Глава 4
До сих пор не знаю, совершаю я ошибку или нет?
Вручив после долгих препирательств заготовленную посылку привратнику, удостоился короткой реплики:
— Ждите.
Ждал. Три часа на самом солнцепеке перед воротами кротости и смирения мне не прибавили, но деваться было некуда. Если визит к Задунайским превышал мой уровень на голову, то здесь я вообще был букашкой под микроскопом. Единственное, из-за чего сунулся сюда — страстное желание хоть как-то определиться с дальнейшими планами на будущее. Раз вселенная подкинула мне такой жирный бонус в виде второй жизни, да еще в не самых худших стартовых условиях, то глупо было бы не реализовать все давно похороненные в прошлом мире мечты и амбиции. Там мне во многом помешало ранение, слишком сложно привыкал к отсутствию ведущей руки, потом еще долго не мог адаптироваться к внезапно грянувшему капитализму и рыночным отношениям, а дальше — просто плыл по течению, решив, что мое время уже ушло. Так себе оправдания, если быть честным хотя бы с самим собой, но других нет.
— Надеюсь, ты не в монахи постригаться собрался? — надо отдать ему должное, Земеля молчал долго: и пока мы добирались сюда на электричке вместе с толпами вырвавшихся из плена душного города на природу отдыхающих, и пока мы шли по единственной дороге к монастырю, и во время моего разговора на повышенных тонах у ворот, но теперь даже его хваленое самообладание дало трещину под напором любопытства.
— Не дождетесь! Вы, значит, с Лехой гаремами меряться будете, а мне целибат блюсти? Не-е-ет, я еще посоревнуюсь с вами в этом деле…
Небывалая для этих мест жара не располагала к дальнейшему диалогу, так что ленивый переброс фривольными шуточками увял сам собой на некоторое время.
— А если не пригласят тебя? — еще раз попытался реанимировать серьезный разговор Земеля.
— Значит, я — действительно параноик, и навыдумывал всякой ерунды на ровном месте. Пошли, в тенечек хоть отойдем, — машу рукой в сторону трех тоненьких березок неподалеку от ворот, дающих подобие тени в этом пекле.
Расслабив узел шейного платка, какие здесь до сих пор носили вместо галстуков, расстилаю на траве купленную в электричке газету — пятна на костюме от травы не входили в мой список необходимых вещей, и устраиваюсь поудобнее. Земеля, не заморачиваясь, плюхается рядом.
— Думаешь, удастся что-то узнать?
— Не знаю. Надеюсь, конечно, но вряд ли… Разве что подсказок дадут, — откровений не ожидаю, но хоть что-то же мне скажут!
На жаре нас разморило. Не знаю, был ли расчет на это по другую сторону монастырских стен, но, поняв, что еще чуть-чуть, и к моменту встречи моя голова превратится в печеную тыкву, начал принимать меры. Вода, получаемая от использования дара, всегда была одного и того же состава и температуры: чистейшая, как из высокогорного родника, и холодная до ломоты зубов. Наполнив ближайшую яму, попытался настроить ветерок в нашу сторону. Ничего не вышло, но возясь у прохладной лужи, потихоньку пришел в себя. А, развлекаясь магией, никак не мог отделаться от мысли, что не тем я занимаюсь.
Мне бы сейчас учиться, развивать и изучать свой дар, доставшийся по воле случая, а я вместо этого лезу в змеиное гнездо, ни хрена не разбираясь в раскладах. Жаль только, что если не полезу сам — меня туда притащат и явно не на моих условиях. Точнее не так, ставить условия мне и так никто не даст, но хоть что-то выторговать за добровольное сотрудничество хотелось бы. Ну, и быть хоть немного в курсе, на что подписываюсь.
Невеселые раздумья прерывает совсем молоденький монашек, вышедший из калитки и направившийся в нашу сторону.
— Пройдемте, вас примут.
Киваю Олегу, порядок его действий уже обговорен, привожу себя в порядок и следую внутрь обители.
И все-таки я — гений!
Склоняясь в глубоком поклоне перед старым одноруким монахом, я ликовал, что хоть тут догадался правильно. Возраст, залеченные раны, пластическая хирургия, а самое главное — потеря источника, конечно, сделали свое дело, но этот тяжелый властный взгляд я не перепутал бы ни с каким другим. Именно так он всегда смотрел на нас с Митькой со своего ростового портрета в дедовом кабинете, недаром художник, написавший его, считался гением современности. Правда, встала дилемма — как обращаться к хозяину комнат? Ваше бывшее императорское величество? По-моему, оскорбительно получится. Государь? Так он уже давно не правит. И по имени-отчеству не прокатит. Как к монаху? Тоже лажа, из него монах, как из меня балерина, тем более, что правильного обращения и не знаю. Остановился на нейтральном «господин».
— Позвольте представиться, господин, Егор Николаевич Васин, к вашим услугам.
Почти физически ощущаемый холодный взгляд проходится по мне, просвечивая, как рентгеном. Стоять со склоненной головой неудобно — не видно лица собеседника, но и моё таким образом не разглядеть.
— Чего ты хотел добиться таким подношением? — спустя очень долгую паузу спрашивает старик.
Замеченный за ширмой, работающий источник намекает, что врать ни в коем случае нельзя. Если я умею отделять правду от лжи, то не стоит считать других дурнее.
— Добиться личной встречи. Заинтересовать. Понять, — отвечаю короткими фразами, даже не пытаясь лукавить.
— Откуда узнал про это место?
— Выследил Григория Осмолкина, — правда, одна только правда.
— Сколько человек сейчас в комнате? — гадство, вот что сейчас сказать? Придется, как есть:
— Четыре: вы, я, человек за ширмой, и вон за той панелью, — аккуратно, без резких движений, указываю на фальшивую стенную панель позади хозяина кабинета, сквозь которую слабо просвечивает еще один источник.
— Значит, прав был Елизар… — практически выдыхает себе под нос монах. Лишь усовершенствованный на время встречи слух позволяет разобрать бормотание старика, жаль только, есть обратная сторона — любой резкий громкий звук доставит нехилый дискомфорт.
— Считай, что заинтересовал, — бывший император жестко усмехается. Куда там Гришке с его уродствами, у этого лицо чистое, без шрамов, зато искусственный глаз в левой глазнице и общая неестественность мимики из-за восстановленных мышц создают гораздо более жуткое впечатление.
— Как догадался? — жест в сторону чаши или скорее в сторону экспертного заключения.
— С трудом, господин.
— Обращайся ко мне — отец Никандр, — перебивает монах.
— Слушаюсь, отец Никандр, — и продолжаю отвечать на вопрос, — Какие-то намеки были от Елизара Андреевича, пока он жив был. Тогда по малолетству не понимал, но в память запало. А совсем недавно узнал про удочерение матери…
— И?
