Глава 3
Деловые переговоры
К вечеру подул лёгкий северный ветерок. Шибрида велел поставить парус. Ветра было недостаточно, чтобы однодеревка могла преодолевать упрямое течение Ловати, но он немного облегчил работу. Обережники снизили темп гребли до прогулочного, тем более что они уже приближались к месту стоянки.
Вдоль берега тянулись огоньки костров. Немногочисленные удобные спуски к воде были забиты лодками, те, кому не хватило места, швартовались прямо за полузатопленные корневища или стволы деревьев. Вереница из одинаковых неказистых однодеревок протянулась вдоль берегов на многие километры, а лодки всё прибывали и прибывали. Если бы Молодцов с друзьями плыл в одиночку, им бы понадобилось очень много времени, чтобы найти место, где можно было бы выбраться на берег. Но индивидуальность тут не поощрялась. Всё решают старшие в роду, в цеху, в воинской дружине. Можно, конечно, и одному пожить, но это чревато последствиями вроде смерти или обращения в рабство.
Ещё до захода солнца обережники добрались до отмели, где остановились полтора десятка судов Путяты, все в целости и сохранности. Среди них было «забронировано» место для однодеревки Шибриды.
Обережники вытащили лодку на берег, Данила помог спуститься Уладе. Дальше каждый знал свои обязанности: Шустрик отправился собирать хворост, Данила и Клек занялись палаткой и разведением костра, Улада – готовкой. Шибрида ушёл к батьке Воиславу: узнать, как дела и нужно ли выставлять дозорных.
Купцы, пусть и не сговариваясь, всегда старались держаться вместе, большим караваном. Гуртом безопаснее – меньше вероятность, что нападут разбойники или какой-нибудь князь, возжелавший хапнуть лишнего. Владимир свои земли держал в узде крепко, но случиться может всякое, так что лучше быть настороже.
«Настоящий воин всегда внимателен и насторожён, хоть на бабе! – так говорил батька. – Если он нюхом, слухом и сердцем окрест вокруг всё не чувствует, значит, это не вой, а так – мишень, чучело, соломой набитое, по которому лучники учатся стрелять».
Даже в двадцать первом веке, откуда прибыл Молодцов, навыки, о которых говорил Воислав, могли бы оказываться полезными. Если бы вдруг Данила переместился обратно. Сам он пока не хотел возвращаться. В первую очередь он хотел выудить из батьки Воислава все его знания о фехтовании, стать настоящим воином, а потом… О дальнейшем можно будет подумать и позже. Зачем, спрашивается, в двадцать первом веке умение фехтовать мечом? Может быть, потому, что это круто? Может, оттого, что Данила, с каждым днём оттачивая фехтовальное мастерство, чувствовал себя сильнее? Или же это в нём говорила смесь упрямства с любопытством?
Следуя логике, начинать поиск способа возвращения в будущее стоило с той лесной поляны, где Молодцов впервые обнаружил себя. И тут обстоятельства складывались как надо: караван Путяты двигался в нужном направлении – на Юг. Там, в пойме одного из притоков Днепра, находилась та самая полянка, где менее года назад невозможным образом объявился Молодцов. В тех краях жили очень предприимчивые люди, которые несколько раз перепродавали Данилу в рабы. С ними он был не прочь ещё раз встретиться и поговорить, уже как обережник. Но есть и те, встречи с которыми Молодцов искренне ждал, например, с кузнецом Вакулой.
Способа и причины своего необычного перемещения Данила даже представить не мог, если не учитывать гипотезы, что он в коме или «под веществами» лежит где-нибудь в палате. Но раздумья о том, как же и почему это всё произошло, никоим образом не могли быть полезными здесь и сейчас, в частности помочь развести костёр, поэтому Молодцов их отбрасывал за ненадобностью. Данила всегда умел трезво смотреть на вещи и принимать их такими, какие они есть, без лишних рефлексий, и жить, беря в расчёт лишь окружающую обстановку. Он обладал эдакой смесью приспособленчества и пофигизма, мимикрии, если угодно. Но на самом деле Данила просто всегда стремился, чтобы ему было комфортно – и внешне, и внутренне. Поэтому своё невероятное путешествие он принял достаточно спокойно, а удивление и шок спрятал глубоко внутри.
Вот и сегодня вечером Данила хотел, чтобы обошлось без дежурств – тогда останется время немного поработать с мечом. Чтобы закрепить навык, необходимо тренироваться каждый день – это ещё одна мудрость батьки Воислава, которой нужно было следовать, чтобы стать воином. Даже если после целого дня на вёслах руки никакие и в животе пусто.
Данила взял ножны, выданные ему после остановки. С лёгким щелчком вытащил из них на пол-ладони меч. На отполированной поверхности отразилась часть его лица: нос, еле заметные скулы и зелёные глаза с голубой каймой. Это зрелище завораживало. Казалось невероятным, что клинок был сделан человеком, что он своей волей и руками создал такую крепость, соединил саму силу в безукоризненных гранях, на которых сейчас видел своё отражение Молодцов.
«А я раньше думал, что мечи – это были простые железяки», – подумал он.
– Что, красен ликом? – насмешливо раздалось сверху.
Данила сидел на бревне перед будущим костром, растопка была уже готова. Около него стоял Шибрида и смотрел как матёрый варяг на сопливого обережника.
– Да уж, покраше тебя, усатый, – отмахнулся Молодцов.
– Ну, если в темноте и со спины смотреть, то да, краше. Про темноту я не зря помянул, ты сегодня в первую череду дежуришь.
– Как скажешь, – вздохнул Данила.
Шибрида ещё раз оглядел поляну, где они остановились, удовлетворённо кивнул и сел рядом с Молодцовым.
– Брат, ты думал, чего это с нами на реке случилось? – спросил Клек, отпил из фляги и бросил её Шибриде.
