Глава 1
Странник

Келл носил очень необычный плащ.

У него была не одна лицевая сторона, как это принято, и даже не две, что сочли бы оригинальным, а множество сторон, хотя такого, разумеется, не бывает.

Когда Келл переходил из одного Лондона в другой, первым делом он снимал плащ и выворачивал его наизнанку пару раз (а то и трижды), пока не находил нужную сторону. Одеяния, в которые превращался плащ, не все отличались изысканностью, но каждое отвечало своим задачам. Некоторые нужны были, чтобы слиться с толпой, другие, наоборот, привлекали внимание, а одно было просто так, и оно-то нравилось Келлу больше всех.

Шагнув из дворцовой стены в приемную, Келл некоторое время постоял, отдыхая, – странствия между мирами не даются легко. Затем сбросил с плеч красный плащ с воротником-стойкой и вывернул наизнанку справа налево, превратив его в простой черный камзол. Простой, но тем не менее изящно расшитый серебром и с двумя рядами серебряных пуговиц. Отправляясь в «другой» Лондон, Келл всегда выбирал более скромные наряды, чтобы не задевать гордость местных королевских особ и не привлекать к себе внимание, однако это вовсе не означало, что он должен жертвовать и чувством стиля.

«Ох уж эти короли», – подумал Келл, застегивая пуговицы. Он начинал думать, как принц Ри.

Символ, еще заметный на стене, в том месте, где Келл сквозь нее прошел, медленно таял, исчезая, как след на песке.

Келл никогда не стал бы помечать проход с этой стороны – по той простой причине, что никогда не уходил отсюда тем же путем. Дело в том, что он мог перемещаться из одного места одного мира только в то же место другого. Виндзор и Лондон были расположены страшно неудобно, на расстоянии одного дня пути, причем в мире Красного Лондона, откуда Келл пришел сейчас, никакого Виндзорского замка не существовало вовсе. Так что Келл шагнул в Виндзор из городка под названием Дайсен сквозь каменную стену, окружавшую дом одного богатого джентльмена. В целом Дайсен был весьма приятным городишкой.

В отличие от Виндзора – роскошного, но неприятного.

Как всегда, на мраморной стойке ждал тазик с водой. Келл сполоснул окровавленную ладонь и серебряную монету на шнурке, с помощью которой он проходил сквозь стены, а затем надел шнурок на шею и спрятал монету за пазуху. Из дальнего зала доносились шарканье и приглушенные голоса слуг и стражей. Келл выбрал эту приемную специально, чтобы ни с кем не столкнуться. Он прекрасно знал, что принц-регент не выносит его, и меньше всего нуждался в публике, которая навострит уши, вытаращит глаза, а затем доложит о его визите во всех подробностях.

Над стойкой с тазиком висело зеркало в позолоченной раме. Келл мельком взглянул на свое отражение – рыжевато-каштановые волосы прикрывали один глаз, но он не стал их поправлять, а вот плечи камзола тщательно разгладил, после чего пошел через анфиладу на встречу с королем.

В комнате было жарко и душно. В камине яростно бушевал огонь и окна были закрыты, хотя этот октябрьский день выдался теплым и солнечным.

Георг III сидел у камина, и высохшее тело короля казалось еще меньше из-за тяжелой мантии. Перед ним стоял поднос с нетронутым чаем. Когда вошел Келл, Георг вцепился в стул.

– Кто там? – окликнул он, не оборачиваясь. – Грабители? Призраки?

– Не думаю, что призраки ответили бы, ваше величество, – сказал Келл.

Больной король осклабился беззубым ртом:

– Мастер Келл, ты заставил меня ждать.

– Прошел всего месяц, – ответил тот, становясь перед королем.

Король Георг подслеповато прищурился:

– Наверняка больше.

– Клянусь, что нет.

– Для тебя-то, может, и нет, – пробурчал король, – но для безумцев и слепцов время течет иначе.

Келл улыбнулся. Сегодня король в хорошей форме. Так бывает не всегда. Келл никогда не знал, в каком настроении застанет его величество. Возможно, королю показалось, будто прошло больше месяца, поскольку в последний раз он был не в духе, и Келлу насилу удалось успокоить издерганного монарха, чтобы передать сообщение.

– Быть может, минул не месяц, а год, – продолжал король.

– Нет, год все тот же.

– И какой же?

Келл нахмурился:

– Тысяча восемьсот девятнадцатый.

По лицу короля Георга пробежала тень. Затем он покачал головой и произнес: «Время…» – таким тоном, будто это оно во всем виновато.

– Присаживайся, – сказал монарх, махнув рукой. – Здесь где-то должен быть еще стул.

Но стула не оказалось. Комната была пугающе пустой, и Келл не сомневался, что двери в ней запираются не изнутри, а снаружи.

Король протянул костлявую руку. У него забрали все кольца, чтобы он не поранился, а ногти обрезали под корень.

– Мое письмо, – потребовал он, и Келл на миг увидел того самого царственного правителя, каким Георг был прежде.

