Трудно пришлось оюну с пацаненком. Мать отказалась от него, только увидев. Да разве он виноват, что уродился таким?

– Убей уродца и закопай! – шептала она страшным голосом, закрывая глаза ладонями.

Оюн и сам сперва перепугался, уж чего греха таить. Кожа у младенца оказалась сплошь рубцами да струпьями покрыта; на левой ручонке большого пальца недостает. Смотрит он на мать одним глазом, – второй бельмом белесым затянут, – кривит тонкие губы да ноздри, что у упыря кверху вывернутые, раздувает. Не плачет, лишь кряхтит. Только народился, а уже понимает – не нужен он ей такой.

– Забери, не клади камень на душу, – уговаривал оюн. Да куда там, уперлась баба рогом и ни в какую.

– Ты не убьешь, я сама его в канаву сброшу по пути к дому. На твоей совести будет!

– Ты же мать. Без тебя ему не выжить. Неужели не понимаешь?

– Не выжить, говоришь? – Баба, кажется, развеселилась, глазенки забегали, рот в улыбке жуткой растянулся. – Ну, значит, бог так захотел. Только Яшке его не показывай, я уж сама как-нибудь разберусь. Этого, – она чуть ли не плюнула на кряхтящий сверток, – как Яшка заснет, вынеси в лес и оставь под деревом. Наверняка тут волки водятся. Вот им пир-то будет!

– Зачем ты пила, если знала о беременности?

– Тебе не понять, старик. Живешь в своем лесу, как проклятый, света белого не видишь. Вся жизнь она там – в городе. Вино хмельное, еда сладкая да мягкая постель. А у тебя тут что? Спишь на соломе, как бродяга какой. – Она похлопала ладошкой возле себя. – Небось и не слышал про перины пуховые?

– Видать, на перинах ты и ребенка нагуляла?

– Не завидуй, старик, – усмехнулась она. – Нагуляла или нет, то мой грех. Муж у меня вон где, – сжала кулак и показала его оюну, – все по моему слову будет. Помер младенчик, схоронила по-тихому, чтобы не вспоминать. Другого рожу, если захочется.

– И другого похоронишь? – устало обронил он.

– Надо будет – дюжину схороню. Забирай урода ненавистного, нажрался, вон уже отрыгивает.

После той ночи, когда занесло в лес бричку с беременной бабой, прошло почти семь лет. Оюн и сам не заметил, как пацаненок окреп, взялся по хозяйству помогать. Шамана звал не иначе как дедом. О своем уродстве и не думал. Куда уж об этом было вспоминать самому оюну. Да и не видел он внешности внука, глубже смотрел – туда, куда не всякому заглянуть дано. Пацаненка оюн назвал Иваном. Очень ему имя в пору пришлось, сами духи оюну послали в его лице чудо.

– Береги его, Ивашка! – Видя, как загорается радостью здоровый глаз внука, оюн сам едва не пустил слезу. – Клинок не простой, его наши предки ковали. Теперь уже их духи будут тебя охранять.

– Дед, а как предки могут нас охранять, если они померли давно?

– Предки всегда рядом, – прижимая внука к груди, улыбался шаман. Перед глазами его проплывали лица тех, кто когда-то жил на этой земле.

– Выходит, они хорошие, ну предки эти, если мы про них помним?

– Помнить нужно всех: одних, чтобы гордиться, других же, чтобы не повторить их ошибок.

– А кто мои родители, дед?

– Ну, дед? Расскажи! – требовал внук, усаживаясь к нему на колени. – Про медведя и медведицу. Ты же помнишь?

– В тот год, когда ты родился, стояла страшная засуха. Пожары вспыхивали то тут, то там и зверью не было от них спасения. Я точно так же, как мы с тобой сейчас, сидел на крыльце и вдруг из леса вышли ко мне медведь с медведицей. Не сразу я приметил в могучих лапах одного из них шевелящийся комочек.

– Это я был! Да, дед? – Пацаненок не мог долго сидеть на месте, а монотонный рассказ оюна его убаюкивал.

– Ты, – покивал шаман. – Медведица наказала мне беречь тебя и подарила тот самый клинок, который у тебя за поясом висит.

– Выходит, медведи и есть наши предки. А, дед?

– Выходит, так. – В такие моменты он и сам начинал верить в придуманную историю. Незачем парнишке знать правду. В лесу она ему без надобности.

– Дед, – не унимался внук, – а я такой сделался из-за пожара?

– Какой еще такой? О чем мы с тобой говорили, помнишь?

– Повтори, если помнишь.

– Да помню я, – заупрямился вдруг тот. – Только пожаров давно уже нет, а медведица так за мной и не вернулась.

«И хорошо, что не вернулась, – подумал про себя дед. – Не нужна тебе такая мать. Кукушка она, а никакая не медведица».

– Спасибо, дед!

Алиса скучала по Нинке. Прошло два года с тех пор, как она ушла из интерната со своим вновь обретенным отцом, и с тех пор от нее не было никаких вестей. Да, они никогда не были настоящими подругами, и все же Алиса привязалась к ней. По-своему, но привязалась. Ей не хватало Нинкиного задора, ее жажды жизни, заразительного оптимизма. Она жила на полную катушку, хотя частенько жалела себя, копаясь в прошлом и стараясь заглянуть в будущее. Алиса пыталась представить себе, как Нина живет теперь, и не могла. Она уже сама забыла, каково это – быть в семье.

Теперь она сожалела, что проводила с Ниной совсем мало времени, избегала ее общества, осознанно игнорировала, когда та пыталась заводить разговор. И когда Нина ушла, Алиса очень остро ощутила свое одиночество, свою ненужность, внутреннюю пустоту и безысходность. Чтобы не сойти с ума, Алиса с головой ушла в книги. Они стали ее настоящими друзьями. С ними она проживала множество новых, потрясающе разнообразных жизней. Как только заканчивалась одна книга, Алиса сразу же открывала следующую, только бы не успеть глотнуть воздуха отравленной атмосферы, царящей в стенах интерната. Она могла бы, как и другие воспитанники, сбегать после отбоя, пить вино, курить сигареты или даже начать принимать наркотики, возвращаясь в корпус под утро. Могла, но не хотела. У нее был свой личный наркотик – под яркими обложками, с шелестящими страницами, заполненными черными буквами точно нотами, из которых складывались волшебные мелодии: смешные и грустные, фантастические и реалистично-приземленные. Одно оставалось неизменным: от этой эйфории, или, как говорили девчонки в корпусе, – кайфа, можно было получать бесконечное удовольствие, без какого-либо вреда.

