Лучший способ выжить на войне, если ты не околачиваешься тыловой крысой в штабах, а ползаешь брюхом по полям сражений, — это выработать чутье. Оно должно сработать за миг до того, как на тебя свалится кирпич или снаряд. Воюю я всю жизнь. До сих пор жив. Значит, чутье у меня работает безотказно. В чем я смог убедиться и в этот раз.

Извилистая дорога пролегала между дувалами — глинобитными заборами, и огороженными сетчатыми оградами сельхозучастками с плодовыми деревьями и аккуратно ухоженными грядками. Там нас и ждали автоматчики.

Один из боевиков только еще высовывался из-за приземистого кубического строения, похожего на трансформаторную будку, поднимающуюся из зеленых зарослей, и хотел успокоить меня свинцовыми примочками, поскольку я шел первым. А я уже валился в сторону, выдергивая гранату, кольцо которой по афганской традиции было закреплено на разгрузочном жилете, так что вытаскивать его не надо — само слетит. Моя граната полетела в цель, до которой было меньше десятка метров.

Ду-дух — это застучал вражий «АКМ». Пули прошли там, где я должен был находиться, и, не найдя с кем поздороваться, ушли искать приключений куда-то вдаль.

Граната взорвалась от соприкосновения с поверхностью. И двоим моджахедам сильно поплохело от солидной порции осколков и ласкового напора взрывной волны.

Перекатываясь по пыльной земле, я уже вскидывал свой автомат.

Сопровождавший нас Фарханг, тоже не мальчик в военном деле, упав на землю, отползал за песчаную насыпь. Ему не хватало скорости, чтобы успевать раньше противника.

Еще один боевик появился из кустарника слева и изготовился угостить нас гранатой. Утес, следовавший в охранении на некоторой дистанции, ссадил его выстрелом из «винтореза».

У последнего нападавшего не выдержали нервы — оглашая окрестности нечленораздельными криками, он выскочил из-за глиняного укрытия, паля куда ни попадя, и бросился бежать, пропав за кустами. Ну и Аллах с ним. Догонять мы его не стали.

Осмотревшись, я понял, что бой закончен, пора подводить итоги. Три ноль в нашу пользу. Мы все целы. Бандиты потеряли двоих убитыми. Еще один лежал на земле, легко контуженный — это был совсем молодой «зверек» с цыплячьей шеей, выглядывавшей из грубого зеленого камуфляжа.

Я присел на колено рядом с ним и спросил:

— Зачем напали? Кто велел?

— Уйди, шайтан. — Глаза басмача разъезжались, он никак не мог сфокусировать взор.

Я горестно вздохнул от такого фатального недопонимания договаривающихся сторон и сломал ему два пальца. Басмач завыл, как пожарная сирена у горящего нефтепровода.

— Кто приказал? — снова спросил я.

— Султанбек сказал, что чужие люди идут в развалины. Можно забрать у них все.

— Что-то вы переоценили себя. Вчетвером на такое дело идти… Ты сам чей будешь?

— Мы свои. Вы на нашей земле.

Ясно — местная организация самообороны и грабежа. В крупных заварушках не участвуют, но не прочь под шумок пограбить и списать все на войну. Мерзкие падальщики.

— Зря ты автомат купил, — сказал я, поднимаясь.

Князь всадил в басмача пулю. Такая вот у нас негуманная привычка — не оставлять за спиной врагов.

Потом были развалины. Осколки бетонных плит не давали прохода. Остовы трехэтажных домов готовы были рухнуть. А еще в изобилии имелись развороченный асфальт, скелеты машин. Трупов только не было — их растаскивали по обоюдной договоренности и предавали земле. В общем, нормальный такой, стандартный город, где идут затяжные городские бои. Я такие населенные пункты уже видел.

В развалинах каждый шаг таит опасность. Можно наступить на противопехотную мину. Может сработать пробившая крышу соседнего дома неразорвавшаяся бомба. Не исключено, что снайпер сейчас держит тебя в прицеле или где-то рядом ждет в засаде отряд противника. Все может быть. И надо быть начеку. Надо ощущать дыхание этого страшного места.

