Я застыла. Кольцо уже лежало в кармане моих доспехов. Закончив жуткую балладу, Ткачиха раздумывала, какую бы песню ей теперь спеть.

Хорошо, если так.

Прядильное колесо крутилось все медленнее.

Я попятилась к двери. Шаг. Еще шаг.

Каждый оборот древнего колеса был дольше предыдущего.

До двери – всего десять шагов.

Уже пять.

Колесо повернулось в последний раз – так медленно, что я разглядела все его спицы.

Два шага.

Я рванулась к двери. Ткачиха, вытянув белую руку, схватилась за колесо и полностью его остановила.

Дверь захлопнулась перед самым моим носом.

Ручки с внутренней стороны двери не было.

Окно. Добраться до окна.

– Кто это пожаловал в мой дом? – тихо спросила Ткачиха.

Меня обдало страхом. Жгучим, первозданным страхом. Я вспомнила, каково быть человеком – слабым и беспомощным. Вспомнила, каково сражаться за жизнь, за возможность остаться в этом мире и дышать его воздухом.

Я бросилась к ближайшему окну. Закрыто. Ни засовов, ни створок. Стекло оказалось вовсе не стеклом – крепкое и неразбиваемое.

Ткачиха повернулась ко мне.

Волчица или мышь – какая разница? Я ощущала себя загнанным зверем и прикидывала шансы уцелеть.

Меня поразило несоответствие молодого, гибкого тела, прекрасных волос и лица Ткачихи. Оно было землистого цвета, дряблое и морщинистое. Вместо глаз – две черные гниющие ямы. От высохших губ остались лишь полоски, окаймлявшие дыру, полную острых обломков зубов. Казалось, в своей долгой жизни она изглодала столько костей, что это стоило ей потери зубов.

Если я отсюда не выберусь, она обгложет и мои кости.

Ее нос, когда-то кокетливо вздернутый, а теперь наполовину ввалившийся, повернулся в мою сторону. Ткачиха принюхалась.

– Кто ты? – спросила она.

Ее голос – молодой и звонкий – показался мне еще более странным теперь, когда я увидела лицо.

Выбраться. Я должна отсюда выбраться.

Должен же существовать какой-то выход.

Отчаянный, самоубийственный выход.

Я не хотела умирать.

Я не хотела, чтобы меня съели.

Я не хотела погружаться в сладостную тьму.

Ткачиха встала со стульчика.

Я поняла: время, отпущенное мне, истекло до последней капли.

– Что похоже на все, но отличается от всего? – вслух рассуждала она, изящно шагая в мою сторону.

Я все-таки оставалась волчицей.

Просто меня немного загнали в угол.

На столе, в самой середине комнаты, горела единственная свеча. Я не знала, зачем слепой Ткачихе свеча, но мне она очень пригодилась. Я схватила ее и швырнула туда, где громоздились свертки ткани. Точнее – чьи-то сплетенные тела и жизни. Я дала им свободу.

Вспыхнул огонь, и Ткачиха пронзительно закричала. Я думала, от ее крика у меня лопнет голова и вскипит кровь в жилах.

Она метнулась к языкам пламени и, как ни странно, затушила их безупречно красивыми белыми руками, ртом, полным гнилых зубов, и душераздирающим воплем. Казалось, внутри ее нет ничего, кроме зияющей бездны.

А я вдруг поняла, как мне спастись. Очаг. Влезть в него – и дальше, по дымоходу, вверх.

Пространство дымохода было довольно узким, но мое тощее тело помещалось вполне.

Не колеблясь, я схватилась за уступ и подтянулась. От напряжения у меня дрожали руки. Вот тебе и бессмертное тело. Даже после Подгорья я была намного сильнее. А потом ослабла. Конечно, когда тебя чуть ли не каждую ночь выворачивает, даже бессмертное тело останется недокормленным.

Сама виновата. Я позволила им сделать меня слабой. Покорилась, как дикая лошадь, которую долго усмиряли и наконец усмирили.