— Елизар Андреевич, вопреки всеобщему мнению был нормальным человеком, младенцев на завтрак не ел, — рискую слегка пошутить, слабая усмешка собеседника говорит о том, что некоторые вольности в рассказе допустимы, — Он вполне мог пожалеть девушку в трудных обстоятельствах. Мог помочь, предоставить кров, дать денег на обучение. Мог принять в род, чтоб окончательно привязать перспективную одаренную. Но вот удочерить с его старомодными понятиями о семье, роде и его чести, не мог никак.
— Но ведь удочерил? Или ты недоволен этим фактом?
— Ни в коем разе, отец Никандр.
— И как же ты связал это со мной?
Тщательно подбирая слова, пытаюсь объяснить свои выводы:
— Только две страсти было у Елизара Андреевича: Империя и император. С чувствами и желаниями других людей, даже собственными, если они шли вразрез с интересами двух озвученных, он не считался. Только Ваша воля могла заставить его породниться с безродной девицей и ее ребенком, — слово «Ваша» даже голосом выделяю с большой буквы.
Монах какое-то время обдумывает мой ответ.
— Забавно… Редко кто мог дать такую точную характеристику этому человеку. Сколько слышал рассуждений о нём… А тут какой-то юнец смог в нескольких словах выразить его сущность, да еще целиком совпасть с моим мнением, — уцелевший глаз пристально изучает меня.
— Ничего удивительного. Вы были его первым воспитанником, а я и Дмитрий — последними.
— Да ты, никак, имеешь наглость сравнивать меня с собой? — вроде бы сказано с насмешкой, но есть какая-то тень угрозы, поэтому спешу сгладить допущенную грубость:
— Ни в коем случае, отец Никандр. Просто мне одному из немногих довелось узнать его как человека, а не как должностное лицо, — на всякий случай еще раз склоняюсь в поклоне.
Монах опять долго молчит, заставляя меня нервничать. Как ни готовился я к этому разговору, но действительность вышла гораздо сложнее. Тяжелая давящая атмосфера в помещении, созданная этим искалеченным мужчиной, буквально вжимает голову в плечи. Каждое слово — как шаг по минному полю, еще и врать нельзя.
— Насколько было бы проще, если б ты, вслед за Дмитрием, пошел в безопасность… Почему, кстати? Все задатки для этой службы у тебя есть?
— Не моё. Я уважаю людей, служащих там, но это — не то дело, которым я хотел бы заниматься всю жизнь.
— И с каких это пор служение Родине стало противно дворянину?
— С вашего позволения, служить Родине можно разными способами. Я не бегаю от службы, но именно в этом ведомстве служить не хочу, — твердо отстаиваю свою позицию, благо, опыт отбиваться уже есть.
— Свободу любишь?
— И это тоже, отец Никандр.
— Что ж, иногда воля Господа проявляется странным образом, недоступным нам, смертным. Готов ли ты, дворянин Васин Егор Николаевич, послужить своему Отечеству?
Угу, сама постановка вопроса уже мне нравится, как будто есть возможность отказаться.
— Всегда готов! — неуместный смешок от использования девиза пионерской организации в такой обстановке гашу в зародыше. И, отвлекшись, пропускаю удар по мозгам.
Дальше пошла такая пафосная муть, словно дедок выступал на митинге перед дворянским собранием. И «родина в опасности», и «кругом враги», и «все в едином порыве»… Я, конечно, иронизирую и перевираю, но если вся судьба государства зависит от действий шестнадцатилетнего парня, то что-то тут не так. Хотя и так в речь почти не вслушивался, целиком и полностью сосредоточившись на защите, потому что дятел за ширмой со скоростью радиста молотил ментальными воздействиями, забыв или не поняв, что все его манипуляции для меня как на ладони. Сеанс накачки шел минут десять-пятнадцать, пока старик не выдохся и не начал повторяться. Очень удачно, что начало монолога застало меня со склоненной головой, а до сих пор не состриженные волосы рассыпались по плечам, почти закрывая лицо, иначе бы чем-то, да выдал свое отношение к происходящему.
— Суть твоей службы тебе объяснит Григорий Осмолкин, — заканчивает монах, — Слушай его, как меня, — еще один ментальный удар из-за ширмы, — Больше сюда не приходи никогда, — и окончательный добивающий.
Краем глаза отмечаю, что источник неизвестного мага потускнел до неприличия, явно исчерпав себя. Это очень хорошая новость, потому что моя защита с непривычки уже на пределе. Этот гад силен и похоже очень опытен, мое счастье, что расстояние, разделяющее нас, заставило его тратить силы нерационально.
Если б не озаботился перед визитом сюда навестить маму, мог бы словить все эти закладки, даже, несмотря на то, что знал бы об их наличии: одно дело видеть, а совсем другое — противодействовать. Как оказалось, на редкость вовремя вспомнил о своем желании узнать про механизм блокировки и других подобных техник, а главное — про защиту от них.
Всю свою ненависть вкладываю в одно единственное действие.
Зря ты, дяденька, выбрал четки из заряженных жизнью бусин, были бы обычные, деревянные, пришлось бы мне искать другой путь.
— Благословите на службу, отец Никандр! — опускаюсь на колени перед монахом, одновременно сокращая расстояние между нами — ошибку неизвестного повторять не собираюсь.
— Благословляю, дитя. Ступай.
Навстречу крестящей руке с зажатыми бусинами летит тончайший жгут моей силы. Хрена-два кто повторит, для этого надо быть именно видящим.
На негнущихся ногах проделываю весь обратный путь в сопровождении молодого молчаливого монаха, приведшего меня сюда. И держу — на зубах и морально-волевых — держу канал подпитки между своим источником и проклятыми теперь четками, накачивая их не-жизнью. Где-то на середине пути нить между нами обрывается, и так выдержав на десяток метров больше, чем я ожидал. Раскочегаренный до предела дар тормозит не сразу, продолжая вырабатывать энергию.
И только выйдя за стены, позволяю себе чуть-чуть расслабиться и отпустить то немыслимое напряжение, что выдерживал все эти минуты.
Не пережить тебе этой зимы, старик.
Сила сходит с ума, запертая в теле, но возможности дать ей выход — пока нет. Не то, чтобы боюсь продемонстрировать выброс, но лучше подальше отсюда. Так и иду до станции в сопровождении дождавшегося Земели, опасаясь расплескать клокочущую энергию, напоминая самому себе мужика из анекдота, не рискующего кашлянуть после ударной дозы пургена.
— Год, надо продержаться год, — говорю скорее для себя, чем для пилота.
На станции в вагон сели только мы с ним, так что наблюдателей нет. Да и зачем они, если по задумке хозяина я теперь оболваненная марионетка? Нашим попутчикам сегодня повезло, бурлящую во мне силу я в итоге все-таки смог оформить в стандартное общеукрепляющее воздействие и сбросил в пространство. Больше всего досталось Олегу, который находился рядом, но этот лось и так здоров, так что особого эффекта не почувствует. А вот бабке на соседней скамейке должно резко похорошеть, если ее дети-внуки рассчитывали на наследство, то сочувствую их горю — еще пару лет старушка точно проскрипит. Видимо, все в жизни уравновешено: одному старику смерть приблизил, другому — отдалил.
