Глава 39

Выйдя из гостиницы, Адамберг обнаружил, что ее стены сливаются с соседними фасадами, какими бы они ни были синими или красными. Он вдохнул сырой, насыщенный йодом воздух, принесенный застывшим туманом, – этот запах он почувствовал еще на теплом острове, но главное, задолго до них его учуяла Ретанкур, почему, собственно, она и поднялась обратно на плато, посмотреть, что сулит им западный ветер. Ретанкур победила облако афтурганги. Он засучил рукав куртки и посмотрел на часы. Он видел циферблат, но не смог бы с точностью определить, где находятся стрелки. Даже с компасом, который так и валялся возле ямок от колышков, они не смогли бы держаться правильного курса и уж точно не различили бы дрейфующие льдины.

Эггрун уверенно и ловко перебинтовала ногу Вейренку, смазав ее предварительно пахучим бальзамом, напоминающим мазь, которой Пеллетье лечил ногу Гекаты. Рёгнвар озабоченно склонился над пострадавшим. Он жестом подозвал Альмара и попросил перевести.

– Ты уверен, что вывихнул ногу, когда бежал по гальке? – спросил он Вейренка.

– Уверен. Это всего лишь вывих.

– Но тебе же здорово больно, да?

– Да, – признал Вейренк.

– Ты когда упал, почувствовал острую боль? Словно в самой сердцевине кости?

– Да, через некоторое время. Наверное, я связку порвал.

Рёгнвар взял костыли и направился к Гуннлаугуру, который в одиночестве сидел перед шахматной доской.

– Знаю, чего ты хочешь, – сказал Гуннлаугур.

– Да. Позвони в аэропорт, чтобы они срочно снарядили самолет в больницу Акюрейри. Надо будет каждый час проверять его щиколотку. Если лиловое пятно вылезет за повязку, его надо сразу в самолет и туда.

– Как они взлетят в таком тумане?

– Готов поспорить, что туман не дойдет то взлетной полосы. Или не будет там таким густым. Он накрыл только Лисий остров и нас.

Гуннлаугур сделал ход пешкой и встал.

– Я позвоню им, – сказал он. – Не трогай фигуры.

Стоя за его спиной, Рёгнвар изучал шахматную доску. Потом пошел черной ладьей. Он слыл лучшим игроком на Гримсее, который, в свою очередь, является лучшим в мире шахматным островом.

Адамберг отвел Вейренка в его комнату на первом этаже, приготовленную Эггрун.

– А она? С ней что делать? – Эггрун показала на Ретанкур.

– Лучше ее не трогать, – сказал Адамберг. – Она оклемается в пять раз быстрее нас.

Эггрун взглянула на шахматный столик, как раз когда ее муж обнаружил свинский поступок Рёгнвара.

– Сейчас они сыграют ответную партию, потом еще одну, так что, – прикинула она, – мы сядем ужинать не раньше половины девятого. Можете часа три поспать.

В семь часов Рёгнвар оставил задумчивого Гуннлаугура разбираться с ловушкой, в результате которой он мог потерять ферзя, и пошел проверить щиколотку спящего Вейренка. Пока что “оно” не сильно увеличилось. Тем не менее пальцы на ноге опухли, и лиловое пятно размером в полкроны все же вылезло из-под повязки.

– Аэропорт держим в состоянии боевой готовности, – сказал он и, сев, положил костыли на пол.

Ретанкур, проснувшись полчаса назад, жестами попросила разрешения сесть рядом с ними и понаблюдать за игрой. Уголком глаза она видела, как хлопочет Эггрун, накрывая на стол. Она принесла нарезанную ломтями селедку, треску и лососину, вяленую, копченую и соленую, пиво и даже бутылку вина. Закуски всего-навсего. Этот пир горой означал, что их победоносный поход на остров афтурганги, образно выражаясь, растопил лед.

Сидя на кровати, Адамберг то и дело задремывал, но не спал. Дождавшись, когда гостиничные часы пробьют четверть девятого, он спустился в зал и помог Гуннлаугуру довести Вейренка до стола. Ретанкур присоединилась к ним, всей своей массой рухнув на стул. Выглядела она отдохнувшей. Адамберг разлил вино и поднял свой стакан.

– За Виолетту, – сказал он просто.

– За Виолетту, – повторил Вейренк.

– Ваше падение на пляже чуть нас не погубило, – сказала Ретанкур, чокнувшись с лейтенантом.

– При чем тут мое падение, Ретанкур. Меня настиг афтурганга. Рёгнвар в этом уверен. Он не отойдет от меня, пока не убедится, что гангрена мне не грозит.