– Ты про тех свиноголовых? Всякое может быть, – варяг сделал глоток и, в свою очередь, протянул флягу Даниле. – Думаешь, дело нечисто тут?
– Кто знает? У богов спросить надо бы. Для водоворотов сегодня Луна не та была. Чудинские купцы, конечно, криворукие, но не настолько же.
– Думаешь, водяной пособил?
– Или навь какая.
Скажи сейчас Молодцов, что это всё чушь и нет никаких навей, он наткнётся как минимум на непонимающий взгляд. Разговор был абсолютно серьёзный, и вся эта нечисть для варягов была ничуть не менее реальна, чем Данила. Да и у него самого, не считая попадания в век десятый из двадцать первого, имелся опыт, заставлявший верить во всякую нечисть, ворожбу и тому подобное. Да только принимать это всерьёз Молодцов так и не научился.
– И всё-таки ты хорошо со всем справился, Шибрида! – от души похвалил кормчего Данила.
– Речка же, пустяки, – отмахнулся варяг, но похвала пришлась ему по сердцу. – Вот когда на «Лебёдушке» поплывём и Вуефаст мне кормило отдаст, вот тогда совсем другое дело будет. Вниз по Днепру не поплывём – полетим! Слышишь, Уладка, повезём тебя как княжну настоящую – на ладье да с богатствами!
– И с охраной из гридней настоящих! – поддакнула девушка, подсаживаясь к Молодцову.
– Ну, лучше твоего Даниила гридня трудно найти, – серьёзно сказал Клек и резко захохотал, вместе с Шибридой. Шутка, по их мнению, вышла удачная. Может, так оно и было, но даже если удачную шутку повторять изо дня в день, то она надоест.
– Смейтесь-смейтесь, – ответил Данила, – вот научит меня батька на мечах рубиться, я вас обоих одолею.
Сказал тоже в шутку, конечно. Варяги засмеялись пуще прежнего. Сам Молодцов сомневался, что даже за всю жизнь сможет научиться работать мечом и топором так же умело, как братья-варяги. А вот Улада не смеялась почему-то, только сильнее прижалась к нему, коснулась губами щеки.
Данила оттянул ворот мокрой от пота рубахи (весь взмок, искупаться, что ли?), нащупал пальцами тонкий обруч из серебряной проволоки, обвивавший шею. Гридень или не гридень, но гривну себе выслужил, а ещё достаточно серебра в кошель. Гривна – это такая денежная единица, весом примерно граммов двести, если на современный лад. А ещё – статусная вещь. У Шибриды и Клека тоже есть такие, только малость потолще. Гривна здесь – один из главных атрибутов свободного мужчины, недаром холопам да челядинам всяким вешали на шею кожаный или железный ошейник. Второй атрибут – это оружие, хоть какой-нибудь, пусть криво выкованный, ножичек, но муж должен носить на поясе. У варягов и с этим всё было в полном порядке: кроме здоровенных тесаков, которые язык не поворачивался назвать ножами, но для кинжалов они были слишком грубоваты, имелись ещё секиры и настоящие мечи. У Шибриды так и вовсе два. Он был обучен обоерукому бою, как и батька Воислав. Шибрида как раз приготовил всё необходимое, чтобы в очередной раз поухаживать за клинками – оружие, как и женщина, ласку любит, – и лишь тогда заметил, что костёр ещё не горит. Действительно, уже почти стемнело, путешественники за разговорами не заметили, как пролетело время, а костёр ещё не разгорелся, ужин не булькает в котле.
Вины Улады тут не было – Шустрик с хворостом ещё не вернулся.
– Где этого холопа носит, – зло бросил Молодцов: если что, идти на его поиски придётся как раз ему, самому младшему в команде.
Идти никуда не пришлось.
– По-мо-ги-те! – отчаянно раздалось в лесу. – Вои добрые, защитите!
Трое обережников тут же оказались на ногах с оружием наголо, да не абы как, а правильным строем: Шибрида посередине, Данила и Клек с боков.
– Уладка, к остальным, – приказал Шибрида.
Девушка без разговоров подчинилась. Умница.
Позади в лагере уже слышался переполох, вызванный криком, но трое обережников первыми ринулись к опушке леса. Факелов не брали: варяги и так отлично видели в темноте. Данила тоже натренировал за последнее время ночное зрение, да и не требовалось от него многого, главное – щит держать крепко, прикрывая себя и Шибриду.
В лесу за дровами ходило много народа, так что шум поднялся в нём изрядный, но кричал именно Шустрик, все узнали его голос. Слаженным строем, щит к щиту, трое обережников почти бежали сквозь лес. Рыхлая вязкая почва вместе с листвой липла к обуви, давала неверную опору.
Кто же всё-таки решил на купцов напрыгнуть, да ещё так по-глупому? Или холопу всё показалось?
– Помогите!
Прямо на щиты выскочил ошалевший Шустрик, спружинил от них как мячик, упал на пятую точку, глянул снизу испуганно.
– Не бойся, это мы, – пробасил Шибрида, вложил меч в ножны и поднял холопа одной рукой, как котёнка. – Ты чего кричал?
– Навь… – пискнул Шустрик и совсем сник под взглядом варяга.
– Говори.
– Там, Хорсом клянусь, мы с Беляком валежник собирали, а тут она… Говорит так тонко, протяжно: мол, сюда. Ну, Беляк и пошёл, а я… Я не знаю, как тут оказался.
– Что такое?! – громогласно раздалось позади.
Батька Воислав, в панцире, с двумя мечами. Шлем с «очками» сдвинут на затылок, а синие усы свисают до гладкого подбородка. За ним – уже вся ватага с факелами.
– Да вот, говорит, кромешников слыхал, одного холопа даже за собой утащили, – ответил Шибрида.
– Кого конкретно?
– Говори, ну! – варяг поставил холопа на землю.
– Беляка, челядина купца Неленя с людинского конца, они рядом с нами встали.
– Вот оно что. Давай этого зайца, я поспрашиваю.