— Узнал, что хотел? — аккуратно спрашивает Земеля, каким-то шестым чувством поняв, что я уже способен общаться.
— О, даже больше, гораздо больше…
Под стук колес обычно хорошо думается. Очередной поезд Петербург-Москва принял нас в свое чрево и мчал в первопрестольную. Видя мою отрешенность, Олег не лез с расспросами, за что я, как обычно, был ему благодарен. Шаман на его месте попытался бы вытащить из меня подробности, Метла — развлечь разговорами, о других из своей команды сказать сложнее — не так хорошо узнал. Но с большой долей вероятности могу предположить, что так же деликатно повел бы себя профессор, китайцы попытались бы накормить (по их мнению, все проблемы от недоедания), а Борю, скорее всего, пришлось бы развлекать мне самому.
О совершенном поступке не жалел: мог бы, точнее, мог бы безнаказанно — убил бы сразу, как только началась обработка, в идеале — и самого бывшего императора, и свидетелей. С особенным удовольствием прикончил бы дятла — менталиста, так старавшегося поиметь мои мозги. Но тут вообще надо радоваться тому, что есть, не попадись на глаза лечебный артефакт, оформленный под четки, — пришлось бы разрабатывать целую операцию с тайным проникновением и подделкой алиби, а так все вышло само собой. И теперь, чем больше старик будет щелкать заряженными бусинами, тем хуже ему будет становиться, крысы — свидетели.
Идея была на поверхности: вспомнив о «круцио», сразу же вспомнились остальные непростительные: «империо» и «авада». Подобием «империо» может считаться техника допроса в трансе, хотя над расширением возможностей потребуется еще поработать, мастер-класс мне сегодня показали. А вот с «авадой» — лучше бы без несанкционированных опытов на себе. Добиться остановки сердца через прикосновение было самым легким, проверено на бандитах-инкассаторах, но вот получить эффект обратный целебному — о! тут пришлось поизвращаться.
За стариком наверняка одаренные закреплены, но в том-то и фокус, что не-жизнь, как я ее обозвал, — это очередная форма воздействия силой жизни, просто как бы в противофазе к организму. И отличить заряженную таким образом бусину от обычной «лечилки» — не изобрели пока еще таких приборов. Бушарин в своей лаборатории, по крайней мере, точно не засек разницу между «лечилкой» и «убивалкой». Хорошо еще я тогда догадался пометить экспериментальную батарейку, иначе бы ушла на продажу кому-нибудь из костинских бойцов с общей массой. Даже на мой взгляд она выглядела практически одинаково с обычными. Результаты изысканий напугали меня самого: техника-проклятие вышло неснимаемым, то есть никакие последующие целебные воздействия не помогали. А за такие знания тоже могут прикопать. Поэтому решил пользоваться только в крайнем случае, который наступил неожиданно быстро.
В моем представлении итоги встречи могли варьироваться от «пошел нафиг — с Новым годом» до нормального продуктивного разговора с обрисовкой будущего задания и вознаграждения. И я искренне считал, что трезво смотрю на вещи. Но случившееся…
На такое развитие событий отводил меньше одного процента, все-таки считал, что игра будет гораздо тоньше, и соответственно почти не делал заготовок. Менталист вообще оказался поганым сюрпризом. С ужасом представил себе, что мог бы поехать на встречу, абсолютно не зная, как работают эти техники. А теперь, как говорил Джон Рэмбо: «Не я первый это начал».
Вполне возможно, что я так никогда и не узнаю, что задумала эта шайка старперов, но как-нибудь обойдусь без этой информации. Для меня там явно нет ничего хорошего.
Гораздо больше нервировали метальные закладки, особенно первая, пропущенная. И вроде бы ничего такого — служить Отечеству я и так был готов, но не получится ли, что под этим лозунгом можно будет заставить меня в будущем сделать что-то против воли? Остальные беспокоили меньше, хоть и не факт, что правильно отвел, ведь до этого всего несколько раз под маминым руководством этот трюк проделал, а мать мне ничего плохого по определению не желала. Но тут успокаивало, что порыва бежать и исполнять приказы Гришки не возникло. Более того, от одной мысли о том, что пока старикан коптит небо, придется изображать послушного болванчика, приходил в дикое бешенство. Надоело жить, как колобку, уматывая то от одного, то от другого желающего схарчить маленького бедного меня.
Усталость от пережитого в конце концов взяла верх, но уже на самой грани сна и яви пришла идиотская мысль — пора мне брать прозвище Черный Доктор или нет? С момента попадания я вылечил по большому счету всего троих: Шамана, маму и Гришку. Последний, правда, шефа вряд ли переживет, придется позаботиться. Остальное лечение — мелочевка, не требовавшая большого ума и усилий. И убил лично извращенными целительскими техниками тоже троих.
Не, рано, на Черного Доктора не тяну, так, серый санитаришка.
На этой оптимистической ноте окончательно провалился в сон.
Костин примчался к нам прямо с утра, едва узнав о нашем возвращении, не зря рожа одного из отиравшихся в районе дороги к ангару мужиков показалась мне знакомой. Он попытался сразу же утащить меня куда-то, но, выложившись накануне до предела, на новые подвиги я был не способен.
— Ярослав Владимирович! Сейчас я точно никуда не поеду, дай хоть в себя с дороги прийти!
Оценив мой помятый вид, мужчина с сожалением убавляет напор, но оставить меня в покое не может — его так и распирает желание поделиться узнанными подробностями.
— Короче, Слава их вычислил! Это ДПшники!
Слава — это его сын, Бронислав. В их семье, похоже, есть некий бзик на тему имен, потому что все известные мне Костины названы на старорусский манер: старший сын, который работает агентстве, зовется Бронислав, младшая дочь — Мирослава, а еще знаю про брата Станислава. Видать, очень хотят прославиться. Каково приходится в жизни девушке с противоречивым именем Мирослава Ярославовна — не хочу даже вникать.
— Одна машина дежурила на всех четырнадцати эпизодах! Просто они менялись с другими сменами, поэтому сходу понять закономерность не удалось. Еще и перерыв почти месяц делали. Мы проверили — у одного из них жена в это время рожала, отпуск брал, видать, не до разбоя было!
ДПшники — это местные ГАИшники, аббревиатура идет от слов «дорожная полиция». Задумываюсь. Если экипаж патрульной машины скурвился, то все встает на свои места. Одинокая фура останавливается по требованию оборотней в погонах, дальнобой сам выходит к преступникам, а там все просто — либо убивают на месте и отгоняют машину с содержимым к подельникам, либо под угрозой заставляют водителей проследовать к отстойнику, а убивают уже там. Скорее всего, правилен первый вариант, потому что лично я именно так и сделал бы.
Костин горит азартом, а вот я наоборот, расстроен. Раз замешаны государственные структуры — тихо провернуть операцию не получится, а мне только подобного рода известности и не хватало.
— Ярослав, если мы их возьмем, мы навеки в черный список попадем. Подумай сам, полицаи нам потом жизни не дадут.