Кирпичи, густо покрытые сажей, были уложены неровно, и это мне на руку – удобнее лезть наверх.

Быстрее. Надо двигаться быстрее.

Но дымоход сузился. Кирпичи царапали мне плечи. К тому же я задыхалась от зловония: здесь пахло падалью и горелыми волосами. Кирпичи масляно блестели, словно их обильно смазали жиром для жарки…

Я одолела половину пути, когда Ткачиха перестала вопить. Я уже видела солнце, небо и ветви деревьев.

Я схватилась за очередной кирпич, ломая ногти. Собрав все силы, какие оставались, я рывком подтянулась. Руки заныли от напряжения, а потом…

Потом я застряла.

– Что за дерзкий мышонок карабкается по моему дымоходу? – послышалось шипение Ткачихи.

Я глянула вниз. Никак Ткачиха собралась лезть следом? Запрокинув голову, она принюхивалась.

Ее молочно-белая рука ухватилась за уступ, и я вдруг поняла, какое ничтожное расстояние разделяет нас.

В голове стало пугающе пусто.

Я еще пыталась вырваться, но дымоход цепко меня держал.

Значит, мне суждено здесь умереть. Эти красивые белые руки стянут меня вниз, разорвут на куски и… Мне почему-то казалось, что Ткачиха будет пожирать меня по кускам, наслаждаясь моими криками. Покончив с мясом, начнет глодать кости, пока я еще жива.

Меня охватила паника. Я вдруг снова ощутила себя в Подгорье – оно ведь недалеко отсюда, – в зловонной глине. Мидденгардский червь неумолимо приближался, разинув зубастую пасть. Я едва сумела увернуться. Едва…

Воздуха! Мне не хватало воздуха. Она что-то сделала с моим дыханием.

Ногти Ткачихи царапали кирпичи. Она лезла вслед за мною.

Нет! Нет! Нет!

Я билась всем телом, стремясь вырваться из оков кирпичей.

– Воровка, ты никак думала, что сумеешь украсть и улизнуть?

Почему меня Мидденгардский червь не съел? Уж лучше его громадные острые зубы, чем ее гнилые осколки…

«Успокойся».

Слово явилось из темноты моего разума.

Голос, звучавший внутри, был моим голосом.

«Успокойся», – сказала я себе.

«Дыши».

«Думай».

Ткачиха упрямо лезла вверх. Кирпичи трещали и крошились под ее пальцами. Она двигалась, как паук, торопилась ко мне, словно к мухе.

«Успокойся».

Это слово успокоило все вокруг.

Кажется, я произнесла его вслух.

«Успокойся. Успокойся. Успокойся».

«Думай».

Я пережила схватку с червем. Я пережила схватку с Амарантой. Я получила новые способности. Значительные. Такие, о которых не могла и мечтать в своей смертной жизни.

Кто сказал, что я слаба? Я сильна. Я очень сильна.

Опустив руку как можно ниже, я ударила по кирпичам. На Ткачиху дождем посыпались обломки, она зашипела, а я ударила снова, проверяя свою силу.

Я – не кукла, не загнанный зверь и не комнатная собачонка.

Я – победительница, способная выбраться живой из любых передряг. Я сильна.

Я уже никогда не буду слабой и беспомощной. Я не могу и не желаю быть сломленной. И укрощенной я тоже не буду.

Я продолжала колотить по кирпичам, и вынудила Ткачиху остановиться.

Наконец мне удалось вытащить слабо закрепленный кирпич. И сейчас же он полетел вниз, в отвратительное, перекошенное злобой лицо Ткачихи.

Хрустнула сломанная переносица. Ткачиха взвыла, обливаясь черной кровью. Но я уже лезла вверх. Я била плечами по стенкам дымохода, разрывая одежду и покрывая кожу ссадинами. Я не оставляла усилий, пока сама не превратилась в камень, сокрушавший другие камни, пока не почувствовала, что Ткачиха больше не в состоянии удерживать меня внутри дымохода.

Я полезла вверх, не останавливаясь ни на мгновение, пока не достигла уступа трубы и не выскользнула на соломенную крышу… Только она оказалась вовсе не соломенной.

