Глава 26
Приняв душ, побрившись и расчесав пальцами волосы, Адамберг отправился на службу и тут же заперся у себя в кабинете. Через двадцать минут ему удалось наконец дозвониться в Центральное управление по санитарным и социальным вопросам.
– Комиссар Адамберг, парижский уголовный розыск.
– Слушаю вас, месье, – ответил ему предупредительный голос. – Я должна позвонить для проверки вашему дежурному. У нас такой порядок. Хорошо, – сказала она через несколько минут. – Чем могу помочь, комиссар?
– Мне нужна информация о некоем Викторе Мафоре, оставленном родителями при рождении и помещенном в приемную семью тридцать семь лет тому назад. Это срочно.
– Подождите, комиссар.
Адамберг слышал, как она стучит по клавиатуре. Время шло.
– Извините, – сказала его собеседница минут через пять. – Младенец под такой фамилией среди детей, помещенных в патронатные семьи, не значится. Зато есть супружеская пара Мафоре, усыновившая ребенка, переданного органам опеки и жившего в такой семье. Но это произошло двадцать два года назад, а не тридцать семь, и мальчика звали не Виктор.
– Амадей? – спросил Адамберг, схватив ручку.
– Именно. Мальчику было пять лет, когда супруги изъявили желание его усыновить. Все формальности были соблюдены.
– Вы сказали, его передали органам опеки? По причине уклонения родителей от своих обязанностей? Жестокого обращения с ребенком?
– Вовсе нет. От него отказались при рождении, роды были анонимными. Мать выбрала только имя.
– Будьте добры, дайте мне координаты патронатной семьи.
– Супруги Гренье, Антуан и Бернадетта. Ферма Тост, по буквам: Тэ-о-эс-тэ, улица Вьё-Марше, Сантёй 28790, департамент Эр и Луар.
Адамберг взглянул на свои замершие часы – до детства Амадея было рукой подать, всего полтора часа езды. К делу Робеспьера это не имело никакого отношения, но комиссар уже стоял с ключами в руке. Не чесаться же ему всю оставшуюся жизнь.
Уже надев пиджак, он вызвал Мордана, Данглара и Вуазне.
– Я уезжаю, – объявил он, – вернусь сегодня же. Данглар и Мордан, остаетесь вместо меня. Вуазне, какие новости по слежке за Франсуа Шато?
– Отчет у вас на столе.
– Я не успел прочесть, уж простите.
– Ничего нового, никто в обозримом пространстве за ним не следует. Каждый вечер он возвращается домой в одно и то же время и ведет более чем благонравную жизнь. Но проявляет осторожность. С работы и из отеля уезжает на заказанном такси.
– Вы проверили всех его соседей?
– Да, комиссар.
– У посторонних спрашивайте удостоверение личности. И, как всегда, обращайте внимание на тех, кто старается проскользнуть незаметно, опустив голову или, наоборот, внаглую. А также на очки, кепки, бороды. И заходите с ними в лифт.
– Так и сделаем.
– А вы куда, комиссар? – спросил слегка уязвленный Данглар.
– В детство Амадея. Не был он ни в каком “учреждении”. Его бросили при рождении и поместили в приемную семью в департаменте Эр и Луар. Супруги Мафоре усыновили мальчика, когда ему исполнилось пять лет.
– Простите, – сухо перебил его Мордан, – вы идете вспять? Бросаете Робеспьера?
– Я ничего не бросаю. Нам не удастся проследить за “казненными” – ну, то есть за их потомками – до следующего понедельника, когда состоится очередное заседание и Брюнет нам их покажет. Пока из этой троицы Шато – Блондин – Брюнет мы выжали все, что можно. Что касается Фруасси, то она еще не закончила с наследниками трактирщика Шато. Сейчас она занимается Монтаржи. Так что да, я отлучусь на несколько часов.
– Искать семейные секреты, которые никак нас не касаются.
– Вы правы, Мордан. Но мы слишком многое упустили в Бреши.
– И что из того? Они тут ни при чем.
Адамберг некоторое время молча смотрел на своих помощников, потом мягко отстранил Мордана, преграждавшего ему дорогу к выходу.
– Я пошел, – сказал он, выдержав неодобрительные взгляды коллег.
Он еще стоял в пробке на окружной, когда зазвонил телефон – номер был незнакомый, а голос торопливый и испуганный.
– Комиссар, это Брюнет. Я звоню из автомата.
– Слушаю вас.
– Выйдя утром из дому, я увидел, что по другой стороне улицы прохаживается Дантон.
– Вы хотите сказать, потомок Дантона?
– Ну, разумеется! – воскликнул Брюнет с отчаянием и даже испугом в голосе. – Я отступил обратно внутрь здания и стал наблюдать за ним в окно. Два часа, комиссар, он проторчал там целых два часа, потом повернулся и ушел. Решил, видимо, что я уехал на работу раньше.
– Вы не проследили за ним?
– А зачем? Я знаю, где он живет. Вы понимаете, что это значит? – вскинулся он. – Он узнал, кто я, как я на самом деле выгляжу и где живу. И как ему это удалось? Понятия не имею. Но теперь он идет за мной по пятам с ножом в кармане или не знаю чем еще.
– А что я могу, если вы ничего мне не сообщаете ни о нем, ни о себе?
– Я прошу у вас защиты, комиссар. Четверых он уже убил, и теперь я у него на мушке.
– Не могу ничем вам помочь, у меня недостаточно информации. Извините, – сказал Адамберг, разворачиваясь в сторону Парижа.
– Ну, хорошо, – уступил Брюнет. – Где? Когда?
– Минут через тридцать в комиссариате.
– А пораньше нельзя?