Лес всё больше наполнялся встревоженными воинами. Воислав, выспросив всё у холопа, велел двоим обережникам кликнуть других купцов, рассказать, что случилось, затем ещё раз зачем-то внимательно посмотрел Шустрику в глаза и велел остальным идти в лагерь.
– А мы искать пропавшего с другими не будем? – спросил Данила.
– А зачем? Он же не нашей сотни, пусть людинцы эту навь ищут, хотя челядин тот наверняка попросту сбежал. Но сегодня ты всё равно в дозоре стоишь в первый черёд.
– Да, понятно, – согласился Молодцов.
Первая смена считалась самой лёгкой.
Данила прогуливался перед опушкой, метрах в десяти от палаток, где спали люди Путяты. На костры не смотрел, глядел в лес, чтобы не слепить глаза и не сбивать ночное зрение. Попутно развивал в себе умение слушать, обонять, распознать всё происходящее не только в лесу, но и в лагере, у речки, всюду. «Слуханье», так это называл Воислав, было как раз тем, о чём говорил он раньше, – умение интуицией, подкоркой, бессознательным воспринимать происходящее вокруг себя и вовремя почувствовать угрозу.
Получалось не особо, может, потому что в лагере торговых гостей было реально очень шумно, а может, Молодцов просто не старался. Но среди купцов действительно царил переполох, в чаще то и дело мелькали огоньки факелов – всё искали пропавшего челядина. Теперь из леса вряд ли кто решит сунуться, но дозорные всё равно нужны. А вдруг в суматохе какой-нибудь ушлый попутчик решит порыться в тюках, что везут люди Путяты. Капиталист капиталисту волк. А купцы, что плывут из Новгорода на юг, самые что ни на есть капиталисты стадии накопления первоначального капитала.
«Только Россия эту стадию не пройдёт и в двадцать первом веке!» – вспомнились Молодцову слова отца.
С десятого века мало что изменилось. Здесь тоже любой встречный купец может прибрать имущество своего коллеги, если сочтёт прибыль достаточно выгодной. Викинг Гуннар Скряга, который осадил заимку охотника Завида зимой, тоже вроде как считался купцом.
Данила вздохнул, не удержался. Одним быстрым движением, с еле слышным звоном, выхватил меч из ножен. Махнул пару раз, повертел меч в руке, полюбовался игрой отблесков огня на узорчатой поверхности клинка.
Меч, его меч! Данила разбирался в мечах ровно настолько, чтобы отличить каролингский от романского. В его руке лежал именно романский меч: лёгкий, не больше килограмма, метр в длину, с ярко выраженным остриём, которым можно пронзать кольчугу, и навершием в форме диска. Единственно, рукоять Молодцову казалась коротковатой, но всё равно она была длиннее, чем у других кликов, например, у мечей того же Шибриды. Длань обоерукого варяга лежала в рукояти как влитая.
«Интересно, как этот меч попал к нему? Сразу же видно – не русская работа», – подумал Данила о том, у кого взял своё новое оружие.
Ведь меч был не куплен, а взят в бою!
Год назад, когда Молодцов побрёл с той самой полянки, где очнулся, на поиски цивилизации, то вышел к ручью, где поцапался с тремя рыболовами. Стычка прошла успешно для него, но у рыболовов имелись друзья, а Данила тогда, как можно догадаться, был полным лохом и в области обычаев, и по части умения заметать следы. Выследили его на счёт раз, оглушили тупой стрелой по башке – это такой нелетальный метод разговора у здешнего населения с чужаками, чтобы, значит, пришлый копыта не откинул и его можно было задорого продать.
Данилу продать задорого не получилось, поскольку он ничего не умел из того, что положено древнерусскому челядину, да ещё, бывало, норов свой показывал. В итоге его перепродали через третьи руки варягам для жертвы на острове Перуна. Варягам надо отдать должное: если то, что слышал Молодцов о викингах, правда, то варяги поступали благородно, не стали умерщвлять полон разными, крайне неприятными, способами, а дали возможность поучаствовать в перуновых играх, то есть биться насмерть перед лицом кумира. Многие рабы из компании, куда попал Данила, восприняли это с радостью, как достойный способ закончить жизнь. С оружием в руках, к тому же! Авось Перун ещё отметит за храбрость и возьмёт к себе в Ирий.
Молодцова возможность попасть в Ирий не грела никак. Тем более варяги перед боями насмерть устроили своеобразное показательное выступление: пляски полуобнажёнными с оружием. И Данила смог оценить их невероятный, просто запредельный уровень мастерства.
Он сумел драпануть с острова. В реке его чуть не утопила какая-то непонятная нечисть (Молодцова до сих пор передёргивало от этого воспоминания). Выбравшись на берег, Данила встретил детвору, которая привела его к деревне, где заправлял всем отличный староста, дед Житко, настоящий сельскохозяйственный профессор и мастер выращивания хлеба. Он временно приютил чужака, не за просто так, а за определённую услугу в будущем. В деревне Данила встретил Вакулу, кузнеца, который позже и свёл его с Воиславом. По сути, этим двум людям Молодцов был обязан очень многим. Жаль только, полностью рассчитаться с долгами у него уже не выйдет.
Воислав тоже был варягом, но не обычным. Данила искренне удивился, когда увидел у него крест на шее. Его батька был христианин, причём не формально, как депутаты из времени, откуда пришёл Молодцов, а искренне, сердцем, что последующие события только подтвердили.
Познакомившись поближе с Воиславом, Данила просто не мог ненавидеть этого человека, как и Шибриду с Клеком, да и других варягов тоже. Но вот кланяться или жертвовать себя Перуну – уж извините.
Однако побег Молодцова с острова не прошёл даром. Варяги, которым полагалось убить странного чужака, подошли к делу всерьёз и стали выискивать его след. Данила имел все основания полагать, что ключом к такому избыточному интересу была не банальная месть, а его, Молодцова, необычное происхождение родом из другого Мира. И что характерно, варяги почти добились своей цели. Десяток их присоединился к шайке Гуннара Скряги, которая осадила заимку Завида, куда с торговыми делами прибыл Путята с людьми.