— Егор! Не говори о том, в чем не разбираешься! Если представить железные доказательства, они сами будут рады замять историю, иначе головы руководства полетят.
Так-то оно так, только без прикрытия сверху никто таким заниматься не будет. Если Слава вычислил закономерность, то и следователи просто обязаны были, у них-то возможностей побольше должно быть. Озвучиваю мысль:
— Я думаю, ты не прав. Такие дела без крыши от полиции никто проворачивать не рискнет. Смотри сам: Славка, конечно, молоток и все такое, но далеко не гений сыска. В полиции-то всяко поопытнее его будут. А тут четырнадцать эпизодов — и тишина, типа, вот такие неуловимые мстители. Мне вот кажется, что следователи должны были хоть что-то да нарыть.
— И нарыли. Собственно, им всего чуть-чуть не хватает, чтоб на этих сволочей выйти. Они, гады, знаешь, когда это делали? На стыке смен патрулей. По журналу уже не их смена, а они вроде как еще до поста не доехали. Еще несколько раз втихую дежурствами с коллегами менялись под предлогом того, что у одного жена сначала в положении была, а потом ребенок маленький, представляешь ведь, наверно, как это бывает. А в журнале все согласно графику отмечено. Славка с дальнобоями семь рейсов сделал, пока не понял, как это можно провернуть. Ну, и самое главное, тот, который отцом стал, недавно дом в городе купил, якобы на наследство бабкино, а у нас точная информация есть, что бабка его беднее церковной мыши была.
При упоминании о церкви меня передергивает. Слава Богу, Костин, увлеченный рассказом, этого не замечает, но надо с этим что-то делать. В этом мире религия играет гораздо больше роли, чем в прежнем, и в храм идти еще не раз придется, те же пилоты, уж на что раздолбаи по жизни, а периодически на службы ходят, хотя бы по праздникам. И здесь только мне, закоренелому атеисту это кажется немного ненормальным, остальные относятся к подобному как раз адекватно.
Если Бронислав прав, то мой допрос всего лишь подтвердит его догадки. Только тогда и брать их придется на горячем, чтоб доказательства не просто железными, а железобетонными были, а это значит, что еще один водитель с большой долей вероятности распрощается с жизнью. И отношения с полицией, что бы Ярослав ни говорил, заметно испортятся. Будь разбойники обычными людьми, спустили бы, а здесь честь мундира замешана и все такое. Не любят они таких, которые за руку их коллег ловят и сор из избы выносят на всеобщее обозрение. Впрочем, таких нигде не любят. Еще и сыскари на нас взъедятся, что им дорожку перешли.
Стоят двадцать тысяч от нанимателей такого? По мне — не стоят. Но и запретить без проверки Костину я не смогу — вон, как копытами бьет, удила закусив. Застоявшийся жеребец, мать его. И слить втихую информацию полиции не удастся, наемник этого точно не поймет.
Что же делать, что же делать-то, блин? Как бы и рыбку съесть и сухим остаться, а?
По округлившимся глазам Ярослава, понимаю, что последнее умудрился произнести вслух. Косяк.
— Как ты хочешь допрос провернуть?
— Тот, который неженатый, сержант Локтев, у него собака есть. Когда он не на дежурстве, то по вечерам с ней подолгу гуляет. Пива берет и в парке с мужиками сидит, а иногда один, когда компании нет. Сегодня как раз такой день, могли бы под это дело с ним пересечься. Если, говоришь, он потом ничего не вспомнит, то самое оно получится. Фуры, в среднем, раз в неделю-две пропадают, последнее время реже, видать, опасаться начали, но по-любому до нового эпизода совсем чуть-чуть остается, только-только приготовиться. Нам ведь еще контракт с нанимателями заключать.
— А они одаренные? Подозреваемые ваши?
На этом месте Костин начинает неприлично хрюкать, пытаясь удержать смех, а потом машет рукой и просто хохочет. На веселье подтягиваются остальные обитатели ангара, державшиеся до этого поодаль, только Борька с Бушариным, как сидели под куполом, так и продолжают там копошиться, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Вообще, в лице Чёрного, профессор нашел самого верного почитателя, и за время моего отсутствия эта парочка успела спеться так, что только Борины природные особенности мешают им общаться еще теснее.
— Я смотрю, у вас весело! Привет, Ярослав! Саша! — кивает знакомым Шаман.
— При. привет! Ха-ха! Ой, Егор, ну, насмешил! — обменявшись с Лехой и Олегом рукопожатиями, наемник слегка успокаивается. Александр, который во время разговора неслышимой тенью стоял за плечом начальника, тоже давит улыбку.
— Я задал вопрос и хочу услышать на него ответ! — немного холоднее, чем требовалось, подаю голос. Не стоило бы им забывать, кто тут главный.
— Прости, Егор! — мгновенно становится серьезным Костин, — Нет, они не одаренные. Были бы с даром — не служили бы там. Просто у тебя, похоже, сложилось неверное мнение о количестве таких. Минимальные способности, конечно, у многих есть, но обычно такие, что их и развивать не имеет смысла. А вот если середнячок — то уже гораздо выгоднее именно по этой части учиться и работать, вербовщики не зря свой хлеб едят. Про сильных, вроде вас, я вообще молчу, такое количество в одном месте я только в армии видел. Складывается ощущение, что вы притягиваете друг друга.
Анализирую его слова. А ведь, наверно, где-то так и есть. Я ведь уже отмечал как-то, что мое окружение не дает мне трезво оценить средний уровень населения. Маги действительно друг к дружке тянутся, хотя вроде и не прикладывают к этому каких-то особых усилий, само как-то получается.
— Ладно, понял. Во сколько твой Локтев на променад выходит?
— Часиков в восемь — пол-девятого, когда попрохладнее становится. Только он в пригороде живет, дотуда еще час на машине пилить, ну, и осмотреться стоит немного.
— Хорошо, вечером в шесть у тебя буду, давай съездим, поговорим с этим собачником, — к вечеру, надеюсь, оклемаюсь, на пик еще не выйду, но на допрос обычного человека сил хватит.
Отчитавшись по работе и поболтав еще немного о том — о сём, Костин удаляется, оставив Баринова с нами. Зову к столу всех, даже китайцев.
— В общем-то, с Костиным, если выгорит, это будет последнее дело. В Питере уже даже работа нас дожидается, — это я персонально Боку говорю, пусть знает, что времени на раскачку нет, — Там, конечно, пока ерунда, пару площадок охранять, но с чего начать уже есть.
Капитан кивает, принимая мои слова к сведению.
— Четверо костинских с нами просятся, брать?
— На твое усмотрение, тебе с ними работать. Ну, и, чтоб с Ярославом не поссориться, он у нас такой, обидчивый, — Саша опять кивает, успел уже изучить характер директора, — Если у кого еще кто есть на примете, давайте, переманивайте. Я думаю, нам на первое время человек двадцать точно потребуется, потом посмотрим на месте, — это я уже ко всем сразу обращаюсь.