Приближался Новый год – самый семейный праздник в году. Алиса не понимала, почему его отмечают в интернате, и никогда не участвовала в общем веселье, стараясь забиться в самый дальний угол, только бы ее никто не трогал. Ее выворачивало от казенных подарков: пары заскорузлых карамелек и просроченного шоколада. Дед Мороз, в которого переодевалась одна из воспитателей, пугал до чертиков, когда смотрел из-под очков с тройными линзами. К тому же от его костюма пахло кошачьей мочой. Новый год Алиса ненавидела, и ненависть эта родилась в ту самую ночь, когда она положила под подушку мандарин и загадала желание: чтобы мама поскорее вернулась…

…спала Алиса плохо. Всю ночь ее мучили кошмары, в которых она от кого-то убегала, пряталась, снова убегала… Лица своего преследователя девочка не видела, она боялась обернуться, слыша лишь его тяжелое дыхание за спиной.

Проснувшись, она первым делом побежала в комнату, направляясь прямиком к елке. Она обошла дерево со всех сторон, заглянула под вату, имитирующую снег, но так ничего и не нашла. Впервые папа не положил под елку подарок. Может быть, не успел купить? Или просто забыл и теперь подарок дожидается ее в родительской спальне? Алиса вспомнила про загаданное накануне желание и на цыпочках пробралась к комнате родителей. Дверь была не заперта, в образовавшуюся щелку Алиса увидела папу и… маму? Точнее, увидела она лишь две пары ног, торчащих из-под одеяла, а дальше воображение все дорисовало само. Она быстро вернулась в детскую, достала из-под подушки мандарин и чмокнула его в оранжевый бок.

– Спасибо! – шепнула Алиса. – Я даже не думала, что желание исполнится так быстро.

Обратно девочка бежала уже не таясь. Она была счастлива тому, что мама вернулась. Она не бросила их! Алиса была так воодушевлена своим открытием, что не заметила закрытую дверь, ведущую в спальню родителей, и с радостным криком распахнула ее.

– Алиса! – первым среагировал папа. Он приподнялся в кровати и, нащупав на тумбе очки, нацепил их на нос, неодобрительно уставившись на дочь. – Я же учил тебя стучаться, прежде чем входить.

Тетя Оксана полусидела рядом, натянув одеяло до самого подбородка, сонно моргая.

Алиса не понимала, как такое могло быть. Она ведь загадала желание, и мама… ноги… они с папой… Девочка расплакалась, стоя посреди родительской спальни. Мандарин выпал из ее руки и покатился под кровать. Алиса бросилась прочь. Папа потом долго уговаривал ее выйти к столу, но Алиса заперлась в комнате и не желала никого видеть.

Так пролетели новогодние каникулы, и Алиса очень обрадовалась тому, что пойдет в школу. По крайней мере, так она станет меньше времени проводить дома. Только у папы с тетей Оксаной оказались совершенно другие планы.

– Не будет большой беды, если ты, Алиса, пару дней пропустишь занятия в школе. Иди, собирай свои вещи, мы едем в деревню, где ты наконец познакомишься с Владом. Он сейчас живет у бабушки.

Алиса заметила, как дрогнули губы тети Оксаны, а затем та часто заморгала, стараясь не заплакать. Девочка не придала значения такой реакции и, как оказалось позже, совершенно напрасно. Несмотря ни на что, поездка в деревню ей показалась настоящим приключением. Со слов папы, они возили ее совсем маленькую к бабушке, но Алиса той поездки не помнила, а значит, для нее все будет в новинку.

В деревне есть коровы с большими добрыми глазами, кролики и беспокойные куры. У дома, в сколоченной из серых досок будке, обязательно должен находиться старый пес с обвислыми ушами, который при виде гостей начнет хрипло лаять, просто для того, чтобы показать – он не позволит пробраться на территорию чужакам, а после станет вилять хвостом и лизать лицо широким плоским языком. Алиса уже представила, как будет тайком приносить Пирату – пса должны звать именно так – лакомые кусочки со стола, а он будет смешно тыкаться ей в зажатые в кулаки ладошки, угадывая, где спрятана вкуснятина.

То место, куда ее привезли папа с тетей Оксаной, не могло называться деревней. Уютные деревянные домики здесь потеснили громоздкие коттеджи, гордо и с плохо скрываемой брезгливостью взирающие новенькими пластиковыми окнами на своих собратьев рангом ниже. Немногочисленные деревянные домишки жались друг к другу словно озябшие котята в коробке на птичьем рынке, которых вот-вот должны забрать новые хозяева. Но пока они где-то ходят, присматриваясь к другим питомцам, так страшно ждать, не зная, в какие руки попадешь.

По дороге им не встретилось ни одной коровы. Куры не бегали по дворам, оглашая окрестности громким квохтаньем, а сидели в клетках, стараясь поглубже закопаться в сухую солому. Да и папина машина не вписывалась в деревенский колорит. Машина для города. В деревне она ни к чему. Алиса представила, как сидит в санках и папа везет ее по заснеженной улочке, под его ногами скрипит снег, с темного неба светит яркая луна, и в ее призрачном свете пляшут искрящиеся снежинки.

Все в этой деревне было не так. Даже женщина, встретившая их возле калитки, не была похожа на добрую бабушку. Бабушки носят платки на голове и пушистые шали. Зимой они обуваются в валенки и пекут пироги в печке. Перед Алисой же предстала настоящая баба-яга с всклокоченными седыми волосами, торчащими из-под грязной вязаной шапки. На сутулой спине болтался облезлый полушубок, на ногах обычные домашние тапки поверх шерстяного носка. Она смотрела на гостей прищуренными глазами, плотно сжав тонкие губы, и даже не поздоровалась, когда те приблизились.

