Глава 11
1955 год
— Леня, ты почему не ешь? Картошка остынет. — Мария Ильинична ласково потрепала по выгоревшей макушке своего великовозрастного сына. — Володя, хоть ты ему скажи.
— Ленька, ешь, — с набитым ртом буркнул Володя. Сам он торопливо загружал в себя политую маслом и посыпанную зеленым лучком картошку и то и дело посматривал на старые ходики.
— Куда это ты собираешься? — Мать заметила спешку и остановилась на полпути к буфету.
Мария Ильинична Мостовая была плотной женщиной средних лет, с тронутыми проседью волосами, собранными на затылке в аккуратный узел.
— Да так, никуда. Хотели с ребятами вечером в волейбол поиграть. Вон погода какая!
Володя кивнул в сторону распахнутого окна, где разливались желто-розовые летние сумерки и отцветающий куст сирени подметал молодыми листьями низкий подоконник и щекотал стоящую на нем герань.
— В волейбол? Без двух минут инженер, на заводской доске почета висишь, а как мальчишка, честное слово. Володя, тебе жениться пора! Вон Паша Ремешков уже женился, Ким Сорокин тоже. Скоро всех хороших невест разберут, один останешься. Леня, скажи хоть ты брату!
Но Леня по-прежнему сидел над полной тарелкой и, подперев щеку рукой, смотрел в одну точку на скатерти. После того, что он увидел сегодня в квартире Павловых, кусок в горло не лез.
Убитая женщина была похожа на кровавый кусок мяса. Тело было искромсано самым жутким образом. Нос, уши, губы, кончики пальцев отрезаны, тонкие полоски кожи порублены, как лапша, и оставлены здесь же, в луже крови. Самым жутким были глаза — широко открытые и полные муки.
— Ленька, ты что, сынок? Случилось чего? Неприятности? — Мать заметила, наконец, странное состояние сына. — Да ты же у меня позеленел совсем. Отравился в столовой, да? Живот болит? Ох уж эти столовые! Говорила тебе: не ешь в них, бери из дома.
— Ленька, старик, ты чего? — Володя оторвался от картошки. Он был на три года старше брата и после гибели отца считал себя главой семьи. — Эй, Лень!
— Да ничего у меня не болит, устал просто. — Он с трудом вернулся к окружающей действительности. — Знаешь, а давай я с тобой пойду. Развеюсь, и аппетит появится. Мам, заверни картошку в одеяло и накрой подушками, я вернусь и съем.
Если он останется дома, мать все равно не отвяжется, а с Володькой можно хоть душу отвести. Ленину работу мама не одобряла, а потому он старался поменьше о ней рассказывать. Володька — другое дело. Мать мечтала, чтобы Леонид по примеру старшего брата пошел на завод, поступил в институт и стал инженером, или учителем, или еще кем-нибудь, но только не милиционером. Не было ей дела до призыва комсомола, зато она очень волновалась, когда Леня поздно возвращался с работы или когда по городу ходили слухи о вооруженных бандитах, грабивших по ночам мирных граждан.
— Вы на пустыре за двадцать третьим домом играть собираетесь? — спросил он у брата, поднимаясь из-за стола.
— Ясное дело. Ты только спортсменки обуй, будешь за Яшку Стрельцова играть, он вчера ногу вывихнул.
Мать еще ворчала, когда оба брата, высокие, широкоплечие, в спортивных трусах, поспешили покинуть комнату.
— Агафья Кузьминична, вы давно и хорошо знаете семью Павловых, можно сказать, стали в их доме своей. — У майора Остапенко всегда шевелились и подрагивали усы, когда он вот так откровенно льстил свидетелям. — Неужели у Анны Григорьевны, такой молодой и красивой женщины, не было увлечений? Все же, согласитесь, Иван Дмитриевич для нее староват.
— Да бог с вами!
Сегодня Агафья Кузьминична была бодра и спокойна. И хотя платье на ней надето было темное по случаю траура, сама она выглядела румяной и свежей, и это несмотря на то, что весь вечер отмывала кровь в гостиной у Павловых. А как не помочь людям? Такое горе.
