Глава 6
Брать меня «на дело» ПГБшники категорически отказались, несмотря на юридическое совершеннолетие, наличие родовой печатки и личной заинтересованности. Поскольку предатель-Баринов решительно встал на их сторону, пришлось заняться делами, о которых бойцам невидимого фронта знать не стоило. Взяв с меня самую суровую клятву, что не увяжусь следом, ни Бок, ни Рогов даже не подумали как-то ограничивать меня в остальных передвижениях, так что начинающаяся ночь была в полном моем распоряжении.
Обычный велик, валявшийся на складе агентства, благополучно довез меня почти до самого пригорода ничуть не хуже джипа. Самое смешное, я даже времени затратил меньше, чем тогда, потому что двигался напрямую, а не в объезд. Ну, еще и сила мне в помощь. Когда можешь крутить педали со скоростью чемпиона и при этом почти не уставать, велосипед мало чем уступает по скорости машине.
В охране своего жилища патрульный гораздо больше надеялся на собаку, чем на нормальные запоры. То ли так верил в алабая, то ли не хотел выделяться из общей массы, то ли просто сглупил, теперь уже не узнаю. Ни в чем не повинное животное просто усыпил, других домочадцев у сержанта не было. Тайник в подвале нашелся легко, это не весь дом обшаривать и обстукивать, а содержимое его меня порадовало: три спортивные сумки, доверху набитые заботливо уложенными пачками банкнот обещали солидный куш. С сожалением оставив одну из полюбившихся мне крошек для улик ПГБшникам, покинул дом, приведя все в первозданный вид. Вряд ли с операции будут другие трофеи, но хотя бы внакладе не останусь. Попетлял для надежности, принял еще кое-какие меры и, спрятав сумки в наспех сооруженном тайнике неподалеку от города, налегке отправился домой. На все про все ушло чуть больше двух часов, даже устать не успел. Вернувшись, как мог, успокоил Бориса и прислушивающихся китайцев — Шаман явно был их любимцем. А дальше мы так и просидели всю ночь около рации, ожидая вестей.
По иронии судьбы раненых «героев» вместе с помятым Костиным повезли в ту самую больницу N15, где я когда-то стажировался. И это для меня с тех пор вечность прошла, а контингент врачей, работающих там, почти не сменился, так что стоило мне войти, как сразу оказался узнанным. Чёрт побери, Егора, оказывается, здесь очень даже любили и переживали, когда он пропал, а я про это даже не знал. В моих-Егоровых воспоминаниях больница отметилась, как нескончаемая череда усталости и человеческой боли.
— Егор! Ты?!! — облапывает и трясет меня могучий хирург со смешной фамилией Котенок, с бригадой которого я часто работал. Ударение в фамилии — на последний слог, при ошибке можно было получить в ухо или, как в моем случае, занудную нотацию, но как его звали за глаза — догадаться не сложно, — Господи, живой, мы ж тебя похоронить уже успели! Леська, смотри, узнаешь засранца?
— Ииии! — счастливо верещит, несмотря на ранний час, сильно располневшая медсестра Олеся, повисая у меня на шее, — Вырос-то как! Вымахал! А красавчик-то, красавчик!!!
Константин Михайлович спасает меня от участи быть раздавленным и утаскивает в крохотную комнатку для дежурного персонала, где я попадаю в лапы остальной бригады. Бессвязные возгласы, тисканье и похлопывания продолжаются еще пару минут, меня, как эстафетную палочку, передают от одного к другому.
— Ну, выкладывай, как жил, где пропадал? Я тогда в мае в училище ходил, мне сказали, у тебя источник перегорел, и ты, скорее всего, сбежал, чтобы с собой покончить, — без обиняков выкладывает хирург узнанный расклад, получив меня обратно после круга обнимашек. Пытаясь незаметно оттереть с рукава крем от чьего-то куска торта, в который я умудрился вляпаться в процессе, отвечаю старой доброй классикой:
— Не дождетесь!!! — но продолжаю уже нормальным голосом, — А так — да, и сбежал, и источник перегорел. Много чего было…
— А правда, что в училище вашем заговорщики всем заправляли?
— Про всех не скажу, но парочка была. Они, гниды, меня и уработали.
— И как ты теперь? — врачи, даже неодаренные, лучше других знали о проблемах с психикой магов при потере источника, так что сочувствие в голосе второго дежурного хирурга, чьи данные абсолютно выветрились из памяти, было неподдельным.
— Почти два года потребовалось, чтоб восстановиться.
— О, молодчага! Даешь! — со всех сторон посыпались поздравления.
— Чай с тортом будешь?
— К нам вернешься?
— Учиться теперь пойдешь? — одновременно звучат вопросы.
Звонок от ворот спасает меня от необходимости отвечать, а вскоре в дверях появляется Бок и с облегчением восклицает:
— О, шеф! Ты уже здесь?! Наших привезли!
— Уже иду!
— Шеф? — иронично спрашивает, натягивая шапочку, старший бригады.
— Так случилось, — пожимаю плечами.
— Ну, пойдем, посмотрим на твоих, — перестраивается на деловой лад Котенок, как будто эта шапочка послужила переключателем.
В приемном покое многолюдно и шумно, вместе с ранеными приехали остальные бойцы. Привычная обстановка, команды Котенка, другие знакомые голоса и запахи обрушиваются на меня, словно и не было этих двух с лишним лет. Первым делом бросаюсь к каталке Алексея, опережая врачей.
— Васин Алексей, одаренный, сломаны четыре ребра, внутренние ушибы, ничего критичного, — с облегчением убираю руки от виновато скалящегося сквозь боль Шамана. Для светлого одаренного действительно не страшно, тугую повязку ему уже кто-то вполне профессионально наложил. Земеля, все это время неслышно стоявший рядом, отмирает и с хрипом выдыхает.
— У этих ерунда, царапины, — пока я занимался Лехой, медики успели осмотреть остальных, — Посмотри вон тех! — указывает мне на Костиных хирург.
— Костин Бронислав. Ранение в плечо, других ран нет. Сустав и кости раздроблены, нужна операция, — отзываюсь после диагностики.
— Я то же определил, готовьте его! — отдает Котенок команду медсестрам.
— Костин Ярослав Владимирович, ушибы, перелом правой руки, перелом челюсти в трех местах, жить будет, к сожалению, — выношу диагноз последнему из пациентов.
Врач окидывает меня удивленным взглядом, но никак не комментирует последнее заявление. Другой персонал начинает заниматься легкоранеными.
— В операционную пойдешь? Без тебя есть риск, что парень инвалидом может остаться! — зовет меня с собой Константин Михайлович, кивая на лифт, где скрылась каталка с Брониславом.
Возвращаюсь к Шаману, тратя еще часть сил на обезболивание и заживление. Костин-старший с мольбой смотрит на меня, другие наемники тоже замерли в ожидании ответа.
— Пойду, конечно, — тяжело вздыхаю. Запал прошел, а предстоящий вид раздробленных костей и мяса радости не внушает. Но Бронислав — не директор, к нему у меня претензий нет.
Освободившись, нахожу Алексея, его мы с Олегом сразу же забираем домой. Даже без моей помощи он восстановится за несколько дней, разве что еще с неделю навыки работы с источником разрабатывать придется — в местах заросших переломов должны образоваться новые каналы передачи энергии. Так и не поспавший Бок, доставив раненых, сразу же умчался в контору — он остался там за все руководство разом — отец и сын Костины заняли койкоместа на несколько дней точно, все зависит от того, как будут лечить. По идее, хотя бы простейшие медицинские артефакты у них, с их профессией, должны быть, «лечилки» я им точно заряжал, но вот сколько у них теперь их осталось — большой вопрос. А я делать для них что-то сверх уже оказанной помощи Брониславу не собираюсь.
