8
Социальные сети
Многозадачность, приспособленчество и цифровая амнезия
Как социальные сети влияют на нашу память

Если в лесу падает дерево, но рядом никого нет, издает ли оно звук? Если вы провели вечеринку, но никто не выложил фотографий в Facebook, была ли вечеринка? Если у вас есть мнение, но вы не высказываете его в Twitter, имеет ли оно значение? Подобные глубокие философские вопросы волнуют представителей поколения Y, ведь сегодня СМИ, а особенно – социальные сети, играют беспрецедентно важную роль в нашей жизни.

Интернет сильнейшим образом воздействует на мнения людей по разным вопросам. Там есть не только котики и порнография – там есть Facebook, Twitter, YouTube, Instagram, Reddit, Upworthy, BuzzFeed… Нас окружает непрекращающийся гул информации, который, безусловно, влияет на наше восприятие мира и определяет, как мы делимся собственным жизненным опытом с другими людьми.

Социальные сети увеличивают наши шансы найти доказательства, подтверждающие достоверность наших воспоминаний, но они также могут служить источником изъянов и искажений в них. Мы обдумываем недавно произошедшие события. Мы документируем детали, которые могут набрать больше лайков. Мы фильтруем собственные жизни, чтобы выглядеть желанными и интересными. Но, наслаждаясь этой радостью и чувством единения с другими, иногда мы останавливаемся и задаем вопрос: идет ли нам на пользу вся эта какофония впечатлений? Чем чревато использование социальных сетей для человеческой памяти?

Позвольте открыть вам секрет. Вы не можете выполнять несколько задач одновременно.

Некоторых это, возможно, и не удивит, но все-таки многие из вас полагают, что вполне способны успешно делать несколько дел сразу. И как вам возразить – вы наверняка способны ходить, говорить, думать и пить одновременно.

Но, говоря о многозадачности, мы обычно подразумеваем нечто более сложное, а именно: параллельное выполнение нескольких важных задач, требующих работы внимания, памяти и мышления. И похоже, с момента изобретения смартфона понятие многозадачности приобрело совершенно новое значение. Мы считаем, что способны поддерживать разговор за чашкой кофе, постоянно проверяя свой смартфон, писать сообщения во время лекции и одновременно запоминать, что говорит преподаватель, выкладывать фотографии в интернет и одновременно наслаждаться моментом.

Присущее многим представление о том, что мы способны успешно выполнять несколько задач в одно и то же время, – это результат полнейшего непонимания принципов, по которым работают память и внимание. Как сказал нейропсихолог Эрл Миллер из Массачусетского технологического института: «Люди не очень хорошо умеют одновременно справляться с несколькими задачами, а если человек думает, что способен на это, он себя обманывает… Мозг вообще очень любит сам себя обманывать».

Миллер считает, что в подобных ситуациях лучше использовать понятие переключения задач: «Когда человек думает, что выполняет сразу несколько задач, на самом деле он просто очень быстро переключается с одной задачи на другую. И каждый раз за это приходится расплачиваться когнитивными ресурсами». Другими словами, мы можем думать, что быстрее справляемся с делами, хотя на самом деле мы попросту перегружаем собственный мозг.

Судя по обзору академических исследований, опубликованному в 2014 г. Дереком Крюсом и Молли Расс из Женского Техасского университета, частая смена задач негативно влияет на продуктивность, критическое мышление и способность сконцентрироваться, а также повышает число ошибок. В результате ухудшается наша продуктивность при выполнении поставленной задачи, и, кроме того, позднее нам сложнее вспомнить, о чем шла речь. Помимо всего прочего, частое переключение задач, по-видимому, повышает уровень стресса и снижает способность соблюдать баланс между работой и личной жизнью, что может привести к негативным последствиям в общении с другими людьми.

В 2012 г. исследователь-разработчик Рейнол Юнко из Университета Лок-Хейвен и социолог Шелия Коттон из Алабамского университета изучили, как переключение задач влияет на нашу способность усваивать и запоминать информацию, и опубликовали статью «Никаких тебе пятерок». Они опросили 1834 студента о том, как те пользуются современными технологиями, и, как и следовало ожидать, обнаружили, что большинство из них ежедневно тратили достаточно много времени на использование информационных технологий. Если говорить точнее, «51 % опрошенных сказали, что часто или очень часто посылают сообщения, когда делают домашнюю работу, 33 % – что проверяют Facebook, а 21 % – что посылают электронные письма». Также многие студенты признались, что пытаются переключаться между разными задачами во время выполнения домашней работы. Многие сообщали, что, занимаясь вне университета, они в среднем проводят около часа, листая Facebook, 43 минуты – за поиском информации в интернете и 22 минуты – читая и отправляя электронные письма. То есть они проводят около двух часов в день, переключаясь с одной задачи на другую.

К несчастью для студентов, это исследование также показало, что переключение с задачи на задачу, в частности – использование сети Facebook и различных мессенджеров, достаточно тесно связано с негативными академическими результатами: чем больше времени студент проводит за использованием современных технологий, тем хуже его оценки. Юнко и Коттон пришли к выводу, что это, возможно, вызвано излишней нагрузкой на мозг, которая мешает студенту погрузиться в глубокий и длительный учебный процесс.

Так почему же мозг перегружается? Дело в том, что, как описано в первой главе, возможности нашей рабочей памяти крайне ограниченны: она способна удерживать лишь четыре или пять элементов информации одновременно. В 2013 г. нейропсихолог Эрл Миллер из Массачусетского технологического института и его коллега Тим Бушман из Принстонского университета написали статью о том, почему спектр нашего мышления имеет эти ограничения. Каждый нейрон издает электрические шумы, которые можно измерить. Мозговые волны – это, в сущности, результат совместной активизации нейронов. Они могут работать на разных частотах – от менее чем 1 Гц до более чем 60 Гц. Чем больше расслаблен наш разум, тем меньше частота волн, и чем старательнее мы концентрируемся на какой-то задаче, тем частота волн выше. Эти мозговые волны можно наблюдать в ходе нейровизуализационных исследований типа ЭЭГ или МЭГ. В своем исследовании Миллер и Бушман пишут, что эти мозговые волны, или, как они их называют, осцилляторные ритмы мозга, – это ключ к пониманию взаимодействия между нейронами в мозге и изучению базовых принципов человеческого мышления. Они считают, что наш мозг «регулирует потоки курсирующей между клетками информации посредством ритмической синхронизации нейронов». Другими словами, мысль появляется в нашей голове после того, как определенная совокупность нейронов, которую авторы исследования называют ансамблем, начинает вырабатывать волны одинаковой длины.