«Баба-яга» что-то буркнула себе под нос и, повернувшись спиной, пошаркала к дому. Дом оказался старым, деревянным, но не таким уютным, как представляла себе Алиса. И пса в будке не обнаружилось. Алиса специально заглянула в «собачий домик» – никого. Зато на встречу ей вышел большой рыжий кот с круглыми, как блюдца, глазами, такими же рыжими, как и он сам. Кот потерся о ногу Алисы и мурлыкнул. Но когда она потянулась погладить его, рыжий отскочил в сторону и зашипел.

Папа остался во дворе, забрать вещи из машины. Алиса вместе с тетей Оксаной прошли в дом.

– Мама, мы погостим у тебя пару дней. – Тетя Оксана неловко обняла старушку, поцеловала в морщинистую щеку, которую «баба-яга» тут же вытерла тыльной стороной ладони. – Владька проснулся?

– Я почем знаю, – проскрипела старуха, скидывая полушубок на лавку возле входа. – Иди, посмотри, он твой сын.

– Мама, я прошу тебя, не начинай.

– Я бы сама была рада, если бы оно закончилось. Помереть спокойно матери не даешь, еще ублюдка на меня повесила. – Старуха взяла с плиты чайник и подошла к эмалированному баку с водой. – Он не жрет ничего. На улицу не выгонишь, о помощи не допросишься.

– Мама, вот зачем ты так? Какая улица? Кто с ним играть будет? Ваши деревенские злые, как собаки.

– Ну вот и забери его в город, – припечатала старуха, бухнув чайник обратно на плиту. – Я устала, всё, хватит!

Из-за двери послышался топот ног, и в дом вошел папа с двумя дорожными сумками. На его волосах лежал снег, который в натопленном до духоты помещении таял, превращаясь в капельки воды.

– Игорь, мы уезжаем. – Тетя Оксана подошла к нему, на ходу застегивая пальто. На ее раскрасневшихся щеках блестели слезы.

– Что случилось? – Папа поставил сумки на пол. – Серафима Анатольевна, почему ваша дочь плачет?

– Вот у нее и спроси, она уже взрослая. – Старуха наконец-то зажгла газ под чайником и демонстративно отвернулась к окну. – Я ей ничего плохого не сказала.

– Оксана? – Папа положил руки на плечи тети Оксаны. – Если хочешь, мы уедем прямо сейчас.

– Именно этого я и хочу. – Она дернула плечом, скидывая ладонь. – Подождите полчаса, я Владьку соберу и поедем.

– Куда ты собралась, оглашенная? – Неожиданно старуха вскочила на ноги и принялась стаскивать с тети Оксаны пальто. – Смотри, чего за окном творится! Буран!

– Да, Оксан, – папа, приготовившись ждать, присел на лавку и посадил к себе на колени Алису, – на улице метет. Я машину от деревьев подальше отогнал.

– Ничего, доедем как-нибудь, – не сдавалась она. – Иди, прогревай тачку. Алису пока здесь оставь.

Папа послушно поднялся, усадив на свое место дочь.

– Игорь, ну ты же умный мужик. Скажи ты ей! – Старуха схватилась за ручку двери, не позволяя папе выйти. – Разгуляется погода и поедете.

Папа без слов стянул с себя дубленку, повесил ее на гвоздь, вколоченный прямо в стену, и принялся раздевать Алису. Девочка обрадовалась, что не придется никуда ехать, хоть и побаивалась вредную старуху. Но ей было жарко, хотелось пить, а еще больше спать.

Вскоре они вчетвером сидели за круглым столом, укрытым аляпистой скатертью, и пили чай. Старуха, показавшаяся Алисе злой и нелюдимой, раскрылась совсем с другой стороны. Она постоянно подкладывала в вазочку варенье, двигая ее ближе к девочке, подливала свежего чая и все расспрашивала, как Алиса учится и с кем дружит. Тете Оксане такое поведение матери почему-то не нравилось, и она старалась перевести разговор на другую тему. Чаще о загадочном Владе, который спал в соседней комнате.

– Алиса на три года младше Влада, мама, – с нажимом отвечала за нее женщина, когда старуха спрашивала, в каком классе учится девочка. – Она перешла во второй класс.

– Почему ты за нее отвечаешь? – огрызалась та, снова становясь «бабой-ягой». Но стоило ей посмотреть на Алису, как страшная маска падала с лица и за столом оказывалась добрая деревенская бабуля. – Алисочка, хочешь еще варенья? Кушай, детка.

– Серафима Анатольевна, у нее диатез разовьется, – встревал в разговор папа.

– От ваших конфет импортных диатезы, может, и развиваются, а с моего варенья ничего не будет. Я клубнику на собственном огороде выращиваю.

– Ну все, хватит с меня! – Тетя Оксана бросила на стол скомканную салфетку и поднялась, шумно отодвинув стул.

– Оксан, ты чего? – Папа тоже попытался встать, но она жестом велела ему оставаться на месте.

– Влад, кажется, проснулся. Пойду к нему.

– Ступай, – улыбнулась старуха, – а мы с Алисочкой еще чайку выпьем. Будешь чаек, моя хорошая?

Алиса потерла глаза. Она стеснялась сказать, что давно уже хочет спать, а взрослые никак не хотели ее понять. От выпитого чая еще и в туалет захотелось.

Весь ее сон как рукой сняло, когда дверь, ведущая в соседнюю проходную комнату, с тихим скрипом открылась, и из-за нее высунулся некто. Алиса решила, что, кроме нее, этого никто не видит, потому как взрослые продолжали вести себя спокойно, в то время как саму Алису заключил в невидимые объятия ледяной ужас. Она хотела закричать и не смогла, будто невидимая петля сдавила ей горло.

– Мам, это ты? – мальчишеским голосом проговорил «некто», щурясь на свет. – Ты приехала за мной?

– Да, Владик, я приехала. – Тетя Оксана подошла и присела перед ним на корточки. – И я не одна. Дядю Игоря ты уже знаешь, теперь познакомишься с его дочкой Алисой.

Взгляд Алисы стал умоляющим. Она смотрела на папу, но тот, вместо того чтобы защитить ее, улыбнулся и вышел из-за стола, приглашая дочь сделать то же самое. Алиса словно приросла к стулу и не могла сдвинуться с места. Странно, но именно старуха поняла все правильно. Она бросила гневный взгляд в сторону тети Оксаны и подошла к Алисе, чтобы обнять:

– Ты что же, окаянная, не рассказала ничего ребенку? Ну же, детка, не плачь. Это Владик, он тебя не обидит.