Есть большое желание отпинать пилотов за самодеятельность, но вина в данном случае целиком и полностью на мне — не предупредил и не объяснил. А контролировать каждый шаг — это не дело, да и невозможно это с взрослыми людьми. Хотя одна громадная претензия у меня все-таки имеется. Дождавшись, пока страдалец устроится на родной кровати, начинаю разбор полетов по горячим следам:
— Леха! Вот объясни: ты — майор, всех в конторе старше по званию! — про свои несуществующие здесь подполковничьи погоны упоминать бессмысленно, — Из боевых действий не вылезал с начала службы! Какого ху…дожника ты планирование операции Костину отдал? А?!! Если б у меня была уверенность, что ты во главе, я бы совсем по-другому действовать стал!
Шаман виновато пытается пожать плечами и тут же морщится от приваливших ощущений.
— Ярослав сказал… — вступается за друга Земеля.
— Да похрен, что он там сказал! Два боевых офицера просирают штурм курятника, потому что не нюхавший пороху кэп напланировал какую-то х. ню! Он же половину парней потерял на прошлом деле! Капитан, напомни мне, за что тебя из армии выперли?
Олег сердито сопит, но молчит, потому что знает, что виноват.
— Так какого лешего мы на те же грабли наступаем? А? Неужели не видели, что план хреновый?
— Костин вроде как начальник… Да и вводных было маловато, — все-таки подает голос Земеля.
— …льник! С какого перепугу он вам начальником стал? Вы что, в агентстве рядовыми бойцами записаны? Вы вместе с Боком были моими представителями, как хозяина! Я Костина директором оставил только потому, что заменить не знаю кем, плюс думал, что для конвоирования и охраны его хватит. И мне он в отличие от вас — никто! Наемный работник, не самый лучший причем. Принц датский с за…ами! — пару минут перевожу дух, потому что материться на Ярослава можно долго, но опять же, это тоже моя вина, считал, что наемник смирился со сменой статуса и будет нормально исполнять мои приказы.
— В общем так! Что делать с агентством, точнее с московской его частью, я еще подумаю, — сворачиваю разнос, — в Питере начальником Бок будет, надеюсь, с ним проблем не будет и сработаетесь. Но очень вас прошу, точнее, нет, ПРИКАЗЫВАЮ, как глава рода: если увидите, что он или кто другой чушь несет, не стесняйтесь, разбирайтесь, требуйте полного расклада!
Даю парням время осознать сказанные мной слова, после чего перехожу к нормальному разговору:
— Есть идеи кого вместо Костина назначить? Вы тамошних лучше моего знаете. Уж очень жалко будет сворачивать все на взлете.
— А Саша?
— Бок в Питер с нами хотел. Можно, конечно, его пока тут оставить, но как-то не по-человечески получится: обещали одно, а втюхиваем другое, да и кто тогда в Петербурге лямку тянуть будет?
— Я буду, — неожиданно твердо произносит Олег.
— Ты ж не хотел?
— Мало ли что не хотел! Ты прав, хватит с меня тупых начальников, лучше уж самому решать!
— Алексей, ты как?
— Я только за! Я хоть и старше по званию, но просто не хочу пока в такое впрягаться. Замом к Олегу пойду. А созрею, ты ж найдешь для меня дело?
— Думаю, найду. Есть у меня задумки. Как Бока радовать будем?
— Знаешь, ему в Москве, в общем-то понравилось, может и сам с удовольствием останется. Но ты тогда его в род прими, или хотя бы дай твердое обещание? У него действительно с родней не сложилось, а за тебя он тогда зубами рвать будет и в авантюры без согласования точно не полезет. А если найдется дело именно для нас, так не на другой же край света переезжаем!
— Ладно, поговорю с ним, — покидая жилище пилота, не забываю выдать лекарское напутствие: — Выздоравливай, завтра навещу, когда отдохну. О гареме пока забудь, тебе сейчас резкие движения противопоказаны!
— А если без резких? — и такой невинный взгляд!
Машу на него рукой, горбатого могила исправит.
ПГБшники свою часть обещаний выполнили, прикрыв нас полностью. Для посторонних «Кистень» функционировал без перебоев, о нашем участии в «бойне у свинарника» не знал никто, кроме заказчика, которому это ведомство нашло, чем укоротить язык. А прокатившаяся за выходные и начало недели волна самоубийств и несчастных случаев среди полицейских чинов и некоторых гражданских лиц давала надежду, что страна так и не узнает своих героев.
О том, что пришло время расплаты, мне напомнили весьма оригинальным способом. У нашего ангара лихо затормозил грузовик с самыми обычными номерами, хрюканье и визги из которого не оставляли простора для фантазии о содержимом.
— Что это? — уже ничему не удивляясь, спрашиваю у довольно ухмыляющегося Рогова, выпрыгнувшего с пассажирского места.
— Твои трофеи! — и ржет, зараза, пока водила выпинывает из кузова несчастных животных.
— Боже! За что?!! — спрашиваю у неба.
— Что случилось? — подоспевший Борис в недоумении пялится на десяток свиней, вяло разбредающихся по нашему тесному пятачку перед складом.
— Шашлык любишь?
— Э-э-э… Такие зажаренные кусочки мяса на шампурах?
— Угу. С доставкой на дом.
— Люблю, но, по-моему, здесь пропущена пара этапов в приготовлении…
Смотрю на приятеля — лицо абсолютно серьезное, но по глазам видно, что едва сдерживается. Все ясно, и этот туда же.
— И что мне с ними делать? — спрашиваю у оперативника, который, несмотря на веселье, не спешит подходить поближе.
— Что хочешь, — внезапно капитан меняется и вместо лихого рубахи-парня передо мной предстает весьма непростой человек с жестким взглядом, — Я свою часть сделки выполнил, как видишь — не зажал ничего, — взмах рукой в сторону привалившего счастья, — Туши, уж прости, тащить не стал, за эти дни они завоняли. Этих, кстати, тоже никто не кормил, только поили, так что советую позаботиться.
— Понял, — Вану и Ли даже не потребовалось отдавать команды, сами умчались соображать, чем поддержать угасающие силы неожиданных трофеев. Боря с опаской приближается к свину поменьше и трогает того за уши. Контактный зоопарк, мать его!
— Пойдем, поговорим, — приглашаю капитана внутрь.
— Без обид? — уточняет он.
— Какие уж тут обиды! Расплатился честь — по чести, а то, что не отказался подложить свинью ближнему, так я бы тоже не смог удержаться, наверное… — произношу задумчивым тоном.
Рогов настораживается и не спешит идти за мной, но я его успокаиваю:
— Да не жмись ты! Шутку я оценил, зачетная! Поросят найду куда пристроить, есть у меня кандидат на подарочек. Мешок семечек или орешков ему еще добавить что ли? От себя?
Сообразив, о ком я, Василий усмехается, силовики оказались удивительно слепыми и глухими в момент разборок пилотов с Костиным, правда, и те грань не перешли, ограничившись рукой и челюстью, ну и попинав для порядка. Жаль только, что я остался лишен удовольствия приложить руку к орлиному носу наемника, второе избиение за тот же проступок будет перебором.
В ангаре располагаемся за столом, Борю прошу ненадолго нас оставить, хотя его любопытство зашкаливает.
— Как вы себе это видите?
— Мне приказано — на твое усмотрение. Но не меньше десяти человек.
— Москвичей или питерских?
— Тебе какая разница?