Мы жались к стенке и резко преодолевали открытые пространства, прикрывая друг друга. А мое воображение невольно пыталось нарисовать картинки, как здесь все было до взрывов фугасов и артиллерийских налетов, и буксовало. Казалось, эта реальность была здесь всегда, она зримое отражение человеческой ненависти и непримиримости друг к другу. Самое жуткое в раненых городах — видеть, как в один миг обесценивается труд тысяч и тысяч людей, веками упорядочивавших здесь жизнь. Как приходит хаос и запустение.

На подходе к расположению нас встретили курды. Но по-настоящему я перевел дух, когда оказался в штабной комнате, и Фарханг приказал бойцу нести нам чай, да покрепче. А я мог подбить итоги нашего похода.

Итак, очередной этап операции пройден. Все, что нам надо было, мы узнали, о чем незамедлительно будет сообщено на базу. Полученная информация дает нам возможность очертить район дальнейшего поиска Кабана.

Отведав чай и черствую пахлаву, мы с Радом отправились в учтиво предоставленное в наше распоряжение пустующее помещение на последнем этаже штабного здания. Там Рад развернул аппаратуру и передал сообщение в Центр. В ответ нам велели сидеть тихо, не отсвечивать и ждать инструкций по эвакуации.

Ночь мы провели под аккомпанемент ленивых перестрелок — это не прицельная стрельба и не бой, а так, привычная музыка войны. Оружие на передовой должно стрелять, пусть даже и не по конкретной цели. Так что это аккорды привычные и даже успокаивающие, как морской прибой.

Утром Рад снова вышел на связь и получил инструкции из Центра. После чего мы попрощались с гостеприимными хозяевами. И начали на джипе выдвижение к зоне эвакуации.

Дело привычное. Сколько этих сирийских километров изъезжено, протоптано, исползано на брюхе. А сколько перемолото лопастями вертолетов. Не сосчитать. Пыль, жара, грунтовые дороги, терпкое ощущение опасности на языке, как вкус молодого вина. Как поется в старой афганской песне, переделанной Князем на наш лад:

Тут очень важно, чтобы не появилось ощущение привычности и обыденности. Я запрещаю себе и моим людям привыкать. Привычка — это потеря концентрации и расслабление. А опыт — это знание и умение. Поэтому передвигаемся по этой земле как в первый раз, везде ожидая подвоха.

Но подвоха никакого не было. В назначенное время мы вышли в точку. Минута в минуту зарокотали и выросли в бледно-синем небе вертолеты. Эвакуация была организована и продумана на высочайшем уровне.

Вот чего не отнимешь у занудливого педанта полковника Лукьяненко — так это способности предельно четко организовать мероприятия. Для него нет слова — не могу, не положено. Это такой таран, который любую стену пробьет. Поэтому я знаю, что с ним у меня всегда будет оптимальный маршрут отхода и винтокрылый борт, на который ступаешь, как на порог своего дома.

Командир экипажа «Ми-8» объявил, что планы поменялись и мы держим курс не на базу Хмеймим, а на аэродром Сирийской армии, дислоцированный как можно ближе к месту дальнейшего поиска. Туда уже отправились офицер связи и технари. Эта новость радовала. Значит, мы действуем в режиме наибольшего благоприятствования.

«Ми-8» оторвался от каменистой горной площадки, и я блаженно прикрыл глаза, прислонившись спиной к вибрирующему борту. Я один из немногих людей, кто может полностью расслабиться в вертушке. Несмотря на тряску, виражи, воздушные ямы и даже обстрелы, мне здесь комфортно. Я перехожу в другую стихию — стихию воздуха, над которой я не властен, и вручаю свою жизнь на милость экипажа и самого Господа. Здесь я не могу ничего, зато мне не нужно думать о снайперах и взрывах. Здесь я или умру, или доберусь целым до места назначения, и никакие мои навыки, умения не в силах на это повлиять. Поэтому я просто сладко задремал, в отличие от сидящего напротив меня Бека, который не любил воздушные машины и был страшно напряжен.

Проснулся я, когда шасси стукнулись о бетон полосы. Эта авиабаза недавно была освобождена сирийскими войсками и уже активно использовалась. В иллюминаторе виднелись выстроившиеся в ряд бомбардировщики «Су-24».

