Ходит леший по опушкам, дурит головы девчушкам
Был я как-то летом в родной деревне Рыжково, что стоит на высоком берегу Кенозера. Здесь немногим более десятка домов, жители – все люди в возрасте, и только в летнее время наезжают сюда городские родственники с детьми. И жизнь в деревне для всех становится веселее.
В те дни стояла сенокосная пора, дни были жаркие, и по вечерам дети и взрослые сидели на скамеечках под окнами, отдыхали от дневных забот, вели разные разговоры. К нам на беседу в тот вечер заглянула родственница Тася. Поговорили о том о сем и как-то незаметно, не к ночи будет сказано, вспомнили про нечистую силу. Мои внуки и местные мальчишки, сидевшие тут же на завалинке, сразу же насторожились, прислушались к разговору старших. Но и нам, взрослым горожанам, было любопытно услышать о проделках и кознях лешего, ибо встречи местных жителей с ним на Кенозерье, как говорится, имели место. И вот я хочу предложить несколько рассказов, услышанных от кенозерки Таисии Федоровны Прокопьевой.
Заплутали в трех соснах
Мама моя еще была жива и в силах. Пошли мы с сестрой Лидкой за клюквой на болото. Забрались в самый конец, за перелеском увидели свою маму; мы и не знали, что она тоже по ягоды ушла. Подошли к ней, а она ни с того ни с сего и говорит:
– Какого лешего сюда пришли? Мою клюкву брать? Я тут собираю, убирайтесь отсюдова!
Мы глядим: ягод у нее немного, да и мелкие. Ладно, уйдем, места в лесу всем хватит. Перешли еще один перелесок. Вдруг небо потемнело, ветер хлестанул с мелким дождичком.
Забрели в какую-то чащобу: малинник – выше головы, папоротник – выше головы, под ногами – ямы да кочки, ноги сломать можно.
И по этой чащобе не идем, а ползем. В одну сторону двинемся – нет выхода, в другую – тоже сплошные заросли. Не знаем, что делать, хоть плачь!
Еще и расспорили с сестрой: куда идти? Мне кажется – в одну сторону, ей – в другую. Вот сидим на кочках и спорим. Тут я вспомнила мамин рассказ, как она блудила и только после переодевания из леса вышла.
– Лидка, – говорю, – давай переодеваться!
Сняли мы с сестрой платья, вывернули их на левую сторону, снова оделись. Вот не поверите, а все так и было: глядим и глазам своим не верим – в трех метрах от нас старая дорога, заросли папоротника и малинника пропали, как их и не бывало.
Ой, как мы обрадовались, плюнули на все ягоды и домой по дороге пошли. А ведь водил нас лесовой, если бы не переодевание, один Бог знает, чем бы закончилось наше хождение за клюквой в ту осень.
А я с дедушкой была
Случилось это в Иванов день, ведь у нас в Рыжково это самый большой праздник. Народ со всех деревень собирается, все Кенозеро в гости приезжает.
…Все пляшут у тети-Маниной избы, вот в кадриль пошли. И дети маленькие тут же под ногами путаются, мешают. А сестре моей Надьке тогда было четыре годика. Вот и она в эту пляску сунулась. Там наша мама тоже кадриль ходила. И закричала на Надьку: мол, поди ты, девка, отсюда, отойди подальше, а то стопчем, дай кадриль-то сплясать! После кадрили-то – хвать, а Надьки нигде нету. Стали искать – дома нет, в деревне – тоже нет.
Обегали все берега: на хорошее-то не подумается, когда девка потерялась. Искали часа два, потом мама побежала к тете Дуне. Пошла тетя Дуня за деревню, поворожила. Вернулась и говорит маме:
– Подите домой и не ищите. Сегодня же сама найдется ваша детка.
Уже ближе к ночи другая моя сестра Машка пошла по деревне. А она, наша потеряха, стоит у угла дома тети Дуни, стоит и улыбается.
Рассказывала потом:
– Я все время тут стояла, вы меня не видели. А я видела, как вы меня искали. Стояла я с дедушкой бородатым. Он меня за ручку держал…
Мама после этого и говорит:
– Будет больше по кадрилям ходить, да девку куда-то отправлять! Закрыта она была от всех крещеных. Хорошо, что успели поворожиться, а то бы увел лешак Надьку в лес, и сгинула бы она там, как иголка в стогу, – не сыскать бы.
Догадлива ты, девка!
Моя мама была со своей подругой на сенокосе, в лесу. И вот надумалось подруге сходить домой. После полудня они пограбили сена, и та отправилась по тропинке в деревню. Дошла до ручья и вздумала напиться. Прильнула к воде губами и вдруг почувствовала, что кто-то на нее глядит. Обернулась: позади стоит старик в армячишке, подпоясанном красным кушаком. В руках суковатая палка. Девица-то сразу в старике признала своего родного дядю Степу. Говорит ему:
– Дядя Степа, ты-то откуда тут?
А он ей отвечает:
– Я тута осоку кошу. Пойдем, девка, со мной.
Она и подчинилась. Идут они непонятно в каком направлении, подошли к незнакомому озеру. Вода в нем черная, ни лапуг, ни зеленой травы в ней не растет. Старик выломал вицу и стал подругу мамину хлыстать, приговаривая:
– Бреди в воду!
Девка в слезы: боюсь, мол, утону. Старик сам вошел в озеро и кричит:
– Бреди за мной, я впереди пойду!
И вот пошли они вместе, а озеро-то им по колено. Перешли на другой берег. Тут только девица-то додула, что никакой не дядя ее ведет, а сам лесовой, лешак, в общем. Тут она быстренько стала креститься и молитву читать. В то время в деревне все были крещеные и молитвы с малых лет знали. Так вот, когда она начала молиться, поднялся в лесу ураган, деревья стали падать, грохот такой начался, что страшно это даже представить. А старик повернулся к маминой подруге и с хохотом говорит:
– Догадлива ты, девка, догадлива. Не дядя Степа я, не дядя твой. Ладно, прощай!
И сгинул старик в лесу. А тут и ветер стих. Тишина наступила. Девка немного поплутала и на свою тропинку вышла. Так домой потом всю дорогу бегом бежала.
…Поздним вечером, когда солнце скрылось за кромкой леса и озеро Кено заиграло всеми красками радуги от небесного цвета, мы сели пить чай. Мои внуки, наслушавшись Тасиных рассказов, присмирели, не шалили, как обычно, а потом быстро улеглись спать. Впечатления о проделках лешаков для них были так же реальны, как двойка по математике в классном журнале.
Владимир Марков, Архангельская область, Плесецкий район, Кенозеро