— Вы, видать, Анну Григорьевну совсем не знали. Она, товарищ майор, не какая-нибудь там вертихвостка, женщина серьезная. И мужа любила, и глупостей себе никаких не позволяла. Отдыхать всегда вместе ездили, в театр или там в ресторан тоже. Уж сколько раз, помню, было в театр соберутся, Анна Григорьевна нарядная сидит и мужа ждет, а Иван Дмитрич с работы звонит, мол, не могу, задерживаюсь, позови подругу. А она — ни-ни. Или билеты кому подарит, или просто бросит, пусть пропадают. А сама дома сидит. Вот как!
Какой видный мужчина этот дознаватель, и похоже, что не женат. Ее бы Галине такого, а то связалась со Степкой, третий год хороводятся, а свадьбой и не пахнет. И то сказать, зачем ему такой хомут на шею вешать? Двое детей — не фунт изюму. А у него всего второй разряд, и другого не предвидится, прямо скажем, не стахановец.
— Агафья Кузьминична, — оторвал ее от житейских дум дознаватель. — А может, старая какая история была, до Ивана Дмитриевича. Знаете, как бывает: затаил человек обиду, а спустя много лет поквитался?
— Старая была. — Она солидно кивнула. — Мне мать ее говорила, что был у Анны Григорьевны по молодости жених, учились они вместе, что ли. Как война началась, он на фронт ушел. Она его, понятно, ждала. А он в начале сорок третьего без вести пропал. Но Анна-то в его гибель не верила, ждала. Аж до сорок седьмого года ждала. Уже потом в сорок седьмом замуж за Иван Дмитриевича вышла — по любви вышла, не по расчету. Его первая-то жена в эвакуации от тифа скончалась или другой какой болезни. А детей у него с той первой и вовсе не было.
— А как жених, который без вести пропал?
Майор почувствовал, что запахло жареным.
— А жених возьми и объявись, месяца не прошло, как они поженились, — хлопнула себя по коленке Агафья Кузьминична. — Вот поди ж ты, не раньше, не позже.
— Что же с ним было?
— Контузия, говорил, тяжелая и ранение. Сперва память и речь отшибло, потом восстанавливался, потом писать не хотел, чтобы инвалидом на ее шее не остаться. А тут нате вам, выздоровел. Заявился прямо к ним домой и при Иване Дмитриевиче говорит, я, мол, тебя прощаю, собирай вещи, пойдем. Но Анна Григорьевна отказалась, сказала, что уже поздно, что мужа любит. Тот, конечно, сперва не поверил, уговаривал, а только Анна Григорьевна ни в какую. А потом всю ночь проревела. Но скандала не было. Все тихо, прилично — ушел и больше не появлялся.
— Вы уверены, что не появлялся? — прищурил глаз майор Остапенко.
— Не, не было. Я бы знала. Ада Карловна бы не пропустила, эта всегда на посту. Старая, одинокая, делать ей нечего, вот и торчит у дверного глазка. А узнала бы — тут же на весь дом бы растрезвонила, уж будь спокоен.
— Ясно. А кто же тогда Павлову зарезал? — просто спросил майор.
— А вот это, милок, твоя печаль. Тебе разбираться, — развела руками Агафья.
— Моя, — согласился майор и со вздохом подписал свидетельнице пропуск. — Вы, гражданка Тетерина, из города пока не уезжайте.
— А куда мне уезжать? Дач у нас нет, на море не ездим, на месте сидим, — поднялась на ноги Агафья Кузьминична. — До свиданьица.
— Что, Леонид? Какие мысли, идеи?
Стоило двери за Тетериной захлопнуться, как майор встал из-за стола и подошел к окну глотнуть воздух.
— Не знаю. Может, у нее на работе неприятности были? — предположил лейтенант Мостовой за неимением лучших идей.
— На работе? У корректора в газете? Запятую забыла поставить? Или «о» на «а» не исправила? Это в прежние времена за это посадить могли, а сейчас… Хотя, конечно, проверить надо, Коромыслов этим уже занимается. Но все это как-то плоско, без полета.
— Вы же сами всегда говорили: самое простое объяснение — самое верное.
— Вот именно что простое. Если бы убил муж, это было бы простое. Но у него железное алиби: его человек двадцать все утро в институте наблюдало. И на проходной у них жестко, комар не прошмыгнет.
— А может, это Тетерина убила! — Леня почувствовал прилив вдохновения.
— Мотив?
— Она регулярно не доносила сдачу. Или украла из комода деньги. А покойная пригрозила ей милицией, и та убила, — на ходу импровизировал Леня.