— Извини, ступил, — устало тру лицо, последние несколько дней выдались утомительными, даже Борис умудрился поучаствовать в нашей кутерьме, оформляя в конторе бумаги, — Просто я через несколько дней в Петербург переезжаю, только с этой точки зрения спрашиваю, — объясняю свой неуместный интерес.
— Потом можно и в Питере, но первых двоих — здесь, специалисты уже ждут, — настаивает Рогов.
— Хорошо, пусть так и будут по двое за раз. Мои условия: полная анонимность, и я, и ваши — в масках и балахонах. Знать их в лицо нет ни малейшего желания, светить своим — тоже.
— Принимается.
— Блокирующая сбруя с вас по количеству обучаемых. Помещение тоже на вас, мне все равно, но лучше бы нейтральное. И имейте в виду — будет шумно, — вспомнив свои собственные ощущения, капитан понимающе кивает.
— И еще…
— Да?
— В Питере я не хочу знакомиться с кем-то еще из вашего ведомства, сделка была между нами лично, поэтому работать буду только с тобой.
Капитан зависает ненадолго, но потом молча соглашается, а в его глазах я вижу расчетливый блеск — последнее условие явно приходится ему по вкусу. Что ни говори, а маги моего уровня вряд ли баловали служивого своим вниманием, предпочитая иметь дело с людьми повыше рангом.
— Мне нужен будет твой питерский адрес.
— Как устроюсь — дам телеграмму или отзвонюсь, но если что — всегда через мать можно будет весточку передать. Только при условии — ее не пугать и не трогать, она не в курсе моих дел.
С этим требованием Рогов тоже соглашается — это в его интересах. Несмотря на неудачное начало знакомства, оперативник наверняка уже прикинул возможные плюсы от его продолжения. И это нормально, сам такой. На сотрудничество с большими шишками в ПГБ пока не замахиваюсь, да и не нужно мне оно при наличии прямого выхода на Милославского, но там не успеешь оглянуться — окажешься жестко припахан, а здесь будет масса вариантов. Посмотрим теперь, как отреагирует на мои условия начальство капитана, от этого и будем танцевать.
Про передачу техники я думал долго, невзирая на загруженность. Каюсь, были мысли придержать, «не смочь» научить, но обдумав и взвесив, решил все же сдержать слово. Однозначно, что рано или поздно это умение раскроют, как бы я не противодействовал и не тормозил. Идея на поверхности, так что в секрете уже не удержать. И если кому-то из агентов это умение спасет жизнь или свободу — тоже неплохо. А болевое — это вообще вряд ли является тайной для их сотрудников и просто целителей — люди издавна любую хорошую вещь приспосабливали для вреда себе подобным.
Урок описывать не буду, на двойку «привидений» убил почти сутки, пока не добился понимания принципа. О том, что за время обучения запомнил их источники до мельчайших подробностей, никому, разумеется, не рассказал. С Роговым и Верещагиным, присутствовавшим на занятии в качестве наблюдателей, договорились, что при необходимости занятие еще один раз повторим, но на этом конкретно с этими людьми — всё.
Вторым по значимости, что вертелось у меня в голове в эти сумасшедшие выходные и начало недели, шел разговор с Бариновым-Боком, фрекен Бок ему… В мыслях я прокручивал самые разные варианты, но никак не мог понять, как уговорить пилота остаться на нужном мне месте. И ключевое слово здесь именно «пилот», оставляя его в Москве по сути одного, я не мог обеспечить ему того, к чему он рвался изначально — неба. Но, как ни откладывай, а время для беседы пришло, решать — быть или не быть Московскому филиалу «Кистеня» требовалось быстро.
— Александр Владимирович, можете со мной поговорить? — в кои-то веки мы оба выспались: отдохнув, я ввел Шамана в строй, уж что-что, а сращивать кости я научился отменно.
— Догадываюсь, о чем именно.
— Александр Владимирович…
— Гор, переходи уже просто на имя, а? С Алексеем и Олегом ты же не церемонишься?
— Там немного ситуация другая, но я не против. Как предпочитаешь: Саша или Шура?
— Ради Бога, только не Шура! Так меня только бывшая звала, так что ассоциации не самые лучшие!
— Саша, так Саша, — соглашаюсь я, устраиваясь на диване в кабинете начальника. Бок, недолго думая, составляет мне компанию, пересев из своего рабочего кресла на мягкий стул напротив.
— Ну, уговаривай!
— А надо? — доброжелательно-ироничный настрой Баринова мне нравится, кажется, разговор выйдет не таким трудным, как я ожидал.
— Алексей уже успел со мной поговорить, так что я примерно представляю, но хотелось бы твою версию услышать?
— Моя версия такая: ты бухгалтерские книги «Кистеня» за второй квартал видел?
— Видел.
— Тогда порядок сумм, что здесь крутится представляешь. Мы сейчас на волне, Костин просто придурок, что в эти несчастные двадцать тысяч вцепился.
— Согласен.
— Тогда сам понимаешь, сворачиваться мне не хочется. Но и без толкового и верного руководителя оставлять это я не могу. А в Питер я, к сожалению, еду однозначно.
— Просто на понимание — зачем?
— Давай, я потом всем разом объясню, не хочется по десять раз пересказывать. Лучше скажи, на каких условиях ты согласишься здесь остаться?
Саша уже явно думал над ответом, но все-таки берет паузу, отвлекшись на разливание чая, принесенного Борисом.
Борька — молоток, сам вызвался помочь и теперь семимильными шагами проходил социальную адаптацию, замещая Бронислава, числящегося при «Кистене» секретарем. Всего за пару дней он разобрался почти со всеми бумагами, скопившимися на столе в нашей приемной, и удачно отшил пару мелких скандалистов, рвущихся сходу к Самому Главному. Дискомфорт, испытываемый обычными людьми в присутствии гасителя, никуда не делся, так что запал у склочников очень быстро затухал, а вопрос решался как бы сам собой. По мне — бесценное подспорье для помощника руководителя.
— Про желание смены рода ты знаешь. Я немного тебя узнал, да еще видел твое отношение к Алексею и Олегу, так что не передумал, а, наоборот, хочу еще больше.
— А вдруг я чудить начну?
— А нахрена тебе это? Прости, конечно, но у меня сложилось впечатление, что тебе банально некогда чудить…
— Дурное дело нехитрое.
— Стать дурнее моего дядьки тебе при всем желании не удастся, так что не кокетничай!
— И в мыслях не было! Но, извини! Мне всего шестнадцать лет, у меня куча обязательств перед разными людьми и конторами! Я хочу понять, какого хрена ты в меня так веришь?!!
— Потому что мне тридцать восемь! И я об этом титуле с двадцати лет мечтаю! Ты у меня печатку видишь? — внешне спокойно, но с заметно слышимым надрывом отвечает Баринов.
— И что?
— И то! Тебе всего шестнадцать, а ты уже пробил титул своей тетке и себе, за последний год, если я не ошибаюсь!
— Ну!
— Скажи, чье дворянство будет следующим?
Над ответом я зависаю. В том, что пилоты рано или поздно от меня уйдут, я не сомневался никогда. Но наша зародившаяся дружба, я надеюсь, это переживет, да и опыт создания родового союза у меня теперь имеется. И мои планы, которые я собираюсь озвучить всем на ближайшей встрече. Хотя бы просто для того, чтоб все были в курсе и знали, к чему мы стремимся.
— Земеля старше, плюс он мой наследник, как оказалось. Чисто случайно, но в род я его принял вперед всех, — пока у меня нет детей, в случае моей неожиданной кончины наследуют принятые в род в порядке очередности, — Но я ставлю на одновременность Земели и Шамана.
— И что поставишь?