Алиса и сама не поняла, что по щекам у нее катятся слезы, прочерчивая мокрые дорожки. Она даже не пыталась их вытирать и капельки падали на платье, расплываясь темными пятнышками.

– Мама! – взвизгнула женщина. – Ты говоришь о моем сыне, как о каком-то животном.

– Ну-ну, не перегибай палку. Я бы тоже испугалась, если… – Что «если», Алиса не услышала. Ей на уши точно натянули толстую зимнюю шапку, сквозь которую проходил лишь тоненький, похожий на комариный, писк. Влад сам решил подойти к ней. И когда он протянул руку, Алисе показалось, что вместо кожи у него рыбья чешуя. Такой же «чешуей» были покрыты лицо и шея мальчика. Редкие волосы начинали расти слишком далеко, отчего лоб становился неестественно высоким. По-рыбьи же круглые глаза водянистого цвета, с белесыми ресницами, смотрели на Алису изучающе, с долей опасения.

Звуки возвращались постепенно, как бывает при пробуждении от глубокого сна. Алиса справилась с первым оцепенением и даже попыталась улыбнуться, коснувшись кончиками пальцев протянутой руки. Вопреки опасениям, кожа не была холодной и скользкой, как у змеи или лягушки, а была она теплой, слегка шершавой.

Влад улыбнулся в ответ, обнажив ряд редких кривых зубов…

– С наступающим Новым годом тебя, Маркина. – Пружинный матрас кровати скрипнул, прогибаясь под тяжестью тела. Алиса тряхнула головой, прогоняя видения. Ей показалось, что перед ней все еще находится улыбающийся Влад. Он всегда стеснялся своей улыбки и только с Алисой мог быть самим собой. – И шестнадцатилетием! – торжественно объявил Паша Канарейкин. Он был новеньким, попал в интернат полгода назад, вместе со своим другом.

– Ненавижу дни рождения! – Алиса не желала общаться с приставучим парнем, поэтому даже не подняла глаз от книги, лежащей у нее на коленях. Девушка машинально отметила, что пролистала почти двадцать страниц, но не смогла вспомнить ничего из прочитанного, провалившись в воспоминания, как в омут.

– А я тебя наоборот. В смысле дни рождения, наоборот… ну того самого… нравятся они мне.

Алиса с удивлением подняла глаза, рассматривая красного, как рак, парня. Казалось, у него покраснели даже корни волос. Паша что-то недоговаривал, и это не укрылось от внимания Алисы. Поняв, что его рассекретили, он достал из-за спины самую настоящую розу и протянул ее Алисе, краснея еще сильнее.

– В общем, вот. – Голос у парня сорвался, пришлось откашливаться. – Роза. Тебе.

– Где взял? – Алиса не спешила принимать подарок. – Надеюсь, не украл?

– Слушай, не нравится, не бери. Ленке передарю, у нее тоже день рождения скоро. – Он спрыгнул с кровати, полный решимости исполнить угрозу. – Будешь брать или как?

– Давай уже, – смилостивилась Алиса, отметив новую вспышку румянца на Пашкиных щеках, и тихо добавила: – Спасибо!

– Тебе правда нравится? – От улыбки у Пашки на щеках проявились ямочки, так что возникло желание улыбнуться в ответ.

– Нравится, – честно ответила Алиса, поднеся розу к носу. – Пахнет чудесно.

– Зимние розы почти не пахнут, но я специально выбрал эту. Она самая пахучая. То есть ароматная. Короче, ты меня поняла.

– Угу, – лаконично ответила девушка.

– Ну я пошел?

– Иди.

– Ну пока.

– Угу.

Пашка почесал затылок, взлохматив отросшие русые волосы, помялся какое-то время и вышел. Почти сразу из-за приоткрытой двери высунулась его голова и спросила:

– Может, прогуляемся сегодня вечером? Я могу с Михайловичем договориться, выпустит за территорию.

– Договорись. – Алиса не стала рассказывать о дружбе со сторожем, давая парню возможность почувствовать свою важность.

– Не хочешь, как… как ты сказала? Ага, понял. Тогда после отбоя я тебя жду у выхода. Только ты уж приходи.

– Приду, – пообещала Алиса и демонстративно уставилась в книгу.

За дверью послышался радостный Пашкин возглас, и она, не выдержав, прыснула в кулачок.

Нет, Паша не был героем ее девичьих грез. Просто симпатичный, общительный парень. Он подкупал своей открытостью, оптимизмом. Про себя Алиса прозвала его «Нинка в брюках». Сегодня она обязательно скажет ему, что, кроме дружбы, между ними ничего быть не может. Ведь прогулка ни к чему не обязывает. И даже подаренная роза – просто цветок, который через пару дней завянет и окажется в мусорке. А сам Паша переключится на ту же Лену или Катю. Алиса не верила в саму возможность влюбиться. Прекрасные мужчины с хорошими манерами, добрые, заботливые встречаются исключительно на страницах обожаемых ею книг. В реальной жизни таких просто не бывает. Даже ее папа, которого она считала эталоном, оказался таким же, как все. Мама ушла, а он не попытался ее вернуть, начал новые отношения с тетей Оксаной, которую Алиса так и не смогла принять в своем сердце. Может быть, сейчас она посмотрела бы на ту ситуацию иначе. Только прошлое нельзя починить, как сломанную куклу. В него играют лишь раз, навсегда оставляя на полке воспоминаний с привинченной намертво табличкой: «Руками не трогать!»

Когда-то она думала, что ее жизнь рухнула с уходом мамы. Оказалось – лишь дала трещину. Вдребезги она разлетелась позже, изранив острыми осколками душу, навсегда оставив уродливые рубцы…

…Алиса никогда не утверждала, что полюбила сводного брата с первого взгляда. Долгое время она боялась его внешности, но не это было главным ее страхом. Алиса не знала о творящемся хаосе в его внутреннем мире. Влада сложно было назвать обычным ребенком. У него случались частые перепады настроения, нервные срывы, затяжные депрессии и истерики. Мать часто возила его к психологам, многие из которых по итогу разводили руками, расписываясь в собственной несостоятельности. Побывали они и у бабки-гадалки, обнаружившей «страшную порчу» на мальчике, снять которую может она одна за огромные деньги.

