Глава 2

Судьба младшего лейтенанта Гулькина решилась еще в начале июля: выдержав все положенные проверки и потратив на подробные рапорты о событиях первых дней войны кучу казенной бумаги, чернил и нервов – сроду столько писать не приходилось, даже в школе, – Александр стал курсантом специальных курсов при Управлении особых отделов. Среди сокурсников оказалось много пограничников, в основном, так же как и он, вышедших из окружения. Но были и простые красноармейцы, и физкультурники, главным образом разрядники по стрельбе, самбо или прыжкам с парашютом, и бывшие сотрудники органов: Сашка так и не понял, имелся ли некий общий критерий отбора или людей подбирали, исходя исключительно из личных качеств и умений. К немалому удивлению младшего лейтенанта, повстречал он и бойцов из 214-й воздушно-десантной бригады 4-го ВДК. В летних сражениях работы «по специальности» для парашютистов практически не имелось, тактические десанты в тыл противника хоть периодически и проводились, но были редкостью, и их порой задействовали в боях в качестве стрелковых подразделений. С весьма неплохими результатами, кстати.

Впрочем, кое-что объединяло всех: состояние здоровья. Медкомиссия была даже не строгой – жесточайшей. На курсы набирали только тех, у кого медики не нашли ни малейших отклонений от нормы. Балующимся табаком настоятельно рекомендовали избавиться от вредной привычки. Собственно говоря, после начала ежедневных тренировок любители подымить быстро забывали про курево, просто не выдерживая заданных нагрузок. Или покидали лагерь, отправляясь в действующую армию, на фронт. Поступающие откуда сводки, увы, совсем не радовали. Судя по скупым сообщениям Совинформбюро – и куда более развернутой информации с грифом ДСП, которую до курсантов доводили на политинформации каждые несколько дней, после фактического проигрыша приграничного сражения положение на фронтах оставалось крайне тяжелым. В конце июля пал Смоленск, и войска Западного фронта перешли к обороне, всеми силами задерживая продвижение врага к Москве. Тяжелые бои шли под Ленинградом, оказавшимся в кольце вражеских войск. Положение Киева и вовсе было угрожающим; особых сомнений в том, что город на Днепре скоро будет захвачен гитлеровцами, уже ни у кого не оставалось. На юге героически оборонялась Одесса; фашисты рвались в Крым, имеющий стратегическое значение как главная база Черноморского флота и советской бомбардировочной авиации…

Но, несмотря на тяжелое положение на фронтах, лагерь жил своей жизнью, основу которой составляли, разумеется, тренировки. Подъем в половине седьмого, отбой – в десять. Все остальное время занимали теоретические занятия и практика. Планируемый срок обучения – пять месяцев, однако командование сразу предупредило, что в зависимости от положения на фронте он может быть сокращен до трех-четырех. Главный уклон, как сразу же убедился Гулькин, делался именно на практику. За исключением приема пищи и недолгого – лишь привести себя в порядок да письмо родным, если имеются, написать – личного времени. Гоняли их серьезно. В смысле, учили. Помимо лекций и семинаров, занимающих не столь много времени, преподавалась стрельба из любых видов оружия, от пистолета и револьвера до крупнокалиберных пулеметов, минно-взрывное дело, рукопашка, ножевой бой. Парашютная подготовка (первое время – в теории) и радиодело (азы уровня «прием-передача»). Ориентирование на местности и работа с топографическими картами. Оперативная подготовка, расследование и ведение допросов. Вождение автотранспорта и легкой бронетехники, для чего на территории тренировочной базы имелось несколько автомобилей и броневиков как наших, так и трофейных. Маскировка на местности с использованием подручных средств и организация засад. Ну и, разумеется, изучение языка противника. От последних занятий Александр был освобожден, но, видимо, чтобы шибко не расслаблялся, тут же прикреплен к «плавающим» в немецком товарищам в качестве «паровоза».