Она была волосяной.

Мою одежду и руки густо покрывали сажа и жир. Неудивительно, что волосы липли ко мне – клочьями, прядями, даже локонами. В горле появился привкус желчи. И в этот миг дверь хижины настежь распахнулась и послышался уже знакомый пронзительный крик Ткачихи.

Нет, вниз мне нельзя. Там я попадусь в ее ловушку. Вверх, только вверх.

Стараясь не думать, по чему или по кому я сейчас ступаю и что цепляется за мою одежду, я подобралась к ближайшей ветке и ухватилась за нее. Я полезла, срывая листья и сдирая мох.

– Где ты?!! – донесся вопль обезумевшей от боли и досады Ткачихи.

Я карабкалась с ветки на ветку. С первого дерева – на соседнее. От сучков у меня кровоточили ладони. Но куда подевался Ризанд?

Я уходила все дальше и дальше от проклятой хижины. Похоже, Ткачиха действительно тронулась умом, ибо она продолжала кричать, требуя, чтобы я вернулась. Правда, ее крики становились все тише. Мой след она потеряла.

Перескочив на очередную ветку, я увидела протянутую руку Ризанда и услышала его небрежный вопрос:

– Что за разгром ты там учинила?

Я остановилась, тяжело дыша ртом. Мне казалось, у меня даже легкие кровоточат.

– Знаешь что… – прошипела я.

Он лишь поднес палец к губам, затем обвил мою талию, другой рукой придержал затылок, и мы совершили переброс.

Вынырнули мы где-то над Домом ветра и вдруг камнем рухнули вниз. Я едва не закричала, но Риз расправил крылья, и неуправляемый полет превратился в плавное скольжение, пока мы не влетели в открытое окно комнаты, где Кассиан о чем-то ожесточенно спорил с Амреной.

Оба умолкли, как только мы опустились на красный пол.

У них за спиной, на стене, висело большое зеркало. Мне было достаточно мимолетного взгляда, чтобы понять, почему у обоих округлились глаза.

Мое лицо было расцарапано до крови. Остатки одежды покрывала грязь и топленый жир – другого слова не подберу, – а также кирпичная крошка и прилипшие волосы. А пахла я…

– Тебя как будто поджаривали на вертеле, – слегка поморщившись, сказала Амрена.

Кассиан разжал пальцы, обхватившие рукоятку боевого ножа, что висел у него на поясе.

Я все еще не могла успокоить сбившееся дыхание. Чужие волосы царапали и щекотали мне кожу.

– Ты никак ее убила? – спросил Кассиан.

– Нет, – ответил за меня Риз, наполовину складывая крылья. – Но Ткачиха так громко вопила, что я умираю от желания услышать рассказ нашей дорогой Фейры о ее подвигах в хижине.

Этот жуткий жир на мне. Эти клочья чужих волос…

Меня обильно вывернуло на каменный пол.

Кассиан выругался, но Амрена лишь махнула рукой, и все мгновенно исчезло – и с пола, и с меня. Но осталось ощущение загубленных Ткачихой жизней, копоти в ее дымоходе, кирпичной пыли…

– Она… сумела меня учуять, – сказала я, приваливаясь к тяжелому черному столу и вытирая рот рукавом. – Заперла все двери и окна. Мне не оставалось ничего иного, как полезть в дымоход. Но она заперла меня и там, – ответила я на удивленный взгляд Кассиана. – Потом хотела лезть за мной. Не знаю, как у меня получилось, но я выворотила кирпич из стенки дымохода и швырнула в ее отвратительное лицо.

Все молчали.

– А ты где был в это время? – спросила Амрена, в упор глядя на Ризанда.

– Ждал вдалеке. Не хватало только, чтобы Ткачиха учуяла и меня.

– Но мне твоя помощь была бы очень кстати, – огрызнулась я.

– Ты уцелела, – спокойно ответил Риз. – И сумела себе помочь.