Похлопав себя по карманам, Келл понял, что забыл достать конверт, перед тем как переодеться. Он снял камзол, превратив его в красный плащ, отыскал письмо и вложил в руку короля. Тот погладил конверт, нежно провел пальцами по сургучной печати с эмблемой красного монарха – кубком с восходящим солнцем, – а затем поднес письмо к носу и глубоко вдохнул.

– Розы, – с тоской проговорил король.

Он почуял запах магии. Келл никогда не обращал внимания на легкий аромат Красного Лондона, въевшийся в его одежду, но жители других миров неизменно отмечали, что от него пахнет цветами. Одним казалось, что тюльпанами, другим – лилиями, хризантемами или пионами. А для короля Англии это были розы. Келлу нравилось, что аромат приятный, хотя сам он его и не чувствовал. Для него Серый Лондон пах дымом, Белый – кровью, но запах Красного Лондона был просто запахом дома.

– Вскрой его, – повелел король. – Только не повреди печать.

Келл достал из конверта письмо и порадовался, что король почти слеп и не увидит, какое оно короткое. Всего три строчки. Дань вежливости занемогшему номинальному соседу-государю, и не более того.

– Это от королевы, – пояснил Келл.

Георг кивнул.

– Читай, – приказал он, приняв величественный вид, не слишком подходивший старому, больному монарху с дрожащим голосом. – Читай.

Келл сглотнул.

– «Приветствия его величеству королю Георгу Третьему от соседнего королевства», – начал он.

Она не назвала свое королевство красным, не передала привет из Красного Лондона (хотя все в городе и впрямь казалось красноватым – из-за яркого всепроникающего свечения реки) – для нее он был просто Лондон. У королевы, как и у всех, кто не путешествовал между мирами, не было необходимости различать столицы. Правители одного Лондона называли правителей другого просто «соседями», а иногда использовали и более грубые слова, если речь заходила о Белом Лондоне.

Но тем немногим, кто мог перемещаться из одного Лондона в другой, нужно было как-то их различать. Поэтому Келл присвоил каждой из столиц свой цвет – по аналогии с исчезнувшим городом, который все называли Черным Лондоном.

Серый Лондон – город в мире без магии.

Красный Лондон – столица процветающей империи.

Белый Лондон – центр голодающей страны.

По правде говоря, эти города мало походили один на другой, а уж земли вокруг них – и того меньше. Загадкой было даже то, что все они называются «Лондон», хотя, согласно общепринятой теории, одна из столиц получила это название давным-давно – еще до того, как все двери между мирами были запечатаны, и монархи смогли обмениваться лишь письмами. А вот какой из городов получил это название первым, единого мнения не было.

– «Надеемся, что вы в добром здравии, – говорилось далее в письме королевы, – и что погоды в вашем городе такие же ясные, как и в нашем».

Келл замолчал. Больше ничего не было – только подпись. Король Георг напрягся.

– И это все? – спросил он.

Келл помялся.

– Нет, – сказал он, сложив письмо. – Это только начало.

Он кашлянул и зашагал по комнате, собираясь с мыслями и подлаживаясь под стиль королевы.

– «Благодарю вас за то, что справляетесь о здоровье нашей семьи, – пишет она. – Мы с королем в добром здравии, однако принц Ри по-прежнему поражает и возмущает в равной степени. Впрочем, за прошедший месяц он хотя бы не свернул себе шею и не нашел неподходящей пары. Благодарение одному лишь Келлу за то, что удерживает его и от того, и от другого».

Келлу хотелось, чтобы королева остановилась на его заслугах подробнее, но как раз в эту минуту часы на стене пробили пять, и он еле слышно выругался. Келл опаздывал.

– «Прощаюсь до следующего письма, – поспешно закончил он. – Будьте здоровы и счастливы. С любовью, ее величество Эмира, королева Арнеса».

Келл подождал, пока король что-нибудь скажет, но тот уставился невидящими глазами в пространство, и у Келла мелькнула мысль, что он умер. Он аккуратно положил письмо на чайный поднос и был уже на полпути к двери, как вдруг монарх заговорил.

– У меня нет письма для нее, – растерянно пробормотал он.

– Ничего страшного, – тихо отозвался Келл.

Король уже много лет не мог писать. Иногда он пытался, неловко царапал пером по пергаменту, иногда просил Келла писать под диктовку, но чаще всего передавал сообщение на словах.

– Видишь ли, у меня совсем не было времени, – пояснил король, пытаясь сохранить остатки достоинства. Келл не стал с ним спорить.

– Понимаю, – мягко сказал он. – Я передам королевской семье привет от вас.

Келл опять шагнул было к двери, но старый король вновь его окликнул:

– Погоди, погоди! Вернись.

Келл метнул взгляд на часы. Уже поздно, и он все сильнее опаздывает. Он представил, как принц-регент сидит за своим столом в Сент-Джеймсском дворце, нервно сжимая ручки кресла, медленно закипая. Эта картинка заставила Келла улыбнуться, и он вернулся к Георгу. Тот неловко вытащил что-то из складок мантии.