Разумеется, имелись среди курсантов и представительницы слабого пола. Правда, девушки, из которых в основном готовили радисток и шифровальщиц, размещались отдельно, пересекаясь с парнями лишь изредка, то на стрельбище, то в спортгородке. Личные контакты и знакомства командованием хоть прямо и не запрещались, но категорически не приветствовались. Как кратко и жестко объяснил куратор группы Александра, подтянутый мужик лет сорока, настоящего имени и фамилии которого не знал никто, только непонятный и определенно не соответствующий реальному возрасту оперативный псевдоним «Старик»:

– Поймите, мужики, радист особой группы – носитель военной тайны высшего уровня. Он знает шифры, позывные, особенности работы на ключе, алгоритмы шифрования – и все такое прочее. В плен ему никак нельзя. Ни живым, ни раненым. Только мертвым, да и то нежелательно. И наши девчонки это отлично понимают. При малейшей угрозе захвата они ОБЯЗАНЫ подобное предотвратить. Любой ценой. Уничтожить рацию, шифроблокнот… и оставить для себя последний патрон или гранату. Это не жестокость, а вынужденная необходимость; это – цена нашей будущей победы! Просто представьте себе, ЧТО сделают немцы с этими девочками, если они попадут к ним в лапы! А они при этом не остановятся ни перед чем, поверьте. На следующем занятии я покажу вам фотографии. Эти кадры никогда не попадут в советские газеты или журналы, потому что есть вещи, которые не должен видеть никто. ВЫ – ДОЛЖНЫ. Видеть и помнить. Чтобы лучше понять, какие нелюди пришли на нашу землю и что они на ней творят! Поэтому никаких личных привязанностей, никаких чувств, никаких шур-мур. Война жестока, но даже на войне бывает место любви. Но в нашей с вами войне – нет. У нас своя война, особенная. Обдумайте мои слова и сделайте соответствующие выводы. Вот победим – тогда и чувствам своим дадим волю. А пока – нельзя. Все, тема закрыта раз и навсегда. Это ясно? Вопросы?

Разумеется, никаких вопросов не имелось, вообще ни единого. Курсанты просто не ожидали подобной прямоты. Почти все из них уже успели повоевать, видели смерть и кровь, убивали сами и теряли боевых товарищей, познали горечь поражений первых месяцев этой страшной войны. Но от слов куратора веяло таким холодом… и с трудом сдерживаемой болью, что казалось просто немыслимым задавать какие-то вопросы…

«Старик» лишь невесело ухмыльнулся, отчего лицо его, изуродованное длинным, на всю щеку, ветвистым шрамом, на миг приобрело зловещее выражение, словно у канонического пирата из приключенческих книжек:

– Не мы начали эту войну, но нам ее заканчивать, больше некому. Потерпите, мужики, налюбитесь еще. Столько людей гибнет… любовь нам всем еще ох как понадобится. Все, коль вопросов не имеется, разойдись.

Уже на первых тренировках по стрельбе Гулькин, к своему удивлению, понял, что былые умения, по меркам спецкурсов, практически ничего не стоят. Это раньше он считался лучшим стрелком заставы и вторым по меткости во всем погранотряде. Сейчас же оказалось, что для будущих бойцов отрядов особого назначения навык точной стрельбы из «трехлинейки» с места в неподвижную мишень не важен. Выбив при стрельбе с колена девять из десяти, Александр собрался было выслушать от инструктора если не благодарность, то хотя бы слова одобрения, но тот лишь равнодушно пожал плечами:

– Неплохо, глаз меткий, рука твердая… Оружие перезарядить, приготовиться к ведению огня.

Дождавшись, когда младший лейтенант изготовит винтовку к бою, бросил:

– Готов?

– Так точно.

– Уверен?

– Э… да.

– Так стреляй, вот твой противник, – инструктор неожиданно швырнул вперед и вверх собственную фуражку.