— Возможно, если бы убийство не было таким зверским. Простой удар ножом, отравление — это да, но не такое изуверство. Хотя Тетерину на заметке держать будем. Еще идеи?
— Больше нет пока.
— Тогда вот тебе задание — разыскать бывшего жениха Павловой. Для этого надо связаться с ее матерью. Когда она приезжает? — Он принялся листать свои заметки. — Ага, вот: Павлов сказал, что поезд приходит завтра в восемь. Слетай к ним завтра вечером, они с Московского вокзала до улицы Восстания минут за пятнадцать пешком дойдут. Хотя Павлов может и машину послать, чемоданы все-таки. Тогда еще быстрее. В общем, к половине девятого ступай.
— А может, прямо на вокзале встретить? — предложил Леонид, готовый выдвигаться хоть сейчас.
— На вокзале лучше не надо. И без того стресс для матери, лучше дома. Так что, лейтенант, еще версии будут?
— Маньяк?
— Маньяк не маньяк, а с головой у нашего убийцы точно не все в порядке. Это же сколько времени, сил и умения понадобилось, чтобы так человека обработать? Слушай, Ленька, а сколько в городе у нас специалистов, кто бы мог так ловко управиться, а?
— Вы о том, кто мог такое сотворить? Например, хирурги, — уловил суть идеи Леонид. — Потом, наверное, мясники.
— Нет, для этих работа слишком тонкая, они ведь все больше топорами машут и разделочными ножами.
— Тогда повара, а еще… — Ленька задумался.
— С натяжкой скорняки и таксидермисты, — постукивая пальцами по столешнице, предположил майор.
— Значит, надо перетрясти всех знакомых Павловых на предмет профессий?
— Именно. Валяй, лейтенант, — одобрил план Остапенко. — А я еще посоображаю.
Леонид шагал по залитым солнцем улицам и думал. Думал, что за человек мог совершить такое преступление. Наверняка он живет в какой-то квартире. Возможно, у него даже есть семья. И работа, и советский паспорт, и когда-то он учился в школе, был даже пионером и пел хорошие песни, сажал деревья, помогал старикам. А на работе у него есть коллеги, которые каждый день трудятся с ним бок о бок и ничего не замечают.
Проработав в уголовном розыске три с половиной года, Леня успел заметить, что мелкие преступления, как правило, совершают люди заблудшие или опустившиеся: пьяницы, тунеядцы, лентяи. Самые же страшные и жестокие преступления — дело рук или закоренелых злодеев, и тогда найти их не так уж сложно, или оборотней, и вот это по-настоящему ужасно.
Оборотень в повседневной жизни ловко маскируется под обычного человека. Иногда даже доброго, передовика производства или, скажем, активиста. На такого никто в жизни не подумает. И когда этого оборотня приходят арестовывать, а это обязательно случается рано или поздно, потому что в советском государстве зло всегда должно быть наказано, так вот, когда за ним приходят, он еще упирается до последнего и отрицает свою вину.
Сейчас Леонид был абсолютно уверен, что они имеют дело с таким вот оборотнем, а потому собирался бдительно присматриваться к любому подозреваемому, даже к Агафье Тетериной. Он не может исключить никого, пока они не найдут того самого злодея, который лишил жизни красивую женщину, хорошую жену и мать. Последнее было важнее всего — Леня вырос без отца и всегда особенно жалел детей.
Автобус он увидел издалека, подхватился и, быстро работая ногами, помчался к остановке. Успел вовремя, чтобы пристроиться в хвост очереди на посадку.
— Записная книжка жены? — поправил очки профессор Павлов. — Конечно, есть, только она дома, а моя… Понимаете, молодой человек, моя записная книжка такого рода, что я не могу вам ее предоставить. — В своем кабинете Иван Дмитриевич чувствовал себя значительно увереннее, чем в квартире в день убийства. — Если желаете, я сам выпишу для вас имена, адреса и телефоны моих личных знакомых и друзей семьи. Но передать вам свои записи, простите, не могу.
— Иван Дмитриевич, неужели вы думаете, что я не смогу получить список сотрудников вашего института? — огорчился Леонид.
— Для этого вам стоит обратиться в отдел кадров и решить вопрос с ними. Но я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из моих коллег… — Он не договорил, считая предположение абсурдным.
Но Леонид так не считал.
