Атака курдов с севера — прямо на молокозавод — была отвлекающим маневром. Оборонявшиеся моджахеды сосредоточили на этом направлении основные силы. На восточной стороне они надеялись больше на прочность своих укреплений, заминированные завалы зданий, крупнокалиберные пулеметы, пушки. Полагали, что у них все под контролем. И сильно ошибались.

Ставший полем боя город делили почти точно на две части подразделения Курдской рабочей партии и моджахеды непримиримой исламской организации «Длань Аллаха». На своих позициях они стояли уже три месяца, обмениваясь ударами различной степени интенсивности и пытаясь продавить оборону. Бойцы уже обвыклись с таким устоявшимся порядком, им казалось, что так будет до скончания веков.

Большинство горожан разбежались кто куда, но какая-то жизнь в спальных кварталах из белых бетонных трех-четырехэтажных коробок, в большинстве с выбитыми стеклами, еще теплилась. Не решившиеся оставить свое жилье местные жители привыкли к войне, научились вовремя прятаться от невзначай пролетающих пуль, мин, снарядов, и зарываться в землю при любом грохоте.

Сегодня курды решили дать большой бой. Их пехотинцы, сопровождаемые пикапами с пулеметами, двинули с севера на молокозавод. Началась азартная стрельба. Вскоре загорелась подбитая курдская «тачанка». И нападавшие, сопровождаемые руганью и торжествующими криками «Аллах акбар», начали откатываться на исходные позиции. Моджахеды готовились праздновать победу.

И тут землю потрясли взрывы. На восточном фланге, около насосной станции, непонятно откуда, как шайтаны из преисподней, возникли курдские солдаты, щедро поливая врага огнем, паля из гранатометов. Они с ходу захватили огневую позицию артиллерии с американскими стошестимиллиметровыми безоткатными пушками М-40. И двинули дальше. Часть моджахедов отсюда была передислоцирована на северный фланг обороны, а оставшиеся ослабленные силы не смогли оказать достойного отпора и были выбиты со своих укреплений.

Боевики «Длани Аллаха», пришедшие на помощь своим бегущим собратьям, попали под перекрестный огонь и, оставляя бездвижные тела товарищей, тоже покатились в развалины, мечтая об одном — уцелеть в этом огненном аду.

Курды преследовать их не стали — слишком много опасных сюрпризов в городе, чтобы лезть туда без разведки. Но важный пятачок рядом с насосной станцией занят, захвачены доставлявшие много беспокойства орудия. И теперь выдавить оставшихся душманов из этой части города — дело нескольких дней.

Секрет успеха этой блестящей атаки состоял в том, что полтора месяца курды исследовали подземные коммуникации и копали туннель в глубь позиций противника. Самое удивительное — им это удалось сделать незаметно, и в нужный момент, отвлекая моджахедов атакой на молокозавод, они ударили врагу в спину.

Мы прибыли в курдский лагерь, когда бойцы возвращались туда после победы — усталые, пропитанные дымом и гарью, но воодушевленные, готовые к новым подвигам. Вот только плохо, что вернулись не все.

Командиром победоносного отряда был атлетически сложенный, кудрявый пятидесятилетний Фарханг. На нем был строгий, без украшений и излишеств, зеленый камуфляж, в кобуре на боку покоился массивный «кольт». Принял нас командир в просторном помещении, расположенном в подвале уцелевшего двухэтажного здания банка. В углу были свалены оружие, ящики с боеприпасами. Дорогая кожаная мебель, деревянные стулья и просторный письменный стол были спущены сюда прямо из кабинета директора банка. На столе стояла полевая рация и была разложена карта города с отметками.

Фарханг пригласил нас присесть у стола и разлил по стаканам разведенный спирт. Он перенял эту привычку, когда, будучи еще совсем молодым пламенным борцом за освобождение курдского трудящегося народа, побывал в СССР. Тогда Союз поддерживал тесные отношения с Курдской рабочей партией, объявившей курс на социализм.

Мы чокнулись по русской привычке. Провозгласили тост за победу — тоже по русской традиции.

— Как вам моя база? — спросил Фарханг.

— Просто отлично, — похвалил я. — Вот только на возвышении на севере неплохо бы оборудовать огневую точку с запасной позицией. Иначе, если попрут со всей дури, можете не выдержать.