– В одном он прав, – сказала Ретанкур. – На этой скале действительно нет ни души. Даже чистики не откладывают яйца на обрывах. Даже тюлени морду не высунули из воды. Я лично ни одного не видела. И не заметила никаких следов. Тем туристам очень повезло, что они сумели поймать тюленя, просто редкая удача.

Вот и подходящий момент, подумал Адамберг, все еще в ужасе от своего открытия. А с другой стороны, что, собственно, он ожидал увидеть, ковыряясь в ямках якобы в поисках следов пресловутого костра и тюленьего жира?

– Альмар мне кое-что сейчас сказал, – начал он, выкладывая на стол пять косточек, сложенных на сей раз в пустую коробку из-под пастилок от кашля. – Вот что мы обнаружили в отверстиях от колышков, – объяснил он Ретанкур, которая спала, когда Альмар пошел мыть их трофеи.

– Это кости, – сказала Ретанкур, взяв одну из них.

– Чайки, – сказал Вейренк. – Хоть что-то они нашли поесть.

– Нет, Луи, это была не чайка. А человек.

Адамберг встал в полной тишине и пошел за Альмаром в его номер. Тот только что проснулся и надевал толстый синий свитер.

– Пойдите объясните им все, Альмар. Я не помню названий, мне не поверят.

– Это ossa carpi, – сказал Альмар, показывая на свое запястье, – кости, расположенные между кистью и предплечьем. Запястье то есть. Их всего восемь. Сочленяясь между собой, они располагаются в два ряда. У вас есть листок бумаги, комиссар? Спасибо. Так вам будет понятнее, – сказал он, нарисовав на скорую руку две кости предплечья, восемь костей запястья и начало кисти. – Пястные кости, – уточнил он. – Вот верхний ряд: ладьевидная кость, полулунная, трехгранная и тоненькая гороховидная, имеющая форму расплющенной горошины.

– Красивые названия, – сказал Вейренк ровным голосом.

– В нижнем ряду трапеция, трапециевидная кость, головчатая и крючковидная.

– Вы бывший врач? – спросила Ретанкур, машинально доедая мясо.

– Я вообще-то остеопат, практикую в Лорьяне. Подрабатываю переводом. Поэтому могу утверждать, что у вас просто тяжелый вывих, – сказал он, повернувшись к Вейренку. – Вероятно, разрыв связки и ушиб плюсневой кости, но перелома нет. Это можно будет проверить, только когда немного спадет отек. Укол антикоагулянта перед вылетом и фиксирующий сапог в Рейкьявике. Об этом я позабочусь. Полтора месяца полного покоя.

Вейренк медленно кивнул, не сводя глаз с косточек, разложенных Альмаром.

– А это старые кости? – спросила Ретанкур.

– Нет. Они не могут принадлежать хозяину сушильни. Кстати, в то время в отверстиях стояли колышки. Смотрите, – сказал он, поднимая одну косточку к свету, – на ней еще заметно место прикрепления связки. На мой взгляд, им от семи до пятнадцати лет.

Ретанкур подняла светлые глаза на Адамберга:

– Я не помню, чтобы кто-то из путешественников покалечился.

– Никто и не покалечился, лейтенант.

– И что уж совсем не круто, – продолжал Альмар, – эти две кости, трехгранная и гороховидная, вставляются одна в другую. Видите? Их грани точно соответствуют друг другу. А ладьевидная, в свою очередь, идеально подходит к соседней полулунной, не оставляя зазора. Попробуйте сами.

Три косточки кочевали из рук в руки, и каждый старался собрать их воедино, словно головоломку.

Адамберг знаком попросил вторую бутылку вина. Альмар пил быстро.

– С непривычки это трудно, – сказал Альмар, забирая у них кости. – Что касается трапеции и головчатой, то они тоже друг к другу подходят. Но их верхние грани не сочетаются с нашей полулунной и трехгранной.

– Вывод? – спросил, наполняя стаканы, Адамберг, хотя уже знал его.

– Вы заказали еще вина? Тут цены зашкаливают, я же вам говорил.

– Первую бутылку Эггрун нам подарила, и я заказал вторую. Будем взаимно вежливы.

– Кстати, Брестир отдал вам пятьсот крон? Его лодка вернулась в целости и сохранности.

– Да, Альмар. Продолжайте, прошу вас. Совпадающие грани, несовпадающие грани.

– Да-да. В результате получаем два разных запястья, тут не может быть сомнений.

– Левое и правое? – спросил Вейренк.

– Нет, обе руки правые. Двух разных людей. Добавлю, – сказал он, быстро разделяя кости на две кучки, словно игровые фишки, – что это мужчина и женщина. Трехгранная, гороховидная и полулунная кости принадлежат женщине. Трапеция и головчатая – мужчине. Если они входили в ту группу, я могу вас заверить, что там произошла трагедия, и тут веселого мало.