— Коньяк?
— Ящик, не меньше! Иначе спорить не интересно.
— Да хоть и ящик!
— Принимается.
— Эй-эй! Бок! Фрекен Бок тебе в жены! Я чисто гипотетически! Хотя… Давай забъемся, согласен. Ящик коньяка! Только Шаману и Земеле ни слова!
— Идет! — скрепляем пари рукопожатием, — Кстати, давно хотел спросить: что за фрекен Бок ты все время упоминаешь?
— О! Легендарная дама! Домоправительница и домомучительница в одном флаконе! — поняв, что большего от меня не добиться, Баринов сдается:
— Ладно, не хочешь говорить — не говори! А что касается меня, так я хочу стать третьим в этом списке!
Какое-то время мы молча пьем чай, думая каждый о своем.
— Про род понял, это, в общем-то, ты с самого начала озвучивал, просто понять хотелось. Что еще?
— Еще?.. Если насчет первого возражений нет, то есть несколько условий по работе: хочу набрать штат под себя, все равно на все позиции искать людей придется.
— Принимается.
— Если что-то найдется интересное — вызываю вас, и наоборот, если что-то у вас — я присоединяюсь.
— Принимается без вопросов. Но про то, что без использования втемную, надеюсь, ты понимаешь?
— Ну, уж, за дурака-то ты меня не держи!
— Я и Костина за дурака не держал, а вон что вышло!
— С Приказом проблемы будут? — сочувственно интересуется мужчина.
Морщусь, разглаживая волосы над ухом, а когда ловлю себя на этом жесте, морщусь еще больше.
— Решаемые. Им кое-что от меня нужно было, так что обменял. Единственное — если б не эта подстава, мог бы и повыгоднее пристроить.
— Что-то ценное?
— Скажем так, родовое умение. В деньгах не оценивается, так что говорить бессмысленно.
— Знаешь, тогда не расстраивайся! Если техника была им нужна, и они про нее знали, то могли бы сами подставу, как ты изящно выразился, организовать, а там бы ты легко не отделался.
Зажевываю чай лимоном. Знаю, что не положено, но люблю так делать с детства, а сейчас и не с английской королевой чаёвничаю. Правда, Чёрный, как раз вошедший в этот момент с бумагами, корчит мне угрожающую рожу. Он, помимо прочего, взялся исправить огрехи в моем воспитании, и теперь одергивает, когда делаю что-то не то. Правильно, конечно, но иногда утомительно, к холодильнику теперь как вор пробираюсь, благо, китайцы прикрывают от бдительного Борькиного ока. А то если поймает, то сначала лекция, а потом трапеза за столом с полной сервировкой и переодеванием. Джинсу любимую вообще грозился выкинуть или сжечь, но тут уж я встал на дыбы, нечего на святое покушаться!
Моментально проглотив кислую дольку, смотрю на приятеля искренним невинным взглядом, но поздно, уже попался. Вечером по дороге домой нотация мне обеспечена. Ладно, переживу. Узнав гасителя получше, я понял, что зацикленность на некоторых правилах помогают ему держать себя в руках, так что не обижаюсь.
— Возможно, ты прав, не думал об этом с такой точки зрения, — отвечаю Боку, дождавшись ухода Чёрного, — Теперь в любом случае поздно говорить об этом.
— Что с Костиным делать будешь?
— Не знаю! Серьезно! Колеблюсь от «пропал без вести» до «уволен за несоответствие» и в ассоциацию настучать, чтоб дел с ним никто не имел, — весьма откровенно высказываю свои мысли насчет бывшего директора.
— Не советую ни того, ни другого.
— Насчет первого понимаю, а выгонять почему не советуешь?
— А зачем?
-..? Не понимаю!
— Оставь его мне. Понятно, что не руководителем, сделаем должность вроде консультанта, пусть свои косяки отрабатывает, — и тут же кривится, — Черт, словечки твои такие прилипчивые, сами на язык лезут. Фрекен Бок мне!.. — вместе смеемся над нелепым ругательством.
— Он и консультантом много наворотить сможет! — возвращаюсь к теме разговора, — И где гарантия, что согласится? А согласившись, не будет мелко или крупно пакостить?
— При правильно составленном контракте? Сомневаюсь. Но вот обеспечить его лояльность тебе как-то придется!
Такой нетонкий намек на мои способности мне не нравится. Придется внести ясность в этот вопрос:
— Еще раз для понимания: мне шестнадцать лет! В тринадцать я сорвал источник и восстанавливался почти два года! Кроме базовых знаний — я самоучка. То, что ты видел с Локтевым, это практически все мои умения в этой части!
— Но при этом ты меняешь некое родовое умение на спецоперацию ПГБ! Ладно, будем считать, я поверил, — укоризненно качая головой, произносит мужчина, — Но я и не это имел в виду, надежность всех этих ментальных воздействий, на мой взгляд, сильно преувеличена.
— Тогда что?
— Шеф у нас ты, я лишь могу высказать пожелание, — умывает руки теперь уже действующий директор агентства. Приказ написать — дело пяти минут, а принципиальное согласие я, похоже, получил.
— Понял, подумаю. По маленькой? — следую я традиции обмывать назначения.
— А давай! — соглашается Саша и достает из бара бутылку с парой пузатых рюмочек.
— Мы тут, знаешь ли, пашем, а они пьют!!! — раздается от входа двойной негодующий вопль Шамана и Земели, вернувшихся с объектов.
— Вот это нюх! — переглядываемся мы с Бариновым, — Борьку там тоже позовите, пусть закроет кабинет на десять минут. Сока ему нальем.
— За что хоть пьем? — спрашивает Шаман, дождавшись конца коротких приготовлений.
— За Васина Александра — директора московского «Кистеня»! — провозглашаю я тост под одобрительные возгласы собравшихся.
Нанятым Костиным ветеранам веры теперь не было, поэтому со всеми повторно побеседовали и от всех троих отказались, выплатив компенсацию за беспокойство. Такое решение всем сторонам пришлось не по вкусу, но лучшего у меня не нашлось. Разве что деньги взял из заныканных сумок, а не со счета агентства.
Замотивированный Баринов позвонил куда-то на малую родину, и к концу недели у нас уже был полный штат. Окрыленный перспективой смены рода и начальством над успешной конторой, он, не стесняясь, зазвал несколько человек своих друзей и знакомых, так что за возможный бунт на корабле я больше не переживал. Но те несколько летних дней, что за ответственных лиц пахали только мы с ним, да Земелей — вспоминать совсем не хочется.
А ночью у Костина, выписанного накануне домой, случился обширный инфаркт, об этой новости мы узнаем от Мирославы, позвонившей в офис с утра пораньше. Скорая успела вовремя, Ярослава откачали, но восстанавливаться ему теперь придется очень долго. На пристальный взгляд Баринова отвечаю своим спокойным.
— Все-таки уволен за несоответствие?
— По состоянию здоровья, и согласись, эта формулировка куда лучше.
— Не боишься?
— Чего?
— Не знаю, расследования, например…
— Саш, ты переработал! У Костина проблемы с сердцем уже десять лет, я в карте смотрел. А год у него тяжелый выдался: банкротство, сорванный заказ, последнее дело удачным тоже не назвать! Даже у здорового человека сердце могло надорваться.
— Что теперь делать будешь?
— Съезжу сейчас в больничку, челюсть и руку ему залечу, все врачам полегче будет.
— А инфаркт?
— Не мой профиль, там манипуляции гораздо тоньше нужны. Восстановится постепенно сам, методики реабилитации разработаны. Страховка на этот случай у него есть, сам документы всем работникам подписывал. Раз сразу не умер, значит, поживет еще.
