Глава 1

Алиенора, герцогиня Аквитании и Нормандии, графиня Анжу, супруга короля Англии Генриха II, обвела взглядом голую холодную келью, которая почти два года была ее тюрьмой. В оконные арки заглядывало мягкое весеннее солнце и разливало по полу лужицы золота. Из очага вымели золу, а те немногие вещи, что принадлежали Алиеноре, упаковали и погрузили на повозку, дожидающуюся ее во дворе.

Женщина ощутила дуновение прохладного бриза на лице. Всю зиму среди холмов носились ветры, выли под белеными стенами замка, словно голодные волки. Суставы Алиеноры окостенели, мысли стали вязкими, как заиленное дно замерзшей канавы, каждое движение стоило неимоверных усилий. Как тяжело пробуждаться и снова идти в мир. Возобновление кровотока в затекшей конечности всегда вызывает мучительные ощущения. Алиенора посмотрела на руки. Кожу усеяли рыжеватые возрастные пятнышки, однако беспокоили ее не пятна, а то, как руки дрожат.

Вспыхнуло в луче солнца обручальное кольцо. Несмотря на все страдания, что причинил ей Генрих, она по-прежнему носит этот перстень. Ведь пока он блестит на ее пальце, Алиенора остается королевой и герцогиней. Даже в заточении, на вершине продуваемого всеми ветрами холма, ее титулы сохраняли свое могущество. Генрих с присущей ему беспощадностью сослал ее сюда, исключил из общественной жизни за совершенный ею грех – сопротивление его воле и вмешательство в политику. Супруг обвинил ее в измене, но на самом деле предавал он, а не она.

Новости, поступавшие извне, Алиенора получала от стражников, а те предпочитали говорить ей как можно меньше и только такие подробности, которые принижали ее и возвышали ее мужа. И вдруг Генрих потребовал ее присутствия на пасхальных празднествах в Винчестере. Алиенора с недоверием перебирала возможные мотивы. Порыв всепрощения в честь воскрешения Христа? Вряд ли. Желание наказать ее еще сильнее? Нет, скорее, жена зачем-то понадобилась ему, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать своим вельможам и доказать, что он ее не убил. После того как архиепископ Кентерберийский был зарублен перед алтарем собственного собора четырьмя рыцарями из королевской свиты, Генриху вовсе не нужно еще одно обвинение в убийстве.

Заслышав шаги за стеной, Алиенора встала лицом к двери и постаралась скрыть страх под царственным высокомерием. Да, как бы ни хотелось ей покинуть это место, мысль о возвращении в мир пугала ее: что найдет она там и как долго продлится эта передышка?

Алиенора ожидала увидеть своего тюремщика Роберта Модита и потому не сразу поверила своим глазами, когда дверь распахнулась и на пороге возник ее старший сын – в ореоле солнечного света, лившегося из бойницы за его спиной, с растрепанными ветром каштановыми волосами и великолепным белым кречетом на затянутой в кожаную перчатку правой руке.

– Смотри, мама, – приветствовал он ее широкой улыбкой. – Эта птица – настоящая красавица!

У Алиеноры сдавило грудь. Несколько секунд она не могла дышать.

– Гарри, – наконец выговорила она, и у нее подкосились ноги.

Юноша мгновенно оказался рядом, крепко подхватил под локоть и довел до скамьи.

– Я думал, тебя предупредят. – Его взгляд был полон нежной заботы. – Позвать твоих дам?

– Нет… – Алиенора качнула головой. Понемногу она вновь обрела дыхание. – Мне ничего не говорят. – У нее прерывался голос. – Я как слепая, и это невыносимо. – Подрагивающей рукой она закрыла лицо.

Гарри обнял ее за плечи, и она прижалась к нему, втянула в себя запах здорового мужского тела, почувствовала переполняющие его мощь и энергию – у нее самой их почти не осталось после многих лет борьбы и пленения.

Кречет захлопал крыльями, отчего зазвенели колокольчики на его опутинках, и издал несколько резких пронзительных криков.