Воислав и тут показал себя мужиком и настоящим воином. Он не выдал Данилу своим братьям-варягам, хотя тот сам готов был сдаться им в руки. Воислав предложил себя на «божий суд» – поединок насмерть во славу Перуна, чтобы выяснить, на чьей стороне действительно находится бог. Варяги отказались, из чего Данила сделал вывод, что им нужно было смыть оскорбление только его кровью. Отчего вступился Воислав за своего человека: из христианского милосердия или потому что братство обережников выше братства варяжского – не суть важно.
Затем была осада, Молодцову она показалась бесконечно долгой и кровавой, он едва сумел выжить. Его вместе с другими уцелевшими обережниками и охотниками спасли гридни посадника Новгородского Добрыни. Но тут один из пленных варягов, тех, что примкнули к викингам, совсем ещё юный, бросил вызов Молодцову, а Данила не утерпел, от злобы или по глупости, он согласился на «божий суд», который состоялся неделю спустя в Новгороде, на большом Волоховом капище. В поединке Молодцов одержал верх. Да, его победе сопутствовали объективные обстоятельства, но это не имело никакого значения. Данила стал победителем и получил в качестве трофея прекрасный меч. Ему бы ещё на доспехи приличные накопить, тогда он и вовсе сможет за княжьего гридня сойти.
Пока Данила размышлял и предавался воспоминаниям, он не переставал работать мечом: крутил, повторял выученные фехтовальные пируэты. Движений в науке владения мечом было не так много, как в общем и в любом настоящем боевом искусстве.
– Тренируешься? – послышался тихий голос.
Клек. Совсем рядом. Тихо подобрался – и не заметил.
– Ага, – не оборачиваясь, ответил Данила.
– Доброе дело. Иди, моя смена.
– Как скажешь.
Молодцов радостный повернулся и… замер на полшаге. Словно ледяная иголочка кольнула в затылок, послышался тонкий девичий голосок. В лесу никого из торговых людей уже не было. Откуда тогда звук?
– Ты слышал? – шёпотом спросил он.
– Что? Почудилось что-то?
– Ну, вроде как голос… Вот, опять.
Варяг пристально оглядел лес, принюхался даже.
– Ничего не чую.
– Так прошло уже всё, – смущённо ответил Молодцов.
– Ясно, иди спать.
– А как же…
– Иди, тебе сказано, не схарчить поганой нечисти воина Перуна, а если беда какая, я вас кликну. Иди.
И Данила выполнил приказ.
Сборы в торговом лагере начались засветло. Весной все спешат-торопятся. Это не зима, когда можно довести ладьи до волока, вытащить на берег и ждать, попивая тёплый мёд или пиво, пока снега насыплет и реки встанут, а после поставить корабли на полозья, запрячь в воловьи упряжки и отвезти куда надо. Или вовсе оставить – законсервировать суда в специальных сухих доках, весь товар перегрузить в сани и ехать налегке.
По весне же вода затапливает реки и болота, превращая земли кругом в непролазную топь. И сами волоки заливает так, что вода на них стоит по колено, при том, что пить её нельзя. А своей питьевой воды там нигде не достанешь, потому что водораздел в тех местах проходит. Перетащить суда по гатям в такой местности, да ещё так, чтобы товар водой не испортило – адский труд.
Кроме того, все торопятся по высокой воде спустить корабли. Зимой-то некуда торопиться, всё равно никуда не поедешь, пока реки замёрзнут, а вот в мае норовят вперёд на волоках пролезть. Не успеешь до июня – застрянешь на волоках до осени. Промедлишь – весь товар на Юге вперёд тебя продадут, так что ты свой по хорошей цене уже не сбудешь. Вот про такое время и говорят: один день год кормит.
На волоках из-за того, что кто-то попытался пролезть не в свою очередь, нешуточные драки бывают, до смертоубийства доходит. Княжьи люди за порядком следят, но ведь как: путь «из варяг в греки» длинный, а память у купцов хорошая.
У Данилы утро проходило в обычном ритме. Пока Шибрида и Клек оттачивали фехтовальное мастерство, он таскал связки мехов к лодке, где их бережно упаковывали Улада и Шустрик. Девушка по обыкновению проснулась чуть раньше и успела разогреть воинам еду, но варяги к пище не притронулись – на пустой живот лучше тренируется. Данила тоже последовал их примеру.
Покончив с делами, каждый со своими, перед отплытием наконец сели завтракать. Обережники отдельно, женщины отдельно, холопы, само собой, тоже в стороне. За этим занятием их и застал Скорохват, возможно, самый необычный обережник Воислава. Он не был варягом или скандинавом, а происходил из племени полян. Его ещё иногда называли Южанином. Первыми своими богами он признавал не Перуна, а Волоха и Сварога, но по этому поводу никаких дискуссий среди обережников не проводилось. Бороду не брил, но и не отращивал, русые волосы заплетал в две длинные косы, которые чаще укладывал на голове и накрывал сверху войлочной шапочкой. Своеобразная амортизация под шлем. Лицом Скорохват был чистый словенин, среднего роста, и тоже обучен обоерукому бою. В иерархии ватаги обережников он твёрдо занимал третье или четвёртое место после Воислава и Вуефаста.
– Ну что, славно вы вчера повеселились, когда едва не опрокинулись? – спросил он с улыбкой, подсаживаясь к костру.
– Ну, не всё же попусту веслом воду бить, – ответил Шибрида, выловив из котла кусок пойманного вчера осетра.
– Значит, все живы и товар не попортили? – подытожил Скорохват.
– А то, – ухмыльнулся варяг. – Нашёл тоже Иммирову вотчину. Чтобы в речке какой-то сын севера утонул? Не бывать такому.