— Разумно, — кивнул командир.

Я был искренен. Действительно, в лагере нам сразу бросились в глаза продуманность и общий рациональный военный порядок. Курдское подразделение было гораздо больше похоже на боевую штатную единицу, чем большинство частей сирийской армии, не говоря уж о моджахедах. И с дисциплиной, с выучкой здесь все в порядке. Оно и неудивительно. Курды — это такие удивительные люди, которые воюют везде, всегда и со всеми. И конца их войнам в исторической перспективе не проглядывается.

У всех есть своя мечта. Сирийский народ хочет вернуться во времена, когда не было войны. Моджахеды грезят о Халифате, газавате и счастье для всех правоверных, фундаментом которого послужат кости и отрезанные головы неверных свиней. Курды всю жизнь воюют за независимый Курдистан. Так исторически сложилось, что нация, насчитывающая десятки миллионов человек, не имеет собственного государства, собственной земли. Большинство курдов вполне мирно освоились в различных восточных странах. В той же Турции их до двадцати процентов населения. Но определенная часть не может ни есть, ни спать спокойно, пока нет Свободного Курдистана. Поэтому они бузят на всех тех территориях, которые считают своими. Религиозного окраса в их борьбе нет, зато присутствует четкая политическая цель и эффективная военная организация.

С курдами не один десяток лет безуспешно бьются турки. В Ираке в бытность свою Саддам Хусейн травил их химическим оружием, уничтожая десятками тысяч. И все без толку. Знамя Свободного Курдистана опять начинало реять то там, то здесь.

Неудивительно, что такую силу испокон веков все кому не лень пытаются использовать в своих целях. В Сирии в войну курды впряглись с самого начала. А поскольку единства у них нет, то воевали они и против Халифата, и против ан-Нусры, и за неделимую Сирию, и против единой Сирии. Сирийский президент пообещал им серьезные послабления и автономию, но частью «электората» завладели американцы, подзуживающие — мол, надо взять все и сразу. В винегрете, который замешался в Сирии, было очень много ингредиентов, в том числе курдские амбиции.

Вот чего не отнять у курдов — воюют они хорошо, с исламскими фундаменталистами шашней не водят, так что в любом случае являются нашими союзниками. Тем более Фарханг, у которого с Россией давние связи, в том числе и с нашей спецслужбой.

Надо отметить, что наш визит напоминал сказку, в которой Иванушка-дурачок за чудом ходил. Это где «пойди туда, не знаю куда». И сотвори такое чудо, чтобы архив погибшего полевого командира перекочевал в хранилища ГРУ.

Пока что мы имели единственную зацепку в наших поисках — это Кабан. Если полученная мной в Бекрае информация верна, то этот паскудник, от которого открестились почти все его единомышленники, должен быть где-то в этих краях. С «Дланью Аллаха» у него давние крепкие связи.

Я объяснил Фархангу, что нам надо.

— То есть вы предлагаете быстренько разгромить группировку «Длань Аллаха» и пленить прибившегося к ней Кабана, — подытожил мой рассказ Фарханг.

— Было бы неплохо, — кивнул я.

— Не вижу никаких проблем, — хмыкнул командир. — Помогите нам танками и авианалетами — и Кабан у вас в кармане.

— Ну да, — оценил я шутку.

— Вот так всегда, — вздохнул Фарханг. — Вы хотите получить все, не дав взамен ничего.

— Политика, Фарханг, — только и оставалось мне развести руками. — Наверху торгуются, что-то выгадывают.

— Политика, шайтан ее раздери! — хлопнул ладонью Фарханг по столу так, что эмалированная кружка со спиртом подпрыгнула. — Почему у политиков не бывает ничего по-человечески? Почему нельзя сначала перебить бешеных зверей, свести на нет Халифат, а уж потом заниматься политикой? Почему нельзя сперва отомстить за наших девочек, а потом переговариваться? Почему?!

Полгода назад моджахеды захватили в плен девятнадцатилетнюю девчонку — женщины у курдов воюют наравне с мужчинами. Над пленной издевались страшно. Моджахеды отрезали ей голову и бегали как бешеные с ней, сбрасывая эти фотографии в Интернет. С той поры Фарханг не взял живым ни одного пленного. Басмачей он ненавидел люто.