– Я сейчас далеко, на окружной. Не стойте в автомате, берите такси и приезжайте к нам. И снимите бороду, если вас не затруднит.
Адамберг прибавил газу и через двадцать пять минут вошел в свой кабинет. Он едва узнал человека в очках, с коротко стриженными седыми волосами, который обернулся на звук его шагов. Кожа у него оказалась смуглее, а нос тоньше, чем в образе Брюнета. Да и выглядел он респектабельнее в безупречном сером костюме.
– Добрый день, доктор, – сказал Адамберг, кидая пиджак на спинку стула.
– Как видите, ваш Бийо-Варенн уже принес мне кофе. Вы сказали “доктор”?
– Ну, так мне показалось, может, и зря. Я подумал, вы психиатр. Какой еще Бийо-Варенн?
– Юноша с широко распахнутыми глазами, так широко, что поневоле задумаешься, как он их ночью закрывает. Я же сказал, он был бы прекрасен в роли Бийо. Боже мой, надо было положить конец всем нашим играм, как только мы почувствовали, что дело принимает дурной оборот. Когда умы воспламенились. Да, надо было. Но уж больно увлекательное это зрелище, разгул страстей. Вы угадали, я психиатр.
– У вас слишком блестящий Робеспьер. Он превратил вашу “ожившую историю” в опасную копию.
– Настолько, что стерлась граница между реальностью и иллюзией, – серьезно сказал Брюнет. – А это, комиссар, грозит самыми ужасными последствиями. Вот до чего мы дошли. На этом, разумеется, мы завершим свое исследование, оно и так уже стоило жизни четырем участникам.
– Вы уверены, что у вашего дома ждал именно отпрыск Дантона?
– Уверен. Мне, конечно, следовало бы выйти, встретиться с ним и поговорить, но мне не хватило духу. Храбрость не относится к моим достоинствам. Я человек кабинетный.
– На этот раз, доктор, нам необходимы его фамилия и адрес.
Психиатр опять задумался и кивнул:
– Коллеги разрешили мне назвать их. Но двух других потомков я не сдам, пока они ни в чем дурном не замечены.
– Зачем он явился, по-вашему? Не собирается же он вас прикончить среди бела дня, это не в его стиле.
– Поначалу я почувствовал себя в опасности, но потом решил, что он, возможно, хочет выйти через меня на Робеспьера. Только мы с Блондином знаем его адрес.
– Вот так, с ходу, ударить в самое сердце? Рановато, в это я не верю.
– Ну, по крайней мере, подготовить удар, сориентироваться на местности. Я с вами согласен, это наверняка его конечная цель. Но пока что он нагнетает атмосферу Террора. Ему надо, чтобы Робеспьер ощутил страх, который он сам наводил на окружающих. Полагаю, в своем безумии он воображает себя лицом к лицу с настоящим Робеспьером.
– Согласен, – сказал Адамберг, зажигая наполовину выпотрошенную сигарету, и она полыхнула язычком пламени.
– У него, как я и говорил, размывается граница между реальностью и фикцией.
– Если вы считаете, что его цель – Робеспьер, зачем просите охраны для себя?
– Потому что я ни в чем не уверен. Охраны в разумных пределах, комиссар. Но может быть, я слишком многого требую. В конце концов, угроз я не получал.
– В пределах чего?
– Моего маршрута из дома в больницу и обратно.
– Из какого дома? – улыбнулся Адамберг.
– Я сегодня переезжаю к другу, – сказал доктор, улыбнувшись в ответ. – Нет, комиссар, своего имени я вам не назову. Не потому, что оно священно или неприкосновенно, но представьте себе реакцию моих пациентов, если они узнают, чем мы занимаемся. Получится, они доверились “охотнику за скальпами”! Нет. Если непременно должно прозвучать мое имя, я отказываюсь от охраны. Ничего личного, но мы знаем, сколько в полиции случается утечек.
– Ну и где же находится ваше рабочее место? – вздохнул Адамберг.
– Если вы согласны, ожидайте меня каждый вечер в восемнадцать часов у главного входа больницы в Гарше, я буду с черной бородой, в этом образе вы меня уже видели.
– Внутреннее расследование быстро выявит ваше имя.
– Я там работаю временно. А если вы покажете мою фотографию, вам, возможно, назовут доктора Русле. Это тоже вымышленная фамилия.
Адамберг встал, чтобы пройтись по кабинету и проверить, как за окном распускаются листья на деревьях. Липы вечно опаздывают. Этот Брюнет-Русле оказался трусом, но трусом предусмотрительным.
– У Дантона, настоящего Дантона, – сказал он, – по словам майора, тоже руки были в крови, так ведь?
– Конечно. Он бушевал во время Террора, пока сам не попал в ту же мясорубку. Это он подзуживал революционный трибунал – “Будем страшными, чтобы избавить народ от необходимости быть страшным”. Вам известно это его высказывание?
– Нет.
– “…Организуем трибунал, и пусть народ знает, что меч закона занесен над головами всех его врагов”. В этом новом трибунале приговоры могли сварганить на скорую руку за сутки, а дальше гильотина. И это заслуга нашего славного Дантона.
– Охрану выделим вам на неделю, потом продлим, – решил Адамберг. – Передаю вас в руки майоров Мордана и Данглара, обсудите с ними технические детали.
– Ваши коллеги должны знать, как выглядит этот нынешний Дантон. Вот, – сказал психиатр, нехотя кладя на стол фотографию.
– Я считал, у вас нет фотографий членов Общества.
– Ради него я нарушил правила. Смотрите сами.
Адамберг вгляделся в портрет. Никогда еще ему не приходилось видеть такого угрюмого, уродливого лица.
