Пролог
С трудом распахнувшиеся веки открыли взгляду потолок палаты Николаевского военно-морского госпиталя.
Первое ощущение лежу полностью обнаженный, укрытый с юности знакомыми – простыней и слегка колючим войлочным одеялом. А ведь капельницу и сопутствующие ей внутривенные вливания, получал лежа на топчане, в одежде.
С потолка глаза опускаются на окно и осматривают палату – да не физиотерапевтический кабинет, а именно больничную палату.
Смутное беспокойство наполняет меня.
Укол «Циннаризина» выполненный, неумелой рукой молоденькой медсестры, вызвал потерю сознания и как итог – судя по всему меня положили в палату.
Палата изменилась, а содержимое…
Вместо ламп дневного света высоко под потолком висят две лампочки «Ильича» с проводкой закрепленной на фарфоровых изоляторах и в тряпичной изоляции, в палате возле четырех коек с панцирной сеткой деревянные тумбочки, на одной из кроватей кто то лежит. Откуда такой анахронизм – вместо современных покрытых эмалью штампованных шкафчиков и стоек для капельниц?
А на стене возле входной двери висят портреты Калинина, Сталина и Ленина, в верхнем углу – открытый динамик, с которого слышится песня в исполнении Утесова.
Но самое удивительное – рядом с портретами бывших вождей, висит на стене давно забытый кумачевый треугольный вымпел – «Победитель социалистического соревнования образцовой палаты военно-морского госпиталя». Бред какой то.
Смотрю на пол и вижу знакомую с детства картину: на полу под дверцей топки печки-голландки – стопка дровишек и ведерко угля – настоящего антрацита. От кафеля печи явно тянет теплом.
Такого в наше время быть не может, ведь это же лечебное заведение. Где знакомые трубы и батареи центрального отопления?
Смотрю на ноги и вижу прикрепленную к стойке кровати классическую фанерную коробку, в которую раньше укладывали краткую историю болезни больного. Белеющий уголок какой-то бумаги, обозначал правильность догадки. Тело само собой отреагировало на необходимость увеличения объема информации, несмотря на какую-то слабость смог потянуться и достать сдвоенный листок из тетрадки. Что за анахронизм? Записи, выполнены перьевой ручкой (с характерными изменениями насыщенности и небольшими кляксами в углу) и химическим карандашом, обнаруженным в том же коробе.
Чужой почерк, с непривычки, оказался трудно читаемым. Больничный лист разными почерками заполнен на имя старшего лейтенанта Прохорова И.А. - с трудом понял – «испанка», осложнение и главное даты – все от ноября 1940 года. Волосы встали дыбом, это что розыгрыш?
Скрип койки и мои телодвижения не остаются не замеченными. Слышу скрип пружин соседской кровати и радостный возглас соседа по палате.
– Прохоров, наконец то ты очнулся. Сестра, сестра Прохоров очнулся.
Спустя несколько мгновений высокая двустворчатая дверь открывается и в палату забегает медсестра, в белой косынке с вышитым красным крестиком, белоснежном халатике и самое удивительное – на ногах. Под суконной серенькой прямой юбкой – виднеются шерстяные чулки и туфельки «от бабушки». Небольшой рост и миловидное лицо, с наивными слегка навыкате глазами, толстая коса свисающая до талии, плотно сбитая, слегка полноватая фигура с третьего размера грудью. Увидев мое сидящее на кровати тело, явно с открытой душой, обрадовалась моему пробуждению.
– Прохоров, наконец то ты очнулся. Извините, вы очнулись. Больной, Вам нельзя подниматься, немедленно ложитесь.
Крепкие руки, умело взяв за плечи, привели мое тело в горизонтальное положение.
Тут же, что то вспомнив стремглав побежала на выход.
– Вячеслав Викторович! Вячеслав Викторович, Прохоров очнулся.
Раздалось за открытой дверью.
Через несколько минут топот ног в коридоре известил о прибытии Вячеслава Викторовича и его окружения. Палата наполнилась людьми в белых халатах под предводительством начальника терапевтического отделения.
Это для нас грипп – обычное острое респираторное заболевание, настигающего каждого как минимум дважды в год и переносимое на ногах, в основном без обращения к врачу. А вот больному Прохорову повезло поменьше, страшная болезнь «Испанка» свалила его в городе Николаеве и дала такое осложнение, что больной пролежал сутки в горячке и еще сутки в бессознательном состоянии.