Шаман с Земелей что-то прикидывают про себя, а Борис с профессором недоуменно переглядываются, у них таких знакомых нет.
— Олег, Алексей, рассчитываю, что вы первое время в агентстве на постоянной основе поработаете, пока себе замену не найдете и не выучите. Иначе Александр Владимирович совсем зашьется, — пилоты молча подтверждают, это, хоть и не оговаривали специально, но подразумевалось по умолчанию. — По агентству вроде бы все? Бок, с тобой подробности потом отдельно проговорим. Теперь по переезду: Боря, не передумал?
— Нет, уговор в силе, — непонятно для остальных отвечает Чёрный.
— Тогда на днях все оформим, и в Питер с нами, — юноша заметно расслабляется, до сих пор наш договор был исключительно устным.
— Александр Леонидович, у вас неделя на сборы, к осени мы должны переехать. Помещение мы с Олегом присмотрели, пока примерно то же самое, что и здесь. Разбогатеем — устроимся получше.
— На нынешнем этапе этого хватает. Хотелось бы только еще алексиума для опытов, тот, что был, уже истрачен. Про помощников я вам уже говорил, в одиночку я долго собирать все буду, а Борю не ко всем приборам подпускать можно.
— Будет, и алексиум, и помощники, — примерно килограмм драгоценного вещества еще замочен в баке в подсобке, да еще по лесам местным стоит пробежаться. Есть у меня пара мест, примеченных зимой, где метеориты явно водятся. Просто из-под снега их нереально было достать тогда, а потом руки не доходили. Жаль, что золото для меня так же не видимо, а то бы совсем как сыр в масле катался.
— Витя, ты едешь с нами, — успокаиваю заметно перетрухнувшего механика, — Вопрос с Ямой решу в ближайшее время, но, извини, твоего мнения спрашивать не буду. Насчет семьи — думай сам, мне все равно. Но на твоем месте я бы сразу их не тащил, с жильем там пока неизвестно как будет. Лучше чуть осмотримся, потом дам время на переезд. Грузовик у «Кистеня» мы заберем в обмен на трофейные доспехи, с Костиным это уже обговорено, так что перевезти вещи будет на чем.
Жирнов встряхивается как собака, сбрасывая напряжение. Жизнь с нами намного лучше, чем в долговой яме, тем более, что я регулярно подбрасываю ему деньжат для семьи. Свободным он конечно больше бы заработал, но он и так слишком дорого мне обходится, так что роптать ему не с чего. С другой стороны, как механик, он — гений и профессора понимает с полуслова, когда тот именно по этой части с ним общается, так что денег на него жалеть не стоит.
Раздав всем ценные указания, какое-то время отвечаю на вопросы, после чего народ расходится, а я поворачиваюсь к двум оставшимся персонажам.
— Теперь с вами, голуби мои сизокрылые. Ничего мне рассказать не хотите?
— С У и Чжоу все в порядке, хозяин, — удивительно чисто без ожидаемых «сю-сю» отвечает Ван. Темная лошадка Ли, как обычно, молчит, он из этой четверки, а теперь уже двойки, самый незаметный.
— Они вернутся, хозяин, найдут вас. Это семейные дела, — чуть-чуть открывает тайну мой повар.
— И в Петербурге найдут?
— Обязательно, хозяин.
— Я теперь вам не хозяин, объяснял ведь уже! — немного досадую на режущее слух обращение.
— Мы поняли, хозяин, — как попугайчик продолжает твердить одно и то же Ван.
— Черт с вами, зовите как хотите, — всё они прекрасно поняли и про вольную, и гражданство, иначе бы У и Чжоу не смылись бы так быстро по своим «семейным делам», но звать меня хотя бы по имени-отчеству отказываются наотрез. Хотя пару раз проскакивало «мастер» или «шеф», что для меня привычнее. Надеюсь, со временем целиком перейдут на это обращение.
— В Питер со мной едете?
— Конечно, шеф, когда собираться? — Ли редко подает голос, но именно он первым уловил мой настрой. И, кстати, у него тоже волшебным образом исчезает так раздражавший меня акцент.
— Неделя где-то на улаживание дел точно есть, а там и в путь. Ко мне вопросы есть?
— Пока нет, шеф, — почти синхронно кланяются китайцы.
Провожаю их хмурым взглядом. К хорошему быстро привыкаешь, а эта четверка, временно ужавшаяся до двойки, целиком и полностью взвалила на себя все обязанности по нашему обслуживанию. Ван готовит с каждым днем все лучше и лучше, ориентируясь исключительно на мои вкусы, да еще на всю нашу ораву. Когда я последний раз стирал себе что-то, я вообще уже давно забыл: все вещи в идеальном состоянии развешены за ширмой, заменяющей мне шкаф. Не сомневаюсь, что и мой сегодняшний багаж уже давно разобран, рассортирован и прибран по местам. С этой точки зрения они незаменимы. Может, зря себя накручиваю? В любом случае, с моими тянущимися из детства неприятностями связаны они быть никак не могут, так что пусть остаются.
Когда Костин сказал про сержанта, я невольно представил себе молодого здорового парня типа старого знакомого — Глеба Судоржина, но в который раз ошибся. Сержант Локтев оказался невзрачным мужичком лет сорока пяти — пятидесяти, да еще и одетым в ту самую джинсу, которая считается здесь признаком бедности. Разве что кобель у него оказался знатный — здоровенный среднеазиатский овчар, похожий на уменьшенного белого медведя, таких вроде бы алабаями называют.
— Дядь Саша! Папа! — звонким голосом ору на весь парк, подбегая к небольшой компании, — Вот вы где!
Костин поехал на дело со своей собакой — лохматым двортерьером Шарабаном, ошалевшим от неожиданной прогулки вместо традиционного сидения на цепи. Внезапная свобода ударила Шарабану в голову, и он носился по лесополосе, высунув язык, пока два Владимировича — Ярослав и Александр — не подманили поганца и не посадили на длинный брезентовый поводок, который тот теперь остервенело грыз в надежде вырваться обратно на волю. Сколько в этом моменте было спектакля, а сколько импровизации — сказать не берусь, пса видел в первый раз, но на этой почве наемники вполне естественно познакомились с подозреваемым. Слово за слово, как это бывает у собачников, и вот уже троица мужчин чинно восседает на бревне, распивая припасенное пиво и закусывая вяленым лещом, разложенным здесь же на газетке.
— Мой младшенький, Жорка, — слегка захмелевшим голосом представляет меня собеседнику Костин, гладя по вихрам рукой, испачканной в рыбе.
— Пап, ты же обещал сегодня не пить! Мамка опять орать будет! — мстительно наступаю на ногу директору, чтоб не очень-то входил в роль.
Гримасу боли Костин удачно выдает за пьяное недовольство:
— Кто пьет? Я?! Мы здоровье только поправляем! Верно, Шурик? — оборачивается он к капитану, — Андрюх, вот что нам с баклажки пива будет? — это он уже к Локтеву обращается.