И все же удивительным образом с Алисой они сумели найти общий язык, пройдя через довольно непростой период «притирки».

У Влада за годы вынужденной изоляции сложилось странное представление о веселье. Так, однажды Алиса обнаружила в своей постели дохлую ворону. Сводный брат потом долго извинялся, уверяя, что нашел птицу уже мертвой, а не убивал ее сам. Алиса ему верила, прощала. Она жалела брата, как делали многие. Но только Алиса Влада понимала. Он чувствовал ее заботу, искреннее желание помогать, быть рядом и платил той же монетой.

Так, однажды Влад ввязался в драку сразу с тремя мальчишками, мучившими бездомного щенка. Песик скулил, упирался, пока его на веревке тащили к реке, проверять, хорошо ли тот плавает. Алиса не могла пройти мимо, вступилась за животинку, сама едва не оказавшись на месте собаки. Сводный брат оказался настоящим «уличным бойцом» и без особого труда раскидал хулиганов, превосходящих его по физическим показателям.

Алиса гордилась старшим братом. Она знала: теперь у нее есть опора и поддержка. Ей больше не нужно ничего бояться. Если кто-то решит ее обидеть, Влад всегда придет на помощь. Эта слепая преданность и сыграла с ней однажды злую шутку.

В тот год папа очень много работал, собирая деньги на их с тетей Оксаной свадьбу. Алиса почти не виделась с отцом, обижалась на него, злилась, считая виновной во всем мать Влада. Она мечтала, чтобы тети Оксаны не стало. Пусть она уйдет от них, оставив Влада. Все равно он ей не нужен. Алиса уже не маленькая, в третий класс перешла и все понимает.

Когда необходимая сумма скопилась, папа торжественно объявил, что они всей семьей едут в родной город тети Оксаны, чтобы сыграть свадьбу там. Несколько месяцев назад был куплен дом, куда переехала и бабушка Влада, оказавшаяся самой настоящей бабушкой, а вовсе не злобной ведьмой, какой ее впервые увидела Алиса.

План сорвать свадьбу разработал Влад. Он знал о нежелании Алисы ехать куда-то и перед самым отъездом съел почти целую банку оливок, на которые у него была жуткая аллергия. Накануне отъезда его увезли на «Скорой», и Алиса категорически отказалась ехать на свадьбу без него. Бабушка согласилась остаться с внуками.

– Вы поезжайте, Игоряш, – напутствовала Серафима Анатольевна, – а мы, как Владька в себя придет, за вами поездом. Да не переживайте, все успеется.

Утром в день отъезда Алиса отказалась выходить провожать отца, передав через бабушку, что ненавидит его за его слабость. Он должен был бороться за маму, а не жениться на противной тете Оксане.

– Она просто ревнует, – улыбалась бабушка, целуя зятя в щеку на прощанье. – Ничего, девочка отойдет, еще вместе потом посмеетесь.

Их машина не доехала до пункта назначения. На скользкой дороге папа не справился с управлением, автомобиль влетел в лоб «КамАЗу». В протоколе сухо указали: «Водитель и пассажир скончались на месте».

Бабушка пережила трагедию всего на полгода. Однажды утром она просто не проснулась.

Алису и Влада определили в интернат «Медвежьи Озера», располагавшийся в одноименном поселке в здании бывшей усадьбы. И если у Влада была надежда попасть в новую семью, то по документам Алиса не являлась полной сиротой и не подлежала удочерению…

После отбоя Паша, как и обещал, ждал на улице возле девичьего корпуса. Парень нервно смотрел на часы, озираясь по сторонам, и когда увидел Алису, лучезарно улыбнувшись, пошел ей навстречу. Стрелки на его брюках торчали острыми бритвами, дыхание пахло мятной жвачкой, что само собой намекало на большие планы кавалера. Алиса, внезапно оробев, не смогла сразу расставить маячки, дабы определить рамки дозволенного на ближайший вечер, а Паша уже сложил руку «кренделем», замерев в ожидании:

– Скользко, Маркина, – стараясь сбить замешательство девушки, пояснил он, – держись за меня.

Алиса обиженно фыркнула и демонстративно сделала два широких шага, едва не растянувшись на льду, коварно присыпанном легким снежком.

– Говорю же, скользко, – усмехнулся кавалер, подхватывая ее за талию и задержав руки чуть дольше, чем того требовали приличия. – Пойдем уже, неваляшка.

На этот раз Алиса не стала показывать характер, цепко ухватившись за предложенный локоть.

Михайлович хитро подмигнул самодовольной улыбке Пашки, когда они миновали его каптерку, и тепло улыбнулся Алисе.

– Я же говорил, что решу вопрос с охраной. – Девушка старалась не смеяться над его деловым тоном и тем, как ловко он подменил безобидное словцо «сторож» на более устрашающее «охрана».

Декабрь совсем разомлел. Календарная зима спорила с погодными реалиями. Под ногами молодых людей хлюпала противная жижа: еще не вода, но уже и не снег. Но Алиса все равно чувствовала себя почти счастливой. Ей казалось, будто она много лет просидела в темнице и только теперь ее выпустили подышать свежим воздухом. Она обернулась на мрачную громадину усадьбы. Некогда величественное, строение принимало высокородных дам и благородных кавалеров. Теперь же с перестроенным главным входом, с которого убрали колонны, подпирающие полукруглый фронтон, оно осиротело, будто с главной красавицы на балу сорвали роскошное вечернее платье, оставив в одном нижнем белье. Влад показывал старые фотографии усадьбы, сделанные еще до перестройки, и Алиса мысленно «гуляла» по старинным залам, кивала высокородным гостям, давала распоряжения прислуге, лихо отплясывала на балах под озорную «мазурку».

Невдалеке от бывшей усадьбы теперь проходило оживленное шоссе, шум которого доносился затихающим эхом. Очарование прошедшей эпохи навсегда утеряно в этом месте.

– Тебе не холодно? – Паша чересчур вольно приобнял девушку чуть выше талии. – Я могу согреть.

– На улице плюс, – вырвавшись из захвата, сдержанно улыбнулась она. – Куда мы идем?

