Тридцать лет назад самолет Flight For Life доставил меня в больницу в Денвере, расположенном в 750 километрах от моего города. В больнице я при помощи кесарева сечения родила дочь. Врач взял ребенка и передал его мне. Я посмотрела на крошечное дитя, которое все еще лежало в позе эмбриона, и заплакала от радости, что ребенок родился живым.

– Привет, малышка, – сказала я. – Я твоя мама, а тебя зовут Меган.

Ребенок родился за два месяца до срока. Жизнь Мег была в опасности, поэтому ее перевели в отделение реанимации новорождённых. Мое давление давно скакало, и хотя во время родов меня нельзя было усыплять, но сразу после мне срочно дали наркоз.

Комната перед глазами начала кружиться и звуки исчезать. Последнее, что я услышала, были слова медсестры: «Вес тысяча шестьсот шестьдесят граммов».

В следующий раз я увидела Мег через пять дней. Она лежала в открытом инкубаторе голенькая, ее тельце распухло и было странного цвета. К лицу лейкопластырем приклеили маску, через которую в легкие поступал кислород. В кожу головы, ног и рук были воткнуты медицинские иголки самого маленького диаметра.

Я пробормотала в ужасе: «О, боже!» – и потеряла сознание.

На следующий день я подержала Мег за ручку. Мне не разрешили взять ее на руки, чтобы дочь ощутила ритм моего сердца, и я сказала: «Мег, твоя мама тебя очень любит». Услышав мой голос, дочь открыла глаза.

У Мег было обширное кровоизлияние в мозг, и ей пришлось сделать операцию на сердце. Ее выписали через три месяца, когда она весила два килограмма.

Я завела тетрадь, в которую вписывала все, что касалось Мег. Вскоре я заметила, что ее развитие проходит с большим отставанием.

Когда Мег исполнилось пять месяцев, я записала ее в программу медицинского наблюдения за развитием ребенка. Через несколько месяцев я с ужасом обнаружила, что она не может держать погремушку и сидеть. Доктора в программе успокаивали меня и объясняли задержку в развитии тем, что ребенок родился преждевременно. Однажды после сеанса физиотерапии врач подарил мне книгу и посоветовал показать ребенка педиатру. Я очень разнервничалась, прочитав первую главу. Через неделю, когда мы снова пришли к физиотерапевту, я отдала ему книгу и спросила: «Почему вы раньше не сказали, что у Мег серьезные проблемы со здоровьем?»

– Вам и так пришлось многое перенести, – ответил доктор. – Я хотел, чтобы ваша связь с дочерью была максимально тесной.

– Боже мой, – ответила я. – Неужели вы думаете, что я буду ее меньше любить, если она не вполне здорова?

Доктор дотронулся до моей руки.

– Нет, – ответил он. – Мы сделаем анализы и проведем ряд тестов.

После анализов и тестов в детской больнице Денвера Мег, которой тогда было восемнадцать месяцев, поставили диагноз – детский церебральный паралич.

Так я стала матерью ребенка-инвалида. Мне было больно и обидно. Что я сделала неправильно? Моя мечта о здоровом ребенке не сбылась, и вся моя жизнь будет не такой, какой я себе ее представляла. Я начала общаться с родителями, у которых были дети с подобными проблемами. Я подружилась с некоторыми из них, и вместе мы стали бороться за права наших детей.

Я продолжала описывать вехи развития моей дочери. Я записала, когда она впервые улыбнулась и рассмеялась, когда она получила свое первое инвалидное кресло и специальное устройство для общения и когда ей поставили скобки на ноги. Я писала о прививках, об операции на бедрах и артродезе позвонков.

Меган передвигалась в инвалидном кресле, поэтому мы постарались сделать все возможное, чтобы ее жизнь была веселее. Летом у нее было специальное кресло, зимой наша собака Лили катала ее на санках. В специальном седле Мег каталась верхом и лежа на животе – на роликовых коньках. Она рисовала на специальном мольберте и играла на маракасах в школьном ансамбле. На балу после окончания средней школы она танцевала в своем инвалидном кресле с мотором.

Сейчас ей уже тридцать лет, и она по-прежнему живет со мной. Она удивительная девушка, которая всегда улыбается и часто заразительно смеется. Она терпеливая, добрая и бесконечно меня любит.

А я… я просто счастлива быть с ней рядом.