– Но жертвы не мешало бы принести, водяной тут явно балует, или ещё кто, – высказался Клек.
– А вот над этим подумаем. Сотенные с этим решают, а то молва пошла по каравану о нежити всякой. Путята вас зовёт.
– На кой? – спросил Шибрида, враз утратив благодушное расслабленное состояние, словно режим переключил.
– На собрание сотни будете его сопровождать.
– А о чём думать будут? – уточнил Клек.
– Вроде как неподалёку есть ведун, и если ему заплатить положенное, то он берётся всю навь от каравана отвести.
– Вот как, ведун, – ещё более задумчиво проговорил Шибрида. – Ну пошли, поглядим.
– Кого, ведуна? – робко спросил Молодцов.
С ведунами, колдунами и прочими магами после истории с варягами у него не было никакого желания связываться. Ещё почуют в нём что-то… нездешнее.
– Зачем? На совет пойдём.
– А значит, того колдуна там не будет?
Шибрида глянул на Данилу как на придурка, но потом вспомнил, что его друг из далёких мест и о жизни порой ничего не знает, прямо как дитё малое. Терпеливо пояснил:
– Кто же ведуна на совет позовёт. Он зачаровать может или морок какой навести. Думай головой, Даниил.
Молодцов смущённо посмотрел под ноги.
– А что, Скорохват, как думаешь: и впрямь рядом навь шастает? – поинтересовался Клек.
Южанин пожал плечами.
– Ты же вчера сам всё видел.
– Ну мало ли что смерду могло привидеться.
– Это ты прав, но вообще… К усвятским болотам подплываем, а места эти необычные, о них разное говорят. Из этих лесов три великие реки вытекают, так что я тут тебе не советчик.
– Понятно, значит, сотенные приговорят платить этому ведуну, – заключил варяг.
– Скорее всего. Лишь бы не из нашего кармана, так ведь?
Вот это утверждение обережники одобрили дружно.
Собрание сотни было важным и солидным мероприятием, именно поэтому Путяте понадобились аж трое сопровождающих. Пропустить его никак нельзя – всё равно что не явиться на собрание акционеров. Путята Жирославович хоть и был купцом самостоятельным и богатым, но, как и положено, состоял в купеческой сотне Новгорода. Это что-то вроде холдинга или корпорации, если говорить терминами двадцать первого века. Своей сотне Путята отчислял положенный процент с прибыли, за это ему было место в любом новгородском подворье, где бы оно ни находилось, и стол в самом Новгороде, а также поддержка: финансовая, юридическая, ну и, если понадобится, силовая. От купца требовали примерно того же: честно платить установленный налог, в случае необходимости оказывать дополнительную помощь деньгами или (например, чтобы отстоять интересы родной сотни) выставить бойцов на вече. Кстати, у Путяты с Воиславом насчёт участия его обережников в вече был отдельный договор, и оплачивался он тоже по отдельному тарифу, почти как отражение нападения татей, то есть реальная боевая стычка. А всё потому, что разрешение конфликтов хозяйствующих субъектов, опять-таки говоря современным языком, в Новгороде проходило очень бурно, пусть и без холодного оружия. Данила всё это испытал на собственной шкуре прошлой зимой.
Сотня Путяты держала свой двор в Словенском конце, поэтому и называлась словенской. Если два других конца – Неревский и Людинский – вздумают ущемить интересы словенцев, то купцы обязаны выставить бойцов от себя на вече, вместе с другими улицами. Но бывают разборки не только между концами, но и внутри них. Улицы режутся между собой, выбирая старшину конца. Сотни – плотницкие и гончарные – идут друг на друга с кулаками.
В общем, богат Новгород, шумен и многолюден. Умный и сильный парень не останется там без гроша в кармане. Но Даниле, положа руку на сердце, милее вот так плыть по реке, пусть и рискуя нарваться на разбойников, чем махать кулаками среди буйного новгородского люда.
Разумеется, раз сотенный совет имел такое статусное событие, каждый купец демонстрировал свою важность и богатство. Крутые охранники с дорогим оружием тоже наглядно показывали возможности купца. Но главным мерилом крутости была всё-таки одежда и драгоценности. Фасон тут не имел никакого значения, главное, чем тяжелее золотая печатка на пальце или, пуще того, браслет, тем лучше. То же самое касалось и тканей: если на тебе имеется хоть какой-нибудь предмет из шёлка или дорогого меха, то абсолютно не имеет значения, подходит ли он по цветовой гамме к другим вещам, потому что шёлк и меха – это мягкое золото, без преувеличения.
Путята не был исключением, он явился на совет в расшитом алом кафтане, синих льняных штанах отменного качества и высоких сапогах. На шее, кроме серебряной гривны, у него висела золотая цепь с прикреплёнными к ней языческими оберегами, а на дорогом поясе обязательное украшение мужчины – оружие.
Увы, даже неопытному глазу было легко определить, что и кафтан на Путяте великоват, и пояс затянут необычно туго. Это не от того, что купец позарился на одёжку с чужого плеча, а из-за раны, полученной во время всё той же памятной осады. Тогда Данила на своей шкуре ощутил, что значит стоять до конца. Сейчас он со сдержанной радостью отмечал, как в его работодателе всё больше проступает тот бойкий пегобородый толстячок, что встретился ему почти год назад. Воислав тогда представил Данилу как своего нового обережника, на испытательном сроке, то есть с малой долей оплаты. Путята без вопросов заключил договор с новым охранником, каждый из них поклялся своими богами, что не будет его нарушать. Купец в то время был бодр, толст, весел и держал в кулаке без малого несколько десятков человек своего торгового каравана. Его предприимчивость и энергия била через край, загадочным образом превращаясь в серебро и иную прибыль для всего торгового предприятия.
После начала нового путешествия бойкая натура всё больше проступала в раненом купце, видимо, для него любимое дело являлось лучшим лекарством.
