Родилась и выросла я в деревне. Красивые были места, красивая была деревня. И дом я родительский посейчас в своих воспоминаниях люблю. Стоял он, горделивый такой, окнами на дорогу. А за домом – огород… А за огородом – речка. Все мои воспоминания о детстве с этой речкой связаны. Так вот, помню одну весну… Лед с речки ушел, а вода в ней – холодная-прехолодная. А сосед наш, дед Анисим, пошел на реку верши да морды проверить – ему рыбки свеженькой захотелось. На речке с Анисимом и приключилась беда. Достал дед вершу, а в ней оказалась большая щука. Рыбина трепыхнулась и сронила деда в воду.

Анисим был старикашкой древним – едва выкарабкался на берег. А пока выкарабкался, продрог до костей. Да еще сколько до дому шел… И началась у деда лихорадка. А потом жар и немогота. И все поняли, что деду конец пришел, что дед умирает. И собрался народ, и ничем старику помочь не может. А тут моя бабушка прибежала и командовать над людьми взялась:

– Чего высстали?.. А ну, быстро баню топить! А дети пусть быстро в лес бегут да рвут листочки березовые…

Все и разбежались по неотложным делам по команде бабушки моей. Я тоже березовые листочки рвала. Они только-только из почек выскочили, липкие такие… Листочков этих нужно было очень много, а у нас, ребятишек, дело туго подвигалось. И тогда к нам на подмогу пришли все взрослые. Пока мы листья собрали, баня была готова. Ну, а что дальше было, я тоже видела, потому что бабушка взяла меня к себе помощницей в баню. Так вот… Сначала деда вениками парили. А потом… Бабушка положила на полок солому, взяла холщовую постилаху, сверху – листья, а уж потом, на листья, деда положила голого. Завернули Анисима в листья прямо в постилахе да еще накрыли одеялом ватным. Вот там-то дед лежал в жару долго. Часов не было, и потому не знаю, сколько. А бабушка поила деда чаем с молоком.

Дед лежал смирно, но стонал:

– Ох, жарко! Ох, силушки больше нет…

А потом я видела, что из-под Анисима потек ручеек. Я спросила:

– Чего это с ним? Описался, что ли?

– Нет, – сказала бабушка, – это из него болезнь уходит.

Потом бабушка с деда все накидушки сняла и от листьев березовых освободила. Потом деда на русскую печку положили. А к вечеру дед, лежа на печи, шутки шутить начал. Выздоровел!

Потом при встрече не раз говаривал:

– Ты, Устинья Ивановна, меня с того света достала. И было мне тогда от роду десять лет. И я все запомнила. А когда мне исполнилось девятнадцать, то я жила уже на собственных хлебах: заведовала столовой в лесопункте и работала неосвобожденным секретарем комсомольской организации. И вот тогда-то с одним комсомольцем случилась беда… Как сейчас помню. Вбегают в столовую люди и говорят:

– С Мишкой Корниловым – несчастье!

Мишка в лесопункте мастером работал. Его угораздило в медвежью берлогу провалиться. Берлога-то была пустой, но в ней оказалось по горло воды. А на дворе стояла весна. Но холодно было – жуть! Пока Мишка выбрался, пока до лесопункта добрался – уже не жилец.

Лесопунктовская фельдшерица Галя не знала, что с таким больным и делать-то. А парня трясет. И тут я вспомнила бабушку! А дальше у меня все пошло как по маслу. Повесила на двери столовой объявление: «Закрыто!» Собрала комсомольцев. Их у меня было больше восьмидесяти, и стала команды давать, как бабушка:

– Ты, ты и ты – баню срочно топить! Все остальные – в лес, листьев с березок нащипать.

Дисциплина у нас в комсомольской организации была хорошая – все тут же разбежались по заданию. А когда баня была готова, я все сделала так, как бабушка моя Устинья Ивановна делала с дедом Анисимом. Ну, и Мишку я, конечно, тогда вылечила…