– Куда захочешь. У меня есть деньги, – козырнул Пашка и добавил, чуть смутившись. – Немного, правда. Ты что обычно пьешь?

– Чай, – растерявшись, ляпнула Алиса, прекрасно понимая, о чем ее спросили.

– Смешная ты, Маркина, – рассмеялся парень. – Я про спиртное. Ну там вино, пиво. Может, водку?

– Спиртного не употребляю. – Алиса начала нервничать. Они ушли довольно далеко от интерната, впереди зажглись огни шоссе, но до ближайшего населенного пункта было далеко. Еще ее не покидало странное чувство – за ними наблюдают! Причем от самого интерната, кто-то буквально в спину дышит.

– Может, пойдем обратно? – робко предложила девушка, чувствуя нарастающую с каждой минутой панику.

– Зачем же обратно? – Пашка осмелел, встал прямо перед Алисой и теперь смотрел ей в глаза не отрываясь. На его лице блуждала легкая полуулыбка. – Мы только начали.

Шорох в ближайших кустах услышали оба. Пашка вздрогнул и, развернувшись на девяносто градусов, резко выбросил вперед правую руку. В свете луны блеснуло лезвие ножа.

Чтобы не закричать, Алиса зажала рот ладошкой и встала за Пашкиной спиной.

– Кто здесь? Выходи, слышишь? – Голос, как и руки, у Пашки дрожал. Нож сверкал, выделывая в воздухе пируэты. – Зассал?

В ответ из кустов раздался короткий рык. Слишком громкий для собаки. Неужели волк?

– Здесь водятся волки? – заплетающимся языком выговорила Алиса, выглянув из-за плеча парня. В свете луны ей привиделась огромная горбатая тень в кустах. – Или… – Она боялась высказать свое предположение вслух, – медведи?

– Да какие волки с медведями? – успокоил Пашка. – Гопник какой-то по кустам шарится. Уже троих наших тут встретил, я поэтому нож и взял с собой. Эй, ты! Выходи давай, хватит прятаться!

Шорох стих. Рык больше не повторялся, и Пашка, еще немного постояв в «боевой стойке», успокоился.

– Ушел, гад, – с досадой сплюнул он. – Ничего, в следующий раз обязательно поймаю. С пацанами придем.

– Ты знал о преступнике и все равно привел меня сюда? – Алиса не справилась с подступившими эмоциями. Она начала колотить парня в грудь, высказывая все, что думает о нем: – Негодяй! Подонок!

Пашке надоело, что его бьет девчонка. Он схватил Алису за запястья и, грубо притянув к себе, впился губами в ее рот. От неожиданности девушка не успела среагировать, и его язык несколько секунд хозяйничал у нее во рту. Алису замутило от отвращения, она попыталась вырваться и не смогла. Хотела ударить ногой, целясь в то место, которое мужчины берегут как самое дорогое, но постоянно промахивалась, только сильнее раззадоривая парня.

Краем глаза она успела заметить, как напугавшая ее тень вышла из-за кустов, уменьшаясь в размерах и выпрямляясь, точно человек, поднимающийся с колен. Тень стрелой бросилась в их сторону, и вот уже темный клубок катался по земле. Алиса даже не сразу поняла, что получила свободу, и теперь стояла, упершись руками в колени, тяжело дыша, будто только что пробежала стометровку. Когда дыхание восстановилось, а перед глазами перестали бегать черные точки, Пашка уже лежал на холодной земле. Над ним склонилась та самая тень. Парень примирительно выставил руки вперед.

– Тише, чувак, – заискивающе бормотал он, надеясь отвлечь того, кто так легко опрокинул его на обе лопатки. – Давай поговорим.

Человек молчал. Пашка, получивший отсрочку, продолжал нести всякую чушь, попутно стараясь нащупать в кармане нож. И когда ему это удалось, Алиса закричала.

Нога в тяжелом ботинке опустилась на тонкое запястье, Пашка взвыл от боли, выпуская нож.

– Сука! – прошипел он, непонятно кому адресуя оскорбление.

– Отпустите его. – Девушка на негнущихся ногах с трудом сделала несколько шагов вперед. – Отпустите, пожалуйста. У нас нет денег, мы воспитанники из интерната. – И, подумав, добавила: – Нас будут искать.

Ответом ей стало глухое рычание. Точно такое, как они с Пашкой слышали несколько минут назад. Тень медленно повернула голову в ее сторону и на мгновение Алисе показалось, что она видит перед собой призрак. Свет фар от проезжающей машины выхватил бледное лицо со светящимися красными глазами. И судя по притихшему Пашке, она не была одинока в своем убеждении.

Тень наклонилась, подняла нож и зашвырнула его далеко в кусты. Даже в темноте Алиса смогла рассмотреть обиженную гримасу на Пашкином лице, совсем как у ребенка, у которого забрали любимую игрушку.

Голова вдруг закружилась, в ушах зашумело и последнее, что Алиса смогла увидеть, как к ней подбегает странный парень с раскосыми глазами, бледной кожей и абсолютно седой челкой, падающей на молодое лицо, которое она почти сразу забыла.

– Зачем ты следил за нами? – Алиса шла босыми ногами по зеленой траве. На ней было длинное, достающее подолом почти до щиколоток белое платье. Ласковое солнце светило ярко, но не ослепляло, в воздухе висел легкий запах луговых цветов и скошенной травы. По обеим сторонам тропинки похожие на суровых стражей стояли вековые изумрудные ели.

– Я не следил. Просто проходил мимо, когда тот болван полез к тебе целоваться. Ты ведь не хотела этого?

– Нет, – ни секунды не задумываясь, ответила она. – Тогда кто следил? Я уверена, там был кто-то кроме нас с Пашкой.

– Почему я не могу тебя увидеть?

– Все просто: ты меня не запомнила в первую встречу.

– Ты так говоришь, будто та встреча была не единственной. – Она очень надеялась не выдать надежду в собственном голосе, но, кажется, прокололась.

– Мы обязательно встретимся снова.

– Когда? – спросила слишком поспешно, заливаясь краской стыда.

– Не знаю.

– Не бойся. – Правильно считав ее мысли, собеседник легонько ткнул девушку между лопаток. – Не обидит.

– Он придет за тобой, – с горечью в голосе сообщил тот. – А я боюсь, что не смогу тебя защитить.