Это похоже на хор, каждый член которого – отдельный нейрон. Песни, которые исполняет этот хор, – это мысли, возникающие в мозге. Если каждый член хора будет петь, как захочет, не обращая внимания на остальных, получится какофония голосов. Песня будет гармоничной, только если все они будут петь согласованно. Кроме того, каждый член хора может исполнять партии из разных песен, но для этого во время исполнения каждой песни они должны петь по-разному. Ну и наконец, не все члены хора поют постоянно – они могут участвовать в исполнении отдельных песен.

По мнению Миллера и Бушмана, «если предположить, что состав ансамбля определяется тем, какие нейроны в определенный момент действуют согласованно, значит, ансамбли могут появляться, распадаться и изменять свой состав без изменения физической структуры самой нейронной сети. Другими словами, таким способом может обеспечиваться крайне важная характеристика нейронных ансамблей – их приспособляемость». Наш мозг способен без особых усилий переключаться с одной сложной мысли на другую, потому что нейроны способны работать сообща на определенной частоте электрических сигналов, что позволяет им функционировать согласованно вне зависимости от того, есть ли между ними физические связи. Говоря словами авторов исследования, нейроны напевают в унисон.

Однако эта же способность нейронов мгновенно налаживать временное общение, которая позволяет мозгу порождать мысли, также практически лишает нас возможности одновременно выполнять несколько задач. Человеческий мозг способен практически мгновенно составлять и видоизменять нейронные ансамбли, но за это приходится дорого платить – в конкретный момент он может фокусироваться только на одной задаче. В конце концов, одни и те же нейроны не могут одновременно входить в разные ансамбли, поскольку тогда им пришлось бы одновременно вырабатывать волны разной длины. Все члены хора должны петь по одним и тем же нотам.

Попробуйте, например, оглядеться вокруг и поискать предметы, которые одновременно являются вертикальными и синими. Скорее всего, вы сначала станете искать вертикальные предметы, а затем переключаться на вторую характеристику и спрашивать себя – он синий? И скорее всего, в момент переключения будет возникать крошечная пауза. В ходе эксперимента, результаты которого были опубликованы в 2012 г., Тим, Эрл и их коллеги дали похожее задание обезьянам, научив их переключать внимание с цвета линии на ее направление. Для того чтобы отслеживать мозговую активность обезьян, к их головам подключили электроды.

Когда обезьяна фокусировала свое внимание, определяя, видит ли она синюю или красную линию, горизонтальную или вертикальную, ее мозг вырабатывал волны определенного типа – так называемые бета-ритмы – в диапазоне от 19 до 40 Гц. В зависимости от того, какое задание нужно было выполнить – определить цвет или направление линии, – активизировались разные группы нейронов. Некоторые нейроны участвовали в выполнении обеих задач, но в целом за выполнение разных заданий отвечали разные совокупности нейронов.

В некоторых случаях нейроны обезьян работали на низкой частоте – от 6 до 16 Гц: такие волны называют альфа-ритмами. Интересно, что эти альфа-ритмы, по-видимому, возникали в мозге обезьян только тогда, когда они переключались с задачи определить направление линии на определение ее цвета. Другими словами, альфа-ритмы появлялись в момент переключения задач. Альфа-ритмы помогают нам не думать о посторонних вещах.

В случае с обезьянами альфа-ритмы помогали остановить работу нейронов, определявших направление линии, чтобы мозг смог активизировать сети, отвечающие за определение ее цвета. В результате этого эксперимента были получены объективные доказательства гипотезы о том, что эти взаимоисключающие задания невозможно было выполнить одновременно, и было необходимо переключаться с одного на второе. Таким образом, очевидно, что мы не способны одновременно запоминать разные мысли.

Выполнение разных заданий, которые задействуют одни и те же части мозга, такие как использованное в ходе эксперимента задание на определение цвета и направления линий, обычно представляется нам более сложным, чем выполнение двух действий, которые не конфликтуют друг с другом напрямую, например ходьбы и говорения. Чтобы человек мог искать и вертикальные и синие предметы одновременно (а не переключаясь с одного на другое за долю секунды, как описано выше), одни и те же визуальные нейроны должны были бы одновременно выполнять две разные задачи. Если представить, что вместо нейронов в вашей голове находятся люди, то это все равно что заставить какого-нибудь Стива делать два дела сразу. Стив бы закричал: «Подожди! Дай мне сконцентрироваться на чем-нибудь одном!»

И все-таки мы можем заставить разные части мозга работать одновременно – дать Стиву одно задание, пока Адам выполняет второе. Возможно, они все равно будут работать медленнее, потому что им придется время от времени переговариваться, но, скорее всего, оба задания будут выполнены достаточно качественно. Примерно это и происходит, когда мозг одновременно осуществляет сознательные и подсознательные процессы: Сознательный Стив хорошо рассуждает и принимает решения, а Автоматический Адам хорошо ходит, водит автомобиль и выполняет другие, по большей части автоматические, действия.

Но и это не лучший сценарий. Исследования, посвященные негативным эффектам переключения задач, показывают, что проблемы могут возникать и тогда, когда мы фокусируемся на задачах, которые на первый взгляд кажутся никак не связанными друг с другом. В 2006 г. Дэвид Стрейер и возглавляемая им команда исследователей из Университета Юты опубликовали результаты эксперимента, в ходе которого они сравнивали поведение пьяных водителей и людей, разговаривавших за рулем по мобильному телефону. Можно предположить, что в этой ситуации человек направляет большую часть своего внимания на разговор, продолжая вести автомобиль автоматически. Ученые обнаружили, что, «когда водители разговаривали по телефону, держа его в руках или используя гарнитуру, они тратили больше времени, чтобы нажать на тормоз, и чаще попадали в аварии, чем когда они не говорили по телефону». По мнению исследователей, разговаривать за рулем по телефону настолько же опасно, как водить автомобиль в состоянии алкогольного опьянения, и риск аварии в обоих случаях одинаково высок.

Причина, скорее всего, кроется в том, что две эти задачи – управление автомобилем и поддержание разговора – более тесно связаны между собой, чем мы думаем. Дело в том, что Сознательный Стив – начальник Автоматического Адама. Если Адам сталкивается с проблемой, которую не так просто решить, например с необходимостью сделать выбор, ему нужно посоветоваться со Стивом. Это жутко раздражает, ведь выходит, что Адам постоянно мешает Стиву делать его собственную работу: Свернуть здесь? «Да, приеду в 8:30». Успею проехать светофор? «Может, наденешь сегодня зеленое платье?» Сложновато. Итак, даже автоматические действия мы не всегда выполняем так автоматически, как нам кажется.

Именно поэтому ученые уже многие годы твердят о том, риск, возникающий при разговоре по телефону за рулем, связан с тем, что человек неспособен одновременно выполнять несколько задач, а не с тем, что неудобно держать руль одной рукой. В разных странах существуют законы, которые запрещают управлять автомобилем и одновременно разговаривать по телефону, держа его в руках, но разрешают использовать для этого гарнитуру. По-видимому, они были составлены людьми, которые либо игнорируют приведенную выше информацию, либо просто не понимают ее смысла.