Монета.

– Почти выветрилась, – проговорил король, глядя на нее как на нечто хрупкое и драгоценное. – Я больше не чувствую магии, не слышу ее запаха.

– Это всего лишь монета, ваше величество.

– Вовсе нет, и ты это знаешь, – буркнул Георг. – Выворачивай карманы.

Келл вздохнул:

– У меня будут неприятности.

Старый король усмехнулся:

– Ну же! Пусть это будет наш маленький секрет.

Келл засунул руку в карман. Когда он впервые посетил короля Англии, будучи совсем еще мальчишкой, он дал ему монету как доказательство того, что пришел из другого мира. Георг знал о существовании иных Лондонов – это знание передавалось по наследству от одного монарха другому, – но гонец не приходил уже много лет. Король глянул на щуплого паренька, прищурился, протянул руку ладонью вверх, и Келл положил в нее монету. Это был простой лин, очень похожий на местный шиллинг, только с красной звездой, а не с портретом монарха. Король зажал монету в кулаке, поднес к носу и вдохнул ее аромат. Потом улыбнулся, спрятал монету в карман и пригласил Келла войти.

С тех пор король всякий раз жаловался Келлу, что магия из монеты выветрилась, и просил дать ему новую. Келл всегда предупреждал, что проносить предметы из другого мира запрещено (так оно и было), и всякий раз король настаивал, говорил, что это будет их маленьким секретом, после чего Келл со вздохом отдавал ему лин с красной звездой.

И на сей раз он взял старую монету с ладони короля, положил в нее новую и бережно согнул узловатые пальцы Георга, помогая ему зажать лин в кулаке.

– Да-да-да, – проворковал старый король.

– Счастливо, – сказал Келл на прощание.

– Да-да-да, – повторял король. Его внимание рассеялось, он забыл о госте и обо всем на свете.

Угол комнаты был занавешен тяжелыми портьерами, раздвинув которые, Келл обнаружил на узорчатых обоях знак. Этот простой круг, разделенный прямой линией, он нарисовал кровью месяц назад. На другой стене, в другой комнате другого дворца был точно такой же знак. И эти два знака были как ручки с двух сторон одной двери.

Для перехода между мирами достаточно только одного знака, нарисованного его кровью. Ведь все равно оказываешься ровно в том же самом месте, только в другом мире. А вот чтобы перемещаться внутри мира, необходимо пометить полностью совпадающими символами обе стороны «двери», и тут небрежность может дорого обойтись. Келл убедился в этом на собственном опыте.

Символ, оставшийся на стене с последнего визита, виднелся четко, только края чуть-чуть смазались. Но это не имело значения, его все равно придется перерисовывать.

Келл закатал рукав и высвободил нож, пристегнутый к внутренней стороне предплечья. Это была славная вещица – настоящее произведение искусства, полностью выкованное из серебра: и лезвие, и рукоятка с вырезанными буквами «К» и «L».

Единственное напоминание о его жизни до дворца – жизни, которой Келл не помнил.

Он поднес лезвие к тыльной стороне предплечья. Сегодня он уже сделал один надрез – для перехода сюда, а теперь нужен второй. Когда по коже потекла ярко-рубиновая кровь, Келл засунул нож обратно в ножны и, касаясь пальцами то пореза, то стены, обновил круг, разделенный прямой линией. Затем опустил рукав – обработает порезы, когда вернется домой, – и, взглянув напоследок на бормочущего короля, плотно прижал ладонь к знаку на стене.

Тот загудел магией.

– Ас Тасцен, – сказал Келл. «Перенеси!»

Узорчатые обои покрылись рябью, размякли и прогнулись под его нажимом. И Келл шагнул в Сент-Джеймс.

Всего один широкий шаг – и мрачный Виндзор превратился в изящный Сент-Джеймс. Душный темный зал сменился яркими гобеленами и блеском начищенного серебра, а бормотание безумного короля – гнетущей тишиной. За столом сидел человек с бокалом вина в руке, и он был в крайнем раздражении.

– Вы опоздали, – отметил принц-регент.

– Извините, – сказал Келл, еле заметно поклонившись. – У меня были дела.

Принц-регент поставил бокал.

– Я думал, вы ведете дела со мной, мастер Келл.

Келл выпрямился.

– Согласно предписаниям, ваша светлость, я должен сначала увидеться с королем.

– Лучше ему не потакать, – отмахнувшись, возразил принц-регент, которого тоже звали Георгом (Келл считал, что местная традиция называть сыновей именами отцов приводит только к ненужной путанице). – Это его бодрит.

– А это плохо? – спросил Келл.

– Для него – да. Потом он впадает в безумие – пляшет на столах, толкует о магии и прочих Лондонах. Какую шутку вы сыграли над ним в этот раз? Убедили, что человек может летать?

Келл допустил эту ошибку лишь однажды. В следующий свой визит он узнал, что король Англии чуть не вышел в окно третьего этажа.

– Уверяю вас, я не показывал ему никаких чудес.