По знакомому блеску его глаз я поняла: он знал про вспышку паники, едва не погубившую меня. Возможно, я забыла выставить преграды в разуме. Или же мой страх передался ему по связующим нитям. Он все знал и спокойно позволил мне сражаться за свою жизнь.

И я поняла: поединком с Ткачихой, чуть меня не погубившим, Риз проверял мою выдержку. Случись такое во время поисков Книги Дуновений, толку от меня не было бы никакого. Риз уже говорил об этом. Но задним числом меня это разозлило.

– Я лишь потом догадалась, ради чего ты все затеял. Не ради дурацкого кольца.

Я достала его сокровище из кармана и бросила на стол.

– И проверкой моих навыков это тоже не было. Тебе хотелось знать, сумею ли я справиться с паникой.

Кассиан взглянул на кольцо и снова выругался.

– Жестоко, зато плодотворно, – сказала Амрена, встряхивая гривой черных волос.

Чувствовалось, Риза ничуть не мучает совесть.

– Теперь ты знаешь свои возможности, – спокойно заключил он, обращаясь ко мне. – Ты способна выискивать наши предметы. Следовательно, ты найдешь при Дворе лета спрятанную половину Книги. А за оставшееся время еще поупражняешься.

– И все-таки, Ризанд, ты мерзавец, – тихо сказал Кассиан.

Риз изящно подобрал крылья:

– Ты бы сделал то же самое.

Кассиан пожал плечами, молчаливо соглашаясь.

Я разглядывала собственные пальцы. Амрена освободила их от грязи и волос, но ногти так и остались обломанными, а кожа – исцарапанной до крови.

– Научи меня сражаться, – попросила я Кассиана. – Помнится, ты мне предлагал. Я хочу стать сильнее, чем сейчас.

Кассиан удивленно поднял брови, но не взглянул на Риза, ожидая одобрения.

– Едва мы начнем упражняться, ты меня сразу же назовешь мерзавцем. И не один раз. Я никогда не обучал людей. Я не знаю, насколько прочны ваши тела. Все это, – он поморщился, – мы узнаем во время обучения.

– Я не хочу уповать лишь на спасение бегством.

– Однако бегство тебя сегодня и спасло, – заметила Амрена.

Я сделала вид, что не услышала ее.

– Я хочу уметь пробиваться с боем, а не тупо ждать, пока кто-то меня спасет.

Я повернулась к Ризу и встала в своей любимой еще со смертных времен позе – скрестив руки на груди.

– Ну что? Убедился в моих способностях?

Он взял кольцо, кивнув в знак благодарности:

– Это кольцо моей матери.

Можно подумать, происхождение кольца все объясняло и оправдывало!

– Как тебя угораздило его потерять? – хмуро спросила я.

– Я не терял. Мать дала мне его… в качестве амулета. Потом, когда я вырос, забрала обратно и передала на хранение Ткачихе.

– Зачем?

– Чтобы не проспорил его или не проиграл.

Такие объяснения годились для малолетней дурочки. Наверняка причина была иной, но я сейчас не желала доискиваться правды. Я хотела вымыться в горячей воде. И еще мне хотелось остаться одной. Оба желания были настолько сильными, что у меня подгибались колени.

Я даже не взглянула на Риза, когда он схватил меня за руку, расправил крылья и мы опять вылетели в окно и снова упали камнем, от чего заходилось сердце… Потом Риз совершил переброс в мою комнату. Из приоткрытой двери купальни выплывали клубы пара. Преодолевая усталость, я поплелась туда и вдруг услышала:

– А как насчет совершенствования других твоих дарований?

Пар заслонял лицо Риза. Я так хотела забраться в воду, что мне было уже все равно, уйдет он или останется.

– Мы порвем друг друга в клочья, этим все и кончится, – сказала я.

– Обязательно порвем, – согласился он, прислоняясь к дверному косяку. – Зато сколько удовольствия получим. Можешь отныне считать наши упражнения обязательной частью твоей работы со мной.

Легкий кивок.

– Попробуй-ка сейчас проникнуть сквозь мои заслоны.