Сопровождал Путяту, кроме троих обережников, сам лидер обережной ватаги – Воислав Игоревич. Данила с самого начала плавания почти не видел своего батьку и даже отвык немного от ощущений мощи и крепости, исходивших от него. Голубые глаза, строгое лицо с уверенными прямыми чертами, в его выражении кроме силы чувствовалась ещё и зрелая мудрость. Гладковыбритый мужественный подбородок, усы, не такие длинные, как у Клека, но выкрашенные синим – признак уважения среди варягов.
Бархатная одежда скрывала идеальную мускулатуру, но подчёркивала отличную осанку. В довершение всего – широченный пояс с серебряной и золотой канителью, с притороченными мечами, которые смотрелись на фоне тесаков и ножей у других купцов как настоящий «макаров» рядом с пневматической игрушкой.
На взгляд Данилы, Воислав выглядел харизматичнее всех на совете и производил впечатление под стать князю или какому-нибудь знатному боярину, что только играло на руку Путяте. Ну и Даниле – это же у него такой крутой батька.
В суть самого вопроса Молодцов так и не вник, потому что разговор купцы вели опять же на своём языке, а Данила до сих пор во всех этих кунах, резанах и ногатах слабо разбирался. Нет, торговаться он умел и знал, сколько в куне и в одной гривне резанов и так далее, но только вес этих самых резанов был в Смоленске и, допустим, в Новгороде разный. Кроме того, металл мог быть разного качества, а ещё в обороте были другие «деньги» – кожаные куны и стеклянные бусы. Так что если начать пересчитывать кожаные куны в гривны серебра нужной чистоты, то можно промучатся очень долго.
Проблема состояла вот в чём: случилась с каким-то мужичком неприятность, пропал он ночью в лесу, а утром его не нашли и поняли, что с ним сделали что-то нехорошее. Причём сделала это конкретно навь или нечисть – зомби, одним словом. Как это определили, Данила так и не въехал. Поблизости же объявился некий ведун, который брался эту нечисть извести, само собой, не бесплатно.
Вот весь спор купцы и вели вокруг того, кому и сколько платить за услугу. Даже не столько, какую сумму, а какими деньгами. Поскольку ведун торговаться наотрез отказался, выставил свою цену – вроде по две ногаты с каждого человека в сотне. Обмануть ведуна и подсунуть ему «разбавленное» серебро купцы побаивались, но жадность брала своё, поэтому торговые люди выгадывали, как бы так насчитать резанов, кожаных кун, мехов и стеклянных бус, чтобы нужная сумма набралась, но всё равно сэкономить.
Обсчитав всё и распределив по сотне, кому и сколько платить, купцы совет прекратили.
Данила, облегчённо вздохнув, решил, что на этом официальные мероприятия закончились, но, как оказалось, нет – Воислав объявил общий сбор ватаги. Явились по зову батьки все десять человек. Опытные обережники и лучшие воины дружины: Вуефаст, Скорохват, Шибрида и Клек. Четверо «отроков», переживших осаду заимки: Молодцов, Ломята, Жаворонок, Будим, – они считались полноправными членами ватаги, имели полную долю и право голоса на таких вот советах. Ещё двое были наняты в Новгороде для пополнения численности: Уж и Мал. Эта пара находилась на своеобразном испытательном сроке, но на совет их всё равно позвали, чтобы были в курсе решения батьки.
– Сотенные старшины приговорили заплатить ведуну за то, чтобы дальше наш караван навь не беспокоила, – начал Воислав. – Колдун приговорил платить с каждого человека, в том числе с нас. Будто мы – дети неразумные, сами за себя постоять не сможем. Путята сказал, что вычтет это из доли оплаты каждого обережника. Я отказался, – батька взял паузу, оглядел своих воинов. – Кто хочет, может сам отдать серебро Жирославичу, чтобы он с колдуном рассчитался. Принуждать и раскрывать, кто это был, не стану. Но и делать так, чтобы с нас деньги брали на защиту, когда мы сами должны защищать караван от ворогов, – не позволю. Я всё сказал.
Обережники застыли в молчании. Затем Ломята, самый старший по возрасту среди «отроков», ему уже перевалило за тридцать, спросил:
– А ты сам-то будешь платить, батька?
Воислав помедлил с ответом, потом чётко сказал:
– Нет, мне защита не нужна, мой Бог меня защитит от всякой нечисти без помощи всяких колдунов.
– Вот это верно, – поддержал Шибрида, – наш бог Перун – бог воинский. Не пристало варягам платить смердам, чтобы от опасности уберечься.
– Так ли я понял, что ты, Воислав, нас от колдовства и чародейства сможешь защитить? – робко спросил Ломята, он выражал мнение неваряжской и нехристианской части ватаги.
– Ломята, да ты, как я посмотрю… – начал Клек.
– Помолчи, – обронил Воислав, и варяг умолк. – Я не смыслю в колдовстве, но знаю, что надо уповать на… богов, в которых веришь, тогда они тебе помогут. А всякое колдовство, ведовство – гнилое дело. Но если встанет перед нами какая опасность, я буду сражаться вместе с вами, как могу. Это моё слово.
– Ха… Да спорим на гривну, что этот ведун всё и устроил.
Молодцов хотел разрядить обстановку, но получилось скорее наоборот. Взгляды всех обережников сосредоточились на нём.
– Ну, сами посудите: пропал холоп, и на следующий день объявляется ведун и обещает защитить. Это случайно так получилось?
– Погоди-ка, Даниил, – вспомнил Клек, – тебе же самому вчера почудилось, будто голос какой к тебе из леса обращался.
– Ну да, слышал я что-то. Ну так, может, этот морок сам ведун и навёл. Навь-то никто не видел, как и холопа пропавшего.
– На такое пойти – против всех богов и Обычая выступить, – после минуты молчания сказал Будим. – Нет, вряд ли ведун мог всё так обернуть.