Стоит только скрыться проходящему мимо парню с овчаркой за стеной деревьев, как постановка сворачивается, а в лицо сержанту летит проверенный пшик из заготовленного заранее баллончика. Наемники на всякий случай отшатываются подальше и задерживают дыхание. Не ожидавший никакого подвоха мужчина хапает аэрозоль полной грудью, а моя рука перехватывает его, поднявшуюся для защиты. Воздействие отработано, так что ДПшник входит в транс быстро. Верный пес сопит неподалеку, не зная, что хозяину требуется помощь.
— Можно приступать? — спрашивает Бок у меня.
— Валяйте, у вас десять-пятнадцать минут.
Мгновенно подобравшиеся наемники приступают к допросу.
Что могу сказать, Слава отработал на пять, правильно вычислив преступников. Неожиданно мозгом и идеологом этой группировки оказалась та самая недавно родившая баба, жена напарника. До его женитьбы эти два балбеса много лет относительно честно тянули лямку, ограничиваясь мелкими взятками от водителей, что даже не считалось за особый грех. Но молодая женщина быстро объяснила им их неправоту, втянув в гораздо худшие поступки. Какие-то дальние ее родственники держали почти разорившуюся ферму неподалеку от дороги, вот в их-то громадном хлеву, стоящем из-за запаха на отшибе, и укрывали угнанные фуры, пока их перекрашивали и готовили к перепродаже. Ушлая дамочка еще и сама с покупателями договаривалась, только поэтому они перерыв на время ее родов и делали, а вовсе не из других соображений.
— Куда прятали трупы водителей?
— Скармливали свиньям, вещи сжигали, — даже меня, готового к грязи, стало подташнивать от вываленных откровений.
— Куда девали деньги?
— Данила жене отдавал, я в подвале в тайнике держу, — лишенным интонаций голосом вещает сержант.
Переглядываемся между собой, сумма там должна набежать немалая.
— Когда планируете следующее дело?
— В пятницу ночью, как раз Игорь с Мишей попросили подменить.
— Время!
Пока Ярослав уточняет еще пару вопросов, Бок в темпе вальса сворачивает натюрморт, оставив лишь открытое пиво ДПшника. Часть очистков от рыбы этот растяпа просыпает, но не мы первые используем это бревно для посиделок, так что мусор теряется среди ему подобного. Гринписа на них нет! Крайне удачно, что леща сержант не успел ни поесть, ни потрогать, так что запаха на нем не останется. Это на самом деле важно, потому что, проснувшись, он должен думать, что его просто разморило на жаре, а не мучительно вспоминать, откуда во рту вкус рыбы — внимательного человека такое несоответствие насторожит. И хоть я и уверен в своих силах, лучше не подставляться. Оставив прикорнувшего сержанта очухиваться, смываемся с места преступления. Шарабан почти догрыз поводок, но Костин обламывает его счастье, завязав дыру в узел.
Кончается вторник, у нас есть три дня на принятие решения.
Столько времени мне не потребовались. За час, что мы тащились до дома, я успел хорошенько взвесить все плюсы и минусы предполагаемого мероприятия и… отказаться.
— Ярослав, я против. Не заключай контракт.
Надо было дождаться какой-нибудь остановки, а я объявил свой вердикт прямо на ходу, за что сразу же поплатился, повиснув на ремне безопасности. Шарабан в багажнике взвыл, выразив на своем собачьем языке все, что думает о манере езды хозяина. Баринов, потирая ушибленные о переднее сиденье локти и колени, вопросительно переводит взгляд с меня на Костина.
— Мы провели всю предварительную работу и сейчас пойдем на попятный? — зло спрашивает директор, направляя джип к обочине, — Сам такой!!!..!!! Вали отсюда!!! — крикнул он в окно водителю, ехавшему вслед нашему джипу, который теперь, обгоняя, высказался непечатной фразой о нас и наших родственниках по материнской линии.
Остановившись, наемник требует объяснений.
— Суди сам: трофеев не видать, геморроя с полицией огребем по самые уши, еще и в схватке, не дай Бог, кого потеряем. На хуторе, видать, ребятки ушлые, вспомни, команда Бурлакова ушла с концами. Сколько их, кстати, было?
— Семеро плюс сам Виталя.
— Вот! Восемь человек профессионалов перемололи и не подавились.
— Да, какие там профессионалы?! У Виталия только трое из команды в армии лямку тянули, остальные мальчишки желторотые!
— Мальчишки — не мальчишки, а раз взял, значит, откуда пуля вылетает — знали. И твой Бурлаков, я слышал, парень не промах был. А в результате? Сгинули без вести, а эти, как разбойничали, так и разбойничают!
— Егор, да пойми, как они ни сильны, а ни Алексею, ни Олегу — в подметки не годятся! А если еще ты с Сашей пойдешь, мы весь этот хутор не хуже, чем у Бобриных вынесем! — горячится наемник.
— Не сомневаюсь. Только вспомни, где поселок стоял, а где хутор? — я тоже слегка повышаю голос. Саша в наш разговор не вмешивается, но на ус мотает, ему еще со мной работать и работать, а мы пока не очень хорошо знаем друг друга. Дворняга в багажнике, слушая нашу перепалку, начинает недовольно ворчать, — Ты забыл, что хлев этот чертов не на родовой земле стоит! Какой нафиг штурм, какие трофеи?
— Да кто узнает-то?
Вот смотрю я на этого, прямо скажем, пожилого мужика, и диву даюсь. Он что, вообще с головой не дружит? Да одно то, что мы копа этого продажного без прикрытия допросили — уже на пару статей тянет! Но тут — хрен с ним, следы замели и ладно, все свои — не сдадут. Но теперь он, ни много — ни мало, предлагает повязать двух полицейских, чья вина в глазах властей отнюдь не доказана, а потом совершить налет на мирный свинарник, на котором нет огромного плаката «Плохие парни — здесь» и подсвеченной стрелочки. Да, даже, если б и были, — это все равно не наше дело, а дело соответствующих органов. А если мы при этом еще и ДПшников завалим, то нам по совокупности таких люлей впаяют, припомнят все, вплоть до падения удоев у молочных поросят, или что там у них бывает!
— Ярослав, я надеюсь, ты это не всерьез сейчас сказал.
— Егор, какого хрена? Я на это дело уже почти тысячу своих кровных извел! Времени потратил, Славку припахал, а теперь что? Просто бросить?
— Ярослав Владимирович! Ну ты же взрослый человек, давно в этом бизнесе варишься! — от эмоций у меня поперли словечки из моего прошлого, но то ли Слава привык, то ли не обратил внимания в запале, — Давай на заказчиков выйдем, за вознаграждение им информацию сольем! Если они такие жлобы и платить не захотят, то я сам тебе затраты компенсирую. Пойми, не наше это дело! Ввяжемся — ввек не отмоемся! Предлагаю с нанимателями завтра же связаться и выложить им все, что нарыли. Или вообще полиции информацию подкинуть, связи, они тоже лишними не бывают, а может и от них что обломится.