– Тише! – Мягкий призыв Гарри мог быть обращен и к птице, и к матери. – Тише, тише!

К тому моменту, когда Алиенора достаточно овладела собой, чтобы оторваться от сына, кречет тоже успокоился и принялся деловито чистить перья.

– Меня прислал за тобой отец, чтобы сопроводить в Винчестер.

Алиенора смотрела на кречета, привязанного к перчатке сына. Птица не сможет улететь, пока Гарри не отпустит ее, и сильные крылья ничем ей не помогут.

– Что ему нужно от меня, кроме доказательства того, что я не мертва?

Улыбка на устах сына растаяла.

– Он сказал, что хочет поговорить с тобой – и помириться.

– Неужели? – Безрадостный смех застрял у нее в горле. – На каких условиях?

Гарри отвел глаза:

– Со мной он этим не делился.

Алиенора обвела взглядом комнату. На что она готова ради свободы? И, что важнее, на что не готова?

– Ну конечно, не делился. – Ей приходилось сдерживать чувства при мысли о том, как все могло сложиться, если бы три года назад Гарри удалось сбросить отца с трона. – Я много о чем сожалею, но только не о том, что мы с Генрихом в ссоре. Больше всего я ругаю себя за то, что позволила поймать себя. Надо было лучше планировать.

– Мама…

– У меня здесь мало занятий, кроме размышлений о том, что случилось, и моя чаша полна горечи: ах, зачем я медлила в неуверенности, зачем потеряла столько времени впустую! – Она вскочила со скамьи, и потревоженный кречет заплясал на запястье Гарри. – Раз твой отец послал тебя за мной, значит ты с ним помирился, и мы должны исходить теперь из этого. Но как же рада я видеть тебя! – (Гарри шел двадцать первый год, он был уже совсем взрослым мужчиной. В его возрасте Генрих стал королем Англии.) – Кто еще будет в Винчестере?

– Все. – Гарри гладил птицу, пока она не притихла. – Ричард, Жоффруа, Иоанн, Иоанна. – Его улыбка была мимолетной. – Жены, внебрачные дети, родные и близкие, все обитают там бок о бок. Пока никаких ссор нет, но предпосылок к ним в избытке.

Алиенора словно разом перешла от голодания к обжорству. Времени на то, чтобы приспособиться, ей не дали, и, натянутая как струна, она встала на пороге комнаты, которая была для нее и клеткой, и убежищем.

– Ну что же, едем. – Беззаботный тон служил ей щитом. – Не будем упускать своих возможностей.

Жизнь в Саруме не предполагала роскоши, и потому все имущество Алиеноры уместилось в одну повозку. Чтобы сопроводить ее в Винчестер, до которого было двадцать миль, Гарри прибыл с целым отрядом рыцарей. Все по большей части из окружения отца, но было там несколько человек и из его собственной свиты, в том числе его бывший наставник по военной науке Уильям Маршал. Последний поджидал Алиенору у стремени смирной, серой в яблоках кобылы.

– Госпожа. – Как только она вышла во двор, он опустился на колено и почтительно склонил голову.

Увидев его, верного и сильного, Алиенора прослезилась:

– Уильям!

Королева прикоснулась к его плечу, повелевая встать, что он и сделал, направив на нее взгляд темных глаз. Восемь лет назад Маршал спас ее от засады, но сам попал в плен. Она выкупила его и сделала защитником и наставником своего старшего сына. И в горе и в радости они оставались союзниками.

– Госпожа, вы прекрасно выглядите.

Алиенора с укором посмотрела на Маршала:

– Признаю тебя виновным в лести. Я отдаю себе отчет в том, как должна выглядеть после двух лет в этих стенах.

– Вы выглядите, как подобает королеве, – прозвучал галантный ответ, и пока Уильям помогал ей сесть на лошадь, королева усиленно моргала, чтобы смахнуть замутившие взор слезы.