Саша хочет еще что-то спросить, но прикусывает язык — умный поступок с его стороны. Все в той же больнице, куда он меня отвез на нашем джипе, нахожу Котенка и прошу провести меня в реанимацию. Караулящие в коридоре крупная дородная женщина и заплаканная Мирослава пытаются прокрасться следом, но дежурный врач захлопывает перед ними и Бариновым дверь в отделение.
— У вас есть медицинское образование? — интересуется реаниматолог в ответ на мою просьбу, подкрепленную заверениями хирурга.
— Только самое начальное. Ну и еще в травме стажировался у Константина Михайловича. Не волнуйтесь, в вашу область не полезу, только кости сращу.
— Он сможет? — спрашивает у Котенка кардиолог.
— Да, ты его не застал, но он тут чудеса у нас творил в свое время, — вступается за мой профессионализм Котенок, — Пределы своих сил он знает, так что не навредит.
— Костя, под твою ответственность! — предупреждает хозяин палат.
— Я за него ручаюсь! — подтверждает хирург.
— Хорошо, приступайте, но я буду за вами наблюдать.
Равнодушно пожимаю плечами в ответ — со стороны лечение никак не смотрится. Есть категория целителей, устраивающих из своей работы шоу, но остальное большинство предпочитает делать работу молча и без эффектов.
Бледный и местами желто-фиолетовый Костин вызывает жалость и шевеления совести, которые я тщательно задавливаю — этот человек мог отнять у меня парочку близких людей и навесить крупных проблем. Под бдительным присмотром двух врачей сначала накладываю целительный сон на замену бессознательному состоянию, а потом залечиваю переломы, попутно убирая синяки. Котенок сразу же ловко снимает шину с челюсти и гипс с руки. При манипуляциях область сердца старательно обхожу стороной, хотя все равно благодаря моим действиям приборы начинают пикать ровнее. Безымянный кардиолог равнодушно отмечает этот факт, делая отметку в карте. Заодно с лечением заряжаю несколько «лечилок», используемых в медицинских артефактах. Ушлый доктор подсовывает еще и парочку разряженных из своего стола, явно сожалея, что не хранил больше. Закончив, выходим все вместе из отделения в коридор. Женщины с тревогой бросаются к дежурному, но тот важно успокаивает их благоприятными прогнозами.
— И не надо больше тут караулить! Угрозы жизни сейчас нет, завтра-послезавтра в общую палату переведем, тогда и приходите! — закончив разговор, отправляет он женщин домой
Те послушно идут на выход, но направляются домой не сразу, а вначале на этаж к Брониславу. В компании Баринова и Котенка иду за ними.
— Спасибо, Егор Николаевич! — здоровой рукой Слава вцепляется в мою.
— Не за что. Извини, но больше помочь твоему отцу не мог — не моя специализация, теперь только лекарства и покой. Но прогноз хороший, так что встанет на ноги.
С разрешения Константина Михайловича подлечиваю парню плечо, так что тот восхищенно цокает языком, тщательно рассматривая место состоявшейся операции:
— Везет тебе, парень! Не будь у вашей семьи Егора в знакомых, тебе бы инвалидность грозила, а теперь швы только снимем, и отправишься домой, как новенький! Еще и отца твоего подлечил, так что и там теперь все хорошо будет!
Новую волну восхищения и благодарности прерываю на корню, оправдываясь усталостью. Выставив ненадолго женщин из палаты, опрашиваю Костина-младшего:
— Какие теперь планы?
— Какие планы у безработного? Вы ж меня теперь уволите?
— С чего тебя-то увольнять? Отца твоего даже здорового уволил бы, скорее всего, — уж извини, но напрячься он меня капитально заставил. Для вашего прикрытия даже ПГБ задействовать пришлось. А ты… Выздоравливай! Не захочешь дальше у нас работать — напишешь заявление, нет — значит, долечишься и выйдешь. Остальные ведь все работают, как работали. Директором «Кистеня» теперь Александр Владимирович будет, ты его знаешь.
— Отцу это не понравится.
— Отцу твоему много чего не нравится, но его лечение вам в копеечку влетит, даже несмотря на страховку. Так что мой тебе совет — не майся и выходи на работу, как поправишься. Деньги вам теперь ой, как нужны будут!
— Спасибо, Егор Николаевич! Александр Владимирович! — отчаянно уверяет он Бока, так и стоящего безмолвной тенью за моей спиной, — Я обязательно скоро выйду!
Уже на обратной дороге Саша интересуется:
— А Бронислав-то мне зачем?
— У его отца связей много здесь, часть через Бронислава проходила. На первых порах тебе не лишним будет. А голова у парня светлая, да и Ярославовых закидонов еще нет. И не забывай, он теперь нам благодарен будет.
Часть пути проводим в тишине, радио Бок не включает, а рация, слава Богу, пока молчит.
— Напомни, сколько тебе лет? — неожиданно спрашивает Александр.
— Шестнадцать, — удивленно откликаюсь, уж в склерозе-то пилота подозревать явно преждевременно.
— Далеко пойдешь! Но я с тобой! — делает вывод мужчина, ставя точку в разговоре.
И вот пришел этот кошмарный день — первое сентября. Позади суета подбивания дел, переезда, временного устройства в квартире Ярцева-старшего. И теперь я стою в закрытом дворике-колодце гимназии и нервно курю. В переносном смысле, но я и по-настоящему в кои-то веки не отказался бы. Вокруг меня дети! ДЕТИ, бл…! ОЧЕНЬ МНОГО детей!!! И они смеются, перекрикиваются, жестикулируют, гогочут, а эхо многократно это все тиражирует, создавая невообразимое давление на мою несчастную, пошатнувшуюся за лето психику. И это мы еще пришли пораньше!
Рядом съежился Борис. До недавнего времени его круг общения ограничивался семьей и немногочисленным штатом учителей и тренеров, так что столкновение со школьной действительностью для гасителя оказалось тоже излишне впечатляющим. Хотя, за этого кадра переживать не стоит — это поначалу он робеет и стесняется, а освоившись — становится обычным молодым человеком. Конечно, со своими тараканами, но кто из нас без них?
— Ага!!! — сзади в бок под ребро втыкается тонкий, но очень острый палец.
Резко разворачиваюсь и чудом успеваю затормозить замах руки на отпрянувшую княжну Ямину-Задунайскую.
— Машка! Охреносовела?!! — почти ору на старую знакомую. Совместно пережитое приключение нас немного сблизило, но моё обращение, однозначно, не вписывается ни в какие рамки. Спохватившись, начинаю извиняться:
— Мария Кирилловна! Маш! Прости, пожалуйста, а? Это от испуга, нервное… Честное слово, не хотел! Ну, Маш! Прости-и! — тоном мыша из мультика про кота Леопольда тяну я, пытаясь загладить промах.
Не тут-то было. Машкин взгляд впивается в букет из громадных гладиолусов, купленный мною с утра 1-го сентября.
— Это… это что?.. Это мне?! Нам надо сделать перерыв?!!! Ты!.. ТЫ БОЛВАН!!! — развернувшись так, что кончик косы хлещет меня по лицу (это, типа, боевое умение такое?), девчонка уносится к стоящей чуть поодаль стайке подружек, явно подумав что-то не то.
— Я правильно понимаю, что это была та самая княжна Мария Кирилловна Ямина-Задунайская, с которой ты обещал меня познакомить? — сочась ехидством, спрашивает Борис.
— Какой перерыв? Ты хоть что-то понял? — все еще под впечатлением спрашиваю я.
— Гладиолусы!
Охренеть, какой информативный ответ: потому что гладиолус! Прямо родным чем-то повеяло!