Алиса пришла в себя на жесткой кушетке. В нос ударил запах лекарств, и девушку замутило.

– Тише, солнышко. – Она узнала голос Алевтины Петровны, старенькой докторши, работавшей в медпункте при интернате. – Нельзя тебе пока вставать, ты головой сильно ударилась, получила сотрясение.

– Где он? – прошептала Алиса, открыв глаза. Алевтина Петровна подслеповато щурилась, опять где-то посеяв очки.

– Пашка-то? Приходил сейчас на перевязку. Он рассказал, как на вас напал хулиган и ему пришлось отбиваться. Смелый парень, ты бы к нему присмотрелась, он вроде как неровно к тебе дышит.

Девушка спрашивала не про Канарейкина, но все же успокоилась, узнав, что с тем все в порядке. Она переживала за олуха и считала себя отчасти виновной в случившемся.

– А тот, второй? – Она не могла не спросить. Потом можно будет списать на бред. Тем более все именно так и выходит. Красные глаза, седые волосы у молодого парня? Рык этот непонятный. Медведь! Ей снился медведь. Или не снился? Кажется, он был ранен. Может даже, просил помощи у Алисы?

Мысли путались, наслаивались одна на одну, и невозможно было отделить сон от реальности. Голова была пустой и гулкой. Даже при малейшем движении начинала кружиться, а к горлу подкатывала противная тошнота.

– Сбежал, – сказала Алевтина Петровна так, словно была не уверена в собственных словах. – Пашка его хорошо отметелил. Герой!

– Он сам вам так сказал? – Алиса едва сдерживалась от подступающего смеха, вспомнив, как «герой» лежал на мокром снегу и просил не избивать его.

– Конечно сам, меня же там не было.

– Ну да, Пашка он такой.

– Вот я тебе и говорю, присмотрись. А что, парень он видный. Выйдете из интерната, поступите в институт. Если жить негде, сможете здесь на время учебы остаться или комнату в общежитии получите. – Алевтина Петровна увлеченно раскладывала по полочкам ее «счастливое будущее», выглядевшее в глазах пожилой женщины настоящей идиллией. И только Алиса знала истинную сущность Канарейкина: хвастун и трус. К тому же с непомерными амбициями, подкрепленными завышенной самооценкой.

– Обязательно присмотрюсь, Алевтина Петровна, – пообещала Алиса, дабы не нарваться на новую порцию пожеланий. – Можно я в свой корпус вернусь? У меня совсем-совсем ничего не болит.

– Ты не дойдешь до корпуса, упадешь где-нибудь, – сохраняя хладнокровие, припечатала пожилая женщина. – Мне потом за тебя отвечать. Полежишь пару деньков и отпущу. Или тебе скучно со старухой? – И, не дожидаясь ответа, закончила: – Значит, придется потерпеть. Спи давай, ночь на дворе!

Алиса хотела сказать, что спать ей совсем не хочется, и тут же начала проваливаться в чернильную темноту.

Где-то далеко зазвучал уже знакомый голос, потянувший ее за собой, точно путеводная нить к выходу из бесконечного лабиринта…

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, спасибо! Мы идем к нему, к тому медведю?

– Нет, – ответил невидимка, – он сейчас далеко отсюда.

– Но мне кажется – тропинка та же самая. – Алиса решила поспорить, хотела убедиться в том, что происходящее не плод ее воспаленного воображения. Все же головой ударилась – мало ли что.

– Тебе кажется. – Голос звучал у нее в голове и одновременно совсем рядом.

– Знаешь, – она не знала, стоит ли говорить, и все же сказала: – Пашка всем рассказывает, что побил тебя.

– Знаю. Он неплохой парень, просто пока не определился в жизни. Это пройдет.

– Вот только не вздумай мне его сватать! – фыркнула Алиса, испугавшись, к чему идет разговор. – Алевтины Петровны с ее прогнозами на будущее вполне достаточно.

– Она тоже хорошая. Искренне заботится о тебе, переживает.

– Тебя послушать, так все на свете хорошие. – Девушка наклонилась и сорвала ромашку.

– Не все. Он – плохой.

– Кто он? – Алиса отвлеклась, отрывая один за одним белые лепестки: любит, не любит…

– Я не могу тебе сказать, прости. Надеюсь, тебе не придется с ним встречаться. Меня может не оказаться рядом.

– Голос ты придумала сама. И нет, я не читаю твои мысли. Почти не читаю.

– Ты живешь в моей голове. Я сошла с ума?

– Ты не сошла с ума. А я не живу в твоей голове. Просто так нам проще общаться. – Он снова говорил загадками, но Алиса не злилась. Она уже оторвала последний лепесток ромашки и, роняя его на землю, прошептала одними губами:

– Любит.

Когда Алиса вошла в свой корпус через четыре дня, девчонки, что-то горячо обсуждавшие в ее отсутствие, вдруг замолчали, направив на нее колючие взгляды. Она давно привыкла, что с ней никто не желает общаться, и не усмотрела в поспешном завершении разговора ничего странного. Наверняка обсуждали какие-нибудь глупости, которые совершенно не касаются самой Алисы.

Ее мучило совсем другое. За все четыре дня ее так и не навестил тот незнакомец. Сны ее стали совершенно пустыми, ничего не значащими картинками, когда из них ушел он. Чудно, но Алиса теперь не смогла вспомнить, какими были ее сны до его появления и были ли они вообще.

Девушка взяла книгу, оставленную на кровати в тот день, когда за ней зашел Паша, и, раскрыв на странице с закладкой, попробовала углубиться в чтение. У нее ничего не получилось. Буквы никак не желали складываться в слова и уж тем более не звучали стройной мелодией, все время сбиваясь в какофонию и диссонанс. Тогда, отложив книгу в сторону, Алиса легла и постаралась заснуть. Она закрыла глаза, представляя, как уплывает на белоснежном облаке в бесконечную голубую даль. И вот, когда сон уже начал подбираться к ней на мягких лапах, кто-то осторожно тронул Алису за плечо и она, вздрогнув, открыла глаза.