Если я еще не до конца разрушила вашу веру в собственную способность одновременно делать несколько дел, позвольте напоследок упомянуть еще одно исследование, которое может ослабить вашу привязанность к мобильному. В 2015 г. исследователи вопросов коммуникации Эйми Миллер-Отт из Университета штата Иллинойс и Линн Келли из Университета Хартфорда пришли к выводу, что постоянное использование телефона во время других занятий мешает нам чувствовать себя счастливыми. По их мнению, у нас есть определенные ожидания насчет того, как должны выглядеть те или иные ситуации общения, и, если они не оправдываются, мы реагируем негативно.

В ходе проведенного исследования они попросили 51 участника рассказать, какие ожидания они испытывают, когда собираются с компанией друзей, проводят время с любимыми или ходят на свидания. Оказалось, что чем чаще мобильный телефон попадал в поле зрения, тем меньше удовлетворения они получали от проведенного вместе времени, не говоря уже о ситуациях, когда другой человек постоянно использовал свой телефон. Объясняя, почему им не нравилось, что другой человек использует мобильный, участники исследования в числе прочего говорили, что испытывали разочарование, потому что хотели, чтобы внимание другого человека во время свидания или другой ситуации близкого общения было полностью направлено только на них. Во время посиделок с друзьями ожидания были не такими сильными, и люди не так негативно реагировали на использование телефона, но тем не менее они говорили, что это мешает общению между членами компании. Полученные результаты подтверждают другие исследования по этому вопросу: есть весомые доказательства того, что романтические партнеры часто испытывают раздражение и досаду, когда их возлюбленный во время взаимного общения достает мобильный телефон.

Об этом также свидетельствует работа, опубликованная в 2016 г. преподавателем маркетинга Джеймсом Робертсом совместно с Мередит Дэйвид из Университета Бэйлор в Ханкамере. Робертс ввел термин phub, представляющий собой смешение английских слов phone (телефон) и snub (пренебрежительное, оскорбительное отношение). Этим понятием он описал поведение человека, который во время общения с другими использует мобильный телефон. Этот неологизм вошел в современный английский сленг и может использоваться для выражения негодования, когда кто-то предпочитает свой смартфон разговору с живым собеседником. По мнению Робертса, зависимость от телефона, вызывающая подобную грубость, тесно связана с повышенным уровнем стресса, тревожностью и депрессией.

Итак, если вы хотите, чтобы ваше общение с другими людьми было продуктивным, безопасным и осмысленным, либо разговаривайте по телефону, либо уберите его и уделите должное внимание окружающим вас людям в реальном мире.

Нам нравится мир интернета, потому что он создает ощущение постоянной связи с другими. Он дарит нам доступ к практически неограниченному потоку информации о мире и предоставляет площадку, где мы можем мгновенно делиться своими воспоминаниями и впечатлениями с другими людьми. Так как мы всем делимся, наши воспоминания становятся частью социального ландшафта, потока социального сознания, на который мы воздействуем и который воздействует на нас.

Я впервые осознала, как сильно интернет способен влиять на нашу память, в 2011 г., когда жила в маленьком городке Келоуна в Канаде. В воскресенье 14 августа, около трех часов дня я ехала на машине с друзьями. Мы свернули на одну из главных улиц города и сразу поняли, что случилось что-то важное. Обычно в августе в Келоуне полно туристов, но эта улица была таинственно пуста – ни местных, ни приезжих. Никого.

Пока мы озадаченно оглядывались по сторонам, позади нас пробежала женщина. Она была сильно напугана. Потом вдруг мимо пронеслось сразу несколько полицейских автомобилей. Улицу мгновенно перекрыли, и мы оказались в ловушке между блокировавшими дорогу полицейскими машинами. Пытаясь понять, что происходит, один из моих друзей достал телефон и открыл браузер. Сначала Google: ничего. Потом местные новости: опять ничего. Наконец, он зашел в Twitter. И тут на нас хлынул поток информации в реальном времени:

«Стрельба».

«Двое вооруженных людей только что открыли стрельбу по внедорожнику напротив отеля Delta Grand».

«Все на земле. Кого-то только что пристрелили на улице».

«Стреляют из автоматов. Стрелки в серебристом фургоне».

«Врачи достают мужчину из простреленного автомобиля. Весь в крови».

«Слышал выстрелы, звуки – как будто что-то рухнуло, будто здание обрушилось».

«Зона военных действий».

Оказалось, что только что пристрелили одного из членов небезызвестной банды братьев Бэйкон. Это была тройка братьев-гангстеров, замешанных в серии убийств, совершенных в графстве Грэйтер Ванкувер, а также в производстве и контрабанде наркотиков. Конкуренты только что напали на Джонатана Бэйкона и его семью и пристрелили их средь бела дня. А люди все это задокументировали.

Мы часто достаем телефон, чтобы снять видео, выложить фотографию или написать пост при первых же признаках того, что происходит что-то важное. Еще никогда в истории у нас не было возможности так достоверно документировать значимые исторические события посредством многочисленных независимых источников. Это уникальная возможность при помощи фактов подтвердить собственную оценку событий, но это также может привести к конформизму памяти: иногда наши мысли и воспоминания становятся смесью того, что мы видели и слышали, и представляется невозможным определить, что именно видел каждый из свидетелей произошедшего.

Почти все жители Келоуны, похоже, одинаково запомнили день убийства одного из братьев Бэйкон. Если поговорить об этом с людьми, оказывается, что их воспоминания удивительно, даже невероятно похожи. Вы наверняка наблюдали то же самое в отношении других событий, которые происходили на ваших глазах или при вашем косвенном участии. Исследователь в сфере образования Брэйн Кларк из Университета Западного Иллинойса в статье 2013 г., опубликованной под ироничным названием «От летописей к социальным сетям», пишет, что это происходит потому, что после появления интернета и социальных сетей наша память претерпела качественные изменения: «Различия между памятью личной и общественной… практически полностью стерлись». Явление конформизма памяти исследовалось в самых разных условиях, в том числе во время сбора свидетельских показаний. В ходе опубликованного в 2003 г. исследования Фиона Гэбберт, Амина Мемон и Кевин Эллан из Абердинского университета изучили вопрос о том, как свидетели влияют на показания друг друга. Ученые попросили две группы участников раздельно посмотреть видеозапись одного и того же события. Все участники смотрели запись длиной в полторы минуты, на которой девушка заходила в пустую университетскую аудиторию, чтобы вернуть книгу. Участники не знали, что им показывали две разные версии видеозаписи, снятые с разных ракурсов. То есть в результате участники получили два разных представления о том, что происходило на видео.