— А для тупых?
— Букет из гладиолусов означает: «давай сделаем перерыв».
— Ты серьезно?!!
Приятель закатывает глаза:
— Ты хоть что-то из тех книжек, что я тебе купил, читал?
— Ну!
— О, боже, ты безнадежен!
— Так объясни! Хорош уже издеваться!
— Каждый цветок имеет значение, а конкретно гладиолусы — именно то, что я сказал!
— То есть Машка решила, что этот веник для нее, и типа, я с ней прощаюсь?
— Ну, по всей видимости, да! Так что поздравляю, ты — болван!
Болван — это явно не то слово!
Вот с чем ассоциируется у миллионов людей первое сентября? С дождем, первоклашками и букетами цветов. В моем конкретном случае — мимо все три раза. Солнце светило и грело совсем не по-осеннему и не по-Питерски, первоклашек в Первой гимназии отродясь не было — здесь учились только с четырнадцати лет, а цветы учителям на «день знаний» дарить было не принято! Вообще! Нигде! Дикие люди!!!
А я, смирившись с внезапно возникшей необходимостью вернуться за школьную парту, решил получать удовольствие от процесса по максимуму. И раз уж выпала такая карта, сделать все в последний раз, как положено. Отутюжил форменный костюм и рубашку (вру, просто отдал ярцевской прислуге, но ведь это почти то же самое?), начистил ботинки (та же фигня), сходил накануне в парикмахерскую (наконец-то!) и спозаранку отправился за цветами. Уж сколько лет прошло, а связка из длинных гладиолусов с веточками чего-то пушистого посредине является для меня неотъемлемым атрибутом начала учебного года. И ничто меня не сбило с этой мысли: ни стойкое удивление продавщицы в цветочном магазине, ни странный взгляд Шамана, заскочившего поутру на доклад, ни ярко выраженное недоумение Черного. А я еще подшучивал над их стереотипами!
Выкидывать букет на глазах заинтересованной публики было бы еще более странно, поэтому, оказавшись среди нарядных, но абсолютно бесцветочных детей, я продолжал крепко сжимать несчастный веник, судорожно придумывая, куда бы его деть. Еще и значение приплели, а я в этом языке цветов ни в зуб ногой!
— Та-а-ак! А еще что-нибудь он означает?
— Ну, еще «я искренен в своих намерениях», но так трактуют реже. А кому ты вообще цветы нес?
— Да уж не Машке! Секретарше, за помощь, — удачно нахожу я выход, — Без всяких смыслов. Просто букет понравился.
— А-а-а, а я-то уж подумал…
Слушать Борькины теории нет ни малейшего желания, так что предлагаю:
— Пойдем тогда? Пока построение не объявили? Пока еще кто-нибудь что-нибудь не напридумывал, — и тащу приятеля в сторону здания.
— А с княжной что теперь делать будешь? — на ходу интересуется товарищ.
— Что-что? Извиняться! Как-будто есть другие варианты? Это ж типичная женская логика: сама придумала, сама обиделась. А я оправдывайся и извиняйся.
Борька прыскает на моё бурчание, как будто я сказал что-то смешное. Это он просто по молодости еще не знает, что это не шутка, а суровая правда жизни.
— А что бы ты посоветовал Машке подарить? Из цветов?
— В твоем случае — только кактус! — подначивает Чёрный, — Вполне нейтральное значение — упорство.
— Ага, а потом получить им по морде… вместе с горшком. Еще есть идеи?
— Не знаю, я же не специалист, так, только основное знаю. Ирис вроде бы дружбу означает…
— Ага, как я, так безнадежен, а как сам — так сразу в кусты! Кактусовые!
— Да не майся ты, спроси у продавщицы, она тебе что-нибудь подберет!
— Вот они! Слова не мальчика, но мужа! Свалить ответственность на третье лицо — это нормальное мужское решение! — не все же ему только надо мной ехидничать, — Пришли, — мы замерли перед дверью канцелярии, откуда доносился каркающий голос Светланы Ильиничны, говорившей с кем-то по телефону.
— Иди! — подталкивает меня ко входу Борис.
— Нет уж, пошли вместе!
— Тогда сам с ней разговаривай, я ее боюсь! — шепотом признается гаситель, который может убить старушку, не прилагая ни малейших усилий, всего лишь сняв на несколько минут контроль.
— Не вопрос!
Просачиваюсь в приемную:
— Светлана Ильинична! Добрый день!
— Добрый день! — с виду холодно и высокомерно, но на самом деле стеснительно вторит мне Чёрный.
— Позвольте отблагодарить вас за помощь и поддержку! Ваши своевременные советы очень помогли нам с Борисом. Чрезвычайно вам признательны! — несчастные цветы наконец-то обретают владелицу, а мне где-то наверху добавляется +1 к пронырливости.
Старая сушеная вобла расплывается в крокодиловой улыбке. Жуткое зрелище, но мы и пострашнее видали, хотя нет, судя по побледневшему Бориному лицу и судорожным сглатывающим движениям кадыка, с множественным числом я поторопился.
Вообще-то, и я, и Борис зря так про нее. Бабулька нам сильно помогла здесь устроиться, подсказала, где учебники и принадлежности купить, чтоб не дорого и не стыдно, где форму быстро сшить, а главное — сколько добавить за срочность, и многое другое. Учитывая, что из-за задержки в Москве прибыли мы всего за несколько дней, все приготовления пришлось делать в страшной спешке, а это — почти всегда переплачивать. Для обычных школьников может и не такие большие деньги, а вот при нашей пафосной гимназии — очень даже ощутимые. И, хотя оба мы не нуждались, тратить лишнее на ерунду не очень любили. Так что благодарность она заслужила, и букет оказался весьма кстати.
А то, что выглядит злобной и устрашающей, так, во-первых, лет ей как бы не под сто, а во-вторых, со школярами и их влиятельными родственничками только так и надо — другая бы здесь не выдержала.
— Борис, Егор! Спасибо, мальчики, порадовали. С формой, я смотрю, успели?
— Да, по одному комплекту нам в ателье подогнали, сменные позже будут. Надеюсь, на это время хватит.
Чёрный морщится — приятель оказался жутким модником, и перспектива ходить две недели в одних и тех же костюмах его угнетает. Ничего, на рубашках оторвется, отец ему тут чемоданы с вещами прямо в Питер с оказией переслал, так там этих рубашек штук сто на все случаи жизни.
— А к учебе все купили?
— Почти, разве что мелочи какие остались. Светлана Ильинична, спасибо вам огромное, если б не ваши списки — растерялись бы.
— На здоровье, мальчики, вы у меня не первые, кто без родителей жить будет, так что появится необходимость — обращайтесь за советом, всегда помогу, — тепло улыбается женщина, и на этот раз ее лицо становится почти приятным. — А теперь бегите, у меня еще дел полно, да и звонок скоро уже будет! Андрей Станиславович очень не любит опаздывающих.
— Всё-всё! Нас уже нет! — на прощанье выдаю самую мощную улыбку из своего арсенала и выталкиваю молчащего Борю из приемной. — Пошли живей, опаздунов никто не любит.
— Вот, как у тебя так получается? Я же к этой грымзе подойти боюсь, не то что заговорить, а ты раз — и все! — на бегу спрашивает Боря.
— Опыт, дитя мое! — наставительно тыкаю пальцем вверх, — Сын ошибок трудных. Поживи с моё один, и сам так сможешь.
— Зато с княжной в лужу сел!
— Уел! — почти в рифму отвечаю, — Выкручусь, не впервой!