Принц Георг потер переносицу.

– Он уже не может, как раньше, держать язык за зубами, поэтому и сидит в четырех стенах.

– В заточении?

Принц провел рукой по краю позолоченного стола.

– Виндзор – весьма респектабельное место.

«Респектабельная тюрьма – все равно тюрьма», – подумал Келл, вручая молодому Георгу второе письмо.

Принц не пригласил его сесть, сам прочитал записку (он ни разу не упомянул, что письма пахнут как-то необычно), а затем вытащил из внутреннего кармана начатый ответ и стал его дописывать. Георг явно тянул время, пытаясь досадить Келлу, но тому было все равно. Он лишь неспешно постукивал пальцами по позолоченному столу. Всякий раз, когда Келл перебирал пальцами от мизинца до указательного, одна из множества свечей в комнате гасла.

– Должно быть, сквозняк, – небрежно бросил он, и принц-регент нервно сжал перо. К тому моменту, как письмо было закончено, он сломал два пера. Настроение принца окончательно испортилось, зато у Келла заметно улучшилось.

Он протянул руку за письмом, но Георг не отдал его и встал из-за стола.

– Что-то я засиделся. Прогуляйтесь со мной.

Келлу не терпелось покинуть дворец, но, поскольку он не мог уйти с пустыми руками, пришлось подчиниться. Но прежде чем выйти из комнаты, он стянул со стола последнее, еще не сломанное перо.

– Вы сразу обратно? – спросил принц-регент, ведя Келла по коридору к потайной двери, наполовину закрытой шторой.

– Почти, – ответил Келл, шедший на полшага позади.

В коридоре к ним примкнули два королевских стражника, которые теперь маячили за спиной. Чувствуя на себе их взгляды, Келл задавался вопросом, что им о нем известно. По традиции королевские особы знали о существовании разных миров, а вот осведомленность слуг оставалась на их совести.

– Я думал, у вас дела только со мной, – сказал принц.

– Мне нравится ваш город, – небрежно возразил Келл. – К тому же переход между мирами отнимает силы. Схожу прогуляюсь и подышу свежим воздухом, а затем вернусь обратно.

Принц поджал губы:

– Боюсь, воздух здесь не такой свежий, как в деревне. Как вы там нас называете… Серый Лондон? В последнее время это название уместно как никогда. Останьтесь на ужин.

Каждое предложение, даже вопросительное, принц-регент произносил с утвердительной интонацией. Ри говорил точно так же, и Келл подумал, что такая манера неизбежно появляется у тех, кому никогда не отвечали отказом.

– Вам здесь будет лучше, – не отставал принц. – Я предлагаю вам отличное вино и хорошую компанию. Вы прекрасно отдохнете.

Приглашение казалось великодушным, но принц-регент не отличался великодушием.

– Я не могу остаться, – сказал Келл.

– Я настаиваю. Стол уже накрыт.

«Интересно, кто придет?» – подумал Келл. Чего добивается принц? Чтобы Келл продемонстрировал свои способности неизвестному гостю? Скорее всего, так и есть. А вот почему ему этого хочется, можно только гадать. Ну хотя бы потому, что молодой Георг терпеть не может тайны. Однако несмотря на все свои недостатки, принц-регент был не дурак, а только глупец предоставил бы Келлу возможность показать свои силы. В Сером Лондоне давным-давно забыли о магии, и, если кто и напомнит жителям, что магия существует, то это точно будет не Келл.

– Вы необычайно щедры, ваше высочество, но уж лучше я буду призраком, чем шутом.

Келл тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица, так что виден стал не только ярко-голубой левый глаз, но и полностью черный правый. Чернота заполняла его целиком, не было ни белка, ни зрачка. В этом глазе не было ничего человеческого – чистая магия. Метка мага крови – антари.

Принц-регент смотрел ему в глаза, и Келл с удовольствием прочитал в его взгляде настороженность, беспокойство и страх.

– Знаете, почему наши миры разделены, ваше высочество? – начал Келл и тут же продолжил, не дожидаясь ответа: – Для вашей же безопасности. Когда-то давным-давно границы были открыты, и через двери между мирами мог пройти любой, кто обладал хоть какой-то силой. И магия перетекала свободно. Но беда в том, что магия пожирает людей, наделенных силой, но слабовольных. В одном из миров таких было много, и они не смогли остановиться. Люди насыщались магией, а магия поглощала людей, пока наконец не уничтожила их полностью: забрала у каждого и тело, и разум, и душу.

– Черный Лондон, – прошептал принц-регент.

Келл кивнул. Это не он дал ему такое название. Легенда о Черном Лондоне была хорошо известна в Красном и Белом всем без исключения, а в Сером – тем немногим, кто вообще знал о существовании других миров. Это была жутковатая волшебная сказка. Предостережение. Легенда о городе, целом мире, которого больше нет.

– Знаете, что общего между Черным Лондоном и Серым, ваше высочество? – Принц-регент сощурился, но не стал перебивать. – Отсутствие сдержанности, – проговорил Келл. – Жажда власти. Ваш Лондон существует лишь потому, что границы закрыли. И вы забыли о магии. Представьте, что будет, если о ней вспомнят.