– Молодой человек, возможно Вы вернулись с того света. Вам явно повезло.
Если бы знал Вячеслав Викторович, насколько его слова были недалеки от истины.
– Теперь полежите еще пару деньков и вы сможете покинуть наш госпиталь. Тем более что скоро и Ваш экипаж пойдет в Измаил.
В палате я оказался вместе с лейтенантом Крыловым заболевшим той же «Испанкой» и служившим во флотском экипаже при 61-м заводе.
Куча мыслей пронеслось в голове: это что, прикол или действительность. А если действительность, то как себя вести. Перед и во время войны, НКВД особо не разбиралась: шпиономания и нетерпимость к политическим противникам культивировалась повсеместно.
Сразу же попросил себе подшивки газет из госпитальной «Красной комнаты». Буквально через двадцать минут я получил пять подшивок и углубился в чтение.
Итак новости за рубежом:
Разгромив Францию немцы пытались вынудить Великобританию к капитуляции и для этого начали массовые бомбёжки Британских островов. С июля 1940 продолжалось крупнейшее в истории авиационное сражение в небе над Британией. Люфтваффе так и не удалось достигнуть поставленных целей, завоевать господство в воздухе и уничтожить британские ВВС. В октябре 1940 итальянцы вторглись в Грецию с территории Албании. Несмотря на первые неудачи, греческая армия сумела выстоять и нанести поражение Италии. В Средиземноморье, чтобы обеспечить себе свободу действий и исключить возможность использования французского флота Германией, англичане в июле 1940 года «частично потопили и захватили все военные корабли французского флота».
9 августа 1940 г. состоялось решение о переброске сил вермахта к границам СССР, а с сентября они стали сосредотачиваться в Румынии. Одновременно началась широкая кампания по дезинформации советского руководства, сыгравшая свою роковую роль при проведении мероприятий по отражению агрессии.
После победы над Францией Германия ускорила подготовку к войне против СССР: вопрос о «восточном походе» уже был обсужден 21 июля 1940 г. на совещании Гитлера с командующими видами вооруженных сил, а 31 июля он поставил задачу начать операцию в мае 1941 г. и закончить ее в течение 5 месяцев.
Насколько помнится предвоенная история соответствовала следующей действительности:
– В ноябре сего года британская авиация нанесет удар по итальянскому флоту в Таранто, после чего морские перевозки грузов для итальянских войск были очень затруднены.
– Заканчивается «Битва ста полков» крупнейшая наступательная операция Народно-освободительной армии Китая против японских оккупационных войск (север Китая), которая началась 20 августа 1940 года и должна завершиться в начале декабря этого года.
– во второй половине ноября в Берлинский пакт (Германия, Италия и Япония созданный в сентябре 1940) войдут Венгрия, Румыния и Словакия. Немцы предложат частичный вход в пакт Советскому Союзу, но из-за Румынии, Болгарии и Турции, союза не получится. Камнем преткновения станут: – для Германии ее зависимость от румынской нефти; – для Союза стремление к контролю Румынской нефти и Босфорских проливов Турции.
– В результате германской «политики умиротворения» на северо-востоке и востоке Европы в состав СССР были включены территории с населением 14 млн. человек, а западная граница была отодвинута на 200–600 км. На VIII сессии Верховного Совета СССР 2–6 августа 1940 г. данные территориальные «приобретения» были юридически оформлены законами об образовании Молдавской ССР и принятии в состав Союза трех Прибалтийских республик.
– 18 декабря 1940 г. будет утвержден Гитлером знаменитый «вариант Барбаросса» – план войны против Советского Союза.
С целью скрыть военные приготовления И. Риббентроп 13 октября 1940 г. предложил И. В. Сталину принять участие в разделе сфер интересов в мировом масштабе. Совещание по этому вопросу состоялось 12–13 ноября в Берлине с участием В.М. Молотова, но из-за выдвижения обеими сторонами взаимонеприемлемых условий оно успеха не имело.
Удивительно, но понятие о цензуре военно-промышленных аспектов информации в полностью политизированных газетах отсутствовало. Хвалебными одами своих достижений были заполнены все страницы как местных так и центральных газет.
В одиночестве со своими мыслями оказался недолго. Вечером меня навестил старшина Нечипайла (с ним я отправлялся за пополнением) и старший лейтенант Павел Кручин (помощник и командир артиллерийской боевой части моего монитора «Ударный» командиром которого я и являюсь).