Сами исследователи так объяснили эту разницу: «участники из группы А (в отличие от группы Б) не имели возможности прочитать название книги, которая была в руках у девушки, а также увидеть, как, выходя из комнаты, она бросает в мусорное ведро бумажку. Участники из группы Б (в отличие от группы А) видели, как девушка смотрит на свои наручные часы и, пользуясь возможностью, достает из чужого кошелька банкноту в 10 фунтов и кладет ее себе в карман».

После этого половину участников попросили, работая в парах, заполнить вопросник о том, что случилось на видео, пока остальные заполняли анкету самостоятельно. Затем, после 45-минутного перерыва, каждого из участников опросили индивидуально. 71 % тех, кто заполнял анкету совместно с другим человеком, сообщали детали, которые они могли узнать только от напарника. Более того, 60 % участников, входивших в группу А, которым не показывали, как девушка ворует банкноту, упоминали, что она совершила кражу. Участники, заполнявшие анкету вместе с человеком из другой группы, в среднем сообщали 21 подробность, полученную от напарника. Как и следовало ожидать, те, кто заполнял вопросник самостоятельно, описывали только те детали, которые присутствовали на видеозаписи, которую они смотрели. Участники, заполнявшие анкету в парах, значительно изменили описание своих воспоминаний, добавив подробности, которых они не могли увидеть своими глазами.

В ходе подобных исследований изучается информация, которую мы получаем постфактум, после того как переживем определенное событие или станем его свидетелем, и которая может значительным образом повлиять на наши воспоминания. Мы можем получить ее из множества разных источников – из разговоров в жизни и в сети, из статей, посвященных этому событию или другим событиям, имеющим к нему отношение, из фотографий, сделанных нами самими и другими людьми, и т. д. Информация, полученная из любого источника, может впоследствии повлиять на наши воспоминания.

По словам ученого-психолога Алана Брауна и его коллег из Южного методистского университета, еще одним источником ложных воспоминаний может служить заимствование воспоминаний, при котором человек напрямую присваивает чужие автобиографические воспоминания и пересказывает их как свои собственные. В 2015 г. Браун и его коллеги опубликовали работу, посвященную этому феномену. Из 447 студентов, участвовавших в опросе по этой теме, 47 % положительно ответили на вопрос «Случалось ли вам слышать рассказ о произошедших с другим человеком событиях и пересказывать его другим людям так, будто они произошли с вами?». Это значит, что ответившие положительно студенты, по крайней мере на какое-то время, присвоили себе чужие автобиографические воспоминания, зная, что они им не принадлежат. Хотя часто это делается осознанно, из-за подобного заимствования воспоминаний в дальнейшем бывает сложно определить, настоящие они или чужие: 27 % упомянули, что у них были воспоминания, которые могли быть как их собственными, так и заимствованными из чужих рассказов.

Исследователи из команды Брауна также продемонстрировали, что иногда воров воспоминаний можно поймать с поличным: 52 % опрошенных заявили, что слышали, как кто-то пересказывает их истории как свои собственные, а 57 % – что им доводилось спорить с другим человеком о том, с кем из них произошло то или иное событие. Из собственного опыта могу сказать, что подобное воровство воспоминаний особенно часто случается с семейными историями: мне часто приходится просить родственников подтвердить, как все было на самом деле.

Итак, ясно, что воспоминания заразны. Если я разболтаю одно из своих воспоминаний, вы можете его подхватить и присвоить. И когда мы вписываем посторонние детали в собственные рассказы о происходящих событиях, мы можем включить в них как достоверные, так и ложные подробности. В исследовании 2001 г. Генри Рёдигер и его коллеги из Вашингтонского университета ввели подходящий термин для обозначения этого явления – социальная заразительность воспоминаний. Они продемонстрировали, что ошибки, возникшие в памяти одного человека, могут влиять на память другого. Своеобразный эффект распространения ложных воспоминаний. Но почему мы настолько ему подвержены? Исследователи считают, что виной тому три фактора. Первый – базовые искажения памяти. Если другой человек расскажет вам свою версию событий, ваш мозг может создать новые связи, которые в дальнейшем повлияют на исходные воспоминания. Все это в очередной раз подтверждает исследования о дезинформации и подключении воображения, которые обсуждались в предыдущих главах. Второй фактор – смешение источников: мы забываем, откуда получили информацию, в результате чего можем подумать, что с нами происходили события, о которых мы на самом деле только слышали.

По словам Брауна и других авторов исследования на тему заимствования воспоминаний, общение с другими людьми может по-разному влиять на нашу память: «По всей видимости, подобное поведение в основном продиктовано стремлением сделать чужой опыт постоянной частью нашей собственной автобиографической памяти (присваивание), но в числе прочих причин можно назвать сиюминутное желание сделать разговор более связным и интересным (общение), как можно проще рассказать о чужом интересном опыте (удобство) и представить себя в выгодном свете (повышение статуса)». Похоже, это делается в положительных целях и, часто, намеренно. Но есть ученые, которые настаивают на наличии еще одной причины, связанной с влиянием социума, а именно – конформизма.

Фундаментальные исследования, впервые продемонстрировавшие нашу склонность соглашаться с информацией, предоставленной другими людьми, были проведены ученым-психологом Соломоном Ашем из колледжа Суортмор в 1956 г.. Согласно его наблюдениям, если попросить группу людей определить, нарисованы ли на листе бумаги линии одинаковой длины, их ответы будут зависеть от мнений, высказанных другими членами группы. Аш изучал этот вопрос, включая в группу участников нескольких подставных лиц, которые должны были давать очевидно неправильные ответы, участвуя в эксперименте наряду с остальными. Участники думали, что они простые члены группы, и не знали, что исследование направлено исключительно на изучение их собственных реакций. Оказалось, что человек склонен соглашаться с откровенно неправильным мнением, если все остальные с ним согласны. Достаточно просто смириться с тем, что некоторые люди по природе своей следуют за другими и неизбежно ведут себя таким образом, но результаты этого исследования шокируют: почти 75 % участников проводившихся Ашем экспериментов соглашались с явно неправильным мнением, высказанным хотя бы одним из членов группы. Это значит, что большинство из нас склонны поддаваться влиянию окружающих. Любой из нас может стать жертвой давления ситуации.

Позднее, когда участников спрашивали, почему они согласились с неправильным ответом, большинство из них ответили, что знали, что он неверный, но не хотели выделяться. Некоторые, однако, утверждали, что поверили, что группа лучше знает ответ. В 1955 г. социологи Мортон Дойч и Гарольд Джерард из Нью-Йоркского университета составили классификацию видов подобного социального влияния, разделив его на нормативное и информационное.

Нормативное влияние – это влияние, которое члены группы оказывают друг на друга. Оно проявляется в ситуациях, когда мы не хотим выделяться вне зависимости от того, согласны ли мы с общим мнением. Информационное социальное влияние также может оказываться группой, но ее наличие не обязательно. Оно проявляется, когда мы считаем, что другой человек информирован лучше нас, и на основе этого принимаем полученную от него информацию за правду. Это ситуация, когда группа или, скажем, организатор эксперимента действительно знает правильный ответ.