Келл умолчал о том, что Черный Лондон был пропитан мощной магией, а в Сером ее почти нет: он просто хотел донести свою мысль и, судя по всему, донес. Когда он протянул руку, принц-регент, не говоря ни слова, вручил ему письмо. Келл засунул его в карман, где лежало украденное перо.

– Благодарю вас за ваше неизменное гостеприимство, – сказал он и отвесил театральный поклон.

Молодой Георг щелкнул пальцами, подзывая стражника.

– Позаботьтесь о том, чтобы мастер Келл благополучно попал туда, куда ему нужно.

Затем, не проронив больше ни слова, он развернулся и зашагал прочь.

Королевские стражники оставили Келла на краю парка. За спиной темнел Сент-Джеймсский дворец, а впереди простирался Серый Лондон. Келл глубоко вздохнул и почувствовал в воздухе привкус дыма. Хотя ему не терпелось вернуться домой, нужно было уладить кое-какие дела, вдобавок после встречи с принцем-регентом Келлу захотелось чего-нибудь выпить. Поэтому он отряхнул рукава, разгладил ворот и направился в центр города.

Ноги сами понесли его через Сент-Джеймсский парк – по тропинке, петлявшей вдоль реки. Солнце садилось, воздух был свеж, осенний ветерок забирался под полы черного камзола. Келл подошел к пешеходному мостику через ручей, и сапоги негромко застучали по доскам. На мосту он остановился: за спиной – Букингемский дворец, освещенный огнями, впереди – Темза. Вода тихо плескалась под досками, Келл облокотился о перила и посмотрел вниз. Он медленно повел ладонью, и течение остановилось: вода застыла – гладкая как стекло.

Келл уставился на свое отражение.

– Не такой уж ты и красавчик, – говорил принц Ри каждый раз, когда заставал Келла перед зеркалом.

– Никак не могу наглядеться, – усмехался Келл, хотя вовсе не любовался собой. Он смотрел только на свой правый глаз. Даже в Красном Лондоне, наполненном магией, Келл был не таким, как все. Иным.

Где-то справа раздался звонкий смех, затем послышалось ворчание и еще какие-то приглушенные звуки. Келл расслабил руку – ручей внизу снова пришел в движение – и продолжил путь. Вскоре парк сменился лондонскими улицами, а вдали показалась громада Вестминстерского аббатства. Келл любил его и кивнул, как старому другу. Несмотря на копоть и грязь, хаос и нищету, этот город обладал качеством, которого не хватало Красному Лондону: стойкостью к переменам. Здесь ценили постоянство и усилия, которые приходится прикладывать, чтобы создать что-то прочное.

Сколько лет ушло на строительство аббатства? Сколько оно еще простоит? В Красном Лондоне вкусы менялись так же быстро, как времена года, и здания постоянно возводились и рушились, и снова возводились уже в новом облике. Магия все упрощает. «Порой даже слишком», – подумал Келл.

До́ма порой казалось, что лег спать в одном месте, а проснулся в совершенно другом. А здесь – вот оно, Вестминстерское аббатство, такое же, как всегда: огромное и величественное.

Келл прошел мимо него по улицам, запруженным экипажами, и выбрался на узкую дорожку, которая огибала двор настоятеля, окруженный замшелой каменной стеной, и бежала вперед, постепенно сужаясь. Она вела к таверне под названием «В двух шагах».

Дойдя до нее, Келл остановился, снял черный камзол с серебряными пуговицами и вывернул его слева направо, превратив в более подходящую обтрепанную коричневую куртку с высоким воротником и протертыми локтями. Келл надел ее, похлопал себя по карманам и, довольный своим внешним видом, вошел внутрь.

В небольшой таверне «В двух шагах» на первый взгляд не было ничего необычного: стены грязные, пол в пятнах, а ее хозяин, Бэррон, нещадно разбавляет спиртные напитки. Келлу это было хорошо известно, и тем не менее ему здесь нравилось.

Хотя у таверны, да и у ее посетителей, вид был самый затрапезный, она очаровывала тем, что по счастливой случайности или по какому-то умыслу всегда была на этом месте. Название, конечно, менялось, так же, как и напитки, но в этом самом месте и в Сером Лондоне, и в Красном, и в Белом всегда стояла таверна. Это не был источник силы в прямом смысле слова, как, например, Темза, Стоунхендж и десятки других менее известных магических маяков по всему миру, но все же нечто особенное – феномен, постоянная точка.

И когда Келл вел свои дела в этой таверне (как бы она ни называлась: «В двух шагах», «Заходящее солнце» или «Горелая кость»), он и сам чувствовал себя к ней привязанным.

Мало кто оценил бы этот феномен, разве что Холланд, если он вообще хоть что-то ценит.