Седло было боковым, с мягкой спинкой и опорой для ног, хотя сама Алиенора всегда предпочитала ездить на лошади не боком, как положено знатным дамам, а лицом вперед. Дамские седла замедляют скорость и не позволяют всаднице контролировать лошадь в полной мере, что небезопасно. Как типично для Генриха было послать ей именно такую сбрую. Прежде всего, он хотел указать ей на ее место.

– Госпожа, при дворе считается, что в Сарум вы удалились отдохнуть по причине хрупкости здоровья, – тактично добавил Уильям.

Она собрала поводья, кривя губы в презрительной усмешке.

– Полагаю, такое объяснение вполне годится, чтобы прикрыть факт моего заключения.

Маршал промолчал, однако выражение его лица было достаточно красноречивым.

К Алиеноре подскакал на пляшущем кауром коне Гарри:

– Папа решил, что тебе будет удобнее путешествовать в таком седле, потому что ты давно не ездила верхом.

– И потому что ему так надо. Гарри, меня лишили свободы, но не способности мыслить или скакать на лошади.

Сын состроил приличную случаю скорбную мину, но тут же просиял и с обезоруживающей улыбкой воскликнул:

– Но солнце-то все равно светит, и погода сегодня выдалась превосходная для прогулки верхом – хоть боком, хоть передом!

У Алиеноры едва не вырвалась в ответ колкость насчет того, что в любую погоду неплохо бы иметь право выбора, но она прикусила язык. В отличие от нее, Гарри обладает счастливым талантом жить легко; как бабочка, он наслаждается приятным моментом и больше ни о чем не думает.

Несколькими ловкими движениями сын стянул кожаную крагу с сидящим на ней кречетом и надел на руку Алиеноры:

– Держи, мама.

Она ощутила вес птицы, хватку стальных когтей поверх стеганой перчатки. На нее уставились два чернильно-черных пронзительных глаза. Гарри же одобрительно кивнул:

– Вот так. Ты великая королева и герцогиня, едущая по свои делам.

У Алиеноры снова защипало в глазах. Вплоть до заточения в стенах Сарума она всегда держала при себе самку белого кречета и страстно любила запускать ее в небо во время охоты. Самки этой породы крупнее и сильнее самцов. Давным-давно, в день свадьбы, Алиенора подарила Генриху такую же птицу, и теперь не проходило и дня, чтобы она не жалела о своем подарке.

– Какая у нее кличка? – спросила она.

– Алиенора, – ответил Гарри.

Королева закусила губу, изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Представляю, как она парит в высоте… на свободе… – произнесла она, когда наконец обрела голос.

Кавалькада выехала из ворот Сарума. В апрельской голубизне неба гонялись друг за дружкой чистые белые облачка; над дюнами распевали жаворонки; колыхалась под порывами ветра молодая трава. Сердце терзала невыносимая боль.

В Винчестер они прибыли, когда уже стемнело, и к тому времени Алиенора едва не теряла сознание от усталости и ломоты в костях. Сомнения Генриха относительно ее способности передвигаться верхом оправдались с лихвой. Запертая в Саруме на протяжении двух лет, лишенная компании и возможности бывать на свежем воздухе, она ослабела и телом, и духом.

Кречета вернули в походную клетку за несколько миль до конца пути, и символичность этой меры не осталась для королевы незамеченной. А еще более беспокоило ее то, что она чуть ли не завидовала птице в ее тесном, но надежном укрытии.

Тем временем Алиенора и ее спутники проехали под входными арками замка, миновали стражей и наконец натянули поводья в темном дворе. Собрав последние силы, королева спрятала свои переживания под маской гордой неприступности. К прибывшим поспешили слуги с лампадами, которые разбрасывали во мраке пляшущие круги золотого света. Уильям Маршал первым оказался подле лошади ее величества, помог ей спешиться и поддержал, пока она не смогла твердо стоять на ногах. Алиенора на мгновение приникла к нему, ощущая мощное тело, но потом выпрямилась. Тем, кто смотрел на нее, вполне могло показаться, что королеве и вправду нездоровится, а ее прибытие в темноте только подкрепляло такой вывод. Ни фанфарами, ни красочным шествием не отмечался въезд великой и деятельной королевы в город. Измученную, похожую на тень женщину встречала только притихшая ночь.