Описание этих видов социального влияния помогает понять, почему мы склонны соглашаться с тем, что говорят другие. Мы либо боимся обидеть собеседника, не согласившись с ним (нормативное влияние), либо действительно верим, что другой человек лучше помнит то событие, о котором он рассказывает (информационное влияние). Конечно, подобное социальное влияние – это не всегда плохо. Если вы видите группу бегущих людей, может оказаться, что они спасаются от пожара, о котором вы не знаете, – в подобной ситуации конформизм может спасти вам жизнь. Кроме того, способность нашей памяти к конформизму, безусловно, облегчает процессы общения и взаимодействия между членами группы. Но такое социальное влияние создает проблемы, когда они способствуют распространению ложной информации о произошедших ранее событиях, порождая недостоверные подробности, которые вплетаются в наши воспоминания так прочно, что потом нельзя отделить правду от выдумки.

Но это еще не все. Дойч и Джерард ввели термин «групповость» для описания того, насколько сплоченной может быть группа – насколько ее члены склонны к конформизму. В социологии для этого существует термин «групповое единство», который, в сущности, обозначает, насколько хорошо группа функционирует как единое целое. Мы склонны делить мир на своих и чужих, на группы, с которыми мы себя ассоциируем, и всех остальных. Например, «своей» группой для вас может быть ваш родной университет, а «чужой» – студенты из другого учебного заведения.

Дэн Ариели, профессор психологии и поведенческой экономики из Университета Дьюка и автор бестселлера «Предсказуемая иррациональность» полагает, что, являясь частью группы, мы становимся именно такими – предсказуемо иррациональными. Ариели и его коллеги провели бессчетное количество экспериментов, продемонстрировавших, что мы склонны следовать примеру других членов своей группы. Это и хорошо и плохо: например, если кто-то из членов нашей группы изменил своему супругу, повышается вероятность, что и мы поступим так же. Исследования Ариели также показывают, что мы реже соглашаемся с теми, с кем себя не идентифицируем, – с членами других групп. Предположительно, это связано со стремлением разделить своих и чужих (они не такие, как мы), а также с подспудным желанием выразить братскую солидарность с членами своей группы (смотрите, у нас общие ценности).

Учитывая все эти виды социального влияния, многие исследователи считают, что во время расследования преступлений нельзя позволять свидетелям общаться между собой, чтобы избежать возможного искажения показаний. Кроме того, полицейские должны понимать, что, если показания сходятся, это еще не значит, что они верны, это скорее следует расценивать как признак конформизма.

Более того, с появлением социальных сетей в разы увеличилось количество потенциальных источников социального влияния и дезинформации – новости друзей ваших друзей в Facebook, пост незнакомого человека в Twitter, обсуждение в Reddit. Складывается впечатление, что у нас больше нет полного контроля над тем, что происходит в нашей жизни, что мы живем во времена интенсивной трансактивной памяти, как сказал бы исследователь из Виргинского университета Даниэль Вегнер. Трансактивные воспоминания – это воспоминания, которые, так же как и наши онлайн-диалоги, создаются, обновляются и, что самое главное, хранятся коллективно.

Согласно крайне интересной статье под названием «Как Google влияет на память», написанной исследователем и психологом Бэтси Спэрроу и ее коллегами из Колумбийского университета, «интернет стал основным источником внешней и трансактивной памяти: информация хранится коллективно вне индивидуального мозга отдельного человека».

Спэрроу и возглавляемая ею команда исследователей провели четыре исследования с целью изучить последствия быстрого и легкого доступа к информации. В ходе первого эксперимента участников попросили ответить на ряд каверзных вопросов, нацеленных на проверку общего кругозора. Затем им предложили выполнить задание по отбору слов, в ходе которого исследователи измеряли скорость, с которой они отделяли слова компьютерной тематики от всех прочих. Спэрроу обнаружила, что те участники, которые столкнулись с трудностями, отвечая на вопросы первого задания, намного быстрее отбирали слова компьютерной тематики. На основе этого она пришла к выводу, что эти участники, столкнувшись с вопросами, ответов на которые они не знали, начинали вспоминать поисковики, например Google или Yahoo. Исследователи сочли это признаком того, что мы почти автоматически начинаем думать о поисковых системах, если сталкиваемся с необходимостью найти ответ на какой-то вопрос. Другими словами, сталкиваясь с незнакомыми фактами, мы автоматически думаем: надо погуглить.

Во время второго эксперимента Бэтси Спэрроу превратила вопросы общего характера в утверждения. К примеру, участнику мог встретиться следующий факт: глаз страуса больше, чем его мозг. Затем участник печатал этот факт на компьютере, чтобы исследователи могли убедиться, что он сконцентрировал на этой информации свое внимание. Половине участников говорили, что факты, которые они печатают, сохранятся на компьютере, а второй половине – что они не будут сохранены. После этого участников попросили записать все факты, которые они могли вспомнить. Участники, которым сказали, что информация сохранится на компьютере, менее успешно справлялись с заданием на проверку памяти, чем те, кто знал, что информация не сохранится. По мнению Спэрроу и ее коллег, это доказывает идею о том, что, зная, что мы в любой момент можем получить нужную нам информацию, мы прикладываем меньше усилий для того, чтобы запомнить ее, в результате чего в конечном счете страдает наша память.

Использованные на втором этапе методы применялись и в ходе третьего эксперимента, но в данном случае Спэрроу либо говорила участникам, что информация будет сохранена в конкретной папке, либо что она просто будет сохранена, либо что она будет удалена. Кроме того, вместо вопросов на общие знания участникам предлагалось выполнить задание на распознавание. Участникам снова показывали все 30 вопросов, но половину из них частично изменили. Формулировка остальных вопросов осталась прежней. Участники должны были определить, изменилась ли каким-то образом формулировка вопросов. И снова те участники, которым сказали, что набираемый ими текст не будет сохранен, смогли правильно распознать большее количество измененных вопросов. Похоже, вероятность того, что мы запомним информацию, уменьшается, если мы думаем, что сможем позднее получить ее в электронном виде. Этот феномен называют цифровой амнезией. Учитывая, что в наше время мы практически в любой момент можем получить доступ к интересующей нас информации, это может повлечь за собой серьезные последствия для нашей памяти.

В ходе заключительного, четвертого эксперимента Бэтси Спэрроу получила особенно интересные результаты. В этот раз участникам сказали, что данные будут сохранены в одной из шести папок. К примеру, им сказали, что утверждение «Космический шаттл “Колумбия” потерпел катастрофу при входе в атмосферу над Техасом в феврале 2003 г.» был сохранен в папке под названием «ФАКТЫ, ДАННЫЕ, ИНФОРМАЦИЯ, ИМЕНА, ЦИФРЫ и ЗНАЧЕНИЯ». Когда позднее участники проходили тест на память, оказалось, что они лучше запомнили, где были сохранены те или иные высказывания, а не само их содержание. Кроме того, участникам было особенно трудно вспомнить и местоположение, и содержание информации. То есть если они вспоминали сам факт, то не помнили, где он хранился, и если они не могли вспомнить тот или иной факт, то называли, в какой папке он был сохранен.