Потеряв долю секунды, Сашка дернул ствол, но импровизированная мишень уже плюхнулась в пыль в десятке метров перед огневой позицией. Даже на спуск нажать не успел.

– Понял?

– Н… никак нет.

– Ты ж воевал, насколько знаю? Еще в самый первый день? Много немцев в том бою подстрелил?

– Ну, – замялся младлей, – порядочно. Человек десять-пятнадцать – точно. Хотя, возможно, и больше. У меня самозарядная винтовка была, у нее скорострельность высокая. Кого-то ранил, кого-то и вовсе того… как там разберешь? Видел, когда падали. Кто-то потом еще двигался, кто-то нет.

– Прилично, – не без уважения в голосе хмыкнул инструктор. – Но стрелял ты из окопа или ячейки, так? Лежа или стоя, имея пусть минимальное время прикинуть упреждение и все такое прочее?

– Так точно, – ответил Гулькин, еще не до конца понимая, к чему тот клонит.

– Видишь ли, наша специфика… – Инструктор на миг замялся. – Гм, лейтенант, тебе это слово знакомо?

– Да. Означает особенность, ну или как-то так.

– Добро. Так вот, нам стрелять с дистанции, как правило, не приходится. За исключением снайперов, понятно. Но снайперы к вам особого отношения не имеют, у них своя задача, у вас своя. Огневой контакт будет коротким и на близком расстоянии. А чем ближе противник, тем порой труднее в него попасть. Это азы. Ну, или физика, если угодно. На дистанции ему, чтобы десяток метров пробежать, несколько секунд нужно, а тебе – только ствол чуток довернуть. Кроме того, стрелять придется в движении; причем двигаться будете оба, и ты, и враг. Времени на прицеливание у тебя, скорее всего, просто не останется. Поэтому про свои замечательные – я не шучу, кстати, стреляешь ты отлично – навыки нужно пока забыть. Теперь твое оружие – пистолет, револьвер, максимум автомат. Винтовка или карабин – не для вас. Да, и еще одно: стрелять не всегда придется на поражение, скорее наоборот, чтобы ранить, но не убить. Но ранить так, чтобы он и не помер, и не сумел оказывать дальнейшее сопротивление. А это совсем не так просто, как кажется. Когда начнем тренироваться всерьез, поймешь.

Не оборачиваясь, инструктор мотнул головой в сторону стрелкового поля.

– Все эти фанерки с кружочками и циферками – так, глупости. Проверить первоначальный навык. Хотя у вас и так почти все нормально стреляют, иначе бы сюда просто не попали. Я же научу вас стрелять совсем иначе – и по совершенно другим мишеням. Враг стоять и ждать, когда ты прицелишься да в него попадешь, не станет. И, более того, тут же начнет лупить в ответ. Причем сразу на поражение, ему-то тебя в плен брать не нужно. И не факт, что его хуже учили, вовсе не факт. Поэтому вот тебе первый совет: всегда считай, что он стреляет ЛУЧШЕ, тогда выживешь и победишь. Недооценил противника, поставил себя выше его – труп. Пока все понятно?

– Так точно, понятно.

– Тогда продолжим. Тебе что привычнее, «ТТ», «наган»?

– «Токарев», пожалуй. Он у меня штатным оружием был. Хотя в стрелковом кружке как раз из револьвера стрелял. Ну, до войны, в смысле, в ОСОАВИАХИМе.