Он сам был родом из Новгорода и хорошо знал здешние обычаи и традиции. Его небольшой вздёрнутый нос был несколько раз сломан, но лицо выглядело по-прежнему молодым. Обережнику едва перевалило за двадцать.
– А ты, Скорохват? Скажи, что ты думаешь по этому поводу?
Новгородец обратился к Южанину, как к человеку далёкому от Севера, который мог на всё посмотреть со стороны.
Тот почесал жёлтую бороду и изрёк:
– Думается мне, мы все забыли, что наш батька сказал. А он сказал: кто хочет, тот пусть платит ведуну, пусть даже тайно, кто не хочет – пусть не платит. О чём тут разговор?
– Вот это верно, братья! – сказал Шибрида. – А то я уж подумал, что и впрямь на нас ведун уже какие чары навёл: из-за нескольких резанов бучу устраиваем. Батька наш мудр и честен, он, как всегда, по Правде поступил!
– Точно, а я уж и сам на слова лишние не поскупился. Если кого задел, извиняйте, други, не подумал, – добавил Клек, приложив кулак к груди.
Напряжение, царившее над поляной, само собой рассеялось. Все заулыбались.
– Ну, раз решено, тогда к котлу, други, – несколько необычным тоном, полуприказным-полудружеским, сказал Воислав, – посёрбаем и обговорим, как дальше путь держать будем через волоки и к Днепру.
Данила решил, что теперь-то со всеми этими переговорами покончено, и с удовольствием накинулся на горячую похлёбку. Но и в этот раз он ошибся.
Когда обед уже закончился и все выслушали наставления от батьки (кто в какой черёд будет идти на однодеревках, кто первым, кто замыкающим, кому куда бежать в случае нападения и прочие важные походные мелочи), пришли представители от сотенной старшины.
Общий выход сотенных кораблей по случаю сделки с ведуном отложили на полдень, так что торопиться было некуда. Шибрида, увидев, что к ним направляется целая делегация, с разрешения батьки послал Данилу вперёд, выяснить, с чего вдруг к ним гости пожаловали.
– Батьку своего позови, – надменно бросил купчик в жёлтом кафтане, в полтора раза шире и на голову выше Данилы.
– Зачем?
– Какая тебе разница. Сказано позови.
Молодцов нехорошо улыбнулся, но подавил гнев, оценил ситуацию: с купцом пришли двое охранников – страхолюдные громилы, но не с мечами или топорами, а с простыми дубинами на поясе. Похоже, обычные кулачники новгородские. А вот позади них тёрлась необычная компания: баба в дерюге с разукрашенной рожей, вихрастый пацан забитого вида и низенький бородатый мужик… или дед. Взгляд на него поднимать почему-то не хотелось. Единственное, что заметил Данила: правый рукав у него был заметно длиннее и полностью скрывал кисть.
Тем не менее Молодцов дерзко бросил:
– Я к тебе на службу не нанимался, так что не приказывай. Если есть что сказать, скажи мне, а я уж решу, стоит ли батьку моего беспокоить или нет.
Купец зыркнул на него, грозно засопел, однако снизошёл до пояснения:
– Вы деньги положенные не уплатили.
Данила, ни слова не сказав, повернулся и передал вести Воиславу. Тогда тот сам вышел навстречу гостям. На этот раз в простой рубахе с расстёгнутым воротом, в разрезе которого виднелась тонкая золотая гривна и нательный крестик.
– О каких деньгах ты говоришь? – напрямую спросил варяг.
– О моих, – за спиной купчика раздался противный скрипучий голос.
Купец постарался побыстрее отойти, чтобы не загораживать говорившего.
А в это время, как-то незаметно, за Воиславом подтянулась вся его ватага, все десять человек.
Обладателем голоса оказался тот самый невысокий бородач с длинным рукавом, возраст его Данила так и не смог определить.
В ответ на его реплику Воислав только усмехнулся:
– Пока деньги в моём кошеле, они мои и ничьи другие. Или ты хочешь их отнять? – вкрадчиво поинтересовался варяг.
Ведун не испугался, потеребил бороду левой рукой, не той, что была скрыта рукавом:
– Не то ты говоришь, вой. Договор был со всей сотней, что каждый человек уплатить положенное должен.
– Я не купец и не сотенный. Я обережник – и платить не буду. Мне самому платят, чтобы я защищал.
– Ой, воин славный, я же не просто так деньги беру, а тоже за защиту. О своей дружине хоть подумай, раз своей головой не дорожишь.
– Мне твоя защита не нужна. Если кто-то из моих людей захочет, он может сам к тебе прийти и заплатить за помощь, – тут Воислав покосился на воинов, стоявших за его спиной. – Кто хочет и когда захочет, – повторил он. – Но ты не смеешь требовать с меня деньги. А если ещё раз, смерд, ты вздумаешь мне угрожать, то я снесу твою вшивую башку.
Ведун ничего не ответил, лишь пошамкал губами и уставился на Воислава.
– Ну, давай, рискни, – вдруг сказал батька обережников, напрягся и чуть подвинулся вперёд.
– Я могу уплатить положенное, – вдруг вмешался купчик.
– Постой, – вскинул руку ведун и перевёл взгляд на Данилу.
Смотрел долго, без угрозы, скорее с любопытством и… с жадностью, что ли. Данила не знал, что и делать, а потом не выдержал и рассмеялся:
– Чего уставился, ведун, узоры на мне, видать, рассмотрел?
– Может, и рассмотрел, – неожиданно согласился тот и сказал купчику: – Пошли, что ли. Что ты там о деньгах говорил?
На этом ведун повернулся и ушёл, вся пристяжь за ним.
– У, наглая морда, – кинул ему вслед Клек и презрительно сплюнул.
