Стояла жаркая погода. Как-то воскресным вечером я и Марианна отправились на прогулку к озеру Ванзее. Мы шли вдоль берега, безмолвно созерцая колыхавшееся на волнах зеленое отражение деревьев.

— Я решила, Густав!

— Что еще?

— Ты прекрасно знаешь сам.

— Я тебе запретил!

— Она моя подруга, не твоя.

— Она жена моего врага, а значит, и твоего! Молча прошли еще некоторое время.

— Я хочу домой.

— Да уж, лучше вернуться, — отрезал я.

Мы направились к Бисмаркштрассе, чтобы возвратиться в Берлин. Между нами воцарилось гнетущее молчание, словно нас поместили под тяжелые своды мавзолея. По пути задержались у могилы писателя Генриха фон Клейста. Созвучие с именем Гени казалось зловещим; в1811 году, после нескольких попыток самоубийства, воспев смерть в своих пьесах и рассказах, Клейст лишил себя жизни вместе с возлюбленной, страдающей от смертельного недуга.

— Поскольку ты не разрешаешь мне навещать Наталию, я пригласила ее к нам на чай.

У меня вдруг пропало всякое желание возражать. Непрерывное противостояние Марианне требовало сил, которых мне явно недоставало.

— Делай что хочешь!

— Уже сделала, — все еще запальчиво сказала она, застигнутая врасплох моей уступчивостью.

Сколько же времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел Наталию и Гени? Около трех лет. Перспектива увидеть ее у меня дома, сидящей за чаем с моей женой, вдруг показалась мне не такой уж неприятной.

— Мы договорились на завтра, на пять часов. Говорю тебе на случай, если ты решишь не присутствовать.

— Это и мой дом тоже, ведь так? Когда хочу, тогда и присутствую, имею право!

— Просто она почему-то тебя раздражает.

— Меня раздражает то, что она заступается за нациста, Марианна! Ты что, не понимаешь? Она предала нас всех!

— Еще неизвестно, кто кого предал, Густав.

— На что ты намекаешь?

— Бывает так, что некоторые ругают нацистов, а сами ничуть не лучше.

— Что ты несешь?

— А то, что, поступая так с друзьями, ты становишься хуже нациста!

— Никто не может быть хуже нациста, Марианна! — Еще как может, Густав! Уверяю тебя!