– Товарищу командире, оце так добре, що ви вже пішли на одуження. А я вже й команду зібрав. Дзвонив до Ленінграду молоді гармаші вже їдуть потягом до Миколаїва, та будуть туточки у неділю. Бурлак теж у понеділок з заводу виходить. А там вже можемойдо дому йти.
Нечипайло как и большинство выходцев из Одессы говорил быстро на украинско-русском суржике, и на одном дыхании выложил главные новости.
– Товарищ командир старший лейтенант Кручинин, представляется по случаю возвращения из отпуска. За период отпуска, происшествий с моим участием не случилось.
– Садись Кручинин, указываю на единственный стул, да и ты старшина не стесняйся присаживайся на кровать. В ногах правды нет, а узнать хочется многое, как без меня справляетесь.
Пытаюсь войти в роль отца командира.
Павел возвращался из отпуска. Узнав о моей болезни, с ведома командования, задержался для подмены, возглавив вместо меня экипаж из пополнения краснофлотцев, призванных для нашей флотилии. Осталось принять команду артиллеристов из Ленинграда. Узнав от старшины Нечипайло, что я очнулся решил меня навестить, заодно и представиться по случаю возвращения из отпуска.
Пополнение, как и планировались разместили на плавказарме флотского экипажа. Будущая канонерская лодка «КП-22» (сейчас речной колесный буксирный пароход «ИП-22», типа «Бурлак») заканчивает подготовку к переходу на Дунай после ремонта в Николаеве.
Что такое флотская душа? Загадка! Прошло буквально несколько мгновений и пришлось втянуться в знакомую социальную роль – моряк он и есть моряк, даже если служит на реке. Тем более, что свой свояка видит издалека. Несколько наводящих на беседу вопросов и высказываний и информация потекла рекой. Мне осталось только поддакивать и прислушиваться.
Подшивки газет так же не остались без внимания, и вот уже в палате к нашей компании присоединился Крылов, с жаром обсуждая последние новости жизни страны.
Далее как обычно перешли к женщинам и тут узнаю что мне передавала привет бывшая жена (Ирина) – дочь Юлия уже в садик пошла. Кручинин, как и я оказывается выпускник военно-морского училища им. Фрунзе.
Наши бывшие – жены морских офицеров, тоже из Ленинграда. Как и большинство жен молодых военморов, после жизни в городе столичного уровня, быстро потеряли интерес к пропадающим на кораблях мужьям. Жизнь в Ленинграде и на какой-то там базе (в лучшем случае флотилии), явно не сравнимы. Проходит год, и треть жен молодых офицеров возвращаются домой, дети – не проблема. Ведь в столичном городе еще достаточно перспективных женихов. Проходит еще пара лет, и только одна из двух молодых офицерских жен, окончательно связывают свою жизнь с офицерами плавсостава. Вновь в жизни изредка бывающих на берегу офицеров, появляются жены, которые так же сталкиваются с действительностью – муж дома как в гостях. Корабль в базе, все равно каждый третий день – старший на корабле или в наряде, или вдруг среди ночи прибежит оповеститель.
Еще не успели меня покинуть мои сослуживцы, как в палату нагрянул командир ремонтирующегося буксира «ИП-22» – старлей Сергеев Андрей со своим механиком Славой Пшеничным. Для вновь пришедших я также был своего рода старым знакомым, поэтому с их стороны было естественно начать шумно обсуждать последние новости.
Обычно, когда корабли собираются в базе, остающиеся на кораблях офицеры и старшины собираются на каком либо из кораблей в кают-компании и устраивают посиделки с традиционным грузинским чаем (чай заваривают так, чтобы через стакан в подстаканнике, не должен быть видим свет в иллюминаторе). На стол выставляется «халява» (жареная картошка), и только необходимые обходы и прием докладов об обходах прерывают общение собравшихся.
В общем, к концу вечера в моей палате появились все наши офицеры и старшины откомандированные с флотилии в Николаев. Ведь завод и госпиталь находятся недалеко. Не оказались в стороне и лечащиеся в госпитале. Одно из самых главных лечащих средств – водочка с закусочкой, также оказалась, каким – то образом в палате. Так в тихой и спокойной обстановке, прошло мое личное вхождение в родной коллектив.