Я знала, о каких заслонах речь, но решила отказаться:

– Слушай, я невероятно устала. И вода остынет.

– Обещаю: я нагрею ее за считаные мгновения. Или, если поработаешь со своими способностями, ты и сама это сделаешь.

Я нахмурилась. Потом сделала шаг в его сторону, второй. Риз отступал. Воспоминания о топленом сале жертв Ткачихи и их волосах были еще слишком острыми. Равно как и сознание, что бо́льшая часть приключений случилась по его вине.

Я выдержала его взгляд, это подмигивание фиолетовых глаз.

– Ты же все чувствуешь, – сказал Риз.

Его голос звучал вкрадчиво и тихо, почти заглушаемый бульканьем воды и щебетанием птиц в саду.

– Сила, что бурлит внутри тебя, нашептывает тебе на ушко.

– И что с того?

Он пожал плечами:

– Удивительно, как это Ианта не располосовала тебя на алтаре, чтобы поглазеть на диковинную силу.

– Чем тебе так досадила Ианта?

– Я все больше убеждаюсь, что нынешние верховные жрицы – полная противоположность тому, кем они когда-то были и обещали быть. Ианта среди них – хуже всех.

От этих слов у меня свело живот.

– Почему ты так говоришь?

– А ты пройди сквозь мои заслоны, и я покажу.

Теперь понятно, что вызвало такой поворот в разговоре. Мне бросили наживку.

Выдерживая его взгляд, я все же попалась на собственном любопытстве. Я вообразила связующую нить между нами чем-то вроде косы, сплетенной из света. Только на другом конце этой косы меня ждал заслон. Черный, крепкий, непреодолимый. Попробуй войди. Но ведь входила же я до этого… Как мне удавалось?

– На сегодня с меня хватит испытаний, – вздохнула я.

Риз подошел почти вплотную:

– Верховные жрицы окопались преимущественно при Дворах зари, дня и зимы. Там их позиции настолько прочны, что их шпионы наводняют все слои. Добавь к этому неистовых последователей и по большей части последовательниц. За пятьдесят минувших лет верховные жрицы почти не пострадали. Они попрятались неведомо куда. Теперь повылезли. Я бы не удивился, если бы своим новым оплотом Ианта избрала Двор весны.

– И ты намерен мне рассказать, что все они – злодейки с черными сердцами?

– Почему же все? Некоторые – да. Но есть вполне мудрые, бескорыстные и сострадательные жрицы. Однако есть и такие, кто уверился в собственной праведности… Впрочем, эти всегда казались мне наиболее опасными.

– А Ианта?

Он лукаво посмотрел на меня.

Конечно же, он просто так не расскажет. Он размахивал перед моим носом сведениями об Ианте, как куском мяса.

И я поймалась. Без размышлений, не подготовившись, я отправила поток силы по связующей нити… И заскулила от боли, когда поток наткнулся на его заслоны и покатился обратно. Мне казалось, что я ударила по камню и ушибла кулак.

Риз усмехнулся. Его глаза вспыхнули.

– Ужасно небрежно, но попытка восхищает.

Я тяжело дышала, злясь на свою глупость. Но Риз сказал:

– В награду за твою попытку…

Он взял мою ладонь в свои. Связующая нить туго натянулась. Сила внутри меня снова заметалась по телу. Потом…

Перед глазами потемнело. Я вдруг очень остро почувствовала его, остающегося по другую сторону умственного заслона. Заслон ощущался как каменная глыба, черный и невероятно прочный. Заслон, создававшийся в течение пяти столетий, наполненных ненавистью, гонениями и угрозами. Я мысленно провела рукой по этой стене.

От моего прикосновения стена превратилась в горную кошку, с мурлыканьем выгнувшую спину. Прежняя защита ослабла.

Ризанд открыл мне свой разум. Точнее, приоткрыл. Наверное, допустил не дальше передней, показав то, что мне позволительно видеть.

Спальня, стены которой вырезаны из обсидиана. Громадная кровать с матово-черными простынями. На такой кровати может спать тот, у кого есть крылья.