— Что я могу сказать, Фарханг… Мы с тобой простые разнорабочие войны. У нас боевая задача. И ты нам поможешь. Правильно?

— Правильно, — кивнул он. — Только как?

— Пока нужна только информация. А после будем думать.

— И торговаться, — сказал Фарханг.

— Ну что же за Восток без торга.

— Вот что. Есть у меня в штабе «Длани Аллаха» один человек. Очень знающий. Может, просветит нас.

— Твой агент?

— Не совсем. Он себе на уме. Ведь мы тут не только воюем, но и решаем возникающие вопросы. Вот и он пытается что-то решать. Он не простой исполнитель, а сам имеет вес и право голоса. И сдает информацию время от времени.

— От доброго разговора не откажусь.

— Тебе идти не обязательно. Переговорит мой человек. На нейтральной территории.

— Нет, я должен сам говорить, — твердо произнес я. — Чтобы ничего не упустить.

— Опасно это, — поморщился Фарханг.

— Что я, нейтральной территории не видел…

Встречу удалось устроить на следующий день в ближнем пригороде. Там сложилась какая-то удивительная мозаика. Шли боевые позиции, были понатыканы огневые точки, инженерные укрепления, доты. Вместе с тем работал базар, принимали посетителей кофейни, где умудренные сединами старики неторопливо обсуждали превратности жизни на Земле. По дорогам колесили автобусы. Развалины соседствовали с вполне приличными многоэтажными жилыми домами и одноэтажными частными владениями.

Ближе к вечеру я вместе с Фархангом расположился в кофейне, представлявшей собой огороженный живой изгородью дворик со столиками и стульями. Через несколько минут к нам подсел сгорбленный бородач в синей национальной рубахе до пола. Оружия при нем не было — значит, его сопровождает хорошая охрана.

Разговор был сначала напряженный. Моджахед глядел искоса на меня и не мог понять, почему на разговор между старыми партнерами пришел какой-то неверный пес. Успокоился он, когда получил толстую пачку купюр из выделенных нам на оперативные расходы средств. В самом начале операции начальство мне объяснило, что не надо жмотиться, потому что не в деньгах счастье, а в информации об архиве, но вместе с тем предупредило, чтобы отчитался я по окончании оперативных мероприятий до копейки.

— Меня интересует Бешеный Кабан, — прямиком выдал я.

— Он почему-то всех интересует, — развел руками моджахед. — Хайбибула его ищет. Сулейман его ищет. Все ищут. Зачем он? Что в нем такого? У него уже нет силы.

— Неожиданно понадобился, — усмехнулся я. — Это никак не в ущерб тебе и твоим братьям.

— Он был у нас, — произнес моджахед, пряча в карманы своей рубахи пачку денег.

— С отрядом?

— Его сопровождало всего семь человек. Остальных он потерял, или они ушли от него. Он уже не командир. Он беглец.

— А сейчас он где?

— Нам не нужны лишние проблемы. Но и сдавать мы его не можем. Поэтому его попросили удалиться.

— Куда он уехал?

— Он не сказал. Но один из его людей, мой земляк, отведав гашиша, проговорился, что они хотят ехать в сторону Джилмы.

— Куда именно?

— Есть у меня мысль. Но я считаю, что недостойно моими никчемными предположениями оскорблять ваш слух.

Получив еще некоторую сумму, он все же отважился оскорбить мой слух своими никчемными словами:

— Это мои места. По моей информации, между дорогами на Илмез и Регеб у Кабана убежище.

— И ты уверен, что он отправился туда? — спросил я.

— Да. На вашем месте я бы поторопился. Его там скоро найдут кровники…

Уже что-то. Хотя может быть и пустышка. Та территория, о которой сказал моджахед, формально контролируется оппозицией, но мало населена, поэтому никому не нужна. Мы там уже однажды работали. Помню горы, песок, минимум зелени и холодные ночи.

Мы долго, витиевато прощались. И напоследок Фарханг совсем недипломатично рубанул моджахеду правду-матку:

— Ахмед, вам лучше уйти отсюда. Мы все равно вас выдавим из города.

— Или мы вас, — усмехнулся моджахед.

На этом и расстались.

А на обратном пути мы попали в засаду…