— Хорошо, я завтра же передам вам список моих знакомых, а адресная книжка жены лежит в прихожей под зеркалом. Обратитесь к Агафье Кузьминичне, у нее есть ключи. Сейчас я напишу ей записку с просьбой открыть вам дверь. Вы знаете номер ее квартиры? Думаю, в это время она должна быть дома.
Иван Дмитриевич взял перо из письменного прибора с бронзовой отделкой, обмакнул перо в чернильницу и стремительно и уверенно начертал короткую записку. Промокнул листок массивным бюваром и протянул его Леониду.
— Вот, передайте ей. А мне, простите, нужно работать, у меня сегодня еще ученый совет. Всего хорошего.
Эх, жаль, у Павлова стопроцентное алиби, а какая бы версия могла получиться: муж убивает изменницу-жену, выпытывая у нее перед смертью имена любовников. И руки у него совсем не слабые, и полнота его и седина никакая не гарантия от приступов ревности.
Это Леня отлично понимал — видел в прошлом году, как слесарь из жилконторы едва жену не зарезал, к молоденькому студенту приревновал. А студент его жене, толстой неряшливой бабе, не то что в сыновья — во внуки годится. Стали слесаря спрашивать, как ему такая дикая мысль в голову пришла, так он только мычал неразборчиво, она, мол, баба видная и с формами. Насчет видной — это точно, такую тумбу за три версты заметишь. Ну и сел, конечно, дурак.
Так что седовласый степенный Иван Дмитриевич тоже вполне мог превратиться в ревнивого мавра, такого Леня недавно в кино видел. Вот было бы дело!
Но нет, он не мавр — алиби железное.
— Ой! — испуганно отскочила от двери светловолосая девушка в легком летящем платье. — Вы проходите, я подъездом ошиблась. — Она покраснела и попятилась от двери.
— Да вы не бойтесь, я не бандит, — с улыбкой остановил ее Леня и достал удостоверение. — Я из уголовного розыска.
— А я и не боюсь, — решительно вскинула голову девушка и вошла в распахнутую дверь. — А вы действительно из уголовного розыска?
— Я же удостоверение показал, — обиделся он.
— А почему вы без формы?
— Я же не постовой милиционер, а сотрудник УРа, нам можно в гражданском. А вы из какой квартиры? — Он решил перехватить инициативу, но это оказалось не так просто.
— А вы смерть Анны Григорьевны расследуете? — продолжила она допрос.
Ответить Леня не успел — подъехал скрипучий лифт. Леня лифты не любил, но из-за девицы решил потерпеть.
— Вам какой этаж?
— Последний.
— Так из какой вы квартиры?
— Из двадцать первой.
— А фамилия?
— Вы что, меня допрашивать собираетесь? — Она в первый раз улыбнулась, и ее строгое лицо тотчас стало милым и привлекательным. Надо же, до чего некоторым идет улыбаться.
— Собираюсь, — улыбнулся он в ответ. — Вы знали Анну Григорьевну?
— Так, не очень близко. Здоровались, когда в лифте встречались. Но мне она нравилась, у нее было очень красивое лицо. И, знаете, очень странно: Анна Григорьевна одевалась скромно, но всегда к лицу и от этого казалась очень нарядной. А вот тетя Люся из тринадцатой и накрашена всегда, и платья у нее все модные, а красавицей она не выглядит, даже наоборот.
— Действительно странно. А вы в день убийства посторонних в подъезде не встречали?
— Это в четверг? Нет. У меня сейчас практика на производстве, так что я с самого утра ухожу. А в тот день после работы мы с ребятами из конструкторского бюро ездили на Петропавловку купаться — такая жара в городе! Я домой вернулась только в восемь.
— Скажите, а вообще в последнее время вы не замечали посторонних людей у их квартиры? Или, может, Анну Григорьевну провожал кто-то?
Все эти вопросы он задавал скорее из желания задержать девушку подольше, чем в надежде узнать что-то стоящее. Они уже вышли из лифта и стояли рядом с ее дверью.
— Нет, не помню.
— Так как все-таки ваша фамилия? — исключительно служебным тоном поинтересовался Леонид.
— Михеева Антонина, — ответила она на этот раз без всяких увиливаний.
— Значит, так, Тоня. — Леонид едва удержался, чтобы не назвать ее Тонечкой. — На случай, если что-то вспомните, вот вам мой служебный номер. Сразу же звоните. — Он достал из кармана почти полностью исписанный блокнот и огрызок карандаша и торопливо написал номер. — Старший лейтенант Мостовой. Не забудьте!