Похоже, наш мозг – информационный скряга. Он выбирает ту информацию, которую проще всего запомнить, – либо сам факт, либо то, где его можно найти. Как пишет Спэрроу, «мы образовали симбиоз со своими гаджетами, постепенно превращаясь в части системы объединенных между собой элементов, которые знают больше не потому, что обладают информацией, а потому, что помнят, где ее можно найти». В качестве примера можно вспомнить телефонные номера. По данным Лаборатории Касперского, компании по производству антивирусного ПО, 50 % людей не знают наизусть телефонный номер своего возлюбленного, а 71 % не помнят номеров собственных детей, но я уверена, что все они знают, как отыскать эти номера в своем мобильном.

Можно предположить, что подобное привлечение сторонних ресурсов для хранения информации делает нас еще более уязвимыми для упомянутых ранее эффектов дезинформации при получении информации о произошедших ранее событиях. Однако это помогает освободить когнитивные ресурсы, чтобы запомнить другие факты, доступ к которым в дальнейшем будет получить не так просто. Мы в любой момент можем найти в посторонних источниках чье-то имя или какой-нибудь факт, при условии, что мы помним суть информации, которую нам нужно найти. Понимание того, каким образом век цифровых технологий повлиял на особенности обращения с информацией, может радикальным образом изменить наш подход к образованию.

«Возможно, люди, обучающие других, будь то университетские преподаватели, врачи или организаторы бизнес-тренингов, станут больше фокусироваться на обучении идеям и способам мышления, а не на запоминании», – полагает Спэрроу. Может быть, нам стоит меньше концентрироваться на предоставлении конкретной детальной информации, которую студенты без труда могут найти в интернете, и вместо этого обучать их критическому мышлению, чтобы, когда они все-таки зайдут в Google, они могли найти качественную информацию и должным образом ее проанализировать. Помимо того факта, что мы по-разному кодируем и запоминаем информацию в зависимости от того, сможем ли мы позднее получить к ней доступ, есть и другие особенности того, как наша растущая зависимость от интернета влияет на качество наших воспоминаний.

Вы знали, что посторонние люди объективнее оценивают вашу внешность, чем вы сами? И кстати, вы выглядите не настолько привлекательно, как привыкли считать. Я знаю, что с моей стороны было бы добрее не говорить вам об этом. Виной тому две причины – базовые процессы памяти и то, как мы используем современные технологии.

Давайте для начала разберемся, как в данном случае работает наша память. Если в данный момент вы не смотритесь в зеркало, то ваше восприятие собственной внешности представляет собой воспоминание. Это не только воспоминание о том, как вы в последний раз сегодня смотрели в зеркало, но и о всех предыдущих ситуациях, когда вы смотрели в зеркало и на собственные фотографии. Это значит, что, скорее всего, когда вы думаете о себе, в вашей голове возникает достаточно сложное представление о собственном лице. Но дело в том, что эта сборная солянка воспоминаний изначально обречена на провал, ведь этот образ не может существовать в реальности. Вы не можете выглядеть сегодня точно так же, как во все предыдущие дни своей жизни. Это невозможно хотя бы в силу старения, не говоря уже о временных изъянах внешности и меняющихся стилях. Из этого ясно, почему, глядя на некоторые фотографии, мы говорим: «Я здесь плохо получился!» Часто фотография кажется нам неудачной просто потому, что она не соответствует нашим представлениям о собственной внешности, нашим воспоминаниям о ней.

В 2008 г. психологи Николас Эпли из Чикагского университета и Эрин Уитчерч из Виргинского университета рассказали о результатах ряда исследований, посвященных вопросу о том, насколько объективно мы оцениваем собственную внешность, опубликовав статью «Свет мой, зеркальце, скажи…». Они взяли фотографии участников и изменили их на компьютере, подогнав их лица под стандарты привлекательности или непривлекательности. Исследователи создавали множество разных версий фотографии одного и того же участника, изменяя его в разной степени.

По прошествии небольшого периода времени, от 2 до 4 недель, исследователи показали участникам получившиеся изображения, в том числе их настоящие фотографии, и попросили найти ту фотографию, которая не была изменена. Большинство участников выбрали отредактированные фотографии, на которых их лицо казалось более привлекательным на 10–40 %. Менее 25 % участников выбрали оригинальное, неизмененное фото. По всей видимости, как мужчины, так и женщины считали себя более привлекательными, чем на самом деле, и систематически выбирали фотографии, где была изображена их улучшенная версия.

А что насчет чужой внешности? Когда участников просили выбрать из ряда предложенных изображений настоящие фотографии их друзей, они проявляли те же предубеждения, что и в отношении собственной внешности. По-видимому, своих друзей мы тоже считаем более красивыми, чем они есть на самом деле. Однако этот принцип не работает, когда речь идет о незнакомых людях. Согласно результатам этого исследования, мы достаточно объективно оцениваем внешность людей, с которыми знакомы недолго. В среднем участники выбирали собственные фотографии, которые были на 13 % более привлекательными, чем их неотредактированные изображения, фотографии друзей, которые были на 10 % более привлекательными, и фотографии незнакомцев, которые были на 2,3 % более привлекательными, чем в реальности.

Эти предубеждения можно связать с идеей о том, что мы склонны считать себя лучше, чем мы есть на самом деле, о чем рассказывается в шестой главе. Или же можно было бы сказать, что, так как мы хорошо знаем себя и своих друзей, мы видим внешнее отражение внутренней красоты. Но есть и третье возможное объяснение: наше восприятие собственной внешности и внешности близких нам людей изменилось с течением времени.

На самом деле в данном случае наиболее важную роль играют не автоматические процессы памяти, а тщеславие. Мы всегда показываем людям фотографии, где мы сами и наши близкие и друзья получились хорошо, особенно тщательно отбирая фотографии для социальных сетей и официальных документов. В этом и заключается проблема – сохраняя только самые лучшие фотографии, где у нас кукольные личики, где мы очень фотогеничны, мы ухудшаем свою способность узнавать самих себя в обычные дни.

В статье, написанной в 2015 г. группой ученых во главе с психологом Дэвидом Уайтом из Университета Нового Южного Уэльса при поддержке Австралийской паспортной службы, описываются результаты исследования, насколько объективно мы оцениваем собственную внешность по сравнению с незнакомыми людьми. В ходе этого исследования первую группу участников попросили загрузить из сети Facebook 10 собственных фотографий и по десятибалльной шкале оценить, насколько они были похожи на самих себя на этих изображениях. После этого их попросили в течение минуты при помощи веб-камеры снимать себя на видео и сделать еще два снимка.