На следующий день 13-го ноября к десяти утра Нечипайло и Кручинин уже вновь были у меня в палате для инструктажа по моим заданиям. Грипп лечится за 5 суток, а вот его осложнения можно лечить всю жизнь. Поэтому задерживаться в госпитале я не видел никаких причин. Да и ноябрь – последний месяц осени еще немного и в Днепро-Бугский лиман придет лед. Поэтому канлодка и самоходная баржа снабжения флотилии должны по плану выйти из Николаева ранним утром 16-го.
Так как Измаил и Рени – места базирования флотилии, сравнительно малые городки и что либо там найти будет затруднительно, то решил за оставшиеся трое суток, набрать на складах возможный дефицит. В частности – Обычные ватман и калька – для изготовления и размножения чертежей, огромнейший дефицит. А где можно найти зенитный прожектор, если не на складах флотского уровня. Даже на таких складах – это тоже дефицит, но ведь если подумать то прожектор из комплектации броненосца «Потемкин» тоже может светить будь здоров, и теперь – никому не нужен. Также не помешает узнать, а есть ли на складах трассирующие 7.62 винтовочные боеприпасы. А то ведь насколько помнится наши деды в начале войны стреляли из зенитных «Максимовских» спарок обычными пулями. Если есть, то надо набрать для флотилии и своего корабля побольше, благо баржа снабжения пойдет вместе с канлодкой.
В свое время пришлось, изучать доступные источники информации по применению артиллерийских кораблей в Великую Отечественную и Противовоздушную оборону кораблей. Также известно, что из пяти мониторов Дунайской флотилии только один – «Железняков» прошел всю войну. Остальные вошли в число боевых потерь. Монитор «Ударный» погиб в бою у Кинбурнской косы, под атаками пикирующих бомбардировщиков, вместе с ним погибло и большинство экипажа, во главе с командиром. Получается, что если ничего не сделаю, то и жить осталось в этом мире – менее года. А у меня оказывается и дочь есть в будущем осажденном Ленинграде.
Пока не поздно, надо срочно заняться увеличением шансов на выживание в этом мире.
Выписка из госпиталя не заставила себя ждать Вячеслава Викторовича, испанка давно прошла. Больной после осложнений пришел в себя, а ежевечерние посиделки устраивать в отделении нет нужды. Тем более больной сам рвется из госпиталя. Осталось осложнение – пациент жалуется на яркий свет, ничего страшного, так бывает. Выпишем ему солнцезащитные очки, и порекомендуем оздоровительных суток десять. А через несколько месяцев все и пройдет. Таким образом, после обеда я уже начал собираться выйти в незнакомый мир.
Мир то знакомый но явно отличающийся планировкой и архитектурой города, нравами и образом жизни людей. Но все не так уж и плохо – в СССР я родился, учился и даже служил. Присягал, погоны и звания получил не во времена Сталина, а в период Афганской войны, но под все тем, же бело-синим стягом, а флотские традиции и форма имеют преемственность еще с царских времен.
Открываю шкаф с формой одежды и начинаю разбираться. Погон нет, петлиц тоже, знаки различия только на рукавах – знакомые 2 средние золотистые полосы, над ними звезда не золотая, а красная, но с золотым кантом. Подворотничок на кителе несвежий, ничего сейчас найдем белую тканюшку и перешьем. На кителе – серебряные знаки за отличную артиллерийскую стрельбу двух видов, отличник ВМФ и отличную артиллерийскую подготовку. Черная фуражка без всяких «аэродромов» или «балтийских плевков», в наше время сказали бы, что это фуражка партизана. Ничего я как выпускник калининградской (теперь балтийской) системы флотского образования, подгоню свою фуражку, со временем, под наш канон – небольшой аэродромчик. А вот ткань на брюках кажется другая и никаких пошивов по фигуре. Оделся вроде все сидит как надо, но привычка носить все приталенное и облегающее явно чувствуется. В этом времени все одеваются в одежду и форму слегка мешковатого вида. Туфли со шнурками, не наши на резинках.
Оделся – смотрю на реакцию соседа.
– Ну как я тебе? Как думаешь, не похудел часом ли что еще?
Сейчас ответственный момент. Он и я флотские, только он с этого времени, а я из более позднего. Он со мной уже двое суток в одной палате – для меня сейчас главный проверяющий.
– Та не, шик-модерн, хоть сейчас в клуб на танцы к девчонкам.