Но на кровати лежала совершенно голая Ианта.

Я отпрянула, понимая, что Ризанд передает мне сцены из прошлого. Но Ианта оказалась в его постели, при его подземном дворе. Она лежала, выставив большие, полные груди.

– Это еще не все.

Голос Риза донесся издалека. Мой разум ударился о другую сторону заслона, и я почувствовала, что заперта внутри его разума.

– Ты заставил меня ждать, – с томной капризностью произнесла Ианта.

В мою спину уткнулась твердая поверхность, украшенная резьбой. Не в мою. В спину Ризанда. Он прислонился к двери спальни.

– Убирайся, – бросил он Ианте.

Ианта надула губы, затем согнула одну ногу в колене и развела ноги шире.

– Я же вижу, верховный правитель, как ты смотришь на меня.

– Ты видишь все так, как тебе хочется видеть, – возразил он (или мы с ним).

Он открыл дверь и повторил:

– Убирайся.

Губы Ианты искривились в лукавой улыбке.

– Я слышала, ты обожаешь играть. – Ее изящная рука опустилась ниже, коснувшись пупка. – Думаю, во мне ты найдешь редкостную партнершу по играм.

Меня (его) охватывала ледяная ярость. Я чувствовала желание Риза размазать Ианту по стенке и понимание того, сколько дополнительных трудностей это ему создаст. Ианта неутомимо домогалась его, распространяя свои поползновения и на других мужчин. Из-за этого вчера ушел Азриель. А Мор с трудом сдерживала желание сломать незваной гостье шею.

– Я думал, ты хранишь верность другим дворам, – холодно произнес Риз.

Это был голос верховного правителя.

– Я храню верность будущему Притиании и настоящей силе, которая должна здесь править.

Ее пальцы скользнули между ног и замерли. Потом она вскрикнула. Сила Ризанда прижала ее руку к постели, не позволяя шевельнуться. Соблазнительные жесты прекратились.

– Представляешь, каким благоприятным оказался бы наш союз для Притиании и для всего мира? – спросила она, пожирая Ризанда глазами.

– Уж говори правду: благоприятным лично для тебя.

– Наши дети правили бы всей Притианией.

Он ответил с удивлением, приправленным изрядной долей жестокости:

– Значит, ты хочешь заполучить мою корону, а мне отводишь роль племенного жеребца?

Ианта пыталась выгнуть спину, однако его сила держала ее на одном месте.

– Я не вижу никого, кто лучше подходил бы на эту роль.

Ианта – не наивная мечтательница. Ее аппетиты неуемны и такими останутся. Ризанд это знал. У него был выбор: убить Ианту сейчас, навлечь на себя гнев остальных верховных жриц, но не дать угрозе распространиться, или… посмотреть, что́ будет дальше.

– Убирайся из моей кровати. Из моей спальни. И с моего двора.

Он снял магические оковы, чтобы Ианта смогла выполнить его требования.

Ее глаза потемнели. Она спрыгнула с постели, но даже не потянулась к своей одежде, висевшей на его любимом стуле. Она направилась к Ризанду, покачивая роскошными грудями.

– Ах, верховный правитель, ты даже не представляешь, какое наслаждение я способна тебе доставить, – прошептала Ианта, останавливаясь рядом с ним.

Она протянула руку, метя между его ног.

Сила Ризанда ударила ее по пальцам. Рука Ианты замерла.

Он добавил силы. Теперь ей выкручивало пальцы.

Ианта вскрикнула. Она пыталась отступить, но сила Ризанда держала ее на месте. Ианта оказалась в коконе. Снова мелькнула мысль: не оборвать ли жизнь незваной гости? Сделать это ему было не сложнее, чем змее – перекусить шею глупому мышонку.

Наклонившись к Ианте, Риз прошептал ей на ухо:

– Впредь не смей прикасаться ко мне и к любому другому мужчине при моем дворе.

Сила Ризанда сломала ей руку и порвала сухожилия. Ианта завопила от боли.