Пока учителя ровняют стадо, разглядываю будущих одноклассников. В нашем классе двадцать четыре человека: пятнадцать девушек и девять парней, включая нас. В других классах картина примерно та же — девушки в большинстве. Чем это обусловлено — не знаю, по статистике мальчиков, даже одаренных, рождается больше. Возможно, что их, как и нас с Митькой когда-то, держат в закрытых интернатах с раздельным обучением. Царскосельский лицей, например, так и остался чисто мужским заведением с постоянным проживанием.
— Дорогие ученики!.. — ну вот, началась шарманка. Бла-бла-бла… мы рады вас видеть… этот год он такой важный!.. Учителя ночей не спали, в обед не доедали… Администрация вообще трындец, как уработалась… А император-батюшка возлагает на нас что-то там… кладет, в общем, с прибором…
Пережив торжественную часть, расходимся по классам. Фантазии о сексуальной классной даме в очках и чулках разбились еще на линейке: наш классный наставник — пожилой мужчина, преподаватель истории. Очки присутствуют, насчет чулок сказать ничего не могу — брюки мешают. Впрочем, знать это я не хочу, ориентация не та.
Большая часть класса держится сложившимися компаниями, новичков всего трое — я с Борисом, и мелкая девушка-брюнетка с темным источником. Приглядевшись, понимаю — не мелкая, а миниатюрная, и, кстати, Морозова, судя по гербу. Теоретически — скольки-то юродная кузина, фактически — чужой человек.
— Здравствуйте, дамы и господа! Рад вас всех видеть, рассаживайтесь по местам, — завел нас наставник в светлый просторный кабинет, — Специально для наших новеньких представляюсь — Спицын Евгений Евгеньевич. У вас буду преподавать историю и основы права, — что-то не помню я основ права в обычном школьном курсе.
— Теперь предлагаю познакомиться с пополнением. Господа, вы уступите даме? — поняв, что обращаются к нам, киваю и за себя и за впавшего в ступор Бориса. Тот, уставившись на выдающуюся грудь соседки через ряд, потерялся во времени и пространстве. Незаметно пинаю его ногой под партой.
— Да, конечно, — заторможено отзывается этот озабоченный.
— Лариса Морозова, 16 лет, — встает новенькая, — Перевелась из лицея N 4. Люблю литературу и начала искусств, историю люблю не очень, — виновато стреляет глазками в наставника, — Увлекаюсь чтением и кулинарией.
— Егор Васин, 16 лет, — встаю, поняв, что процесс представления девушки окончен, — Переехал из Москвы. Люблю математику и физику, из остальных предметов не люблю литературу. Увлекаюсь медициной и немного военным делом.
— Борис Чёрный, 17 лет, — следует нашему примеру приятель, — Переехал из Москвы. Люблю физику, историю, не люблю физическое воспитание, — вместе с остальными учениками удивленно смотрю на атлетически сложенного Борьку, — Увлекаюсь физическими опытами и чтением книг.
— С чего это ты физвос-то не любишь? — шепотом интересуюсь, пока классный треплется о целях и задачах последнего года обучения.
— Лень, — коротко и так же тихо отвечает Борис.
В перерыве нас обступают мальчишки. Хотя, правильно сказать — молодые люди, пушок на лице у многих начал превращаться в неряшливые завитки. Сам такой же, а уж Борьке уже и бриться пора начинать. Хотя ему хорошо, на блондине щетина не так заметна.
Семерых парней можно уверенно поделить на три устойчивые группки, которые сразу коротко обзываю: мачо, ботаны и непримкнувший.
Троицу мачо возглавляет темный клановый из Гагариных, он же первый начинает разговор:
— Чьи будете? — фраза, прочно ассоциирующаяся с зэками, гопотой или хотя бы дворовыми компашками, приводит меня в восторг. Теперь осталось дождаться, что этот тип сейчас присядет на корточки и засмолит бычком, так и вижу эту картину! Несвоевременное веселье подавляю, а видя, что Борис опять впал в стеснительность, отвечаю за обоих:
— Свои собственные. Чёрный — урожденный Ярцев, я при нем.
— Ярцевы? Это которые строители? — быстро соображает одноклассник.
Приятель кивает.
— Сергей Гагарин, — представляется главный красавчик и протягивает Борису руку, которую тот аккуратно жмет, не снимая традиционных перчаток.
— Не знаю, как у вас в Москве, но в Петербурге воспитанные люди снимают перчатки, прежде чем здороваться, — презрительно замечает клановый, теряя к нам интерес.
— Некоторые особенности. Боря, сними и пожми Сергею руку нормально, — голосом выделяю слово «нормально», а пока Борис стягивает перчатку, оборачиваюсь к остальным, — Долго объяснять, проще один раз показать.
Повторное рукопожатие сгоняет румянец со щек здорового парня и даже заставляет пошатнуться. Вряд ли Борис так много взял, да и даром наш собеседник не обижен, скорее это он от неожиданности.
— Ого! Понял. Осознал. Претензий не имею! — выносит он вердикт, — Ты такой же? — переводит взгляд на меня.
— Нет, я вполне обычный
С некоторой опаской он обменивается рукопожатием и со мной, ради прикола бросаю ему бодрящую волну. Парень слегка расширяет глаза, но никак не комментирует.
— Александр Поляков-Гагарин, Вадим Горячев, — представляет он своих товарищей. Ритуал знакомства идет своим чередом, больше к Бориным перчаткам никто не придирается.
Упомянутые перчатки оказались очень непростым, а еще жутко дорогим и специализированным предметом гардероба. Кожа на них пропитана каким-то изолирующим составом, дающим слабую защиту при случайном прикосновении. Основная защита — это собственный контроль гасителя, который тот держит даже во сне, но остальным так спокойнее. Если б приятель захотел, то Гагарин и при повторном касании ничего не почувствовал бы, но требовалось раз и навсегда показать всем, с кем имеют дело.
После мачо приходит черед ботанов.
— Наконец-то и нашего полку прибыло! А то в прошлом году двое ушли, зато трех девчонок приняли, совсем в бабьем царстве оказались!
На удивление низкорослый и щуплый для одаренного, Юрий Щелоков оказывается из рода, ходящего под Юсуповыми. И, несмотря на браваду, слова про баб он произносит заговорщицким шепотом, так, чтоб не услышали у окна.
— Что в этом плохого? Смотри, какая красота! — кидаю взгляд на солнечную сторону класса, где девчонки обступили Ларису Морозову и, судя по непрекращающемуся щебету, наперебой просвещают новенькую. Форменные пиджаки и юбки вроде бы должны прикрывать все стратегически важные места, но мастерство портных умудрилось превратить простую одежду в шедевры, не отступив от стандартов гимназии. А моя фантазия успешно дорисовывает все скрытое.
— Ну, будь моя фамилия Гагарин, и внешность вроде вашей, я бы не жаловался. А так, только и слышу: «Ю-юрчи-ик, а ты задачку дашь списать?» — мальчишка так забавно тянет гласные, изображая томный голос явно известной остальным барышни, что обступившая нас мужская часть класса дружно грохает хохотом, включая упомянутого Гагарина.
— А тебе бы хотелось, чтоб она таким же голосом говорила «Ю-юрчи-ик, давай на свидание сходим?» — отсмеявшись, спрашивает Сергей, гораздо менее удачно пародируя пока еще незнакомую нам одноклассницу, — Ты хоть знаешь, куда в нашем городе девушку сводить можно?
— А что? В библиотеку не покатит? — с изрядной долей наигранного ужаса и самоиронии спрашивает Юра.
Одноклассники опять смеются. Похоже, поторопился я записывать его в ботаны, с чувством юмора у парня все в порядке, даже Борис расслабился и улыбается вместе со всеми.