В кармане обнаруживаю удостоверение личности на имя старшего лейтенанта Прохорова Ивана Александровича с печатью и подписью начальника штаба. Пропуск на завод – круглосуточный, действителен до 30 ноября. Партийный билет с моей фотографией и надписью «ВСЕСОЮЗНАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (большевиков)» – в графе уплаты членских взносов никаких записей, наверное, так и должно быть. Насколько я знаю терять партбилет никак нельзя. В свое время я дважды вступал в партию и так и не вступил. Ну, не те руководители парторганизаций были – они-то, как раз первые от партии и отказались, а скольким жизнь пытались испортить.
Нашел утюг, нитки с иголкой и белую ткань, погладил брюки и подшил подворотничок, заново оделся, навел лоск на туфлях.
Забрал продаттестат, попрощался с соседями и медиками, и вот я в городе. Наш борт стоит в заводском затоне рядом с плавучей казармой, там и моя команда. По идее я дорогу знаю, поэтому пытаюсь самостоятельно пройти в завод.
Подошел к проходной. Постоял немного. А как только увидел небольшую группу входящих пристроился следом, зажав в одной руке пропуск а в другой удостоверение. Обычная перегородка с калиткой в рядом с которой стоят двое с нарукавными повязками в обычной одежде. Видимо моя форма – уже сам по себе пропуск. Не смотря удостоверение получаю отмашку – проходи.
На территории завода неторопливо начинаю спускаться к берегу Ингула, а там уже видна характерная несамоходная баржа плавучей казармы с пришвартованным кормой к пирсу буксиром. Колесный пароход с характерной надстройкой гребных колес посередине спутать с винтовым плавсредством затруднительно.
Неторопливо подхожу к вахтенному на юте «ИП-22», останавливаюсь у сходни.
– Старший лейтенант Прохоров. Вахтенный, вызовите дежурного.
Давая указание, отдаю символическую честь, быстро прикладывая руку к фуражке.
– Есть.
Вахтенный отдает честь и нажимает кнопку вызова. Слышу два звонка.
Через несколько мгновений открывается дверь надстройки и появляется придерживающий бескозырку старшина, красная звездочка с золотистым кантом и 2 узкие короткие золотистые полосы галуна показывают, что ко мне вышел старшина 2 статьи (это если по нашему времени). Сошел со сходни и представился.
– Дежурный по судну старшина первой статьи Петренко.
Выслушиваю доклад. Приложив руку к фуражке, а по окончанию доклада здороваюсь, пожимая руку дежурного. Да, в званиях старшин я пока хромаю.
– Старшина здравствуйте. Кто из командования на борту. Особенно меня интересуют старшина Нечипайло и старший лейтенант Кручинин. Где сейчас команда из экипажа пополнения.
Поворачиваюсь к старшине боком и начинаю движение вдоль пирса. Дежурный вынужденно сопровождает меня. Так как я буду старшим на переходе нескольких кораблей из Николаева в Измаил, то мои вопросы должны быть естественны. Внешне Прохоров остался без изменений, а краснофлотцы уровня старшин отнюдь не часто общаются со всеми офицерами флотилии. Мои вопросы прибывшего из госпиталя начальника вполне должны быть естественными.
Боковым зрением стараюсь смотреть на вход и выход на корабли матросов. Так – честь флагу отдают. Значит мой вход и выход с буксира будет естественен.
– Командир и механик сошли с буксира, а помощник лейтенант Кротов в каюте. Старшина Нечипайло в трюме баржи с пополнением, а старшего лейтенанта Кручинина на борту нет.
Постояв немного на пирсе и посмотрев вдоль борта буксира, начинаю движение к сходням. У сходней останавливаюсь.
– Сейчас проведите меня в каюту к Кротову и пошлите, кого либо, за Нечипайло. Скажите, что я его вызываю к помощнику.
Движением руки пропускаю вперед старшину, дождавшись когда его нога сойдет со сходни начинаю движение за ним, отдавая честь корабельному флагу. Зайдя на ют останавливаюсь и дожидаюсь начала движения дежурного. Далее следую за ним. Проходим коридор и оказываемся внутри большого отсека, в центре которого огражденная леерами, своего рода прямоугольная яма, из глубины которой поднимаются огромные рычаги и диски маховиков – задающих вращение гребным колесам. Такое ощущение, что находишься внутри огромного часового механизма.
Вчера я уточнил у Сергеева, как дела с моей каютой (никаких ключей в своей форме я не нашел), а так как на переходе в Измаил буду на его корабле с командой призывников, то соответственно меня должны будут где-то разместить. Нет отдельной каюты, тогда разместят в его каюте, или как минимум в каюте помощника. Если у меня есть каюта на плавказарме, то по идее старшина Нечипайло должен знать, где она находится.