Впрочем, даже если отбросить тайну постоянной точки, таверна ему нравилась как идеальное место для встреч. Сюда стекались те немногочисленные жители Серого Лондона, которые верили в магию, – чудаки, цепляющиеся за любые слухи и намеки. Их притягивало ощущение чего-то иного, чего-то большего. Келл тоже чувствовал этот зов, но, в отличие от простаков, знал, что именно его сюда тянет.

Разумеется, завсегдатаев таверны, искателей магии привлекало не только это непонятное чувство, но и сам Келл. По меньшей мере, слухи о нем. Молва – разновидность магии, и здесь, в таверне «В двух шагах», имя Келла появлялось на устах так же часто, как разбавленный эль.

Келл уставился в янтарную жидкость у себя в кружке.

– Здравствуй, Келл, – сказал Бэррон, доливая пива по самый край.

– Здравствуй, Бэррон, – отозвался Келл.

Больше они никогда друг другу ничего не говорили.

Хозяин таверны, высокий, широкий и крепкий, напоминал кирпичную стену, решившую вдруг отрастить бороду. Конечно, Бэррон повидал немало странностей на своем веку, но, видимо, они ничуть его не тревожили.

А если и тревожили, он этого не показывал.

Часы на стене за стойкой пробили семь, и Келл достал из поношенной коричневой куртки деревянную шкатулку размером с ладонь с простым металлическим замочком. Когда он открыл замочек и откинул крышку большим пальцем, шкатулка превратилась в доску для настольной игры с пятью желобками, в каждом из которых помещался символ стихии.

В первом желобке – комочек земли.

Во втором – немножко воды.

В третьем – песок, символ воздуха.

В четвертом – капелька масла, готового вспыхнуть.

А в пятом, последнем, – кусочек кости.

В мире Келла такие шкатулки служили не только игрушками. С их помощью проверяли, к какой стихии тянется ребенок и какая стихия подходит ему. Большинство детей быстро перерастали эту игру и переходили либо к заклинаниям, либо, как только оттачивали навыки, к более сложной работе со своей стихией. Такая шкатулка, «набор стихий», простая, популярная игра была практически в каждом доме в Красном Лондоне и, наверное, даже в деревнях за его пределами (хотя про них Келл не мог сказать наверняка). Однако в этом городе без магии игра была подлинной диковинкой, и Келл не сомневался, что его клиент будет доволен. Ведь этот человек был как-никак коллекционером.

В Сером Лондоне к Келлу обращались только два типа людей: коллекционеры и энтузиасты.

Коллекционеры – пресыщенные богачи. Их абсолютно не интересует магия – они не отличат целебной руны от знака приворота. Келлу нравилось иметь с ними дело.

А вот энтузиасты его раздражали. Они воображали себя настоящими магами и покупали магические безделушки вовсе не для коллекции, не для того, чтобы ими хвастаться, а чтобы их использовать. Энтузиастов Келл недолюбливал. Отчасти потому, что считал их попытки овладеть магией бесполезными, но самое главное – незаконная продажа магических предметов этим типам действительно ощущалась как преступление. Поэтому, когда к нему кто-то подошел и Келл, ожидавший увидеть своего коллекционера, заметил перед собой незнакомого энтузиаста, настроение у него резко испортилось.

– Занято? – осведомился энтузиаст, уже усевшись на соседний стул.

– Уходи, – спокойно сказал Келл.

Но тот не ушел.

У Келла не было ни малейшего сомнения, что перед ним именно энтузиаст – долговязый и нескладный, в коротковатой куртке. Когда он положил свои длинные руки на стойку, ткань слегка задралась, и Келл различил краешек татуировки: плохо нарисованная руна силы, призванная притягивать к человеку магию.

– Значит, правду говорят? – спросил энтузиаст.

– Смотря кто и о чем, – ответил Келл, захлопнул крышку шкатулки и запер замочек.

Он исполнял этот балет сотни раз. Краем глаза, не прикрытого челкой, Келл следил за тем, как губы молодого человека складываются, чтобы произнести следующую фразу – очередное танцевальное па. Будь этот тип коллекционером, Келл бы, возможно, был с ним поласковее, но тому, кто, не умея плавать, сам упорно лезет в воду, незачем бросать спасательный круг.

– О том, что вы приносите разные штуки, – проговорил энтузиаст и нервно оглянулся, – из других мест.

Келл хлебнул пива, и энтузиаст принял его молчание за согласие.

– Полагаю, я должен представиться, – продолжал молодой человек. – Эдвард Арчибальд Таттл Третий. Но все зовут меня просто Нед.

Энтузиаст, видимо, ждал, что его собеседник тоже представится, но, поскольку человек уже явно знал, кто он такой, Келл пренебрег условностями и спросил напрямик:

– Что тебе нужно?

Эдвард Арчибальд – Нед – заерзал на стуле и заговорщицки подался вперед:

– Горсточка земли.

Келл указал кружкой на дверь:

– В парке не пробовал набрать?

Молодой человек выдавил из себя нервную ухмылку. Келл допил пиво. «Горсточка земли». Вроде бы пустяк, но на самом деле вовсе нет. Большинство энтузиастов знали, что их собственный мир не обладает силой, но верили, что, получив кусочек иного мира, смогут черпать магию оттуда.

