Глава 7
И вот папочка возлежит у меня на диване в задрипанных кальсонах и майке, от вида которых меня бы воротило и в более благоприятное время, не говоря уж о семи часах утра. Я решительно направляюсь в кухню.
Вид у нас обоих совершенно разбитый: у папы – из-за давешнего возлияния (сказались несколько халявных порций двойного виски за счет Карла), у меня – потому что в моем возрасте спать по четыре часа в сутки более чем недостаточно.
Дружок мой Карл нынче утром меня, увы, не навестит, ибо он даже не представляет, что до десяти утра в принципе существует время. Он пребывает в благословенном неведении, что до сей поры вообще возможна какая-то жизнь – как, впрочем, обычно полагаю и я. Так что сегодня не ожидается ни душистых бейглов, ни прочих угощений. В холодильнике нет даже молока – тоже не самой лучшей снеди, – так что на работу мне придется идти, заправившись лишь пустым черным кофе да витающими по квартире ароматами чесночного бхаджи из ресторана снизу.
Отважившись вновь лицезреть непрезентабельное отцовское дезабилье, высовываю голову в гостиную. Папа на диване уже шевелится, уморительно потирая глаза и всем телом, аж до хруста, потягиваясь. Этим он как будто хочет сказать, что на моем просиженном диванчике ему не менее удобно, чем в супружеской постели. Но меня-то этим не купишь! Мне когда-то довелось провести на этом ложе пару не самых лучших ночей, и, уж поверьте, в нем выпирают пружины даже там, где, казалось бы, их просто быть не может.
– Золотце, сделай своему старому бедному отцу хоть чашечку чая, – просит папа.
Этот его «старый бедный отец» тоже довольно быстро перестает на меня действовать. Терпение у меня уже висит на тонком волоске.
– Молока у меня нет, – сообщаю я, на что отец насупливается. Волосок истончается все больше, и в моем голосе звучат уже оборонительные нотки: – Я как-то, знаешь ли, не ожидала гостей.
– Чуть погодя я для тебя что-нибудь добуду, – обещает отец.
– Чуть погодя, – подхватываю я, – ты отправишься домой и будешь умолять маму пустить тебя обратно. Она всегда пускает. – Хотя я все же забыла про тот факт, что прежде матушка никогда не выпроваживала отца из дома путем какого-либо физического воздействия. – Просто на этот раз тебе придется очень постараться.
Папа фыркает себе под нос.
– Не хочешь все же мне сказать, что ты там такое натворил? Я-то уж не куплюсь на твою байку про картишки в «Микки-Маусе». Мама уже долгие годы все это терпит – и никогда еще так не психовала.
Отец с независимым видом складывает руки на груди.
– Мне больше нечего сказать. Клянусь богом, я ничегошеньки не натворил. И я остался точно таким же, каким был всегда.
Одного этого достаточно, чтобы подать на развод на почве эмоциональной жестокости, отягощенной неразумным поведением супруга.
Я разворачиваюсь, чтобы идти в кухню, и папа торопится за мной, обернувшись вокруг пояса простыней, которая не в состоянии укрыть от меня тот факт, что спал он не снимая носков. Я в раздражении качаю головой. Немудрено, что матушка сыта по горло! Достаточно одной ночи в обществе моего папочки – и мне самой хочется в него вцепиться.
– Едрит твою налево! – вскрикивает отец, едва ступив в кухню. – Мышь!
– Успокойся, – хмыкаю. – Это Пискун.
– Это же гнусный вредитель!
– Не будь таким грубияном. Это член семьи.
– Я не собираюсь жить в одной квартире с этой чертовой мышью!
– Ну и чудненько. Тащи свое недовольство обратно домой.
Пискун высовывается нас поприветствовать.
– Ты в курсе, что у мышей пузырь совсем не держит и за ними везде тянется след мочи?
– Ну да, почти как у дряхлых предков.
– Да ты просто вся в мать! – сурово заявляет папа. – С такой-то семейкой мы за годы сэкономили, поди, целое состояние на энциклопедиях – вы же обе и без них все обо всем на свете знаете!
– Так, я уже на работу опаздываю, – обрываю его я. – Сам завари себе чай.
– Когда вернешься?
– Не знаю. Может, с новой работы снова прямиком отправлюсь в паб. Смотря как у меня сложится этот день высокого полета. – При мысли, что новое место может сулить мне некий вполне реальный шанс, меня всякий раз окутывает дурманом. – Тебе в какое время на работу?
У отца выступает на лице страдальческая мина:
– Мне бы сегодня лучше не идти, а то чувствую себя каким-то хворым. Наверное, от стресса, – добавляет он. – Да и со спиной нынче что-то не то.
Я еле удержалась, чтобы не сказать отцу, что это «что-то не то» у него всегда и во всем.
– Я, может, перехвачу тебя попозже в «Голове». – Нарочито морщась, папа потирает себе спину.
Быстро схватив сумку и пальто, спешу к входной двери.
– Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, – бросаю напоследок, хоть и понимаю, что у Дерека Кендала с этим всегда большая напряженка, – ты сегодня сводишь куда-нибудь маму, дабы затереть свою вину, что бы ты там ни наделал.
И вот после этой легкой словесной перепалки я с головой окунаюсь в свой новый день, страшно сожалея, что у меня уже с утра нет ни сил, ни духа выступать по тротуару, точно какая-нибудь красотка с рекламы лака для волос.