— Клингзор, — вновь выговариваю я с ужасом, с благоговением, с отвращением. — По его вине я очутился здесь, доктор. Кто еще, как не Гейзенберг, может прятаться за этим именем? Несмотря на первоначальное неприятие национал-социализма, обусловленное в значительной степени враждебностью Штарка, в конечном итоге Гейзенберг стал пользоваться особым расположением и Гиммлера, и Геринга, которые, как я вам говорил, непрестанно осыпали его милостями и даже сделали научным руководителем атомной программы… Все сходится, доктор…

Хоть он и старается обращаться со мной любезно, ему не удается скрыть кривую улыбочку. У всех психиатров имеется профессиональная слабость: стоит им услышать слово «заговор», они сразу начинают припоминать признаки паранойи из студенческих учебников и ничего не могут с собой поделать.

— Я здесь по вине Клингзора, — повторяю твердо, чтобы у него не возникло сомнений в моей убежденности.

— И что же он сделал? — Его голос звучит немного снисходительно.

— Это слишком печальная история, доктор…

Стараюсь приподнять голову, но удается лишь на несколько секунд напрячь шею.

— Расскажите мне об этом.

— Знаете, у меня была жена. Прекрасная женщина. Ее звали Марианна. Мы познакомились благодаря Генриху, мужу ее подруги, Наталии… Однако все было не так просто, доктор… Сами знаете, семейные истории вообще не простые…

Мой язык тяжело ворочается во рту, касаясь немногих сохранившихся в деснах зубов; мне стоит большого труда направлять его туда, куда надо. Слова звучат как стон, как жалоба, как обреченность.

— Клингзор отнял ее у меня…

— Вашу жену? — уточняет Ульрих.

— Нет, Наталию…