Алиенора обернулась к Гарри, который распускал свиту на ночлег добродушными шутками и похлопыванием по плечам.

– Уже поздно, – едва слышно проговорила Алиенора. – Я… я бы сразу легла.

– Конечно, мама, что же я сам не подумал!

Гарри немедленно взял на себя роль заботливого сына, разразился потоком быстрых распоряжений, и очень скоро служитель с лампадой повел Алиенору в покои, которые всегда отводились ей, когда она останавливалась в Винчестере в бытность свою полновластной королевой.

Глотая слезы, она здоровалась с мягким светом подвесных ламп из толстого зеленого стекла, с разноцветными гобеленами на стенах, с кроватью под покрывалом из шелка и мехов. На скамье с откидным сиденьем лежали две книги в кожаных переплетах и окладах слоновой кости, а на столике по соседству стояли шахматы и кувшин с бокалами из горного хрусталя. От курильниц растекался тонкий аромат, полные угольев жаровни источали благодатное тепло. До своего заточения Алиенора воспринимала весь этот комфорт как должное. Два года она была лишена его, и теперь недвусмысленная демонстрация Генрихом того, что он может дать ей и что может забрать, пробудила в ней гнев и неприязнь, из-за чего перехватило дыхание.

Когда она опустилась на кровать, появились слуги с хлебом, сыром и вином. Другие под надзором старшей камеристки Амирии заносили в комнату багаж. Это была сестра одного барона из Шропшира. Вдова тридцати с лишним лет, расторопная и сообразительная, она отличалась спокойствием и религиозностью. Женщина предпочитала держаться в стороне от политики – именно такой человек и требовался Генриху при строптивой жене. Никому из окружения королевы не полагалось иметь даже малейших склонностей к интриге, если только они не докладывают обо всем Генриху.

Амирия сняла с Алиеноры яловые сапожки для верховой езды и заменила их на мягкие домашние туфли из овчины.

Вслед за челядью в покои заглянул Гарри и по-хозяйски огляделся:

– Мама, все ли тебя устраивает? Нужно ли тебе еще что-нибудь?

Она устало мотнула головой:

– Только то, что мне не позволено иметь.

– Я бы дал тебе это, если бы мог. Ты знаешь сама.

Амирия завершила свою работу, и Алиенора вытянула ноги.

– Да, все мы ограничены в возможностях, каждый по-своему.

Гарри налил вина в один из бокалов и поднес матери.

– С вином все в порядке, – сказал сын, заметив ее сомнения. – Оно из моих запасов, не от отца.

Королева осторожно пригубила вино. Обычно при дворе подавали нечто похожее на уксус, но этот напиток был густой, бархатистый, с привкусом ее родного Пуатье и оттого горько-сладкий.

– Позвать остальных?

– Не сегодня, – поспешила отказаться Алиенора. – Сначала мне нужно поспать.

Она мечтала обнять всех своих детей, но нельзя было показываться им на глаза в таком состоянии – усталой, слезливой, в растрепанных чувствах. Особенно Ричарду. Что касается Генриха, то о нем она даже думать не могла – одна мысль о ненавистном супруге вызывала тошноту.

– И ты иди отдыхать.

Ее неприятно кольнуло облегчение, с которым Гарри воспринял эти слова. Такое же выражение Алиенора видела на лицах людей, обремененных долгом по отношению к стареющим родственникам.

– Мама, я сделаю все, чтобы тебя не потревожили.

– Уверена, стража за дверью тоже за этим проследит.

Когда сын удалился, она откинулась на подушки и велела камеристке затянуть полог. Раздеваться сил уже не было. Алиенора повернулась на бок, поджала колени и провалилась в сон.