Над ней склонилась Ира Мягкова, высокая, стройная блондинка. В свои шестнадцать лет Ира выглядела уже полностью сформировавшейся женщиной с приятными округлыми формами и симпатичным лицом. Девчонки судачили, дескать, у Ирины уже «все было» с кем-то из мальчишек, при этом не называлось никаких имен: было и было. Из-за своей внешности или по какой-то другой причине Ира стала негласным лидером в их группе. Девчонки собирались вокруг нее шумной стайкой и внимали, раскрыв рты, стараясь не пропустить ничего из того, о чем она хотела им донести.

– Привет! – Ира улыбнулась и попросила разрешения присесть. Алиса подвинулась, освобождая место, однако девушка плюхнулась не на край кровати, а на тумбочку. – Разбудила тебя? Просто подумала, может, тебе что нужно, все же ты из медпункта вернулась.

– Ничего не нужно, спасибо. – Алиса все еще не понимала, к чему та клонит. – Что-то случилось?

– Случилось? – Ира широко раскрыла глаза и слегка склонила голову набок. Потом повернулась к застывшим в ожидании развития событий девушкам и беззаботно спросила: – Девочки, у нас что-то случилось?

Все молчали. Лидер не сообщила им, что нужно ответить, и они чувствовали себя совершенно беспомощными.

– А! – махнула на них рукой Ира и все же пересела на кровать к обескураженной Алисе. – Короче, слушай. Пашка нам все рассказал, как ты с ним побухать напросилась, как целоваться полезла и в итоге нарвалась на какого-то гопника, от которого ему пришлось тебя отбивать.

Алиса даже рот открыла от удивления. Оказывается, у нее очень даже насыщенная жизнь, грех жаловаться. Только почему она снова краснеет?

– Ага, значит, правда! – по-своему поняв ее реакцию, обрадовалась Ирина, в порыве чувств хлопнув Алису по плечу. – Ты не бойся, на Пашку мне плевать с высокой колокольни. Если тебе что говорили про нас, не верь, я его близко к себе не подпускала. Лучше расскажи про девку убитую. Видела ты ее? Говорят, она из наших, только нам фотки показывали, и я ее не узнала. Ты немая, что ли?

С соседних кроватей к ней стали подбираться другие девушки и Алиса почему-то вспомнила старый советский фильм «Вий», там упыри и вурдалаки точно так же подбирались к герою. Ей вдруг показалось, девчонки вот-вот набросятся на нее и разорвут на части. На их лицах читалось нетерпение, замешенное на зависти и легкой неприязни. Как же! Такое приключение, а досталось не им!

Вот только Алиса не понимала, что ей пытается сказать Ира. О чем она тут же и сообщила.

– Да ладно тебе, Маркина! – осмелев, высказалась Катя Синельникова, полноватая брюнетка с ярко-синими глазами. – Мы же не скажем никому.

– Мне нечего рассказать. – Алиса говорила правду и отчетливо понимала – ей не верят. Девчонки настроились на интересный рассказ, и им все равно: была ты там или нет. Придумай, если не знаешь, о чем говорить. – И с Пашкой я не целовалась, он сам ко мне приставать начал. Его от меня парень какой-то оттащил.

– Вот заливает! – Алиса даже не поняла, откуда раздался возглас, да ей было все равно. – С чего бы Пашке лезть к самой непопулярной девочке в интернате. У Горгульи больше шансов, чем у тебя.

В ответ раздался нестройный хор голосов.

– Тихо! – обрубила гомон Мягкова, погружая комнату в тишину. – Допустим, Пашка еще тот кобель и мог тебя пригласить в надежде, что ты ему не откажешь от безысходности. Тогда что за парень его от тебя оттащил и что было после?

– Не помню. Я головой ударилась и очнулась уже в медпункте, где Алевтина Петровна мне все и рассказала.

– Зашибись, – выдохнула Ирина, опуская на пол длинные ноги. – Нам комендантский час из-за нее ввели, а она ничего не помнит.

Девочки опять загомонили. Каждой было что высказать, но Мягкова их осадила. Обращаясь к Алисе, спросила:

– Тебя уже вызывали на допрос?

– Какой еще допрос? – испугалась Алиса. – Я ничего не сделала.

– Не боись, всех вызывают.

Ира прошла к двери, прислушалась, приложив палец к губам, и продолжила уже шепотом:

– Михайловича нашего отчихвостили, выговор сделали за халатность на рабочем месте. После девяти вечера теперь за территорию не попасть.

Она вернулась, снова устроившись на тумбочке, и глядя в потолок, договорила:

– Ты там была, значит, тебе больше расскажут, когда вызовут. Они тебе – ты нам. Все по-честному.

– Девочки, мне страшно, – вставила свои пять копеек Аня Мышкина, не зря носящая свою фамилию. – А если этот маньяк сюда придет?

– Вот кто тебя за язык тянул, Мышкина? – Ира сдвинула брови на переносице и поджала полные губы. – Теперь и мне страшно.

На допрос, или, как выразилась Горгулья, на «профилактическую беседу», Алису пригласили уже следующим утром. Она выходила из корпуса под ободряющие пожелания девчонок, с которыми за прошедшую ночь сблизилась больше, чем за все годы жизни в интернате. В принципе она не узнала ничего нового, основную информацию ей уже предоставили девчонки в группе, но было и нечто важное, что Алису не просто напугало, а надолго выбило из колеи.

– Скажи, ты ее знала? – С фотографии на Алису смотрела зеленоглазая блондинка с вьющимися крупными локонами волосами. На фото она улыбалась, не подозревая, что совсем скоро ее найдут мертвой в канаве, изрезанной ножом. Внизу стояла дата, Алиса подсчитала – два с половиной месяца назад.

– Нет. – Девушку она видела впервые, но не смогла отрицать очевидного. Они с ней были похожи, как сестры. Те же черты лица, тот же цвет волос и глаз. Даже рост у них оказался примерно одинаковым.

Алисе стоило больших усилий не произнести одно-единственное имя, которое она хранила как мантру, повторяя в самые тяжелые моменты. Оно было для нее маяком в бескрайнем бушующем океане, где она дрейфовала на обломках корабля под названием «Счастье». Оно согревало в самые холодные житейские стужи, не позволяя опуститься на дно, откуда ее уже однажды вытащили. Оно служило Алисе истиной и единственным мерилом.

Оно же стало последним толчком у края пропасти.

Влад ее предал…