После этого второй группе участников, незнакомых с членами первой группы, предложили соотнести фотографии из Facebook с видео, записанным на веб-камеру во время исследования, и также оценить, насколько они были похожи или непохожи. Незнакомые с членами первой группы люди выбрали в качестве «самых похожих» не те же самые фотографии, что сами участники. Встал вопрос: кто лучше знает, как мы выглядим – мы сами или незнакомые с нами люди?

Исследователи попытались ответить на этот вопрос, пригласив еще одну группу участников и попросив их соотнести загруженные из сети Facebook фотографии, которые сами изображенные на них люди сочли наиболее похожими на их реальную внешность, с теми изображениями, которые были выбраны участниками второго эксперимента. Участникам из третьей группы было проще соотнести фотографии из Facebook с двумя снимками, сделанными во время исследования, если фотографии выбирали участники второй группы. В этом случае частота правильного соотнесения фотографий увеличивалась на 7 %. Другими словами, оказалось, что члены второй группы более объективно оценивали внешность членов первой группы, чем они сами. Это можно считать доказательством того, что незнакомцы лучше нас знают, как мы выглядим. По словам команды Уайта, «кажется парадоксальным, что посторонние люди, которые меньше минуты смотрели на чью-то фотографию, смогли более успешно справиться с заданием на определение схожести. И тем не менее, хотя мы видим собственное лицо каждый день, знание особенностей собственной внешности имеет свою цену. Существующие в нашем мозге представления о собственной внешности ухудшают нашу способность отбирать изображения, которые достоверно отражают то, как мы выглядим.

Подобные исследования показывают, что со временем мы начинаем верить, что выглядим так, как преподносим себя в социальных сетях, – мы внутренне приписываем себе собственную интернет-внешность.

Наша социально устроенная память, несмотря на все свои недостатки, все же не совсем иллюзорна. Большинство исследований в области когнитивной психологии показывает, что процесс совместного вспоминания обычно оказывает деструктивное воздействие на нашу память и вызывает погрешности при извлечении воспоминаний. Однако Селия Харрис и ее коллеги из Австралии усомнились в правильности этого утверждения. В 2011 г. они опубликовали крайне интересную статью, в которой поставили под сомнение существующую методологию исследования, которая обычно фокусируется на том, как вспоминают одни и те же события люди, друг с другом незнакомые. Здесь же попытались проследить, как хорошо знающие друг друга люди извлекают из памяти общие воспоминания, и личные, и нейтрального содержания.

В ходе первого исследования ученые опросили 12 семейных пар, которые состояли в браке от 26 до 60 лет, чтобы проследить, как они будут совместно вспоминать о тех или иных событиях. Испытуемые должны были принять участие в двух сеансах, по времени отделенных друг от друга двумя неделями. В ходе интервью участникам предлагалось ознакомиться со списком произвольно выбранных слов для запоминания. Также испытуемых попросили сообщить некоторую информацию личного характера, в том числе имена людей, с которыми они были знакомы. На первом сеансе каждого из супругов опрашивали по отдельности, они должны были самостоятельно вспомнить слова из списка и имена знакомых. В ходе второго сеанса супружеская пара проходила интервью уже вместе и совместно выполняла те же задания.

Ученые выяснили, что некоторые супружеские пары проявили так называемое совместное ингибирование или торможение, то есть совместно вспомнили гораздо меньше слов и с большими погрешностями, чем каждый из них самостоятельно, а другие пары продемонстрировали совместную фасилитацию, или взаимопомощь, то есть помогали партнеру вспомнить больше. Помогали супруги друг другу или мешали, зависело от того, как они работали вместе при извлечении воспоминаний.

Кроме того, установлено, что существуют как факторы, ослабляющие память, которые были вызваны недостаточной сплоченностью партнеров при вспоминании, так и факторы, память усиливающие, которые проявились благодаря согласованным действиям супругов на сеансе. Таким образом мог выглядеть диалог супругов, которые помогали друг другу вспомнить, действуя при этом согласованно:

Работая по такой схеме, участники заполняли пробелы в памяти супруга и работали как единая команда, чтобы восстановить события истории.

Еще дальше в своих изысканиях пошла моя хорошая подруга Аннелиз Вредевельдт из Амстердамского свободного университета, которая не остановилась на запоминании слов и имен. Не гарантирую, что буду предельно беспристрастной в этом вопросе, но все же думаю, что ее исследование просто потрясающее. Для участия в эксперименте 2015 г. исследовательница привлекла супружеские пары, покидавшие театр после просмотра спектакля «Боссен», содержавшего трехминутную сцену, в ходе которой один из персонажей убивал своего отца, а потом насиловал сестру-близнеца. С воспоминаниями об этой самой сцене и решила поработать Аннелиз и ее команда. Участники, которых исследователи отобрали для эксперимента, не имели представления о том, что после просмотра им предстоит поучаствовать в исследовании, поэтому они никоим образом не могли подготовиться к нему или же осознанно наблюдать за развитием сюжета истории с целью запомнить его как можно лучше.

Супруги, которые знали друг друга в среднем в течение 31 года, приняли участие в опросе с целью выяснить, насколько хорошо они запомнили постановку, при этом сначала участников опрашивали поодиночке, а потом вместе с супругом. В результате оказалось, что совместная работа не во всех случаях помогла участникам вспомнить больше о той самой сцене насилия, однако они все же были склонны делать меньше ошибок, действуя сообща, нежели отвечая индивидуально. Так, отвечая поодиночке, каждый из супругов сделал в среднем 14,6 ошибки, тогда как, отвечая совместно с супругом, каждый сделал в среднем 10 ошибок. Таким образом, участники сообщили меньше неправильных деталей. Аннелиз назвала такую закономерность эффектом «отсечения ошибок». Возможно, это связано с тем, что мы ведем себя более осторожно, когда рассказываем о чем-либо вместе с другими людьми, и склонны сообщать меньше деталей, в которых не уверены. Подтвердив правильность выводов, к которым пришла ранее Селия Харрис, Аннелиз также определила ряд стратегий, которые больше других помогали супругам вспомнить, а именно признание вклада, который вносит партнер в общее дело, повторение и перефразирование его утверждений, а также их развитие и развертывание.

По словам Аннелиз и ее коллег, «в целом выводы, к которым мы пришли, указывают на то, что в определенных обстоятельствах общение между свидетелями и совместное обсуждение ими какого-либо происшествия не такая уж плохая идея». И это довольно хорошая новость, ведь большинство из наших воспоминаний так или иначе по сути своей коллективные. По мнению Элин Скейджеберг и Даниэла Райта, для 88 % очевидцев того или иного события есть соочевидцы, во многих случаях на месте происшествия присутствуют три и более наблюдателей, при этом более половины из них обсуждают случившееся хотя бы с одним из присутствовавших. Все это очень напоминает нашу жизнь, где рядом всегда есть хотя бы один друг, с которым мы сразу же начинаем обсуждать то, что произошло.

