, украшенной хатиярскими шелковыми драпировками, за спиной главы ордена отошла в сторону, и в кабинет вошел молодой мужчина в форме лейтенанта метрополисской гвардии. Он был высок и полноват, однако слегка сутулился и поэтому впечатления того великана, которым мог бы выглядеть, не производил.

Томео Хига, продолжая массировать виски, развернулся в крутящемся кресле и окинул вошедшего слегка недовольным взглядом. Потом сказал:

— Порой мне кажется, что я не на работе, а на карнавале. Да, я — духовное лицо, но ношу этот костюм, чтобы быть на равных с деловыми партнерами. Не имеющий никакого отношений, как бы он ни поминал через слово Господа, к любой религии Вертун обожает носить разнообразные облачения, и я уже жду, что в следующий раз он явится в кафтане кади-эскера, а то и в парандже. С другой стороны, род его деятельности объясняет и не такое, и если это на пользу делу, то я не против. Ну а вам-то, Кемаль, вам, лицу духовному и не вовлеченному ни в деловые переговоры, ни в разведку, зачем вам этот маскарад? Ну какой из вас гвардейский лейтенант?

Заместитель главы ордена Бекир Кемаль замялся.

— Ну… когда после сборов мне присвоили звание… и поскольку наша служба… род деятельности… позволяют…

Он замолк. Хига развел руками.

— Дело ваше, если девушек это впечатляет, то почему бы и нет.

Эти слова он произнес задумчиво, словно думал о чем-то другом. Кемаль, поколебавшись, спросил:

— Я хотел бы узнать, зачем вы хотели, чтобы я всё это услышал?

— Потому что я хочу, чтобы ты был в курсе всех дел ордена.

Помолчав, Томео Хига добавил:

— У меня плохие предчувствия.