— Ага, еще я на полицию бесплатно не работал!
— Да, причем тут бесплатно?!
— А притом! Мы им все на блюдечке, им — премии, благодарности и медальки, а нам — хорошо, если спасибо скажут! — кипятится наемник не хуже чайника.
— Ярослав! Тебе что, славы и медалек тоже хочется? Тогда ты не там работаешь! — окончательно завожусь уже я.
— Егор, там такие деньги должны быть!
— Вот, прям, в хлеву, в навозе и будут! Там хорошо если последняя фура останется, ты ж ясно слышал, они на новое дело идут, только продав предыдущую машину. Так что реально там только хрюшки-людоеды будут, да лихая банда.
Капитан в отставке Костин, а я не так давно узнал, что он ушел на гражданку именно в этом звании, долго молчит. Судя по все еще раздувающимся ноздрям, никак не успокоится, но веских аргументов, чтоб переубедить меня, у него нет. Его молодняк такое никак не потянет, а своих людей я не дам. Есть, правда, у меня мыслишка, навестить домик господина Локтева темной ночкой и пошарить по закромам, но втягивать в это я никого не собираюсь. Частные подвалы они такие, суеты и компании не любят. Выгорит — не меньше половины подброшу именно в «Кистень» на развитие, все-таки без их предварительной работы на сержанта я бы сам не вышел.
После длительной паузы, наемник заводит мотор и, ничего не говоря, выезжает обратно на дорогу. До дома так и добираемся в тяжелом молчании.
— С других объектов парней пока не снимешь? Или завтра мне самому в поле выходить? — мрачно интересуется он напоследок.
Хапнув заказов во время Питерской светской эпопеи, я слегка переоценил способность «Кистеня» их удовлетворить, и теперь пилоты расплачиваются за мою жадность, пропадая в агентстве круглыми сутками. Со следующей недели должны выйти новые люди, но пока кадровый голод еще дает о себе знать.
Закатив глаза, (Боже, за что мне это?!) отвечаю:
— Нет, пока все по-старому, Леха и Олег в твоем распоряжении. Отъезд через неделю, так что пока они твои.
Сухо попрощавшись, Костин отъезжает, обдав нас напоследок облаком пыли. Держу пари, он это специально, но бежать и кричать что-то вслед считаю ниже своего достоинства, и так разругались. Переглянувшись с Бариновым, жму плечами, дескать, что поделать? Александр понимающе кивает в ответ, заскоки директора ему не в новинку. Прощаемся и расходимся.
Еще не знающий, что он покойник, Григорий Осмолкин появляется в разгар демонтажа лаборатории. Техника у Бушарина почти вся тонкая и хрупкая, для долгого переезда желательно все понадежней упаковать, а то восстанавливать некоторые приборы влетит потом в копеечку. А часть оборудования вообще не подлежит оценке, потому что сделана руками профа и существует в единственном экземпляре.
— Что ты себе позволяешь? — схватив за воротник рубашки, бывший гвардеец подтянул меня к себе, слегка придушивая, и прошипел вопрос, брызгая слюной в лицо.
— Григорий, ты чего? — изображаю ничем не замутненное недоумение, благо, юное лицо еще позволяет проделывать такие фокусы.
Покосившись на зрителей, мужчина отпускает меня и кивает в сторону свободного закутка:
— Отойдем, поговорить надо.
Успокоив жестом домашних, бреду вслед за куратором.
— Как ты посмел побеспокоить такого человека?! — опять шипит Григорий, едва мы скрылись из виду остальных.
— Гриша, а что было делать, если ты молчал?
— Значит, так надо было! Тем более, что ты и не спрашивал!
— Гриш, мне все равно убедиться надо было.
— Убедиться?!! Ты представляешь, щенок, что я пережил по твоей милости!
— Все так серьезно, да? Я тебя подвел? — от моего сочувствия и раскаяния даже полено должно обрыдаться.
— Сильно подвел! — все еще зло, но уже без прежнего запала, отвечает мужчина. В другой обстановке он может и продолжил бы головомойку, но то и дело мелькающие на периферии китайцы (сто пудов — специально!) не соответствуют его понятиям о конспирации.
— Куда опять переезжаете?
— В Питер. Там теперь жить будем.
— А почему я узнаю последним? Тебе же ясно было сказано, ждать от меня инструкций!
— Григорий, не кипятись. Во-первых, когда бы я тебе сказал? Мы последний раз в июне виделись. И вообще, как от Натальи съехали — очень редко стали пересекаться.
При упоминании Наташки гвардеец кривит лицо, в который раз переживая свой провал.
А провал ли? — внезапно приходит идея.
— Так обстоятельства сложились, — мужчина еще что-то говорит, но я его не слушаю, потому что целиком захвачен новой мыслью.
Отсечь меня от близкого человека, от денег и возможностей вполне вероятно было им на руку. Надо будет эту задачку покрутить в спокойной обстановке.
Именно в этот момент мимо угла, где мы шепчемся, проходит Ван с клеткой выживших грызунов. Считаю это знаком. Вряд ли менталистов такое уж бешеное количество, по словам маман таким техникам только в отдельных специальных учреждениях учат, это ей по блату знания перепали без всяких подписок. Да и источник у Григория пока так и не начал восстанавливаться, но сунул я тут случайно нос в учебный план четырнадцатилетней княжны Марии, так там, несмотря на лето, каникулы и торжества, по три часа психологии и риторики в неделю стояло. Сомневаюсь, что господин Осмолкин-Орлов, который клановый в черт знает каком поколении, меньшей муштре дома подвергался. Это Машка по малолетству все эти приёмчики топорно применяет, а вот взрослый человек с такими знаниями и без ментальных способностей много чего наворотить мог. Вполне возможно Наталья не так и виновата передо мной, как представлялось.
Волну бешенства подавляю с трудом, источник опять начинает наливаться дурной силой, но убивать Гришку сейчас — явно преждевременно. Ничего, дождусь я своего грузовика с конфетами.
— А во-вторых?
Занятый догадкой, я упустил нить разговора, так что переспрашиваю:
— Что, во-вторых?
— Ты сказал, что, во-первых, давно не виделись, а во-вторых? И далее по пунктам?
— Во-вторых? — реально туплю, но получается даже лучше, чем если бы притворялся, — А! Понял! Просто я давно переезд задумал, а теперь, когда мама выздоровела, вообще глупо здесь сидеть.
Про планы и связи, образовавшиеся в столице, не упоминаю. Стереотипы сильны, и с точки зрения сорокапятилетнего мужчины я всего лишь наслаждался праздником с первых мест. Недостаток молодости, когда редко кто принимает всерьёз, в данном случае оборачивается преимуществом.
— Ну, что ж, самостоятельный и догадливый, хотел послужить Родине — получай первое задание, — и сует мне в руки какую-то папку, — В Питер ты удачно собрался. Там есть мой адрес, устроишься — навести. Если нужна будет помощь — тоже обращайся. Все понятно?