В прежние времена это работало. Тогда двери у источников магии стояли распахнутыми настежь, сила перетекала между мирами, и всякий, у кого в венах струилась хоть капля магии и кто обладал предметом из другого мира, мог не только черпать эту силу, но и перемещаться вместе с нею из одного Лондона в другой.

Однако эти времена прошли.

Двери захлопнулись много столетий назад, когда Черный Лондон пал, похоронив весь свой мир и оставив после себя лишь легенды. Ныне только антари обладали достаточной силой, чтобы проделывать новые двери, да и проходить через них могли только они сами. Антари всегда встречались нечасто, но только когда двери закрылись, стало ясно, до чего же их мало. И с тех пор становится все меньше. Из какого источника они черпают силу, всегда было загадкой (сила не передавалась по наследству), но одно было несомненно: чем дольше миры остаются разделены, тем меньше появляется антари.

Похоже, Келл и Холланд были последними представителями этой быстро вымирающей породы.

– Так вы принесете мне земли? – не унимался энтузиаст.

Келл перевел взгляд на татуировку на запястье Неда. Жители Серого мира не могли взять в толк, что сила заклинания напрямую зависит от силы заклинателя. Насколько силен этот человек?

Криво усмехнувшись, Келл подтолкнул к нему шкатулку с игрой:

– Знаешь, что это такое?

Нед опасливо приподнял детскую игрушку, словно она в любую минуту могла загореться (Келл едва поборол желание в самом деле ее поджечь). Энтузиаст повертел в руках шкатулку, нащупал замочек, и игральная доска развернулась. Символы стихий заблестели в мерцающем свете.

– Давай так, – произнес Келл. – Выбираешь одну из стихий, достаешь из желобка ее символ, разумеется, не трогая руками, и я принесу тебе земли.

Нед нахмурил лоб. Он взвесил все варианты, после чего ткнул пальцем в символ воды.

– Эта.

«Хоть хватило ума не выбрать кость», – подумал Келл. Повелевать воздухом, землей и водой легче всего – с ними более-менее справлялся даже Ри, у которого вообще с магией было не очень. Огнем управлять посложнее, но, конечно, труднее всего приказывать костям. И неудивительно: ведь тот, кто умеет двигать кости, может двигать тела. Даже по меркам Красного Лондона для этого требовалась большая сила.

Рука Неда зависла над игральной доской. Он шепотом обратился к воде на непонятном языке – возможно, на латыни или тарабарском, но уж точно не на литературном английском. Келл насмешливо скривился. У стихий нет своего языка, точнее, к ним можно обращаться на любом. Слова сами по себе не важны. Они помогают установить связь со стихией, сосредоточиться, настроиться на источник силы внутри самого себя. Коротко говоря, главное – не язык, а концентрация. С тем же успехом Нед мог обратиться к воде по-английски, но он упорно бормотал какую-то чушь и при этом водил рукой по часовой стрелке над игральной доской.

Келл вздохнул, подпер щеку кулаком и, скучая, глядел, как Нед краснеет и тужится.

Прошло несколько долгих минут, по воде пробежала легкая рябь (возможно, оттого, что Келл зевнул, а может, вцепившийся в стойку энтузиаст слегка ее качнул), и поверхность тут же успокоилась.

Нед сердито уставился на доску, вены у него вздулись. Он сжал кулак, и Келл испугался, что энтузиаст сейчас разобьет игрушку, но тот просто тяжело опустил руку на стойку.

– Все ясно, – вздохнул Келл.

– Она сломана, – сердито буркнул Нед.

– Что, правда? – спросил Келл, слегка согнул пальцы, и комочек земли легко поднялся из желобка и лег ему в руку. – Уверен? – добавил он, и легкий ветерок подхватил песчинки, закружил, и они тонким кольцом обвились вокруг его запястья. – Может быть, да. – Вода собралась в каплю и льдинкой упала в ладонь. – А может, и нет, – проговорил Келл, когда вспыхнуло масло в желобке. – Или, возможно, – продолжил он, поднимая в воздух кость, – в тебе просто нет ни капли силы.

Нед, выпучив глаза, смотрел, как символы пяти стихий танцуют вокруг пальцев Келла. А тот услышал у себя в голове голос Ри. «Хвастун!» – сказал принц. И тогда Келл вернул элементы в желобки так же легко, как их оттуда достал. Земля упала с глухим стуком, лед – со звоном, песок бесшумно пересыпался в свою чашечку, а пламя, плясавшее на масле, угасло. Лишь кость еще висела в воздухе между ними. И энтузиаст с восторгом смотрел на нее.

– Сколько стоит? – спросил он.

– Не продается, – ответил Келл, и тут же уточнил: – Тебе не продам.

Нед слез с табурета и собирался было уйти, но Келл с ним еще не закончил.

– Что бы ты дал за горсть земли? – поинтересовался он.

Энтузиаст замер.

