Эти две маленькие истории произошли с моим земляком, кенозерцем Василием Михайловичем Заляжным. Сидели мы у него дома, на веранде.

Угощались рыбником из щуки (точнее, он меня угощал), чаевничали.

А внизу под горкой, в зеркальной синеве озера отражались белые кучерявые облака, летали с криками чайки, то и дело выхватывая на мелководье саламатку.

Стоял жаркий июль, рыба покрупнее вся на глубь ушла. Спрашиваю земляка:

– Михалыч, вот ты всю жизнь у озера, щукам много хребтов поломал. Скажи мне, какая рыба самая хитрая, а какая самая глупая?

– Да та, которую ты только что в рыбнике ел, – не задумываясь, ответил он.

– Не понял.

– А что тут понимать-то. Хитрее щуки рыбы нет, но и глупее – тоже. Вот посуди сам.

И Василий Михайлович, вставив сигарету в мундштук и прикурив, начал свой рассказ.

– Вона видишь, на бережку выпихнута старая лодочка – три набоя всего. На большой волне ее сразу захлестнет, а в тихую погоду ходче ее и лодки в нашей деревне нету. Любил я в ней раньше, когда поздоровше-то был, раненько утром «дорожку» потаскать. Иноже два-три щуря поймаю, а другой раз такую субмарину, что волоком по траве в дом тащу. Как-то впустую проездил всю утреню, ни одна не зацепилась, видно, не хват был. Подъезжаю к деревне, к тому дому. Стал «дорожку» мотать. Вдруг – рывок. Схватила щука в траве уж, в лапужнике, как будто караулила меня тут. Заволок ее в лодку, якорек из пасти выцепил. Ну, и как обычно, палкой по голове пару раз стукнул, чтоб не трепыхалась. Два бы хороших рыбника из нее получилось.

Лодка только в берег носом ткнулась, а щука от толчка в сознание вошла, очухалась – как долбанет хвостом. Голова у нее выше бортика поднялась, перевесила, и плюхнулась моя добыча в воду. И пошла тихонько от берега.

Я схватился за весло, думаю, добью сейчас. А лодка-то пристала рядом с лавой, по которой мы за водой ходим.

Я выскочил на лавину-то, а щука, как змея, ускользнула под нее и стоит там, затаилась.

Видно, башка еще болела у нее от моей палки. Но соображала, что под лавиной я ее не достану. И ведь обхитрила меня, сиганула, как ракета, из-под моих ног, только лапужки забулькали. И была такова.

Погоревал я немного и намотал себе на ус, что пойманной щуке надо сразу голову заламывать, как это в старопрежние времена мужики делали.

– А вот позалетось на Иванов день со мной такая оказия случилась, что сам дивлюсь. Зачалил в свою лодочку, в эту же самую трехнабойку, плуг, за баню решил перевезти, с помехи убрать. Толкаюсь веслом о бережок, мелочь на мели так и играет, день теплый был. Вдруг слышу за спиной: бульк, бульк, бульк. Немного лодку повернул к озеру, чтоб посмотреть, что там за рыбина плещется, а из воды вылетает сорога, да прямо в мою лодку, а за ней щука, и мне под ноги. Я так и сел на нее. Вот так подарочек к престольному празднику! Была побольше той, какую я из-под лавины упустил. Вот, думаю, бабка-то обрадуется, свежих рыбничков напечет гостям. Отвернул рыбе голову, в пустой мешок из-под картошки засунул и сорогу – туда же. Довез плуг до баньки, выгрузил, мешок на плечо – и домой вприпрыжку, поскорее бабку обрадовать.

Вот какая конфузия с щукой той произошла. Так что есть щуки-умницы, а есть и совсем дуры!

Закончив свой рассказ, Василий Михайлович показал мне на угол, из которого торчала зубастая засушенная щучья голова, и сделал заключение:

– Вот эта была дурой, раз попалась мне на крючок. Все хитрые и умные плавают в озере, охотятся на своих сородичей до поры до времени, пока не поглупеют.