– Что же случилось, черт возьми? – спросил Вейренк.

Альмар сделал два больших глотка.

– Ваш ход, комиссар, – сказал Альмар, подняв руки. – Я лично пас. С меня хватит.

Адамберг взял две мужские косточки и в свою очередь рассмотрел их на свету.

– Вот след от ножа, – сказал он, – а тут еще два надреза. Кости были разрублены между кистью и запястьем. В этих местах они почернели. И это не грязь. Это следы огня.

Адамберг положил кости на стол, и одновременно один из игроков за его спиной сделал ход.

– Шах и мат, – глухо подытожил Адамберг. – Их разрезали и съели. Легионер и Аделаида Мафоре были съедены.

Эггрун убрала со стола, за которым воцарилось молчание, и поставила перед каждым тарелку с блинчиком и варенье из ревеня. Альмар живо поблагодарил ее.

– Если вы не съедите десерт, они сожрут вас самих, – сказал он. – Через не хочу.

– Будем взаимно вежливы, – буркнул Вейренк.

– Вот уж подарок так подарок, – сказал Адамберг, принимаясь за десерт.

– Ты о подношении афтурганги?

– Да.

– Понятно, почему он позвал тебя издалека. Это не мелочь какая-то. И потом, они осквернили его остров.

– Да. Как же, тюленей они ловили. – Адамберг повысил голос. – Они убили их, чтобы съесть. Пойду покурю на улицу, – добавил он, хватая куртку.

– Сначала доешьте блин, – скомандовал Альмар.

– Блины потрясающие, – прошептала Ретанкур. – Альмар, поблагодарите Эггрун за ужин. От всей души.

– Данглара предупредим? – спросил Вейренк Адамберга.

Странная искра вспыхнула на мгновение в отсутствующем взгляде комиссара.

– Нет, – сказал он.

Пока Адамберг и Ретанкур надевали куртки, Вейренк взял грубо сколоченные деревянные костыли, выданные ему Гуннлаугуром.

– У меня этого добра хватает, сказал он. В гостинице их скопилось пар двенадцать, туристы тут только и делают, что расшибаются, – перевел Альмар.

– Берг, – окликнул комиссара Гуннлаугур, с пешкой в руке, подняв голову от шахматной доски. – Не отходите далеко от дома. Метра на три, не больше. Под вторым окном стоит красная скамейка. Постарайтесь углядеть ее и сядьте.

Они нашли скамейку, что оказалось довольно просто, поскольку Гуннлаугур, открыв окно, показал им дорогу в непроглядном тумане. Адамберг видел такое впервые. Натуральная вата.

– Надо снова приложить лед к ноге, – сказал Альмар, последовавший за ними со стаканом в руке.

– Не проблема, док, – сказал Вейренк. – Снега вокруг достаточно.

– Красиво здесь, – сказал Адамберг, дав всем по очереди прикурить. – Наверняка красиво, хотя я и в метре от себя ничего не вижу.

– Смерть как красиво, – заметил Альмар.

– Мне кажется, я тут останусь, – сказал Адамберг.

– Ну, учитывая, как с нами теперь нянчатся Гуннлаугур и Эггрун, я останусь с тобой, – отозвался Вейренк. – Мне только надо будет выбрать себе исландское имя. А, Альмар?

– Людвиг, чего проще.

– Прекрасно. А Ретанкур?

– Как ее зовут?

– Виолетта, как фиалка.

– Тогда Виоулетта.

– В сущности, исландский язык довольно прост.

– Смерть как прост.

– Я не говорила, что останусь, – заметила Ретанкур. – Тут часто играют в шахматы?

– Это национальный и физически затратный вид спорта, – сказал Альмар.

– Мы не успели скопировать для Данглара текст на стеле, – помолчав, сказал Вейренк. – Там, наверное, написано что-то вроде: “О пришелец, чья нога ступила на землю эту, берегись…”

– “…Лицемеров гнусных и их пороков мерзких”, – закончил Адамберг. – В сущности, так можно разглагольствовать всю жизнь, ничего толком не сказав. Ни о теплом острове, ни о костях. У нас уже это неплохо получается. Поболтаем о том о сем, потом еще раз о том же самом, потом пойдем допьем вино и ляжем спать.

– Во сколько мы завтра вылетаем? – спросил Вейренк.

– В полдень надо быть на взлетной полосе, – сказал Адамберг. – Они распугают там птиц, и к часу мы будем в аэропорту на той стороне.

– В Акюрейри, – сказал Альмар.

– Оттуда в 14.10 вылет в Рейкьявик, прибытие в Париж в 22.15 по местному времени.

Париж… Наступило мрачное молчание.

– Вот так поболтаем и пойдем спать, – повторил Адамберг.