А Воислав и вовсе не стал выражать своего отношения к колдуну, спокойно вернулся к костру, за ним последовала вся ватага, расселась по местам, но напряжение снова вернулось. Смешно: воины боялись одного скрюченного старика. Батька как ни в чём не бывало продолжил свои наставления о том, чего следует ожидать в будущем походе, как себя вести в плавании и на волоках. И неожиданно закончил:
– Повторю, если кто-то считает, что ему нужна помощь от того ведуна, пусть платит. Признаваться в этом сейчас не обязательно, кто захочет, тот пусть и платит, когда захочет. Зла я на него таить не буду.
– С ворожбой меч не справится, – подал голос Ломята.
– Тю, кто тебе это сказал? – хлопнул собрата по плечу Шибрида. – Спорим, если переполовиню этого смерда, ничего он мне не сделает?
– Не в этом дело, – сказал Скорохват и внимательно посмотрел на батьку.
Воислав кивнул: мол, говори открыто.
– Ты унизил его. При всех пошёл против его воли. Если ты не заплатил, другие тоже могут не платить. Я эту породу знаю. Теперь он будет думать, как тебе отомстить.
– Да, так и будет, – уронил Вуефаст кратко, но веско.
Он был очень похож на Воислава и внешне, и по характеру, скорее всего, они приходились друг другу родственниками. Но старый варяг выглядел лет на пятнадцать старше, был выше ростом и заметно сухощавее. Усы и волосы совсем поседели, щёки впали, обветренную кожу лица покрывали морщины и старые шрамы. Только серо-голубые глаза смотрели ясно, остро, поблёскивали, словно жала начищенных копий.
– Ещё чего! Этому смерду платить за то, что он в чарку плюнет. Наш бог Перун!!! – громко выкрикнул Шибрида.
– Тогда, может, его сразу… того? – предложил Молодцов.
И во второй раз за день на него устремили взгляд все обережники. Данила и сам себе удивился: как он легко предложил убить человека, да ещё старика. С другой стороны, Скорохват ясно сказал, что ведун будет им мстить. По виду того колдуна любому понятно – хорошего от него не жди. Молодцову становилось не по себе, когда он вспоминал его взгляд. Так чего же ещё ждать?
– И как ты его собираешься убить? – ехидно поинтересовался Клек.
– Подберусь ночью да горло и перережу, – опять Данилу передёрнуло от мысли, что он будет резать горло старику, но и выставлять себя трусом не хотелось. – Кто-то сам недавно грозился, что этого ведуна переполовинит.
– Ну и дерзай. Кто тебя держит?
– К настоящему ведуну подобраться трудно, – протянул в никуда Вуефаст.
– Это если он ворожбе и впрямь обучен, а тот, может, и не умеет ничего, – осклабился Шибрида.
– Не, этот ведун точно может, – сказал Будим, которому все берега по Ловати были родными. – Я его видел у нас на Большом капище, за Волховом, сам жрец велесов с ним уважительно разговаривал.
– Тогда точно под нож, – буркнул Данила, глядя себе под ноги.
– Лучше подождём, пока он караван от нави освободит, по договору, – резонно предложил Скорохват.
– Годная мысль, – сказал Воислав. – И ещё вот что, други, с этого дня дежурить вокруг лагеря будете по трое. И так будет, пока мы в Днепр не попадём. Всё, о чём мы говорили, в силе. Ну а теперь задерживаться не будем. Всем спать, и так мы припозднились.
– Думаешь, зря я не заплатил тому колдуну? – спросил Воислав, любуясь игрой языков пламени на отполированном клинке засапожного ножа.
– Ты батька, – спокойно сказал Вуефаст.
Они сидели у костра вдвоём.
– Что чутьё твоё говорит, старый, встретим мы ещё этого ведуна?
– Может, встретим, а может, и нет. Заметил, как он на Молодца смотрел?
– Да. Думаешь, неспроста?
– Твой брат христианин сам по себе непрост.
– Да, но зла он нам не принёс и сражался крепко.
– Тоже верно, – старый варяг покряхтел, вытягивая ногу, – пользы он нам много принёс, но и беды за ним пришло немало.
– Намекаешь, его к себе в лодку взять для защиты или приманкой на ведуна?
– Как бы живец за собой ловца не утянул.
Воислав недолго подумал под треск сучьев.
– Судьба Молодца – это его судьба. Оберегать пуще прежнего я его не буду. Если найдёт неприятности, пусть сам и выпутывается.
Старый варяг улыбнулся себе в усы. Он не верил, что племянник бросит своего человека, чтобы с ним ни случилось.
– Ну что вы там решили, про ведуна-то? – спросила Улада после близости, наклонившись к самому уху Данилы.
Молодцов прикрыл глаза, он представил, как девушка выведывала тайны раньше. Там, в Новгороде. Шепнула на ухо – нет, не ангельским голосом, а женственным, чуть хриплым, полным жаркой страсти и желания. На такой вопрос, казалось, невозможно не ответить, но Данила был крепок волей и не так прост, как предыдущие кавалеры Улады.
Он только повернул голову и поцеловал аккуратный носик.
– А что ты спрашиваешь?
– Боюсь. За тебя боюсь, за вас всех. Как бы ведун вам чего не сделал.
– Да что он может…
– Хватит, Даниил, он силён и опасен, это сразу видно.
– Откуда, неужели ты разбираешься в колдовстве?
– Мужчинам в женские тайны нечего лезть, – отмахнулась Улада, – а напакостить тот старикан в силах.
– Любой гадость сделать может. Высыпать травку какую-нибудь в котёл, так что потом живот схватит, а потом все рассказывают: мол, колдовство, на человека порчу навели. И вообще, для человека существует только то, во что он верит.
Улада внимательно посмотрела на него. Данила даже в темноте мог разглядеть черты её лица.
– Не по-нашенскому ты думаешь, Даниил, – изрекла она.
– Что есть, то есть, – признался Молодцов и сгрёб девушку в охапку.
Он забыл про наставление Воислава, что хороший воин должен всегда быть начеку, и не заметил, что в палатке не спали не только они.