– Рука твоя заживет, – сказал он, отступая. – Но если ты снова посмеешь явиться в мои земли и протянуть руки к кому бы то ни было, последствия будут иными. Так легко ты уже не отделаешься.

Лицо Ианты стало мокрым от слез, боли и досады. Но глаза полыхали ненавистью.

– Ты еще пожалеешь, – прошипела она.

Ризанд негромко рассмеялся. Смех был нарочито томным, передразнивающим Ианту. В следующее мгновение невидимый порыв силы вытолкнул верховную жрицу в коридор, где она приземлилась на собственный зад. Туда же полетела ее одежда. Дверь шумно захлопнулась.

Мне показалось, будто ножницы щелкнули по туго натянутой ленте. Воспоминания оборвались. Заслон временно поднялся, я выбралась наружу, словно узница, выпущенная из тюремной камеры.

Глаза Риза сверкали злым огнем. Воспоминание было не из приятных.

– Правило первое. Не входи в чужой разум, если не уверена, что сумеешь оставить дверь открытой. Дематии способны заманить тебя, нарочно раскрыв перед тобой свой разум. А потом они его захлопнут, и ты станешь их рабыней.

Я вспомнила свои ощущения, и у меня похолодела спина. Но угроза меркла перед тем, что он мне показал.

Лицо Риза стало совсем каменным.

– Правило второе. Когда…

– Когда это было? – перебила его я, выплеснув вопрос. Я ничуть не сомневалась в правдивости показанного. – Когда ты ее выгонял?

– Сто лет назад, – ответил Риз, глядя на меня ледяными глазами. – При Дворе кошмаров. Она несколько лет просила о встрече, утверждая, что хочет наладить дружеские связи между Двором ночи и жрицами. До меня доходили слухи о ее истинной натуре, но Ианта была молода и неопытна. Я подумал, что новая верховная жрица и впрямь сумеет произвести необходимые перемены, в которых нуждался их орден. Оказалось, она прошла хорошую выучку у «старших сестер».

Мое сердце бешено колотилось.

– Но она… она не вела себя подобным образом с…

С Ласэном.

Ласэн ее ненавидел. Он делал туманные, хотя и весьма ядовитые намеки в ее адрес. Но ведь она подступалась и к нему.

Я боялась, что меня снова вывернет. Может, я многого не знала? Вдруг она пыталась распространить свои чары и на Ласэна? И вдруг он был вынужден согласиться из-за ее положения?

Если я когда-нибудь вернусь ко Двору весны… Как я смогу убедить Тамлина прогнать подругу детства? Что, если за время моего отсутствия она…

– Правило второе, – продолжал Риз. – Будь готова увидеть то, что тебе может не понравиться.

А через пятьдесят лет после неудачной попытки Ианты завоевать сердце Ризанда появилась Амаранта. И сделала с ним ровно то, за что он хотел убить Ианту. Но Риз это допустил, спасая тех, кто ему дорог. Он уберег Кассиана и Азриеля от кошмаров, которые не оставят его никогда. Уберег от новой боли, поскольку в детстве они и так настрадались достаточно…

Мне не терпелось задать ему еще несколько вопросов, но Риз исчез.

Я сняла с себя порванные доспехи, сражаясь с пряжками и застежками. Сколько времени прошло с минуты, когда я все это надевала и он проверял крепления? Час или два?

Казалось, прошла целая жизнь. Похоже, теперь я – признанная искательница Книги Дуновений.

Но лучше искать Книгу, чем придумывать развлечения и производить на свет будущих верховных правителей. Именно такой меня собиралась сделать и делала Ианта. Уж не знаю, каким ее целям я служила.

Как Риз и обещал, вода для мытья была очень горячей. Но я почему-то не торопилась в нее окунаться. Я стояла, раздумывая над увиденным. Снова и снова я видела руку Ианты, тянущуюся к его мужскому достоинству. Самоуверенная захватчица, считавшая себя неотразимой. В этом жесте была истинная суть верховной жрицы.

Когда усилием воли я оттолкнула все мысли, вода успела остыть.