– Назовите свою цену.

– Мою цену?

Келл занимался контрабандой вовсе не ради денег. Деньги – вещь ненадежная. Какой прок от местных монет в Красном Лондоне? И уж точно лучше сразу выбросить шиллинги и фунты, чем пытаться расплатиться ими в «белых» переулках. Предположим, деньги можно потратить прямо здесь, но на что? Нет, Келл вел игру другого толка.

– Мне не нужны деньги, – отмахнулся он. – Мне нужно то, что для тебя важно, то, с чем ты ни за что бы не расстался.

Нед поспешно кивнул:

– Хорошо, сидите здесь, а я…

– Не сейчас, – сказал Келл.

– А когда?

Келл пожал плечами:

– Когда-нибудь в ближайший месяц.

– Я что, должен сидеть здесь и ждать?

– Мне ты ничего не должен, – передернул плечами Келл. Он знал, что это жестоко, но хотел увидеть, как далеко готов зайти энтузиаст. Если Келл заглянет сюда почти через месяц и тот будет ждать, он отдаст ему мешочек земли. – А теперь выметайся.

Нед открыл рот, но тут же закрыл, вздохнул и молча побрел к выходу. По дороге он чуть не столкнулся с маленьким очкариком.

Келл вернул все еще парившую в воздухе косточку обратно в шкатулку. Очкарик между тем занял освободившееся место рядом с ним.

– Что произошло? – поинтересовался он.

– Ничего особенного, – ответил Келл.

– Это мне? – спросил человек, покосившись на шкатулку.

Келл кивнул и протянул ее коллекционеру. Джентльмен осторожно взял безделушку. Келл подождал, пока тот рассмотрит ее, а затем показал, как она работает. Коллекционер алчно на нее уставился.

– Прелестно, прелестно!

Очкарик порылся в кармане, достал что-то завернутое в носовой платок и с глухим стуком поставил на стойку. Келл развернул ткань и увидел блестящую серебряную шкатулку с миниатюрным рычажком сбоку.

Музыкальная шкатулка. Келл мысленно улыбнулся.

У них в Красном Лондоне тоже была музыка и музыкальные шкатулки, но они играли по волшебству, а не благодаря шестеренкам, и Келл поражался, сколько труда вложено в эти машинки. Серый мир в целом казался ему примитивным, но зато отсутствие магии подталкивало местных жителей к изобретательности. Взять хотя бы музыкальные шкатулки: какой замысловатый, но при этом изящный механизм! Сколько деталей и сколько работы ради одной короткой мелодии!

– Показать, как она работает? – предложил коллекционер.

Келл покачал головой.

– Нет, – тихо сказал он. – У меня уже есть такая, и не одна.

Человек насупился:

– Но вы ее возьмете?

Келл кивнул и бережно завернул шкатулку в платок.

– Не хотите послушать?

Послушать хотелось, но только не здесь – в этой грязной маленькой таверне, где не насладишься звуком. К тому же пора было домой.

Он оставил коллекционера за стойкой. Тот переворачивал игрушку и тряс, удивляясь, что, как ни старайся, ни вода, ни масло не выливаются – все элементы держатся на местах. Келл шагнул в темноту и направился к Темзе, прислушиваясь к городским звукам: грохоту экипажей и дальним вскрикам: иногда радостным, иногда отчаянным (впрочем, последние все равно не шли ни в какое сравнение с теми воплями боли и ужаса, которые оглашали Белый Лондон). Вскоре показалась река – черная полоска в темноте, а вдалеке зазвонили колокола восьми церквей.

Пора уходить.

Он добрался до магазина, который выходил к воде глухой кирпичной стеной, и, остановившись в тени, закатал рукав. Рука уже болела от первых двух порезов, но Келл вынул нож и сделал третий, обмакнул пальцы в кровь и приложил их к стене. Затем вытащил одну из висевших на шее монет – точно такой же лин, как тот, который он отдал старому королю, – и прижал к пятну крови на стене.

– Ну что ж, – сказал он. – Пойдем домой.

Он часто разговаривал с магией – не повелевал, а просто беседовал. Магия живая (это знает каждый), но для Келла она была как сестра, как друг. Магия – часть его самого, и временами ему казалось, что она понимает его: не только слова, но и чувства, и не только тогда, когда он к ней обращается, но всегда – в любую минуту.

Он ведь антари.

Голос антари слышит и кровь, и сама жизнь, и магия – высшая стихия, которая живет во всех и во всем, но не принадлежит никому.

Келл ощутил прикосновение магии. Кирпичная стена стала теплой и холодной одновременно. Он подождал, проверяя, не догадается ли магия сама, что ему нужно. Но нет, она ждала команды. Это к стихиям можно обращаться на любом языке, а магия антари – подлинная магия, магия крови – понимает только один язык. Келл крепче прижал ладонь.

– Ас Оренсе! – сказал он. «Откройся».

Магия услышала и повиновалась. Мир дрогнул, и Келл шагнул через дверь в темноту, отбросив Серый Лондон, как ненужный плащ.