Виктор Родин и Максим Толокнов из свободных родов вроде Ярцевых. Несмотря на более представительную внешность, они теряются на фоне шебутного Щелокова, так что успеваем узнать только имена.
Перерыв небольшой, времени хватает только-только переброситься с одноклассниками парой фраз. До оставшегося парня в аккуратном, но явно не новом костюме, очередь не доходит, но у нас впереди целый год.
Вторая часть пары не запомнилась ничем особенным. Много надежд возлагал на избрание старосты, по моим представлениям это должно было быть весело, но ничего подобного не произошло, должность оказалась давно и прочно занята какой-то Людой Марцевой из неизвестного мне рода. Хорошенькая девчонка сразу же после звонка оккупировала наше внимание, лишив возможности продолжить общение с новыми знакомыми:
— Новенькие! Попрошу никуда не уходить и подождать меня!
— Так-так! Люда — это надолго. Сочувствую вам, но против власти не попру. Увидимся в понедельник! — кивает нам на прощание Гагарин и исчезает за дверьми вместе со свитой. Следом за ним тянутся остальные, один только Юра вьется вокруг старосты, пока она не берет его за шиворот и не выдворяет за дверь. Даже мне видно, что упрись Щелоков чуть посильнее — фокус бы не удался, но этот шут наоборот — свешивает голову, закатив глаза и высунув язык, и двигается семенящими шажками, создавая ощущение, что Люда несет его на выход как куклу. Да уж, поведение детей аристократов я абсолютно точно представлял себе не таким. Уходящие последними девчонки окидывают нас заинтересованными взглядами и хихикают, вгоняя в краску стеснительного Бориса.
Наконец в классе остаемся только мы — троица новеньких, и староста. После продолжительного допроса под запись во внушительный ежедневник, собираемся линять, но опять не тут-то было:
— Каждый год, специально для вновь поступивших проходит экскурсия по нашей гимназии. Здание старое, имеет свою историю, а некоторые ходы так запутаны, что легко можно заблудиться. Я провожу вас к началу, — объясняет девушка нашу задержку.
Под конвоем Людмилы отправляемся в холл, где потихоньку собирается толпа восьмиклассников, среди которой мелькает темно-русая макушка моей головной боли. Мозг плавится в попытках найти выход.
Обида, какой бы надуманной ни была, нанесена Задунайской в общественном месте, следовательно, и извинения требуется приносить публично. А теперь задачка: как при толпе народа сказать Машке, что она дура, да еще так, чтоб она не обиделась еще больше, и при этом не выставить ее дурой перед остальными? А еще дополним: желательно и самому не выставить себя полным придурком. Теорема Ферма на мой взгляд попроще будет.
Взгляд в распахнутое окно рождает идею.
— Люда, а сколько времени до начала?
— Минут пятнадцать, — посмотрев на часы, отвечает староста.
— Успею! Боря, держи! — вручаю растерянному приятелю портфель и выпрыгиваю в окно, сопровождаемый испуганным вскриком девчонок. Воздух не подводит, и я благополучно приземляюсь прямо на тротуар среди отпрянувших прохожих. Со всех ног несусь к примеченному цветочному магазинчику, махнув рукой в сторону удивленных лиц одноклассников, головы которых высунуты из покинутого мной окна.
— Скромный букет для девочки четырнадцати лет, в качестве извинений, не подруге, а просто хорошей знакомой. Очень быстро! — единым махом выпаливаю продавщице. Боря прав, такие вещи надо оставлять профессионалам, самому это не выучить, да и нет никакого желания забивать голову подобной ерундой.
Без единого слова, не прекращая держать фирменную улыбку, девушка начинает надергивать из вазонов какие-то листики, веточки, цветочки и травинки, компонуя их в небольшую корзиночку. На мой взгляд, все выглядело достаточно невзрачно, лично мне привычней крупные и яркие цветы, но лезть под руку специалисту со своим даже не дилетантским мнением не стал. Украсив получившуюся композицию ленточками и бантиками, цветочница протянула мне результат.
— Сколько?
— Пятьдесят рублей, господин гимназист.
Мысленно присвистываю, злополучные гладиолусы, купленные тоже в весьма приличном магазине, обошлись мне в червонец. Дороговато, однако, обходятся мне Машкины заскоки. Но, если уж пошла такая пьянка, надо и испуганным девчонкам отдариться.
— Еще пару цветов для одноклассниц, без оформления.
— Пару?
— Да, их две.
Расторопная девушка протягивает мне еще два цветка, названия которых даже не пытаюсь запомнить.
— Сколько?
— Это за счет заведения.
— С чего такая щедрость?
— О, господин гимназист, я уверена, вы станете у нас частым клиентом!
Расплатившись, пулей вылетаю обратно, успев даже раньше назначенного для экскурсии времени.
— Барышни, простите за испуг! Это вам! — сбиваю с воинственного настроя двух поджидавших меня в дверях девиц, вручив каждой по цветку. Лариса принимает цветок с достоинством, как должное, а староста краснеет, смущается, но тоже сжимает тонкий стебелек. О заготовленной ругани, слава богу, обе забыли, что и требовалось.
— Боря! Сколько до начала?
— Пять минут.
— Нормально! — и несусь в сторону выхваченной взглядом в толпе учеников княжны.
— Мария Кирилловна, позвольте принести извинения за утренний инцидент. Моя вина, не успел объясниться, но может эти цветы скажут за меня лучше?
— Вот как? — дрожащим голосом отвечает девчонка, но сама при этом смотрит на принесенную мною корзинку расширенными глазами, а компашка девиц-подпевал за ее спиной начинает шушукаться, — Хорошо, я прощаю вас, — царственно (как она думает) принимает подношение принцесска. До спокойной уверенности Морозовой ей еще расти и расти, но какие ее годы!
— Можем мы отойти?
Машка задумчиво оглядывает с интересом прислушивающихся к нашему разговору соучеников и кивает в сторону свободного пятачка у стенки.
— Хорошо.
— Маша, я, конечно дурак, что не догадался тебя сразу с первым днем учебы поздравить, но уж позорить или компрометировать тебя перед всеми я бы точно не стал! Мир?
— Ладно, я тоже была не права. Мир! Кому букет-то хоть был? — включает, наконец-то, мозги Задунайская.
— Секретарше директора, даме прекрасной во всех отношениях, за исключением возраста, ей лет сто, так что если трактовать по твоему справочнику, до конца перерыва она может банально не дожить, — Машка на этом месте фыркает, но тут наш тет-а-тет прерывает зычный голос директора, распределяющий учащихся по закрепленным преподавателям-экскурсоводам. К счастью или нет, но я и княжна оказываемся в разных группах, так что с девочкой я прощаюсь.
— Бурная у тебя жизнь, я смотрю, — шепотом комментирует мои подвиги Борис, пока мы следуем в авангарде двух десятков восьмиклассников, внимая рассказу о славном прошлом здания, где проведем следующие девять месяцев. Посмотреть и правда есть на что, стены украшены портретами прославившихся выпускников, и это не банальные фотографии, а настоящие картины кисти известных мастеров. Здание, подаренное городу под гимназию в первой половине девятнадцатого века, кое-где до сих пор сохранило следы первоначальной отделки, так что ощущение создавалось, как от посещения музея. Заодно нам показали местоположение стратегически важных объектов вроде замаскированных туалетных комнат, столовой, актового зала и основных кабинетов.
— Да уж, точное определение, бурная! — так же шепотом отзываюсь, — Не пожалел еще, что связался?
— Нет! Где я еще бесплатно такой цирк найду? — отвечает приятель