– Револьвер в нашем деле порой бывает предпочтительнее пистолета. Прежде всего тем, что гильз не оставляет, а это следы. Плюс при осечке не нужно затвор дергать, бракованный патрон выбрасывать, достаточно просто еще раз на спуск нажать. А убойная сила и останавливающее действие пули практически одинаковые. Опять же на него глушитель можно легко приспособить, вещь надежная, проверенная временем. Но не всегда – например, у «нагана» более тугой и длинный ход спускового крючка. Так что пока начнем с «ТТ», с трофейным оружием тебе пока рановато работать. Бери, вон он, на столе, магазин снаряжен. Попробуем еще раз. Сначала постарайся просто поразить цель в движении, а потом и до подвижной мишени дойдем. Погляжу, на что ты способен…

Все инструкторы УОО были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Примерно одного возраста, как правило, за сорок лет или около того, с выправкой профессиональных военных. Немногословные, но всегда отвечающие на вопросы курсантов. Разумеется, исключительно на те, что не выходили за рамки преподаваемого предмета. Всегда подчеркнуто вежливые, не допускавшие ни малейшего панибратства, хоть на «ты», когда это требовалось для дела, переходили с легкостью. Разношенная форма без знаков различия сидела на них идеально и выглядела с иголочки в любых условиях, хоть утром, хоть под конец учебного дня.

Их настоящих имен никто из курсантов не знал, только псевдонимы, и младший лейтенант догадывался отчего: все эти люди наверняка были сотрудниками органов буквально с первых дней их существования. А может, и раньше, ага. Даже в его родном погранотряде служило несколько бывших офицеров Отдельного корпуса пограничной стражи, да и в армии бывших более чем хватало. И просто офицеров старой русской армии, и ветеранов империалистической, главное, докажи свою верность социалистической Родине – и служи себе. Коль честно свой долг станешь исполнять, никто старое не помянет. Да и о чем тут вообще можно говорить, если даже такие прославленные краскомы, как Рокоссовский, Тимошенко, Жуков – да хоть сам товарищ Буденный, – еще при свергнутом царе служить начинали!

Единственным, кто несколько выбивался из ряда преподавателей спецкурсов, оказался инструктор по рукопашному бою. Звали его «Корнем», но этот странноватый, на первый взгляд, псевдоним ему определенно подходил. Был он не слишком высоким, но кряжистым и крепким, что наводило на мысль о мужицких корнях. Глубоко посаженные глаза глядели насмешливо и одновременно жестко. Наверное, с Кубани откуда-нибудь, из потомственных казаков. Может, даже из тех самых знаменитых пластунов-разведчиков, о которых Гулькин много чего слышал, но ни разу в жизни не видел.

Но самым удивительным казалась его способность передвигаться: внешне массивный и неуклюжий, вроде бы даже немного косолапящий при ходьбе, он чем-то неуловимо походил на медведя. Однако движения его при этом были плавными, почти незаметными взгляду, словно бы перетекающими одно в другое. Да и ходил он абсолютно бесшумно, словно настоящий хозяин тайги – будто и не присобранные в голенищах гармошкой сапоги на ногах, а самые настоящие медвежьи лапы с мягкими подушечками…

Оглядев выстроившихся в шеренгу курсантов, Корень заложил большие пальцы рук за поясной ремень и покачался с пятки на носок:

– Как меня зовут, вы знаете. Буду обучать вас борьбе. Нашей, русской, о которой вражина не знает. А если и знает, то пользоваться не умеет. Кое-чему вас всех учили, но теперь вы о своих умениях забудете, чтобы новым знаниям, стало быть, не мешало. Сейчас, ежели никто не против, поглядим, кто чего умеет.

Инструктор оглядел бойцов, задержав взгляд на Гулькине, и лениво бросил:

– Шаг вперед.

Младлей шагнул из строя.

Инструктор прошел еще несколько метров, выбирая новую «жертву». Выбрал:

– Шаг вперед.

Несколько секунд буравил обоих глазами, затем задал вопрос:

– Самозащиту без оружия изучали?

– Так точно.

– По Спиридонову или Галковскому? – уточнил Корень, имея в виду авторов наставлений РККА по рукопашному бою.

Курсанты быстро переглянулись, не сговариваясь, ответив:

– Вроде по Галковскому, товарищ командир.