А сам поспешил вниз по лестнице, потому что на третьем этаже как раз остановился лифт и ворчливый голос Агафьи Кузьминичны вопрошал пустую площадку, куда запропастился этот милиционер, которому так срочно понадобилась записная книжка покойной.
Как и обещал Иван Дмитриевич, Леонид застал Агафью Кузьминичну дома. Проживала гражданка Тетерина в небольшой комнате, окна которой выходили в тот же двор-колодец, что и кухня Павловых. Эх, была бы она дома в момент убийства, может, и заметила бы кого. Все это Леня успел подумать, пока Агафья читала записку.
— Что ж, надо так надо. Вы ступайте пока вперед, а я огонь под кастрюлей выключу и переоденусь. Я хожу быстро, минут через пять буду.
В квартире она указала на круглый столик, накрытый вязаной кружевной салфеткой. На столике у телефона лежала записная книжка.
— Спасибо. А дочка ее с бабушкой сегодня, значит, приезжает? — выходя, уточнил Леонид.
— Сегодня. Сам-то попросил меня ужин какой-нибудь для них сготовить. А то с дороги, уставшие, да еще такое горе. Бедная девочка, как она теперь без матери? Ладно бы в войну, а то так. Вы уж найдите этого душегубца, товарищ лейтенант.
— А с чего вы взяли, что это обязательно должен быть мужчина? — пристально глядя на нее, спросил Леонид.
— А кто тогда? Неужто женщина такое учинила? — вытаращилась на него Агафья.
— А вы кем до пенсии работали? — наудачу решил поинтересоваться Леонид, пока они ждали лифт.
— По молодости сестрой милосердия, еще в гражданскую. Совсем девчонка была, а такого насмотрелась — что ты! Потом на медсестру выучилась. Так всю жизнь по госпиталям и по больницам, и войну в Ленинграде с дочкой пережили. Она со мной при больнице жила, всю блокаду помогала за ранеными ходить. Я уж думала: война закончится — в докторши пойдет. А она нет, замуж выскочила, учиться уже не стала. Формовщицей на заводе работает, вот так. До свидания, милый. — Агафья свернула в арку.
— Всеволод Георгиевич! — влетел в кабинет Леня Мостовой. — Угадайте, кто из знакомых покойной Павловой имел дело с медициной?
— Судя по твоему небесному сиянию, это или муж, или домработница Тетерина, — без всякого восторга оторвал голову от бумаг майор.
— Вот, а я-то думал. — Леонид потускнел на глазах. — А вы откуда узнали?
— Оттуда же, откуда и ты, я полагаю, — от самой Тетериной.
— Вы что, ее еще раз вызывали?
— Нет, больше не вызывал.
— Тогда откуда? — нахмурил белесые брови лейтенант Мостовой.
— Леня, она во время допроса сообщила, что работала в больнице имени Куйбышева операционной медсестрой. Ты чем слушал, ухом или брюхом?
— Точно. — Ленька чувствовал себя полным идиотом.
— Еще что-нибудь интересное нарыл? — усмехнулся майор в пушистые усы.
— Да, вот книжка записная Павловой, — потряс он тоненькой книжечкой в синей обложке. — Собираюсь выяснить, кто здесь кто.
— А ты не пробовал сперва у мужа выяснить, кто есть кто, чтобы время сэкономить?
Леня второй раз за последние пять минут почувствовал себя полным и законченным идиотом. Почти безнадежным.
— Ладно, не огорчайся. Еще не факт, что он стал бы тратить на тебя свое драгоценное время. Мне и так уже сегодня звонили с Литейного, требовали, чтобы мы не отвлекали профессора Павлова и не срывали выполнение важного государственного заказа. Думаю, о вдовце на время стоит забыть. Подождем возвращения мамаши покойной. Ты, кстати, не забыл, что у тебя сегодня с ней встреча? Вот только я думаю, не перенести ли нам встречу на завтра, когда профессора дома не будет? Очень, знаешь, не хочется еще один звонок услышать.
— Всеволод Георгиевич! — заглянул в дверь возбужденный Алеша Коромыслов. — Я только что от дежурного — у метро «Нарвская» еще один труп, говорят, тоже весь покромсанный. Поехали?
Майор с Леонидом молча поднялись и стремительно покинули кабинет.