Проходим вдоль поручней ограждения механизмов движителя, дежурный останавливается возле дверей одной из кают, стучит, при открытии каюты Кротовым, представляется и оповещает о моем прибытии.
– Игорь Александрович заходите. Получаю приглашение зайти в каюту от Котова.
– Дежурный жду тебя сейчас с Нечипайло здесь.
Напоминаю дежурному о вызове старшины и его необходимости присутствия после вызова. Мне еще с собственной каютой разобраться надо. Мало ли что.
– Иван Александрович ну что, вы уже выздоровели?
– Еще буду под наблюдением у нас несколько недель. А так в принципе да, все равно через двое суток уходить нам надо. Ты как к переходу готов? Еще что-то надо дополучать?
– Вроде все получили. Топливо загрузим завтра. Кручинин в порту встречает пополнение. Помощник и боцман в тылу, продукты на переход получает. Командир согласовывает план перехода у Оперативного дежурного.
– Хорошо, а как с каютой и где разместились мои командиры?
– Вашу каюту я Вам сейчас открою, Кручинина я пригласил к себе, ну а старшина с нашими старшинами как был, так и остался.
– Хорошо открывай мне каюту.
– Сейчас подождите, возьму ключи.
Берет ключи из ключевого ящичка и открывает каюту далее по периметру. В этот момент подходят старшины, и я выслушиваю доклад Нечипайлы. Заскочив в открытую каюту с табличкой командир, Кротов идет и открывает мне каюту по другому борту. Со старшинами следую за офицером и захожу в каюту.
Сейчас надо срочно определиться, моя это старая каюта или новая, а моя старая находится на плавказарме, тогда надо еще организовывать мое появление на ПКЗ. Там я не свой и просить проводить в собственную каюту – отнюдь не естественно.
С другой стороны, как офицер плавсостава я вряд ли бы поселился на ПКЗ, плавающие офицеры селятся обычно во время навигации на кораблях и судах находящихся в кампании, чтобы не уменьшать ценз и не терять корабельные (деньги надбавки).
– Присаживайтесь.
Указываю старшинам на заправленную постелью полку койки. Пока они присаживаются я открываю дверцу шкафа – рундука и вижу висящие на плечиках китель и брюки. На кителе старлеевские нашивки. На полочке для головных уборов лежат стопкой две рубашки.
На крючке висит пистолетная перевязь. Рука трогает оттягивающуюся кобуру. Там чувствуется вес оружия. Крючок напротив – удерживает обычный командирский планшет. Открываю его и вижу – пару тетрадок, карандаши, пенал с письменными принадлежностями, паста ГОИ, опасная бритва, зеркальце и расческа. Пузырек с чернилами. Во втором отделении вижу пачку денежных купюр.
Кажется весь джентльменский набор командированного офицера.
Скидываю китель и майку, одеваю рубашку, галстук и китель – это моя форма. Вздыхаю с облегчением. Никаких эпопей по путешествиям внутри плавказармы не предвидится.
– Петренко я только из госпиталя думаю, что душ мне не помешает. У нас как пар можно организовать, или мне ждать пока не пойдем на выход?
– Товарищ командир будет через пол часа я сейчас трюмному скажу.
– Ну как будет готов так пусть, трюмный и доложит.
Дежурный убегает, а я остаюсь наедине с Нечипайло. Достаю из планшетки деньги и рассматриваю их. По идее у меня должно быть порядочно денег. Еще как-то надо будет отчитываться за командировку. Нахожу командировочные листы в военкомат и на завод.
Наверное, чего-то не хватает, где списки призывников?
– Старшина. А где списки нашей команды? И вообще, что из документов у нас есть. Давай пока я приму душ ты разберешься с бумагами, организуешь, если можно, чайку в каюту и разберемся вместе с нашими бойцами. Когда Кручинин с людьми должен быть? Как ты думаешь?
– Вони вже мають десь зараз й прибути. Пароход до порту, о 13-ї годині має прийти був.
– А как с питанием для них? На ужин кок для них рассчитывает?
– Оце так діло, а й я забув. Зараз коку накажу, щоб ще на дюжину хлопців їжу зготовив.
– Ну, я пока душ приму, а ты давай к коку сходи и документы приготовь. После ужина, часов в 20, людей давай на пирсе построим, я с людьми поздороваюсь, на пополнение посмотрим. Если Кручинин появится его тоже, ко мне зови.
