– Элия, Элия, Элия, – повторяла я про себя. Я не представляла себе, как буду без него жить. Все планы, которые я строила, разрушились. На прошлой неделе ему исполнилось тридцать девять лет. Я шутила, что скоро он разменяет еще один десяток, и думала, как мы можем отпраздновать его сорокалетие.

Как наши сыновья Дэвид и Гералд будут жить без Эла? Им всего девять и шесть лет. Мальчикам нужен отец.

– Пока смерть не разлучит нас, пока смерть не разлучит нас, – вспоминала я слова, которые мы произносили в день свадьбы. Я предполагала, что мы вместе состаримся. Но вот совершенно неожиданно я овдовела и теперь должна одна растить детей.

Мне позвонили на работу с сообщением, что Эла отвезли в больницу. Когда я приехала, он был еще в сознании и мог говорить. Доктор сказал, что его надо немедленно переводить в травматологическое отделение. Тогда я не подозревала, что больше не увижу своего мужа живым.

Врачи знали о проблемах Эла. У него был тромб, и год назад его уже клали в больницу. В коридоре ко мне подошел доктор и сказал: «Мы сделаем все возможное, но у нас нет никаких гарантий, что ваш муж выживет».

Я не поверила своим ушам. Вскоре врач вернулся. Я все поняла по выражению его лица. Только потом мне сообщили, что болезнь Эла называется коагулопатия, или нарушение свёртываемости крови.

Если бы не дети, я бы просто легла и не вставала. Но уже на следующий день после похорон мужа я поехала с Дэвидом в ледовый дворец, где он играл в хоккей. Мне казалось, что внутри меня все умерло, но жизнь продолжалась.

Я решила не строить далекие планы. Дожили до вечера – уже хорошо. Иногда мне было физически и морально тяжело не только дотянуть до вечера, но и просто пережить следующие пять минут, досидеть до конца хоккейного матча или рабочего совещания.

Я знала, что детям нужны материальные, осязаемые вещи, которые напоминали бы им об отце – фотографии, где они сняты вместе, их записки и так далее. Мальчики разрисовывали камни и клали их рядом с могилой отца. На день рождения Эла мы обязательно ели его любимый лимонный торт.

В один прекрасный день я поняла, что могу всю оставшуюся жизнь пребывать в трауре и ощущать боль потери – или быть благодарной за то время, которое мы были с Элом, и жить дальше. Вставая каждое утро, я давала себе слово, что постараюсь прожить новый день как можно лучше.

Я начала вести журнал благодарности. Каждый вечер я записывала в него пять событий уходящего дня, за которые я могу благодарить судьбу. Иногда было довольно сложно их перечислить, но постепенно я вошла в колею, и дело пошло проще.

Мальчики начали посещать группу под названием «Экспрессивное искусство в помощь детям, переживающим травму и горе». С ними работали два терапевта, лечившие душевные раны рисованием и музыкой. Я знала, что для моих сыновей это важно. Но когда социальные службы предложили мне самой записаться в подобную группу, я уклончиво ответила: «Может быть, попробую». Про себя я думала: «Нет, это не для меня. Я схожу, но говорить ничего не буду. Потом я скажу, что попробовала, но мне не подошло, и меня уже никто не заставит туда ходить».

Но оказывается, горе любит, когда о нем говорят и его обсуждают. Я слушала исповеди людей, и мне становилось легче. Я сама удивилась, что на первой же встрече рассказала о себе очень многое. Когда я призналась, что мой сын начал меня ненавидеть и повторять: «лучше бы умерла ты, чем папа», реакция женщины, которая вела занятие, меня поразила.

– Прекрасно! – сказала она.

Если честно, я подумала, что она или не расслышала мои слова, или сошла с ума.

Я бы точно не назвала поведение сына прекрасным. Но ведущая тут же объяснила: прекрасно здесь то, что мой сын после потери отца – говоря научным языком, на ранней стадии горя – смог выразить вслух свои чувства. Я поняла ее и подумала, что, возможно, все идет правильно.

И действительно, после этого наши дела пошли лучше. Я разрешила сыну, не скрывая, говорить все, что он чувствует. Это нисколько не изменит моего к нему отношения, потому что я его люблю. Я объяснила: «Кажется, что мы провалились в глубокую темную дыру, и нам надо из нее выбраться. Это совсем не просто, но другого выхода нет. Мы должны помогать друг другу. Тогда мы обязательно выберемся на свет».

Именно так все и происходило. Мы карабкались вверх. Мы соскальзывали и поддерживали друг друга. Иногда мне казалось, что впереди забрезжил свет, а иногда вокруг была непроглядная темнота.

Через несколько лет я пришла на встречу с психологом, которая работала с моим сыном, и рассказала ей, что сидела рядом с ним каждый вечер, пока он засыпал. Я объяснила, что это было нужно сыну. Психолог спросила: «Вы уверены?» Я подумала и поняла, что на самом деле это было больше нужно мне самой. Я дала себе обещание, что не буду мешать моим мальчикам жить своей жизнью и как угодно ограничивать их. Для меня это было непростое, но важное решение.

Несколько лет я боялась Рождества как огня. Я устраивала праздник только ради детей, но в душе не ощущала радости. Но потом настал год, когда я, бегая по магазинам, вдруг обнаружила, что подпеваю рождественским песням и улыбаюсь совершенно искреннее, а не натянуто.

Мне пятьдесят три года. Три года назад я переехала в другой город и поменяла профессию. Сейчас я занимаюсь тем, что мне всегда нравилось, – пишу и фотографирую. Я довольна своей жизнью. Мои мальчики выросли и успешно занимаются тем, что нравится им. Дэвид работает поваром, а Гералд оканчивает колледж и женится на девушке, с которой уже давно дружит. Я смотрю на своих детей, вспоминаю Эла и нашу любовь.

Эл ушел из жизни семнадцать лет назад. Но было бы хуже, если бы мы с ним никогда не встретились и не поженились. Я благодарна за каждую минуту, которую мы провели вместе, и уверена, что у меня все будет хорошо. После смерти мужа мне пришлось пережить не только много трудностей, но и много радости. Когда мне становится тяжело, когда начинают захлестывать чувства, я знаю, что это временно. Я не только выживу, но и буду радоваться жизни.