– Добро. Ну что ж, бойцы, покажите, чему вас в армии учили. Гимнастерки долой, ремни тоже, обувь по желанию. Цель – победить противника. Не увечить, промеж ног не бить, по глазам и горлу ударов не наносить, других подлых приемов не применять, до этого мы еще дойдем. Но бить всерьез, по-настоящему, чтобы до крови. Ну, готовы?

– Так точно.

– Работайте. Остальным смотреть со всем вниманием. Потом и до вас очередь дойдет. Сегодня у всех лица слегонца помятыми будут, это уж точно. Начали!

Александр бросил на застывшего в двух метрах противника короткий взгляд, быстро, как учили, срисовывая и анализируя детали. Примерно его роста и комплекции, самое обычное лицо, не за что и зацепиться. Напряжен, не знает, с чего начать, ожидает подвоха – как, собственно, и сам Гулькин. Судя по положению рук, правша, опорная нога тоже правая. Чуть прикусил нижнюю губу – волнуется…

– Ну, и чего в гляделки играете? – добродушно подбодрил Корень. – Германцу тоже станете перед схваткой глазки строить, словно бабе понравившейся? Начали, я сказал! Пять минут у вас.

Бить боевого товарища, вполне вероятно, такого же погранца, как он сам, Гулькину казалось немыслимым. Он же не немец, не фашист?! Но и не бить тоже нельзя, вот в чем загвоздка… Разумеется, когда Сашка проходил подготовку для службы в погранвойсках, он не раз участвовал в учебных поединках. Но тогда это было… как-то иначе. Провел пару-тройку заученных приемов, завалил противника на пыльный мат – и все. Сейчас же от них определенно ожидали чего-то совсем другого.

– Ну, давай, что ль, первым, братишка, – едва слышно пробормотал противник.

– А чего это я?! – возмутился Сашка. И, мгновение поколебавшись, несильно толкнул того в грудь. Без особого напряжения отбил вялый удар в скулу, ответил, стараясь не переусердствовать. Кулак скользнул по лицу, даже кожу на костяшках не ожгло. Несколько секунд курсанты топтались на месте, бестолково толкаясь и пробуя друг на друге запомнившиеся приемы той борьбы, которой их некогда обучали. Пару раз Александру почти удалось провести локтевой захват, пытаясь взять соперника на удушающий прием, но тот вывернулся. Попытавшись в ответ подбить его ногу и опрокинуть, что ему тоже не удалось, хоть оба и упали. Загиб руки за спину и бросок через бедро тоже не особенно удались – уровень подготовки у обоих оказался приблизительно одинаковым.

А затем рядом возник инструктор, плавным движением ввинтившийся между ними:

– Совсем охренели, бойцы? Так бабу свою учить станете, ежели изменит да от соседа понесет. Если супротив вас настоящий германский диверсант будет, оба трупы! Или, может, тут кинофильму снимают, а я не в курсе?

И, внезапно изменившись в лице, ухватил Гулькина за плечо оказавшейся неожиданно сильной рукой. Швырнул его на противника, едва не сбив того с ног:

– Он – немец, фашист, он убил твою семью! Бомбой, снарядом, пулей, штыком! Танком раздавил! Убей его! Или сдайся! Прямо сейчас выбор делай, победить или сдаться! Ты товарищей хоронил? Он их убил!

Пудовый кулак Корня врезался под дых, сбивая дыхание.

– Не я ударил, он! Бей! Бей в ответ или сдохнешь! Тебе тоже помочь?!

– Нет, – противник рванулся вперед, атакуя. От удара кулаком в глазах сверкнули, невзирая на белый день, искры, в голове на миг потемнело. А локоть противника уже вминал ребра. На краткий миг накатила обида – мол, как же так, своего бить?! – и Сашка разозлился по-настоящему. Вспомнил тот бесконечный день двадцать второго июня. Представил, как немецкие пули сочно чпокали, входя в тела его друзей. Как он стаскивал в окоп разорванное взрывом тело сержанта Карева, а следом волочились его облепленные комьями глины серовато-розовые кишки. Как накатывала радость, когда в прицеле «СВТ» падал и уже больше не поднимался очередной силуэт. Как тухло воняла сгоревшим тротилом расплесканная земля, бурая и скользкая от крови. И в ноздри лез ее железистый, острый запах.