На авиабазе нас действительно ждали. Среди тех, кто поспешил засвидетельствовать нам свое почтение, были наш капитан-разведчик из Хмеймима, трое технарей — они прибыли прямо из Москвы со своей аппаратурой и плюс к этому намерены были использовать технические ресурсы сирийцев. Также нас ждали двое оперативников из сирийской разведки. Все эти люди были задействованы в операции «Папирус» — по розыску наследия Большого Имама.

И закипела работа. Наша роль пока была больше как наблюдателей. Технари процеживали эфир, пытаясь выловить крупинки информации. Анализировалась агентурная и иная информация, данные спутниковой и аэрофотосъемки. Вся беда состояла в том, что мы знали, где может находиться наследник Большого Имама, только примерно. А мне нужна была точка, куда можно ткнуть грубым спецназовским пальцем и раздавить гадину. Точнее, поймать ее. Но зона поисков сужалась очень медленно.

На базе стоял вечный гул. Взлетали на бомбежку самолеты — конечно, не так интенсивно по сравнению с Хмеймимом, но все же, думаю, они доставляли душманам немало горьких минут. Рядом с аэродромом скапливались военнослужащие и бронетехника, сколачивались подразделения перед отправлением в зону боевых действий. В общем, армейская жизнь была достаточно насыщенная.

Постепенно общими умственными усилиями нам удалось очертить квадрат, в котором находились два селения, ферма, фабрика по производству масла и несколько подобных объектов. Кабан где-то там. Но территория еще слишком большая для отработки.

Сирийские разведчики клялись, что задействовали всю свою агентуру на этом направлении, но верили мы им с трудом. Слишком часто на моей памяти их обещания оказывались больше результатов, а нередко они просто давали недостоверную информацию, взятую с потолка.

Однако через три дня майор сирийской разведки, счастливый, будто получил в подарок от Деда Мороза вместо меховых варежек машину «Феррари», сообщил нам на совещании в штабе операции:

— Мы вышли на связь с нашим человеком. Надежным человеком.

— И что сказал надежный человек? — лениво спросил я, тысячу раз слышавший о надежных людях, которые делают все возможное и невозможное.

— Он сказал, где Кабан.

С видом карточного шулера майор вытащил из папки и разложил на столе перед нами фотографии аэрофотосъемки.

— Зернохранилище, комплекс сельскохозяйственный, — тыкая в изображения, вещал сириец. — Мы проверили. Принадлежит одному из дальних родственников Кабана. Там он обосновался!

— И как его оттуда выкурить? — спросил я. — Он там укрепился и намерен держать оборону.

— Я надеюсь на вашу группу. И на наше спецподразделение из одиннадцати преданных и умелых воинов, которые будут переданы в ваше распоряжение, — торжественно произнес майор.

— Годится, — прикинув ситуацию, кивнул я. — Только ваши бойцы подчиняются нам. Безоговорочно. Без рассуждений.

— Хорошо, — кивнул майор…

Оценив весь массив информации, можно было с вероятностью не менее девяноста процентов быть уверенным, что Кабан прячется в этом аграрном комплексе. Разведывательный самолет увеличил эту вероятность до девяноста девяти процентов. На комплексе «Зернохранилище» дислоцировался отряд. Притом машины у него те самые, которыми пользовалась банда Кабана. Что еще нужно нам для полного счастья?

Эту тварь нужно взять живым. Значит, работать будем, ящерицей скользя по песку, используя все средства маскировки, сливаясь с пустыней, становясь ее неотъемлемой частью. Мы же группа «Бриз», одно из самых хитрых спецподразделений в мире. Мы это сможем.

— Больные, хромые, сомневающиеся и прочие инвалиды умственного труда есть? — спросил я, выстроив группу около небольшого одноэтажного домика на территории авиабазы, переданного в наше распоряжение. — Кому-то не нравится прогулка в ад? Выйти из строя.

Это наша традиция. Перед каждой серьезной акцией я произношу похожие фразы. Понятное дело, что ни разу никто не вышел — такое представить даже в наркотическом угаре невозможно. Но традициями не разбрасываются.

— Значит, в бой, спецназ. И пусть Бог войны рассудит, кто прав…