Так что же нам делать с полученными результатами? Как мы убедились в предыдущих главах, коллективное вспоминание может иметь крайне негативные последствия. Когда мы имеем общие воспоминания с кем-либо, мы можем позаимствовать их, исказить или создать с их помощью совершенно новые комплексные ложные воспоминания. Ученые типа Вредевельдт не отрицают, что проблема пластичности памяти действительно существует, однако они утверждают, что в одних обстоятельствах вероятность создания ложных воспоминаний и совершения ошибок может быть не столь высока, как в других. В частности, когда мы знаем человека действительно хорошо, прибегаем к стратегии совместного вспоминания или же помогаем друг другу при вспоминании, мы, по всей видимости, снижаем риск возникновения неточностей и ошибок при извлечении воспоминаний. Насколько подобные умозаключения правдивы с практической точки зрения, пока неизвестно. Нам еще не удалось в полной мере изучить все положительные стороны совместного вспоминания. Основываясь на результатах экспериментов, где испытуемыми выступали люди, которые не знакомы друг с другом, ученые так и не смогли однозначно ответить на вопрос, сказывается совместное вспоминание на конечном результате положительно или же соприсутствие на месте происшествия и последующее совместное вспоминание, напротив, всегда чревато проблемами и ведет к искажению воспоминаний.

Пока ясно лишь одно: лучше всего записывать свои нетронутые воспоминания в их первоначальном виде на бумажный носитель, и делать это до того, как они могут подвергнуться всякого рода социальному воздействию. Лишь записав свое воспоминание, притом таким образом, чтобы впоследствии иметь к нему доступ, вы затем можете идти и делиться им с кем угодно. Только не забывайте об осторожности, ведь в таком случае ваши друзья или близкие смогут без особого труда помочь или же, напротив, помешать вашим воспоминаниям.

Как только мы заходим на свою страничку в соцсети и размещаем там информацию о своей личной жизни, мы тут же обзаводимся практически бесчисленным количеством свидетелей тех или иных событий нашей жизни. И это имеет необратимые последствия для наших воспоминаний, притом как позитивные, так и негативные.

Если говорить о последствиях позитивных, то вспоминание событий собственной жизни благодаря соцсетям в общем и целом способствует улучшению нашей памяти об этих событиях. В научной литературе такое явление иногда называют «тренировкой воспроизведения». Оно означает, что само по себе вспоминание той или иной информации улучшает нашу память об этой информации. Исследования, посвященные феномену тренировки воспроизведения, показали, что вспоминать информацию в течение определенного времени гораздо более эффективно для запоминания, чем заучивать эту же информацию в течение такого же периода времени. То есть десять минут вспоминания куда лучше для нашей памяти, чем десять минут заучивания.

Социальные сети также дают нам доступ к разнообразным подтверждениям наших воспоминаний. Выкладывая в Instagram фотографии еды, мы документируем свой обед. Посты в Twitter отражают наши мысли, и со временем мы можем проследить, как изменились наши взгляды. Добавляя кого-то в друзья на Facebook, мы закрепляем информацию о том, когда впервые встретились с этим человеком, и впоследствии можем посмотреть, как развивались наши с ним отношения. Объем персональных данных, которые позволяют нам отследить и подтвердить многие наши воспоминания, поражает воображение. В случае с ложными воспоминаниями эти сведения могут оказаться поистине бесценными. Если у нас когда-либо возникнут проблемы, мы можем обратиться к интернету за доказательствами, подтверждающими, что мы делали, и целый мир является нашим свидетелем.

Однако и эта бочка меда не обойдется без ложки дегтя. Наша медийная память подвержена всякого рода негативному воздействию: наше внимание все время стремятся разделить, некто виртуальный может без труда ввести нас в заблуждение и дезинформировать, к тому же нас постоянно побуждают прикладывать все меньше усилий к тому, чтобы запомнить те или иные факты, ведь мы можем просто погуглить их позднее. И это только начало. Вездесущие и весьма назойливые приглашения и уведомления из соцсетей, которые постоянно напоминают о каких-нибудь событиях или буквально закидывают нас ненужной информацией, могут вызвать существенные искажения нашей реальности.

Частично это имеет отношение к эффекту индуцированного возвратного забывания, который мы уже обсуждали ранее в третьей главе. Каждый раз, когда мы вспоминаем о чем-либо, активизируется сеть клеток, ответственных за то или иное воспоминание, и эта сеть в принципе может измениться и утратить некоторые детали, на которые наше вспоминание непосредственно не направлено. Как это работает? Возьмем, к примеру, напоминания в Facebook, допустим, напоминание об отпуске. Это может быть всего лишь одна фотография, сделанная вами во время отпуска, с соответствующей подписью. Увидев такое напоминание, вы вспомните о моменте, который запечатлен на фото, и в то же время, возможно, даже скорее всего, забудете информацию, которая относится к другим событиям, произошедшим в день съемки, но не нашла отражения в напоминании.

Конечно же, эффект изменения памяти может проявиться не только в процессе пользования социальными сетями. Любое перекраивание воспоминаний может впоследствии привести к их искажению. Но соцсети отличает от других случаев то, что здесь подсказки для нас выбираются из информации, которую мы разместили на своей странице, то есть они изначально представляют собой искаженную, подогнанную под стандарты виртуальной реальности версию нашей жизни. Что означает двойное искажение – искажение воспоминания в нашем мозге, вызванное изначальным искажением воспоминания при создании нашего виртуального «я».

И пока социальные сети диктуют нам, какие события в нашей жизни важны и могут рассматриваться как значимые, все остальные события, которые по параметрам сетей признаются нерелевантными, могут попросту отбраковываться. Аналогичным образом сети усиливают воспоминания, которые другие участники отметили как понравившиеся, в результате чего некоторые воспоминания могут показаться нам более важными и значимыми, нежели были изначально. Оба этих процесса могут повлечь за собой массу проблем и в конце концов вызвать искажение нашей персональной реальности. Как распознать, вспоминаем мы настоящие события, произошедшие с нами в реальности, или же события из ленты в соцсети нашего виртуального «я»? Возможно, мы и не скажем, в чем тут разница, ведь социальные процессы запоминания все расширяются и способны проникать во все сферы жизни, что раньше не представлялось возможным. Соцсети и возможность быть в постоянном контакте с другими людьми открывают поистине грандиозные перспективы для ученых, которые лишь недавно начали исследовать их положительные стороны, а также проблемы, с ними связанные. Это дивный новый мир, и мы все с нетерпением ожидаем захватывающих открытий относительно феномена совместного запоминания.