— А что здесь? — трясу полученными бумагами.
— Открой, посмотри! — ехидно ухмыляется гвардеец.
Следую совету.
Да, вашу ж мать!
Первым листом в папке лежит приказ о зачислении Васина Егора Николаевича в десятый класс Первой Петербургской общеобразовательной гимназии.
Интерлюдия.
Капитан Рогов уже пять минут стоял в коридоре управления и пялился на врученный кадровиком под роспись приказ. Несмотря на частые подначки коллег, умом Василий был не обижен, а читать начал еще в пять лет, так что проблем по этой части никаких не имел, но содержимое именно этого листа бумаги отказывалось укладываться в его коротко стриженой голове.
«…вывести за штат действующей оперативной группы… явиться в учебный центр для дальнейшего прохождения службы… в должности куратора и сопровождающего…»
— Коляныч, что х…ня? — ворвался он, размахивая приказом, в кабинет майора Светлова.
— Капитан Рогов, смирно!!! Три шага назад!
Словно напоровшись на невидимую стену, капитан демонстративно промаршировал в центр кабинета начальника и вытянулся согласно распоряжению.
— Господин майор, разрешите обратиться! — строго по уставу гаркнул он.
— Садись, разговор будет непростой, — тяжело вздохнув, перешел на нормальный тон начальник, — Приказ получил?
— Так точно, господин майор! — Рогов продолжал стоять по стойке смирно.
— Обиделся что ли?
— Никак нет, господин майор! — упрямо талдычил капитан, игнорируя предложенный стул.
— Обиделся! Впрочем, понимаю, сам в недоумении. Короче, Василий, медики на тебя бумагу накатали, дескать, к оперативной работе ты абсолютно непригоден.
— Да я же!!! Медкомиссия же только что была, года не прошло! Геннадий Николаевич, это же х…ня полная! — отмер капитан, поняв, что руководитель не имеет к приказу никакого отношения.
— В кои-то веки с тобой согласен, именно она, и именно полная! Я, как мог, сопротивлялся, но где-то у них на тебя зуб наточен. Все, что удалось — это временно перевести тебя в учебку с сохранением содержания.
— Да что мне там делать-то?! Бумажки по полочкам раскладывать? Я ж там через неделю свихнусь!
— А ты постарайся не свихнуться!!! Потому что я кучу нервов убил, организовывая этот перевод! Тебя вообще комиссовать по полной хотели, вылетел бы на улицу и прости-прощай служба!
Василий глядел на начальника совершенно убитым взглядом — к гражданской жизни он был абсолютно неприспособлен.
— И что мне теперь делать?
— Да что ты как маленький-то?!! Бери бутылку и дуй к лечилам, разбирайся, что они там нашли. Если они свою писульку отзовут — вернешься в группу. Ну, а если не разберешься — значит, будешь в учебке работать. Тоже, между прочим, не худшее место службы. Ты все понял?
— Понял, господин майор!
— А раз понял, то шагом марш из кабинета! Месяц на твое место никого брать не буду, в сентябре новая медкомиссия будет, до нее чтоб разобрался!
— Так точно, Геннадий Николаевич! — слегка повеселев, капитан покинул кабинет Светлова и отправился напрямую в магазин, идти к Доку без подношения было бесполезно.
— Вася! Ты читать умеешь? Э-пи-леп-си-я!!!
— Док! Ты ж нормальный человек, ты меня лично шил три раза! Какая к х. м эпилепсия! Да я слов-то таких длинных в жизни не знал, а ты мне в карту эту дрянь пишешь!
— Не-е-ет, Василь! Это не я тебе пишу! Это тебе столичные справочку выписали! Ты, милый друг, какого хрена собачьего, там на земельку прилечь умудрился, да так, что тебя потом в больничке неделю держали, а? — обычно интеллигентно выражавшийся доктор Павлинкин после совместно распитого коньяка слегка ослабил контроль за языком.
— Вот… щенок! Отомстил, сучий потрох! Так и знал, что с ним одни проблемы будут! — начал ругаться Рогов.
— Это ты про бегунка своего?
— Про него, родимого! Про кого ж еще?! Эх!.. Док, ты же свой! Скажи, что мне делать, а?
— В общем, Василь, там история такая: Муромский, это главный у питерских по медицине, сначала считал, что все так и было, как ты рассказываешь. Похвалился, что запросто подвиги этого мальчишки повторит, а дошло до дела — и что-то не срослось у него. То ли дара не хватает, то ли мозгов. Мне коллеги столичные рассказали, что обоср… опозорился он там перед Милославским по полной. Вот, на радостях, и влепил тебе диагноз в карту.
— Вот… ушлепок! — ругать столичное начальство было приятно, но бессмысленно, вписанный диагноз от этого не менялся.
— Слабо сказано, его там в управлении все тихо ненавидят, надеялись, что после такого слетит, но как-то вывернулся. Пить еще будешь? — неожиданно перешел к насущному Юрий Алексеевич.
— Мы ж допили уже все? — кивнул на пустую бутылку из-под коньяка Рогов.
— У меня спирт есть.
— Наливай!
В процедурной, приспособленной под нужды народа в лице Рогова и Павлинкина, отчетливо запахло чистым этанолом.
— И с мальчишкой этим дело темное получается. Он — то ли ценный свидетель, то ли еще что, но трогать его категорически нельзя! — для пущего понимания Док даже пригрозил капитану пальцем, — Но вот если ты частным порядком стрясешь у него, как он это сделал, то, во-первых, справку эту липовую отзовут обратно, а, во-вторых, мало того, что тебя восстановят во всех должностях, так еще и наградят чем-нибудь. И будь уверен, награда там немалая будет!
— С чего бы это?
— А с того, милый друг, что знания такие нашим, тем, что в поле, очень пригодились бы! Не все ж, как ты, полный ноль по дару.
— Но-но, у меня целых десять УЕ!
— То-то они тебе помогли! — Павлинкин закинул в рот отрезанный скальпелем кусочек колбаски, прожевал, смакуя, и продолжил, — Мальчишка по слухам Москву вернулся, надумаешь — адрес найду, да ты и сам можешь найти, дело наверняка еще в архив не сдали. Выпросишь у него технику — вернешься в опергруппу, нет — останешься бумажки перебирать до конца жизни. В общем, думай сам. Но управление в эти дела нельзя вмешивать никаким боком, все только частным образом!
— Хреново, — последние капли спирта перекочевали в стакан Рогова, так что непонятно было, к чему относился его возглас — к окончанию попойки или к ситуации в целом.
— Хреново, — повторил капитан, закинув стопку, — Я этому гаденышу по башке капитально пробил, да еще всю дорогу до Питера запугивал. А он ничего так, крепкий, зубами только скрипел, а под конец вон как мне выдал…
— Ну, голову его я сам лечил, и точно могу сказать, к моменту перевозки там и шрамов почти не осталось. Но так у вас пока счет один-один: ты ему башку сломал, а он тебе карьеру. Только у него уже все зажило, а тебе еще побегать придется.