– Н-на, сука, н-на! Получи!

Он пропускал удары и наносил их. В голове звенело. Подбородку было тепло, во рту – солоно, вместо дыхания вырывался сдавленный хрип вперемежку с ругательствами. Когда оба повалились на траву, продолжая иссупленно мутузить друг друга, инструктор без особого труда раскидал их в стороны:

– Достаточно. Ишь, как сцепились, чисто коты мартовские! Встать!

Дождавшись, когда оба выполнят приказ и, пошатываясь, поднимутся на ноги, хмыкнул:

– Ну, боевую злость вы вызвать сумели. Но и только. Поскольку техники боя практически никакой. Самоконтроля – вовсе ноль без палочки. Чуть планка упала – и все, чисто деревенская драка. Грубая работа, очень грубая, никуда не годится. Вы совершили типичнейшую ошибку, полностью поддавшись этой самой злости и решив победить любой ценой. А в нашем деле на первом месте именно самоконтроль и холодная голова, это пусть германцы злостью исходят. Потому все запомните первое правило, накрепко запомните: в схватке никаким эмоциям места нет! Вообще нет! Выигрывает тот, кто с первой и до последней секунды себя контролирует. Иначе – ошибка и смерть. Не нужно страстно желать любой ценой одержать победу – нужно хладнокровно и технически победить противника. Использовать в своих целях его промахи, заставить совершить ошибку, обмануть. Но самое главное – с начала до конца держать бой под полным контролем. Что бы ни случилось, держать под полным контролем! Ничего, поработаем над этим. Плотненько поработаем, а то еще перебьете друг дружку, немец только спасибо скажет. И еще запомните: чтобы такой, с позволения сказать, «бой» я видел в последний раз. Понятно? Остальным тоже? Добро. Вон в сторонке ведро с водой, умойтесь, в порядок себя приведите.

И, потеряв интерес к потрепанным курсантам с разбитыми в кровь лицами, кивнул двум очередным «счастливцам»:

– Теперь ты и вон ты. Шаг вперед. Гимнастерки и ремни – долой. Что делать – знаете, видели. Чего не стоит делать – слышали. А кто прослушал, того придется наказать. Покажите мне другой бой. Вперед…

– Полей, – Сашка шумно умылся и высморкался под ноги. Потрогал рукой зудящую челюсть. Вроде бы не сломана, просто ушиб. Но ссадина наверняка вышла здоровенная, аж вся щека огнем горит.

– Спасибо, братишка. Моя очередь, давай помогу. Не шибко я тебя? Без обид? Как звать-то?

– Да нормально, какие уж тут обиды, – угрюмо буркнул бывший «противник», стягивая кое-где заляпанную кровью, изгвазданную глиной и раздавленной травой нижнюю рубашку и подставляя грязные ладони под струю воды. С полминуты он умывался, отплевываясь, затем вытерся той же самой рубахой, вывернув ее наизнанку – все равно теперь не наденешь, стирать придется. Взглянул на товарища по несчастью:

– А звать меня Костя. Паршин фамилия. Ломжинский погранотряд, семнадцатая застава, младший лейтенант.

– Коллега, значит, – усмехнулся разбитыми губами Александр, представляясь в ответ. – Я отчего-то так сразу и подумал. Ну, стало быть, будем знакомы, товарищ младший лейтенант.

– Будем, товарищ младший лейтенант. Хотя какие тут у нас звания… Вот отучимся, глядишь, и новые петлицы получим.

Пограничники крепко пожали друг другу руки, закрепляя столь неожиданно начавшееся знакомство. Ни тот ни другой пока еще не знали, что военная судьба свела их надолго, если не навсегда…